Гостеприимные Сростки

   Чуйский тракт преобразился в этом году, сгладился по последним требованиям мировых стандартов. Вековой давности лозунг «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству» достиг, наконец, нашего самосознания, и дороги российские начали понемногу приобретать пристойный вид.
   Дорога стала скоростной, современной. Придорожные виды остались прежними. Природа не меняется веками, и это радует. Алтай всё так же красив и притягателен – и в белоснежную зиму, и в вечно молодую весну, и в самую слякотную осень. Зябкой хандры в нас не бывает.
   Жалко только, не увидел я щита придорожного, замеченного мною несколько лет назад памятью прошедших времён: «Водитель! Захвати попутный груз». Что жалко одному, о том грустить не стоит всем. Прошлое отдаляется и блекнет, и память о временах прошедших всё больше становится похожей на сказку, как те вечные леса, время у которых меряется не веками, а тысячелетиями.
   -Папа смотри, - отвлекла дочь моё внимание. – Нашу скорость показывают. Видишь видеокамеру?
   Скорость наша не дотягивала до предельно разрешённой. Женщины за рулём особо осторожны, к тому же на заднем сиденье нескончаемо балаболил главный тормоз – шестилетний Ромка.
   Нас обгоняли все, кому не лень. Казалось, проезжай мимо велосипедист, мы бы и его пропустили. К счастью, велосипедистов по пути мы не встретили, избежали позора последнего аутсайдера, хотя велотуристы встречаются в наших местах довольно часто.

   Я обернулся к затихшему Ромке и убедился, что тот не спит, грустно смотрит в окошко на пробегающие мимо деревья, ярко раскрашенные осенью. Решил заинтересовать внука, взбодрить:
    -Смотри, Ром – аэропорт проезжаем. Там самолёты живут.
   Не заинтересовал. Ромке интересно живое, шевелящееся. Заброшенный аэропорт не может быть интересным, да и самолётов там давно не наблюдается.
   Это меня, малого ещё, могли завести крылатые машины, под взлётный грохот которых я рос. В те времена мало кого беспокоили шумы великих строек и прорывов к горизонтам будущего. Люди понимали, что страна встаёт в полный рост и нуждается в защите от внешних врагов, которые шпионят сквозь наши границы, выглядывают что умыкнуть у нас чего стоящего.
   
   Сёла по Чуйскому тракту следуют одно за другим. У дороги всероссийского значения деревенским выжить проще, появляется больше возможностей для сбыта сельхозпродукции.
   Противошумовые щиты закрыли дома, привлекающие простотой и гостеприимством. Хотелось узнать, насколько это новшество хранит спокойствие хозяев земли. Ничто не мешает проезжающим свернуть с трассы, посмотреть, где хранится алтайская душа, да никого это не интересует. А живёт ли оно, то былое гостеприимство в наше предвзятое время, когда на незнакомца смотрят с подозрением?

   Дорога – что жизнь. Прямая, она скучна и надёжна. Всё предсказуемо на ней по одной выбранной полосе, без обгонов.  На Чуйском тракте повороты есть. Есть горы, леса, влекущие виды. Алтай не загонит гостей в тоску безысходную, протрясёт неожиданностью, дождями прольёт застылого путника.

   Полеводку на своём пути пропустить мы не могли. В мои планы не входило посещение этого села, отметившегося на Чуйском тракте своим неподражаемым парком скульптур «Легенда», но с внуком мимо этого сказочного места проскочить не представилось никакой возможности.
   Ромка не убоялся ни мамонтов, ни динозавров. Мои шутливые предосторожности – не совать руки в пасти диких монстров, только заводили проказливого егозу.
   Приятно удивила отзывчивость экскурсовода: женщина вышла к нам из шатра, рассказала обо всём, показала. Нравы здешние деревенские, влекущие к беседе.
   Особо понравился Ромке Тушкен, лесной житель. Когда же я озвучил это экзотическое название, Ромка залился смехом, повторяя беспрестанно: «Тушкен, Тушкен».
   Есть такая легенда на Алтае о ветре Тушкене. Девушка бродила по лесу и никак не могла насобирать шишек. Её приметили два богатыря. Как только они произнесли имя девушки, тут же превратились в ветер, который набил с деревьев шишек. Тот самый ветер изобразил в своей скульптуре Николай Мозгунов, занявший первое место на фестивале парковой скульптуры.

   Ромка бегал по лабиринтам, удивительным образом находя выход. Я неосознанно сравнил внука с гением Ломоносова. Зачинатель наук российских познавал мир с хождения по таким же каменным лабиринтам у себя на Соловках.
  Мудрость здешних мест исходит от шамана, чьё тайное имя – Белый Марал. К сожалению, в этот день шамана (Артём Игнатенко) в парке не оказалось. График востребованного человека не совпал с моими сиюминутными интересами.
   Игнатенко утверждает, что древнеславянская культура развивалась бок о бок с алтайской. Мне по нраву пришлась веда шамана об энергетике восходящего солнца. Сам я с незапамятных времён встаю на заре. Встретив солнце, встречаешь новый день. Я просыпаюсь проще, любуюсь небесными красками. Шаман вбирает в себя энергетику светила. Надо будет попробовать подзарядиться с утра.

   Остановка в Полеводке оказалась оправданной. Появилась потребность побывать здесь вновь, повстречаться с шаманом, послушать его мудрые речи. Мы садились в машину, очарованные алтайским колдовским миром, готовые к восприятию новой, близкой нам русской духовности.

   До Сросток оставалось совсем ничего, и я попросил дочь свернуть на первом повороте, проехаться по селу, по знакомым мне улицам.
   -Хорошо здесь люди живут. Дома ухоженные, - отметила дочь
   Слова дочери сгладили сомнения в правильности моего выбора: в лес сходить или к высоким устремлениям приобщиться. Верно мне говорили: сколь не ищи Шукшина с очерствелым сердцем, не понять души его алтайской. Душу народную разумом не постичь, она сама входит в сердце открытое.
   Надо бы пешком пройтись по этим улочкам, с людьми поздороваться, как это в деревнях принято. Надо бы к речке спуститься. Надо бы, надо бы… Надо пожить здесь какое-то время, что бы впиталось всё это. Туристы мы здесь, и не дано нам влиться в чужую жизнь. Увидим то, что покажут.

   Мы проехали по деревне, остановились на центральной площади, вкруг которой расположились главные достопримечательности Сросток. Церковь Великомученицы Екатерины возвышалась над всеми строениями.
   -А я платочек с собой не взяла, - вспомнила вдруг дочь, чем обрадовала меня открывшейся в ней женственностью. Выросла…
   Туристы заходят ненадолго в церковь и тут же появляются на выходе с приготовленными фотоаппаратами. Спешат, им всё надо успеть осмотреть. На разговор с Богом времени остаётся мало:
   -Родственника помянуть желаю.
   -Спрашивал уже про него.
   -Как он там?
   -Присутствует. Не балует.
   В дверях появился священник в рясе, в кроссовках современных. Взглянул на нас с интересом, за ограду вышел; соседа повстречал, поздоровались, заговорили. Беседа зашла о мирском: когда дрова привезут, где сена взять. И им приходится беспокоиться о насущном, не только о душах заблудших.

   Библиотека стоит напротив. Калина, рябина тут. Как без них. Василий Макарович на скамеечке - добрый, приветливый. Пригласили, я присел. Разговорились.
   Нам навстречу вышла женщина, хозяйка храма знаний. Поздоровалась приветливо:
   -Здесь не музей, библиотека. Проходите. Это наши последние гости подарки оставили, - обратила наше внимание на фотографии Федосеевой-Шукшиной, вывешенные в сенцах.
   Женщина не отпускала нас, поведала об истории библиотеки, которую построили в 1944 году. Казалось бы, людям в то время о победе надо думать, так нет, думали о будущем, о подрастающем поколении, о том, какой станет страна, какие люди вырастут.
    Здесь чувствовался шукшинский дух. Василий Макарович, будучи директором школы, бывал здесь несомненно. Здесь зарождалась в нём огромная ответственность за будущие поколения, за души русские, ничтоже сумняшиеся извечно.

   Библиотекарша проводила нас и предупредительно показала, где находится музей: рядом совсем, за перекрёстком.
   В музее меня сразу привлёк зал, оформленный под школьный класс полувековой давности. Я учился в таком. Деревянные парты с откидными крышками на двух учащихся - сиживал за оными, руку тянул к ответу, в окошко глазел на ворон, вырезал тайком ножичком имена и определения одноклассников: «Вовка дурак», «Ленка лучшая девчонка».
   Дочь забрала Ромку под свой контроль, освободив меня от опекунства, и я окунулся в послевоенное время российской деревни. Покрутил старую кинокамеру, чужие письма почитал. Нехорошо это, читать то, что для меня не предназначено, да уж раз человек к известности подался, душу людям открыл, будь добр объяснить всем интересующимся, из чего жизнь состоит, складывается, к чему движется.
   Вспомнилось умение Василия Макаровича душами разговаривать, когда сидят два собеседника рядышком и слушают мысли молча.
 
   Мы вышли из музея, прошли к машине. У нас по плану остался последний объект для знакомства со Сростками – гора Бикет.  Дочка пристёгивала Ромку в детском кресле, Глонасс настраивала. У меня появилось время покурить, осмотреться ещё разок, мысли в пучок собрать.
   На Бикет поднялись скоро. Гора нас встретила чистым дождичком, приветила свежестью, сама отряхнулась, пригладилась. Я зашёл в соседний лесок, ползущий к выси, к Солнцу. Лес откликается на настроения гостей. Зайдёшь в него с теплом, одарит прохладой. Задумчивого вопросами озадачит. Игривого заплутает. Злого устрашит.
   Дождь кончился, и мы всем малым отрядом вышли к памятнику через заслон привязчивых торговок. На этом сросткинском базаре, где торгуют именем писателя, цены высоки до смешного. Я отвлёк Ромкин проснувшийся интерес к сладостям глупыми вопросами и молча прошёл сквозь торговые ряды.
   Бикет ничего удивительного мне не показал, Шукшин всё так же сидел, сложив руки на коленях. Молчал мыслитель. И словом молчал и душою. Какая может быть душа у памятника, ступни которого щекочут все кому не лень. Удачу приносит потирание ступней Шукшина, как считают это туристы. Когда это Шукшин удачу предрекал? Постоял я у гранита, руку протянул к бронзовым ступням. Отдёрнул. Привязчиво глупое действо!
   Культурно-познавательная прогулка не приводила к должному настрою.

   Мы прошли к дальнему склону, присели с внуком на брёвнышке. Люди умеют выбирать лучшие места, знают, примечают. Не зря брёвнышко то оставлено именно тут, в привилегированной ложе природного театра.
   Далёкая Катунь петляла вдалеке, тайком пробиралась к своему Бию, скрывалась в тенистых берегах, прихорашивалась по пути, стыдливо прикрываясь тучками. А бесстыдный свет всё прорывал речные покрывала, раскрашивал окружение немыслимыми красками, хвастал перед нами запретной красотой.
   Дед с внуком сидели молчком бок о бок, смотрели. Разговаривали душами. Понимали друг друга. Уезжать отсюда не хотелось.

   Дочь не уедет домой без памятного подарка. Кукурузный початок за сто рублей! Богато живём? Да я у соседа с огорода ночью бесплатно нарвал бы.
   -Попробуй, - уговаривала меня дочь. – Мягкая. Специально для тебя взяла.
   -Для внучки оставь, - отказывался я. Дочь настояла, она может. Впился зубами в кукурузную плоть, а вкус и впрямь оказался необычным, хотя узнаваемым, кукурузным. Вспомнилась сразу торговка, образ её поменялся со склочного на молочный. Видать, подложили в кукурузу наговоренного чего. Бабы деревенские, они знают, чем человека приветить. А вы говорите – торговки.
   Приеду ещё. Зацепили меня Сростки. И вы приезжайте. Тут рады всем.