Глава 2. Нам бы день продержаться. Июль 42-го года

   
                I

    На шахтёров распространяется бронь от призыва в армию, так как уголь – это стратегическое сырьё, без которого ни доменные печи, ни паровозы, ни пароходы не работают, поэтому шахтёр Иван Александров спокойно трудился на своей шахте, как будто бы и войны никакой нет. А она была и неумолимо приближалась к Краснодону, небольшому шахтёрскому городку под Луганском. Соседи, которые не работали на шахте, по очереди уходили в военкомат и не возвращались. Вот уже и мужчин призывного возраста, а это от 19 до 40 лет, кроме шахтёров, не осталось в домах по улице, где жил Иван, как, впрочем, и во всём городе. Когда линия фронта приблизилась, то на шахте объявили, что начинаются особые мероприятия, среди которых – отъезд большой группы шахтёров в Луганск для погрузки в поезд, который увезёт их в глубь страны, возможно, на Кузбасс. Иван тоже оказался в списках, а потом и в грузовой машине, которая отвезла его с товарищами на Луганский железнодорожный вокзал. В суете, шуме и давке они погрузились в указанные вагоны. И эшелон отправился. При подъезде к Валуйкам эшелон разбомбила немецкая авиация. Ивану повезло, среди убитых и раненых его не оказалось, поэтому он нашёл ближайший военкомат и убедил военкома, что лучше тому не ломать голову над проблемой, что делать с этим шахтёром, а в силу сложившихся обстоятельств просто взять, призвать его в армию и отправить на фронт. Что военком и сделал.
    Так бывший шахтёр и стал пулемётчиком. Воевал под Белгородом, откуда благополучно вместе со своим подразделением отступил на новые позиции, потом ещё отступал на восток. Затем после очередной перегруппировки они перешли в контрнаступление, которое, как потом оказалось, было неподготовленным, и им опять пришлось отступать. Заняли новый рубеж, который обороняли по меркам первого года войны довольно долго, целую неделю, в конце которой Ивана ранило. Сначала он попал в полевой госпиталь, откуда его увезли санитарным поездом вглубь страны.
    Так он добрался до Воронежа, где его определили в эвакогоспиталь № 2616, размещённый в здании городской школы № 64. Молодой организм шахтёра справился с ранением, успешно преодолел кризис, и Александров быстро пошёл на поправку. Когда в середине июня 1942-го года и этот госпиталь начал готовиться к эвакуации, то выздоравливающих бойцов решено было перевести в госпиталь для легкораненых. Так Иван Александров попал в госпиталь, размещённый в общежитии мединститута по улице Транспортной города Воронежа.
    Соседями по койке у Ивана оказались молодой солдат рядовой Тимошин, которого все звали «Тимоха», и высокий темноволосый, смуглый, то ли от рождения, то ли от загара, солдат по фамилии Бойченко, отзывавшийся на кличку «Одессит».
    Тимоха был местным парнем. Проучившись перед войной почти год в Воронежском мединституте и поняв, что это дело не для него, он бросил учёбу. Нет, когда они резали лягушек, то всё было нормально, а когда организованно пошли в морг, то Тимоха просто потерял сознание. С началом войны начал работать на заводе имени Коминтерна. Не на основном производстве, но в тех изделиях под маркировкой «БМ-13», что начал выпускать завод, была и частица его труда. На готовых пусковых установках «БМ-13» ставили заводское клеймо – букву «К». Эта буква и сыграла свою роль, когда в войсках этот вид вооружения стали называть «Катюшей». Когда фронт приблизился достаточно близко к Воронежу, и завод начали готовить к эвакуации, Тимоха сбегал домой, чтобы сообщить об этом матери и сестре (Отца с первых дней войны призвали на фронт), а вместо дома нашёл груду развалин после очередной бомбардировки, под которыми и погибли близкие ему люди. Поплакав на развалинах, он сообщил товарищу по работе, что уходит на фронт, и направился на призывной пункт. 13 июня 1942-го года он с очередной партией призывников грузился на Воронежском вокзале в эшелон, когда случился очередной налёт немецких самолётов на город. Оказалось, что основной бомбардировке подвергся, так называемый, «Сад пионеров», где по случаю воскресенья играла музыка, продавалось мороженое и газированная вода, а дети веселились на каруселях и качелях. В саду пострадало около 300 человек, в основном дети. Железнодорожному вокзалу тоже досталось. Тимоха тут же на вокзале был ранен и отправлен в госпиталь для легкораненых. Вот собственно и всё, что он рассказал о себе.
    Что касается Бойченко, то он, действительно, был родом из Одессы, рыбачил на Чёрном море. А с подходом немецко-румынских частей к городу, пошёл его защищать. В одном из боёв был тяжело ранен. Как говорил всем сам одессит: «Да если бы меня не долбануло, фиг немцы заняли бы Одессу! А так вывезли меня оттуда. Резали, штопали… Везли, везли… Вот до Воронежа и довезли. Сказали, что до свадьбы заживёт. Вот вернусь в Одессу, освобожу её, а там и свадьбу играть можно!» Был он человеком компанейским, весёлым, сыпал прибаутками типа «Главное для солдата – хорошая сестра из медсанбата!»
    В конце июня 1942-го года и этот госпиталь, где познакомились наши герои, стал готовиться к эвакуации. Всё шло к тому, что часть выздоравливающих выпишут и отправят воевать. Так и случилось. Утром 1 июля приехали представители 10-й запасной стрелковой бригады и 232-й стрелковой дивизии и около полсотни человек забрали с собой. Александров, Тимошин и Бойченко, решив держаться вместе, попали сначала в 232-ю сд, а потом и конкретно в 3-й батальон 605-го стрелкового полка. Поздно вечером они добрались до расположения своего батальона, как сообразил Иван, где-то в междуречье между Доном и рекой Воронеж, ближе к Дону. Их привели в какой-то сарай, сказав, что переночуют они здесь, а утром – всё остальное. Но «всё остальное» началось раньше, так как ночью 232-ю сд подняли по тревоге, потому что немцы где-то там прорвали фронт, и надо срочно занимать оборонительные порядки по левому берегу реки Дон, назначенные для дивизии пару недель назад, когда она только прибыла под Воронеж.
    Перебравшись под утро по действующей переправе на правый берег Дона, пополнение 3-го батальона в количестве трёх человек вскоре прибыло на командный пункт, у входа которого присело в ожидании комбата. Но их тут же на ноги подняла команда: «В одну шеренгу становись!»
    По внешнему виду командира батальона невозможно было определить, что позади у всех, включая его, была беспокойная, практически бессонная ночь. Гладко выбритый, с запахом одеколона, в хорошо подогнанной, чистой форме… Но главное, что особенно поразило Ивана, это начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги.
    «Наверное, он единственный во всём батальоне, если не в полку, кто на войну собрался, как на праздник, – подумал Иван. – По всему видно профессионального человека, для которого война, участие в ней – это профессия».
    Кстати, порядок на командном пункте, как и внешний вид солдат и офицеров, действовавших тут, тоже характеризовали их командира. Все были побриты, подшиты…  собраны.
    Пополнение, выстроенное в шеренгу, пристально смотрело на своего нового командира. Тот остановился напротив Ивана Александрова и спросил:
– Давно на фронте?
– С августа прошлого года.
– Хромаешь… Результат ранения?
– Никак нет! – отрапортовал Иван, удивлённый наблюдательностью офицера. – В юности… в шахте маленько придавило.               
– Хм! Так ты у нас ещё и с шахтёров. Тебя же, как шахтёра, не должны были призывать?
– Меня не должны, его не должны… – Иван повёл подбородком вправо от себя в сторону Бойченко, стоящего рядом. – Кто же воевать-то будет? Вы один не справитесь!
– Из чего стреляли? – спросил комбат, спокойно отреагировав на то обстоятельство, что рядовой по сути не ответил на его вопрос.
– Из всего! Винтовка, автомат, пулемёт… Даже из «прощай, Родина», то есть из сорокапятки пришлось. Но в основном с пулемётом управлялся. Привычнее. Он почти как отбойный молоток работает.
    Командир батальона снова хмыкнул, так как такого сравнения ещё не слыхал, и добавил:
– Пулемётчики нам нужны. Пойдёшь на левый фланг к Самойлову. Ему опытные солдаты пригодятся.
    Завершив свой разговор с Иваном комбат, обращаясь к стоящему рядом начальнику штаба, добавил:
 – Остальных двоих – во вторую роту.
– Разрешите обратиться! – вдруг неожиданно произнёс Бойченко. – Я с начала войны воюю, Одессу оборонял. Если бы меня не ранило, то город бы не сдали.
– Понял! – сказал комбат. – То есть Воронежу, пока ты с нами, ничего не угрожает. И понял также, что ты тоже, как опытный солдат, рвёшься на левый фланг. Так?
– Так точно!
– Ну раз так, то так тому и быть! Отправляйтесь туда вместе с шахтёром.
– Разрешите обратиться!  –  раздался голос Ивана. –  Тогда и Тимоху, то есть рядового Тимошина, отправьте с нами. Куда он без нас? Пропадёт! Потеряется.
Комбат посмотрел на Тимошина, внешний вид которого говорил, что его не то, что на левый фланг, опасный и ответственный, отправлять не стоит, а вообще… домой бы… к мамке. За год войны с немцами, да и до этого –  с финнами, капитан Вяземский много перевидал таких молодых, неопытных солдат. Их бы сначала в какую-нибудь учебку, поднатаскать бы немного, танками обкатать… Подумав о том, что резон в словах этого уверенного в себе шахтёра есть, пусть этот пацан хоть под присмотром побудет, да и научится чему-нибудь, комбат кивнул головой, соглашаясь. Хотел уже было отойти, но, передумав, спросил у Тимошина:
–  Откуда родом?
– Местный я… воронежский, – доложил Тимоха.
– Как говорят у вас в Воронеже: Москва – Воронеж, хрен догонишь, а коль догонишь – хрен возьмёшь?
– Так точно! – повеселевшим голосом ответил молодой боец.
– Всё будет хорошо, потому что всё познаётся в сравнении, – глубокомысленно изрёк комбат. – Зимой отогнали немца от Москвы, а сейчас будем отгонять его от Воронежа.
– Разрешите озвучить анекдот на эту тему, – встрял в разговор Бойченко.
– Отставить! Времени у нас мало. Да и вам всем надо на позицию спешить. Покопать ещё надо. Немец на подходе.
– Ясно. Лучший друг солдата – сапёрная лопата, – закончил разговор с начальником неунывающий одессит.
– Слыхали о двадцати восьми героях под Москвой из дивизии  генерала  Панфилова,  что  остановили  танки? –  спросил комбат.
– Так точно! – за всех ответил Иван.
– Что сказал там политрук, помните? Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва. Вот позади у нас Дон, за ним город Воронеж. Отступать тоже некуда.  Пельцер! – повернув голову немного вправо, позвал комбат.
– Я! – немедленно отозвался невысокий худой солдат в очках, стоящий поодаль.
– Вооружи их и отведи к Самойлову! Отведи лично, а не отправь. – уточнил задачу комбат и направился вглубь командного пункта.
    Получив неделю назад задачу на подготовку обороны предмостной позиции по рубежу: восточная окраина Губарево, Ендовище, Семилуки, что находятся на правом берегу Дона, в то время как остальные части дивизии готовили оборонительные позиции по левому берегу реки, командир третьего батальона 605-го стрелкового полка капитан Вяземский через переправу в районе Семилуки сразу же выехал на местность, то есть на западный берег Дона. Он знал, что в районе Воронежа через Дон действуют три переправы, одна – южнее в районе Малышево, вторая – севернее в районе Новоживотинное, а по третьей – у рабочего посёлка Семилуки, недалеко от железнодорожного моста, от только что проехал. Его батальону предстояло прикрыть мосты: железнодорожный и автогужевой, и переправу в районе Семилуки. Особенностью было то, что в тылу батальона был Дон, на левом фланге обороны протекала река Девица, впадающая в Дон, а на правом фланге протекала река Ведуга. Получалось, что самым удобным местом для применения противником танков был центр обороны, как раз в междуречье на участке местности западнее Семилук. Так вот тут всё было просто и понятно. Сюда пойдут танки. Значит, оборону, систему огня, включая огонь противотанковой артиллерии, участки заградительного огня дивизионной артиллерии – всё надо сосредоточить и предусмотреть в центре. А вот, что делать с левым флангом, который находился между устьем Девицы и железнодорожным мостом и был закрыт деревьями, постройками и довольно высокой железнодорожной насыпью – вот над этой проблемой пришлось ломать голову, потому что никакими уставами такие действия не предусматривались. Ближе всего к особенностям предстоящих здесь задач подходило определение «боевое охранение». Подразделение, обороняющее этот участок, должно быть самостоятельным, самодостаточным, укомплектованным и обеспеченным всем, что нужно для ведения боя в отрыве от главных сил. Старшим обороны этих позиций комбат назначил помощника начальника штаба батальона старшего лейтенанта Николая Самойлова, успевшего повоевать в Крыму, где он был ранен, а затем успешно эвакуирован, так сказать, на «Большую землю», что удалось впоследствии, к сожалению, не всем участникам героической обороны Севастополя. Самойлов уже вылечился и снова встал в строй, конечно, в другой воинской части, а оборона Крыма всё ещё продолжалась. Вернее, она заканчивалась, так как вчера, 1 июля 1942 года, был отдан приказ на эвакуацию из Крыма командно-политического состава армии и флота.
    Одним из первых на отдельном самолёте Крым покинул командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский. Прибыв на «Большую землю», он заявил:
«…Оставшиеся бойцы дерутся героически, в плен не сдаются, при безвыходном положении уничтожают сами себя… Севастополя, как города, нет, разрушен!»
Указаний об эвакуации личного состава из Крыма так и не поступило. Соответственно, и мер никаких для этого принято не было.
    Ничего этого старший лейтенант Самойлов не знал, так как весь был занят подготовкой обороны своих позиций на Дону у города Воронеж. Новый комбат, которым оказался капитан Вяземский, потребовал от своего подчинённого, со всей ответственностью отнестись к организации обороны левого фланга батальона. Сам неоднократно появлялся за железнодорожной насыпью, объяснял, показывал, требовал… помогал. Даже сапёров посылал к Самойлову для оказания помощи в оборудовании позиций. Благо, наличие времени до сегодняшнего дня позволяло конкретно продумать, проработать и оборудовать позиции. Главное, что необходимо было сделать, и это требование касалось организации обороны всей дивизии, – это соблюсти максимально возможные (а местами и невозможные) меры маскировки инженерных работ от авиации противника, безраздельно господствующей в воздухе.
    Доходило до того, что, заметив нескольких красноармейцев, а то и одного, немецкие истребители гонялись, развлекаясь, за ними по полю, как на охоте.
    Кроме того, что немцы регулярно бомбили сам город, они отслеживали и продвижение эшелонов, и проведение земляных работ, периодически выполняя отдельные бомбардировки вновь появившихся объектов. Поэтому многие мероприятия по оборудованию позиций проводились по ночам, с маскировкой под утро дёрном, ветками и массетями всего, что сделано за ночь. Для того, чтобы у немецкой авиации была работа, сооружались ложные позиции.
    Что касается работ на левом фланге батальона Вяземского, то тут оборудовались основные огневые позиции, запасные, ложные, а также траншеи и ходы сообщений в полный рост. Несколько раз немецкая авиация уже прошлась по ложным позициям, принимая, торчащие из пустых укрытий брёвна, за артиллерийские стволы. Особое внимание было обращено на противотанковую оборону. В распоряжение Самойлова был отправлен противотанковый взвод с двумя сорокапятками под командованием лейтенанта Ивашкина. Кроме того, справа и слева от артиллеристов оборудовались основные и запасные позиции для противотанковых ружей с учётом возможности ведения огня по бронемашинам, прорвавшимся в глубину нашей обороны.
    Самойлов переговорил с командиром противотанкового взвода, уточнил, какие возможности у его взвода по уничтожению танков. Лейтенант Ивашкин честно признался, что в лоб поражать немецкие танки, особенно средние вряд ли получится, разве что с близкого расстояния. Сам Ивашкин в боях ещё не участвовал, но всё, что обсуждали опытные солдаты из его взвода, как говорится, мотал на ус. Как он понял, реальное состояние дел и возможности пушек отличались от тех нормативов и тактико-технических характеристик, которые он изучал в артиллерийском училище. Причём, основная проблема была не в самих сорокапятках, а в бронебойных снарядах. При их изготовлении на эвакуированных заводах часто нарушалась технология производства. Доходило до того, что снаряд при попадании во вражеский танк, вместо того, чтобы пробивать броню, просто рассыпался на части или рикошетил.
    Офицеры вместе подумали, как можно расположить пушки, чтобы эффективно поражать танки не в лоб, а с боков. Многое тут зависело от взаимодействия с пехотой и расчётами ПТР.
    Сапёры, что по просьбе комбата помогали оборудовать позиции, привезли с собой, кроме лопат, несколько мин, как противотанковых, так и противопехотных. С противотанковыми было более-менее понятно: их установили там, где танки, вероятней всего, поедут и на флангах. А чтобы пехота не просочилась вдоль речки на левом фланге между кустов и невысоких деревьев, то мины для неё установили по берегу Девицы.
      Так получилось, что конкретной боевой задачи для 232 сд никто не поставил. После того, как дивизия после совершение перевозки по железной дороге в направлении Арзамас – Лиски 3 июня 1941-го года прибыла в Воронеж, где ей довели места дислокации, в основном – западнее Воронежа, она приступила к размещению личного состава и занятиям по боевой и политической подготовке. С 25 июня в соответствии с приказом по 6-й Резервной армии генерал-майора Козлова дивизия должна была готовить оборонительный рубеж на участке Рамонь, Таврово протяжённостью 54 километра с передним краем по восточному берегу реки Дон. Личный состав в перерывах между занятиями и готовил указанные позиции, но для себя или для других частей – этого никто не знал. Данный рубеж, несмотря на то, что ранее на нём проводились определённые инженерные работы, к обороне, практически, не был готов. Когда к работам приступил личный состав 232-й дивизии, то оказалось, что лес, для оборудования ДЗОТов отсутствует, колючей проволоки нет, как и противотанковых и противопехотных мин. Выходили из положения, как могли.
     Командир 3-го батальона 605-го полка капитан Вяземский для оборудования своей предмостной позиции ничего ни у кого не просил. Разве что попросил командира полка чуть-чуть помочь сапёрами. На окраине посёлка разобрал несколько разбомбленных и полусгоревших сараев, на Семилуковской железнодорожной станции договорился насчёт шпал. В тупике нашёл вагон с кругляком и досками. Всё ушло на укрепление позиций, даже местами перекрытые щели удалось соорудить.
    Так вот, задачу на занятие этого рубежа обороны командиру 232-й стрелковой дивизии подполковнику Улитину Ивану Ильичу, участнику Гражданской войны, участнику освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины в 1939 году и Финской кампании 1940 года, действительно, никто не ставил. Получилось, что решение на переход к обороне комдив принял самостоятельно в ночь с 1-го на 2-е июня по причине неясности обстановки на фронте западнее Воронежа, где оборонялись части и соединения 40-й армии, но никакой информации оттуда дивизия не получала. Боевой опыт подсказал комдиву, что участившиеся бомбардировки города Воронежа, не могли быть случайными. Видно, задача по овладению этим городом выходила у немецкого командования на передний план.
    Так оно поначалу и было.
    В начале апреля 1942-го года в немецкие войска с пометкой «Только для командования» поступила совершенно секретная Директива № 41 за подписью Гитлера, в которой был изложен план летне-осенней кампании немецких войск на южном крыле советско-германского фронта. В документе указывалось, что «цель главной операции на Восточном фронте – разбить и уничтожить русские войска, находящиеся в районе Воронежа, южнее его, а также западнее и севернее р. Дон. …Началом всей этой операции должно послужить охватывающее наступление или прорыв из района южнее Орёл в направлении на Воронеж. Из обеих группировок танковых и моторизованных войск, предназначенных для охватывающего манёвра, северная должна быть сильнее южной. Цель этого прорыва – захват города Воронежа.»
    Дальнейшей задачей ставилось продвижение войск на юг от Воронежа вдоль Дона для соединения с группировкой, двигающейся от Таганрога, в районе Сталинграда: «…В любом случае необходимо попытаться достигнуть Сталинграда или, по крайней мере, подвергнуть его воздействию нашего тяжёлого оружия с тем, чтобы он потерял своё значение как центр военной промышленности и узел коммуникаций.»
    В соответствии с требованиями данной директивы была окончательно спланирована и началась подготовка операции, получившей название «Блау», то есть «Синева».
28 июня 1942-го года группировка отборных немецких войск, а также взаимодействующие с ними венгерские и румынские соединения перешли в стратегическое наступление в условиях, когда советские войска Брянского и Юго-Западного фронта, не восстановив силы после предыдущих тяжёлых боёв и не успев закрепиться на оборонительных рубежах, вынуждены были отражать удары превосходящих сил противника. Оборонительная операция Красной армии на Воронежском направлении в конце июня закончилась неудачно. Между Брянским и Юго-Западным фронтами образовалась брешь, открывшая для противника путь к Дону и Воронежу. На второй день операции немецкие танки вышли на штаб 40-й армии генерал-лейтенанта Парсегова, полностью дезорганизовав управление на этом участке фронта, и вышли на оперативный простор. В этот же день в боевых действиях приняли участие два бронепоезда, входившие в состав 40-й армии Брянского фронта. Однако, бронепоезд «Челябинский железнодорожник» немцы повредили, а «Южноуральский железнодорожник» захватили.
    Противник, несмотря на страшную жару (днём температура доходила до 50 градусов), рвался к городу Воронеж, воодушевлённый листовками, обращёнными к немецким солдатам: «Солдаты! За два года войны вся Европа склонилась перед вами! Ваши знамёна прошелестели над городами Европы! Вам осталось взять Воронеж! Вот он перед вами! Возьмите его, заставьте склониться. Воронеж – это конец войне! Воронеж – это отдых! Вперёд!»
    Чтобы задержать продвижение врага наши самолёты ночью сбрасывали зажигательные бомбы, устраивая степные пожары.
    Из-за отсутствия связи, а точнее – потери управления в войсках, отступающих под ударами превосходящих сил противника в направлении на Воронеж, о положении на фронте западнее Воронежа командование 232 сд с подчинёнными ему частями и подразделениями не знало, не говоря уже о трёх солдатах, прибывших для пополнения 3-го батальона 605-го полка. Они спокойно получали оружие. Ивану Александрову достался ручной пулемёт Дегтярёва, а его товарищам – по винтовке-трёхлинейке. Пока они после этого по правому берегу Дона добирались до железной дороги, за насыпью которой и располагались их будущие позиции, Бойченко всё-таки смог рассказать товарищам и сопровождающему их рядовому Пельцеру свою историю на тему, что «всё познаётся в сравнении».
    По словам Бойченко, в Одессе до войны на Дерибасовской улице размещалось четыре сапожных мастерских. На той, что располагалась в начале улицы, висела вывеска, что эта мастерская является лучшей в Одессе. На второй, расположенной в середине улицы, красовалась вывеска, что эта мастерская лучшая в стране. А на вывеске над третьей мастерской было написано, что эта мастерская лучшая в мире. А на четвёртой небольшой мастерской в конце улицы, почти у моря, было написано: «Наша мастерская – лучшая на этой улице!»
     А ещё Бойченко успел рассказать, что в Одессе рядом с ним воевал боец по имени Семён. Семён, как Семён… мало ли Семёнов есть в стране. Но прикол в том, что фамилия у этого Семёна были ни много ни мало, а… Гитлер. Бойченко побожился, что он это не придумал сам, а такой солдат действительно был в Одессе. И когда того спрашивали, мол, не родственник ли он тому… немецкому Гитлеру, то Семён улыбался и говорил, что об этом те, кому положено, наверху, всё знают, и нечего зря о нём беспокоиться. Кстати, по словам Бойченко, воевал этот Семён Гитлер справно. Жаль, что он не знает о его дальнейшей судьбе.
    По пути Иван, несколько приотстав от товарищей (травмированная нога-то давала о себе знать), поднял бумажный листок, прямоугольником белеющий у дощатого забора. Оказалось, что это немецкая листовка, сброшенная из вражеского самолёта вчера при очередной бомбёжке переправы. Большими буквами вверху там было написано: «ПРОПУСК!», а в правом углу изображён орёл, держащий в лапах свастику. Ниже шёл текст о том, что этот пропуск действителен до конца войны для неограниченного числа бойцов, командиров и политработников Красной Армии, с которыми, если они добровольно перейдут на сторону германских войск, немцы будут обращаться «особенно хорошо». Желающие работать будут устроены по специальности в сельском хозяйстве или в промышленности. А в самом низу была ещё фраза о том, что переходить на сторону германских войск можно и без пропуска, достаточно поднять обе руки и крикнуть: «Сталин капут!» или «Штыки в землю!»
    Иван сплюнул, разорвал эту бумагу и подумал:
   «Надо же… Сладко стелет немчура! Пропуск на тот свет выписывает. Мол, вы – штыки в землю, а мы вам их – в одно мягкое место... по самое дуло!».
    Когда Александров и его товарищи прибыли на позиции, а Пельцер пошёл искать Самойлова, работы по оборудованию окопов шли полным ходом. Но как только послышался гул самолётов всё замерло. Самолёты, не меняя курса, ушли на Воронеж, и жизнь на позициях закипела снова.
    Вскоре, после уточнения Самойловым персональных огневых позиций и мест в боевых порядках, прибывшие солдаты включились в окружающую их окопную жизнь.
Ивану с его пулемётом предстояло прикрывать артиллеристов, отсекать пехоту от танков, чтобы всякие там немецкие пехотинцы не мешали артиллеристам выполнять основную свою задачу: останавливать танки. Да и экипажи из подбитых танков тоже должны были стать мишенями для пулемётчика.
    Тимоха и Бойченко готовили свои позиции неподалёку, чтобы прикрывать, а если понадобиться, то и помогать расчётам противотанковых ружей.
– Эх, нам бы такие штуки в Одессу! – сожалел Бойченко, разглядывая длинноствольные ПТРД (противотанковые ружья Дегтярёва), способные стрелять 14,5 мм патронами и появившиеся на вооружении только осенью 1941-го. – У нас же только «коктейли Молотова» были.
    А когда он узнал от одного из «истребителей танков», что под Москвой именно такими ружьями останавливали панфиловцы немецкие танки, то зауважал «эти штуки» ещё больше.
    Иван познакомился с артиллеристами, среди которых были солдаты, успевшие понюхать пороху, а сержант Хворобин, вообще, оказался земляком из-под Луганска. Артиллеристы уже измерили расстояния до всех ориентиров, чтобы точно знать, с каким прицелом работать по каким рубежам. Пушки максимально были замаскированы, верхняя часть щитов – сложена. С началом боя, когда уже будет не до маскировки, их опять вернут в боевое положение.
    Артиллерийский разведчик, выдвинутый вперёд, периодически сигнализировал о появлении различных групп наших отступающих войск. Вот одну из таких групп заметили немецкие самолёты и нещадно отбомбились по ней. Лейтенант Ивашкин отправил туда своих солдат под командованием Хворобина. Там артиллеристы заметили вполне пригодную сорокапятку, но с разбитыми колёсами. Они потушили горящую машину-«полуторку» в полукилометре от своих позиций, сняли с неё два колеса, которые поставили на пушку и прикатили её к своему командиру. Ивашкин приказал разместить её на ложной позиции, находящейся немного позади и в стороне от основных позиций, но при этом замаскировать. Пригодится.
    Ближе к вечеру от комбата, что снова посетил свой левый фланг, стало известно, что под бомбёжку попал штаб их дивизии на западной окраине Воронежа, погибло несколько офицеров, включая начальника особого отдела.
    Ночь на 3 июля прошла беспокойно, потому что поток отступающих войск и беженцев в направлении переправ через Дон нарастал. А информации о том, насколько эти отступающие части оторвались от немцев по-прежнему не было. Но становилось всё более очевидным, что фронт 40-й армии, противостоящей немецким войскам западнее Воронежа, прорван. Значит, танковые и мотопехотные части противника форсированным маршем двигаются на Воронеж, не встречая по пути никакого существенного сопротивления.
    3 июля 1942 года Совинформбюро голосом Левитана в очередной сводке сообщило о потере Севастополя:
    «Севастополь оставлен советскими войсками, но оборона Севастополя войдёт в историю Отечественной войны Советского Союза, как одна из самых ярких её страниц».
    И в этот же день красноармеец Семён Константинович Гитлер, которому вместе со своими товарищами удалось переправился из Одессы в Крым, где он, защищая Сева-стополь, продолжил воевать с немецкими захватчиками, направленными в его родную страну по приказу однофамильца из Германии, вместе с группой красноармейцев и матросов, не желающих сдаваться в плен, пошёл в свою последнюю атаку на превосходящие силы противника. В рукопашной схватке он погиб, уничтожив нескольких немецких солдат, поэтому в рядах более 70-ти тысяч красноармейцев, попавших в Крыму в плен, однофамильца фюрера Германии не оказалось. 
    В это же время один из защитников Севастополя старший лейтенант Самойлов со своими подчинёнными готовился вступить в бой на подступах к Воронежу, как и весь батальон капитана Вяземского.

                II

    Рано утром в 4.00 3-го июля 1942-го года с аэродрома Ангербург в Восточной Пруссии вылетел четырёхмоторный немецкий самолёт «Кондор» фирмы «Фокке-Вульф» и взял курс на Украину. Это был личный самолёт Гитлера, управляемый его личным пилотом Гансом Бауром.  В прифронтовой зоне к «Кондору» присоединились истребители для сопровождения важного самолёт, в котором находились рейхсканцлер и фюрер Германии, верховный главнокомандующий вооружёнными силами этой страны Адольф Гитлер, начальник Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер, генералы Хойзингер и Вагнер, личный врач, водитель, охрана фюрера, несколько его адъютантов и штабных офицеров. Все они рано утром выехали из Ставки, называемой «Wolfsschanze», находящейся в лесу в 8 километрах от города Растенбурга, Название «Вольфсшанце» (Волчье логово) очень нравилось Гитлеру не только потому, что он питал страсть к волкам как к таковым. «Вольф» (в переводе с немецкого «волк») – таков был его старый псевдоним еще со времён начала борьбы за власть в Германии, и неслучайно некоторые объекты, связанные с его деятельностью, получали «волчьи» имена. Все пассажиры самолёта направлялись в штаб группы армий «Юг», располагавшийся в Полтаве, украинском городке, для проведения оперативного совещания.
    Операция под названием «Блау» протекала успешно. Даже слишком успешно. И это, несмотря на досадный случай, имевший место 19 июня, когда начальник оперативного отдела 23-й дивизии майор Йоахим Райхель вылетел на самолёте «Физелер-шторх» на рекогносцировку, в ходе ко-торой самолёт был сбит, а майор оказался в плену у русских. Всё бы ничего, такое на войне случается, если бы не одно обстоятельство. Этот майор ничего лучшего не придумал, как прихватить с собой в полёт секретные карты и приказы на первый период наступления. Соответственно, все эти секреты попали к русским и были доложены Сталину. Но, судя по успешному развитию операции «Блау», Сталин не поверил, что это настоящие документы, решив, что это фальшивка, и никаких мер не принял. А может, он просто ничего не мог поделать, так как никаких резервов в Красной армии уже не осталось? А что касается мер с немецкой стороны, то всё ограничилось снятием с должностей командования 23-й дивизии.   
    Гитлер знал, что в Советском Союзе есть три города, олицетворяющих всю страну, являющихся символами советского строя. Это Москва, Ленинград и Сталинград. И несмотря на то, что доблестные немецкие войска, перед которыми на колени встала почти вся Европа, вот уже год воюют с этой страной, ни один из этих городов пока не захвачен. Ленинград осаждён, находится в блокаде, но не сдаётся. От Москвы, до которой ещё в прошлом году было рукой подать, пришлось отступить. До Сталинграда ещё не дошли. Все остальные победы, взятие Минска, Киева, Харькова, даже успешные действия в Крыму – это всего лишь локальные успехи, которые померкнут, когда хотя бы один из основных городов СССР будет захвачен. Пришло время конкретно заняться «городом Ленина» и «городом Сталина». Вот об этом и размышлял фюрер, сидящий в специально оборудованном кресле с парашютной системой. Если бы самолёт подбили, то, нажав кнопку, «пассажир №1» через персональный люк мог катапультироваться вместе с сидением.
    Где-то там, внизу, проплыла Белоруссия, началась Украина. Гитлер за первый год войны уже несколько раз приезжал, а точнее, прилетал сюда. Ещё в августе 1941-го года он прибыл в Бердичев, чтобы вручить Рыцарский крест румынскому диктатору Антонеску. В октябре он прилетел в Запорожье, а затем – в Мариуполь. В Запорожье он два дня прожил в помещении авиационной казармы, а в Мариуполе переночевал в отведённом для него здании, гостинице на берегу моря. Везде он проводил совещания, заслушивал командующих группами войск о ситуации на их участках фронта.
    В преддверии сегодняшнего совещания Гитлер с чувством удовлетворения подумал про успешные действия в Крыму групировки Манштейна, за что тот позавчера получил воинское звание «генерал-фельдмаршал».
    «А вот для личного состава его армии в честь победы в Крыму надо будет какой-то отличительный нарукавный знак ввести, – размышлял Гитлер. – Молодого фельдмаршала отправим в отпуск, а затем направим под Ленинград. Не дело, что наши войска там топчутся на месте более полугода. Манштейн с этим «городом Ленина» справится. А мы за то время, пока он будет отдыхать, справимся и с «городом Сталина». Сталин думает, что мы вот-вот продолжим наступать на Москву, и держит там большую часть своей армии. А мы обманем его. Мы повернём войска на Сталинград, не ожидая взятия Воронежа.  Не Воронеж теперь наша главная цель, а Сталинград. А когда падут эти два символических города: Ленинград и Сталинград, то Москва, как спелый плод, сама упадёт нам в руки».
    Гитлер, подозвал к себе генерала Гальдера и жестом, показав рукой на кресло напротив себя, пригласил, присесть.
– Я думаю, что при складывающихся обстоятельствах, когда мы легко преодолели реку Оскол и вот-вот выйдем к Дону, можно и нужно скорректировать наши дальнейшие планы. Бои за Воронеж, который русские несомненно будут отчаянно удерживать, могут задержать наше продвижение на юг. Бой в городе – дело сложное. А о том, чтобы окружить Воронеж, даже вести разговор нецелесообразно, так как на это потребуется слишком много времени, которого у нас нет. Поэтому главной целью перед нами становится Сталинград, и мы не должны давать русским время на то, чтобы подготовиться к его обороне. Что касается Воронежа, то его взятие, как мы запланировали вначале, теперь не является обязательным.
– Мой фюрер! Я думаю, что окончательное решение судьбы Воронежа можно в таком случае оставить за командованием группы армий «Юг». Если обстановка позволит этого не делать, не тратить время и силы на захват города, то, главное, заблокировать находящиеся там русские войска, чтобы они не влияли на наши действия на юге.
– Да, пожалуй...  Генералы наши смогут сами разобраться с Воронежем.
– По имеющимся данным промышленность в городе не демонтирована. Часть предприятий продолжает работать. Видно, не ожидали русские, что мы так быстро сможем выйти на подступы к городу. И очевидно, что оборонять Воронеж будут отчаянно, чтобы успеть всё, что возможно, вывезти, а то, что не удастся – взорвать, как было по опыту оставления других городов, – заметил генерал.   
– Вот именно… Тратить силы и время в боях за Воронеж нам не нужно. Они пригодятся для Сталинграда.
    Штаб, где проходило совещание, размещался в центре города в здании, где до войны находился педагогический институт, недалеко от Красной площади (Именно так называлась центральная площадь Полтавы).
    На совещании Гитлер заявил:
    «Русские силы истощились в боях зимой и весной. При этих обстоятельствах необходимо и возможно в этом году привести войну на востоке к решающему исходу. Моя основная мысль – занять область Кавказа, основательнее разбив русские силы… Если я не получу нефть Майкопа, Грозного и Баку, я должен прекратить войну… Для защиты фланга продвигающихся на Кавказ сил мы должны в излучине Дона продвинуться как можно дальше на восток… Более крупные силы союзников – румын, итальянцев, венгров – начнут действовать после начала наступления. Будущие подкрепления, смотря по положению…
    Противник в курсе наших оперативных планов из-за потери приказов. Существует опасность, что русские будут пытаться избежать разгрома. Поэтому надо постоянно изматывать противника ударами на вспомогательных направлениях, которые должны наноситься, как только позволит обстановка».
    Далее Гитлер подчеркнул, что не придаёт Воронежу никакого значения и предоставляет группе армий право отказаться от штурма города, если это может привести к чересчур большим потерям. На первый план выходит продвижение войск вдоль Дона на юг в направлении Сталинграда для последующего захвата этого города.
Кроме того, на этом совещании речь зашла и о действиях союзников СССР – США и Великобритании, по поводу чего фюрер заметил, что Вашингтон кормит своих союзников лишь пустыми обещаниями. Пока не идет и речи о реальном открытии второго фронта. Это может произойти в 1943 году. Доказательством тому служит поведение Черчилля. Русским не было дано никаких обещаний по поводу вспомогательного удара на Западе. Скорее, союзники будут их запугивать, чем рискнут потерпеть поражение. На лицо признаки, говорящие о том, что русские вот-вот будут готовы прекратить сопротивление: в стране экономическая катастрофа, районы добычи нефти под угрозой, Ленинград в осаде, а осажденный противник теряет былую стойкость.
    Совещание продолжалось в пределах двух часов. Сразу же по его окончании Гитлер собирался вылететь обратно в Ставку. Задерживаться в Полтаве смысла не было. Зачем нарушать распорядок дня? Скоро обед, да и Блонди уже скучает. Овчарке по кличке Блонди принадлежало наиважнейшее место в частной жизни Гитлера. Она была ему важнее, чем самые близкие сотрудники. Выгуливать собаку фюрер старался сам. Иногда её выгуливали адъютанты, как, например, сегодня, потому что покинул Гитлер Ставку очень рано.
    Но генерал фон Бок попросил Гитлера выступить перед собравшимися солдатами, что положительно бы сказалось не только на присутствующих, но заснятое на кинокамеру – оказало бы благоприятное психологическое воздействие на любую аудиторию, на всех, кому эту плёнку прокрутят. С балкона второго этажа Гитлер произнёс перед личным составом короткую и, как всегда, эмоциональную речь и выехал на аэродром.
    Результатом совещания и атмосферой, в которой оно проходило, фюрер остался доволен. Генералы его поняли. Отдельные неудачи, случившиеся в прошлом году и в начале этого, проанализированы, ошибки учтены. Всё равно, боевые действия в Европе до нападения на СССР и сражения на Восточном фронте отличаются. Советский Союз не оказался, как предполагалось вначале, «колоссом на глиняных ногах», но к концу года этот «колосс» непременно развалится.
    Подумал Гитлер в самолёте, возвращающемся назад, и о своих союзниках. Антонеску и Муссолини согласились, что их войска будут участвовать в войне против страны Советов, в том числе и на отдалённых участках фронта, но при определённых условиях: их армии будут использоваться, как замкнутые соединения под командованием своих офицеров, к тому же рядом друг с другом. При этом немецких подразделений в их составе не будет. В операции «Блау» так и планировалось, что непосредственного участия в наступательном ударе войска союзников принимать не будут, а будут выдвигаться вслед за ударными частями германской армии, чтобы со свежими силами подойти к Дону, представлявшему серьёзную естественную преграду. Кроме того, предусматривалось за армиями союзников расставить достаточное количество надёжных немецких дивизий в виде нитки жемчуга, способных противодействовать частям Красной армии при проведении контрнаступательных действий.
    Однако, ещё при подходе к Воронежу немецкая армия оказалась в довольно стеснённом положении из-за того, что линия фронта растянулась, и это огромное пространство необходимо было заполнять хоть какими-то войсками. Поэтому, не дожидаясь окончания активных наступательных действий, командование группы армий «Юг» было вынуждено задействовать войска союзников, хотя было известно, что они слабее немецких войск, уступая им и в вооружении, и в организации боевых действий.
    Но пока стратегическая инициатива на Восточном фронте в целом, и на юге, в частности, была на стороне Германии, ощутимых неудач и даже неприятностей такие отклонения от первоначальных планов не приносили.
   В 12.40 самолёт фюрера приземлился на аэродроме Ангербург. Его встречало несколько человек, в том числе адъютант по военно-морскому флоту Карл-Йеско фон Путткамер с очередным докладом о состоянии дел с арктическим караваном, именуемым «конвой PQ-17», пытающимся по северным морским путям доставить грузы в СССР. По сведениям разведки, этот конвой союзников, состоящий из 35-ти грузовых судов нескольких стран, в основном, США и Великобритании, а также двух советских танкеров, с огромным количеством боевой техники, оружия, боеприпасов и других стратегических грузов, по ленд-лизу поставляемых Советскому Союзу, шесть дней назад вышел из Исландии в направлении на СССР. Гитлер понимал, что, если этот «PQ-17» дойдёт до Мурманска, то вскоре танки, самолёты и грузовики с его трюмов и палуб могут оказаться не то, что под Воронежем, но и под Сталинградом. Этому необходимо было воспрепятствовать всеми силами и средствами.
    Позавчера 1 июля разведывательный самолёт Fw-200 «Кондор» обнаружил конвой в Норвежском море, где его к вечеру того же дня взяли под наблюдение и сопровождение подводные лодки гросс-адмирала Дёница.
    Главнокомандующий военно-морским флотом Германии гросс-адмирал Редер вчера доложил фюреру о том, что, несмотря на неблагоприятную погоду, туман, первый этап операции «Ход конём» по уничтожению конвоя силами надводных кораблей, подводных лодок и авиации начат.
    Карл фон Путкамер на аэродроме доложил Гитлеру, что вчера вечером семь поплавковых гидросамолётов-торпедоносцев «Хейнкель Хе-115» атаковали конвой, несмотря на сильный зенитный огонь. Самолёт командира эскадрильи капитана Ватера был сбит. Но фельдфебель Арабина под обстрелом кораблей эскорта смог посадить свой самолёт на воду и взлететь со своим командиром. Что касается группировки надводных кораблей, то она в тумане приближается к конвою. По докладам метеорологов к завтрашнему утру туман рассеется, значит, операция «Ход конём» вступит в решающую фазу.
    Гитлер, заметив адъютанту, что героический поступок этого фельдфебеля, спасшего командира, достоин самой высокой награды, в удовлетворённом состоянии плюхнулся на сидение своего автомобиля, ожидающего на лётном поле, и направился в Ставку в надежде, что этот конвой завтра удастся уничтожить, а также в полной уверенности в правильности принятых на совещании в Полтаве решений и в том, что его генералы все поставленные задачи выполнят.
    Он не знал, что фельдмаршал Фёдор фон Бок, командующий группой армий «Юг» и генерал Максилиан фон Вейхс, командующий армейской группой «Вейхс», решили ничего не менять в своих планах, а следовать первоначальному замыслу быстрого и полного овладения всем Воронежем мощными и превосходящими противника силами армейской группы «Вейхс», включающую в себя 2-ю полевую армию самого Вейхса, 4-ю танковую армию Германа Гота и 2-ю венгерскую армию под командованием Густава Яни, уничтожения противостоящих им на подступах к городу и в самом Воронеже советских войск, чтобы в дальнейшем, поставив заслоны по Дону, надёжно прикрыть левый фланг наступающей на Сталинград группировки. Тем более, что сразу после совещания им доложили о том, что разведка 48-го корпуса вышла к Дону юго-западнее Воронежа. Сталинград далеко, и к нему, вероятней всего, развернут 6-ю армию Паулюса. А Воронеж, несомненно, важный в стратегическом отношении город, рядом. И мысль о том, что его можно не брать по каким-то надуманным причинам, могла возникнуть только в голове у людей, ничего не смыслящих в военном деле. Фёдор фон Бок, потомок прусских военных, и Максилиан фон Вейхс, имперский барон, себя таковыми не считали, поэтому наступление на Воронеж продолжилось с ещё большим напором. А фон Бок к тому же надеялся, что захватом Воронежа он хоть как-то реабилитируется за провал осеннего наступления на Москву, но не столько перед фюрером, сколько перед самим собой.

                III

    Весь день 3 июля мимо частей 232-й дивизии, оборудовавших позиции, через переправы в направлении на Воронеж отходили тыловые части, обозы, автомашины, раненые, группы отступающих бойцов и командиров 40-й армии. И весь день авиация противника бомбила Воронеж и его пригороды.
    К вечеру поток отступающих частей сначала превратился в ручеёк, а потом и вовсе иссяк. Над позициями нависла угрожающая тишина, которую периодически нарушал гул немецких самолётов, пролетающих в стороне. Затем с левого фланга, где-то за рекой Девица, южнее участка обороны батальона стала слышна артиллерийская канонада, продолжающаяся всю ночь, то немного стихая, то становясь громче. Стало понятно, что основные усилия противник сосредоточил на направлении южнее Воронежа. 
    Под утро 4 июля на позицию прибыл Пельцер, передав, что ночью противник форсировал реку Дон в районе устья реки Воронеж южнее от позиций их полка и сейчас ведёт наступление на город Воронеж с юга, в том числе и на позиции 498-го полка их дивизии, обороняющей левый фланг обороны. Никому не спать, всем быть в готовности к появлению противника и открытию огня.
    С рассветом снова загудели немецкие самолёты. Одни группы шли строго на восток – на Воронеж, вторые – южнее, на позиции соседа слева. А вот позиции в районе посёлка Семилуки немецких лётчиков пока что не интересовали. Возможно, они хотели сохранить для наступающих наземных войск переправу и железнодорожный мост, а может, маскировка оборонительных позиций капитана Вяземского была хорошей.
А ближе к обеду на левом фланге обороны батальона послышался другой гул, приземлённый… Не гудение самолётных моторов, а шум работы танковых двигателей.
А вот и они. Тёмные коробки, двигающиеся колонной, один за другим стали появляться из-за скатов небольшой высоты, заросшей высоким кустарником.
   Все напряглись. Вдруг наводчик первого орудия крикнул:
– Отставить! Это наши!
    Старший лейтенант Самойлов навёл бинокль на головной танк. Действительно, на башне просматривалась красная звезда. Но какая-то не такая. Во-первых, очень алая… яркая, а во-вторых, неестественно крупная. Вроде как кому-то захотелось похвастаться и продемонстрировать, мол, вот мы какие советские смелые танкисты. Танк дёр-нулся, объезжая какое-то препятствие, повернулся боком… И Самойлов, присмотревшись, понял… Он всё понял. На танковые башни немецких танков были натянуты чехлы с нарисованными на них красными звёздами.
– Это немцы! – крикнул он. – Приготовиться к бою!
– Ну, немцы, так немцы, – проворчал Бойченко себе под нос. – Чего орать-то! Не удивлюсь, что за танками появится пехота со звёздами на лбу. За Одессу и за Севастополь надо немчуре задницу надрать. Ох, надо! – он повернул голову и крикнул Тимохе. – Не дрейфь! Главное для солдата – котелок, штык и граната! Счас пушкари с этих «звездатых» танков звёзды-то посбривают.
    Но «пушкари» не спешили с открытием огня, а, значит, и с обнаружением своих позиций. Предварительная работа перед позициями должна была рано или поздно заставить немецкие танки маневрировать, то есть подставлять бока. А вот и оно. Головной танк, объезжая ту самую полусгоревшую полуторку, свой бок и подставил. Оба орудия одновременно выстрелили по нему.
    Танк дёрнулся, остановился, задымил. Фигура торчащего из люка по пояс офицера-танкиста исчезла. Остальные танки, следовавшие за первым, начали расползаться в разные стороны. С бронетранспортёров, следовавших за танками, посыпалась пехота, по которой расчёт Хворобина тут же послал осколочный снаряд, пока удобных танковых целей перед ним не появилось.
    Бой разгорался. Вот ещё один танк, будто наткнувшись на непреодолимое препятствие, остановился, подорвавшись на мине, за ним задымил ещё один.
Иван, увидев, как из второго танка появился экипаж, длинной очередью заставил танкистов передумать, а затем занялся цепью серых фигур, появившуюся между танками.
    Немцы, поначалу открывшие неприцельный огонь, разобрались, наконец, что стреляют по ним не из небольшой высотки у насыпи, а со скатов её, принялись обстреливать наши позиции. Ивашкин тут же отдал команду своим на смену огневых позиций под прикрытием огня пехоты и ПТР.  Пути смены позиций, их маскировка были продуманы заранее. Немцы вообще на какое-то время потеряли наши пушки из виду. И только когда загорелось ещё два немецких танка, поражённых артиллеристами с запасных позиций, они, обнаружив их, принялись методично обстреливать из оставшихся танков, и развернувшихся к бою миномётов.  Снаряды и мины всё ближе ложились к нашим орудиям. Двое артиллеристов были ранены. Досталось и пехоте, но продвижение противника застопорилось, танки остановились и начали пятиться назад.
Это была маленькая победа, но именно из таких выигранных боестолкновений складывается успех сражений и, в конце концов, приходит большая победа. Самойлов понимал, что это только начало боя. Их позиции обнаружены. Надо ожидать новых неприятностей, которые не заставили себя ждать вместе с группой самолётов.
Укрытия для личного солдата были готовы, но бомбёжка была мощной. Не успевала одна группа самолётов отбомбиться, как ей на смену подлетала вторая… И так несколько раз. Только самолёты улетели, как вокруг снова раздались разрывы. Это к миномётному огню добавилась стрельба подошедшего и занявшего огневые позиции немецкого артдивизиона. А потом снова вперёд пошли танки.
– К бою! – скомандовали офицеры, разбираясь по мере шевеления солдат и их реакции на команды сержантов и офицеров, кто же остался в строю из подчинённых. Развороченные окопы и полузасыпанные траншеи начали оживать, наполняться оглушёнными бойцами. Помогая друг другу, они занимали свои полуразрушенные позиции. У фельдшера и санитарки появилась работа… немало работы. Легкораненые оставались в строю, тяжёлых относили на запасные позиции. 
    Иван, заняв свой окоп, оглянулся, поискал глазами товарищей. Увидел одессита, который жестами показывал, что не видит Тимоху. Окоп, где располагался Тимоха, не пострадал от бомбёжки, но Тимохи там не было.
– Я счас! – крикнул Бойченко и побежал по ходу сообщения, что вёл в глубину их опорного пункта.
    Ивану уже было не до него, потому что немецкая пехота опять поднялась и двинулась вперёд вслед за танками. Его пулемёт заработал снова, как отбойный молоток.
    Артиллеристы тоже открыли огонь по танкам. Но стреляло только одно орудие. Расчёт второго копошился, устанавливая свою сорокапятку, смещённую с места и засыпанную землёй от разрыва упавшей рядом бомбы. Огонь открыли и расчёты ПТР. Танки приближались, но и эффективность противотанкового огня увеличивалась. Вот завертелся один из близких танков вокруг перебитой гусеницы, вот загорелся второй.
    ПТР слева от Ивана, молчавший какое-то время, снова открыл огонь. Иван посмотрел туда и увидел, что из ПТР стреляет Бойченко, а вторым номером у него суетится Тимоха.
    Бойченко нашёл молодого солдата на дне окопа на запасной позиции, всего перепуганного и заплаканного. Чуть-чуть похлестал по щекам, привёл, так сказать, в чувство со словами: «Придурок! Тебя же, как дезертира расстреляют! Что потом делать будешь? Отец геройски воюет, а сын в штаны наложил? Хочешь досрочно на тот свет попасть, отправляйся! Но перед этим хотя бы одного фрица с собой утащи, чтобы нам легче чуток стало.»
    Когда оба вернулись на позицию, то оказалось, что соседний ПТР торчит стволом вверх, а расчёт уже закончил свою войну с помощью немецкой мины, залетевшей в их окоп. А танки-то уже рядом! Но одессит не зря нахваливал такую «хорошую штуку». С первых двух выстрелов из ПТР он никуда, правда, не попал, но третьим всё-таки разул немецкий танк, перебив гусеницу. Тимоха был рядом и исправно подавал бронебойные патроны, а потом вдвоём с Бойченко они уложили рядом с танком и танкистов, пытавшихся эту гусеницу починить.
    Наконец-то расчёт Хворобина, располагавшийся недалеко от Ивана, справился с установкой своей пушки и начал стрелять, тем самым обратив на себя внимание. Да что тут сложного, заметить их из подошедших близко танков? Вот взрыв перед пушкой, поднял вверх комья жирного чернозёма, ударив осколками по щиту.
– Бронебойный давай! – крикнул сержант. Заряжающий схватил снаряд, но подать его не успел, так как взрыв позади пушки поразил почти весь расчёт. Заряжающий со снарядом в руках уткнулся лицом в землю.
     Иван, оставив свой пулемёт, метнулся к упавшему солдату, схватил снаряд, но очередной взрыв отбросил шахтёра в сторону, и он влетел в траншею, ударившись об её стенку и перевернувшись лицом вниз. Пласт земли, смещённый ещё во время бомбёжки, окончательно отвалился от стенки траншеи и накрыл Ивана. Пыль, грязь, земля забились в нос и уши… Иван попытался вдохнуть, но вокруг была только земля, а воздуха не было, как не было сил оттолкнуться от дна траншеи и сбросить с себя эту землю. Земля… родная земля, защищать которую от врага он пришёл сюда под Воронеж, теперь держала его и не хотела отпускать. Почти теряя сознание, Иван попробовал подтянуть колени, чтобы ногами и руками, всем телом толкнуть эту землю, но и этого не получилось. Он уже начал терять сознание, когда вдруг почувствовал, как что-то схватило его за ноги, рывком потянуло назад,  освобождая от земли,  с  головой  накрывшей солдата, и спасительный воздух ворвался в лёгкие.
    Сев на дно траншеи, тяжело и жадно дыша, стряхивая землю с головы, Иван оглянулся. Позади его на дне траншеи сидел Тимоха. Благодарить того за своевременную подачу воздуха было некогда, потому что где-то рядом, совсем близко был танк, который и загнал их сюда, на дно траншеи.
    Иван выглянул из траншеи, осмотрелся…
    Орудие стояло рядом, но никакого движения вокруг него не было. А вот танк, поразивший артиллеристов, объехал своего дымящегося собрата и медленно направлялся прямо на пушку, одиноко и, казалось, беззащитно, стоявшую у него на пути.
    Иван повертел головой, увидел снаряд, лежащий сбоку от него на дне траншеи и прохрипел Тимохе, не отрывая взгляда от танка:
– Ползи за мной! Снаряд возьми! 
    И они поползли к пушке, которая без людей превращалась в простой кусок металла, а в присутствии человека становилась грозной противотанковой силой. Ствол её был направлен на подбитый ею танк, впереди которого появилась новая цель, а затвор открыт в ожидании очередного снаряда.
    Иван, прижимаясь к пушке всем телом, прямо через ствол посмотрел вперёд. То, что он увидел, его устраивало. Не надо даже крутить эти ручки с механизмами вертикальной и горизонтальной наводки, не надо ничего тут выцеливать… Надо просто тупо попасть в танк. С такого близкого расстояния место попадания не имело значения… Да хоть в лоб, хоть в башню! Мало не покажется!
    Весь окружающий его мир, со всеми радостями и печалями, везением и неприятностями, даже жизнью и смертью, уменьшился, сузился до размеров маленького отверстия диаметром сорок пять миллиметров, соответствующих калибру пушки. Можно даже сказать, что мир исчез, трансформировался в этот маленький кружок. Больше ничего вокруг не было. Была только тоненькая неосязаемая нить, протянувшаяся от ствола их пушки к вражескому танку, громыхающей, лязгающей махиной надвигающемуся на них. И эта нить крепко связала судьбы разных людей в одно событие. И было всего несколько секунд, чтобы успеть воспользоваться этой ситуацией в свою пользу.
– Снаряд! – прохрипел, почти прошептал Иван сопящему за спиной Тимохе, как будто немцы в приближающемся танке могли его услышать.
    Сухо щёлкнул затвор, запирая снаряд в казённике.
    Близкий выстрел должен был оглушить их, но Тимоха предусмотрительно закрыл уши руками, а Ивану с его ушами, забитыми землёй, было всё равно.
    Танк дёрнулся, приняв внутрь себя начинку противотанкового снаряда, а затем взорвался изнутри, подбросив и отшвырнув от себя башню.
    «Порядок! – подумал Иван. – И с экипажем мороки нет! И вообще, где же это мой пулемёт?»
    Но у Тимохи он спросил другое:
– Где одессит?
    Тимоха махнул рукой в направлении их бывшей с Бойченко позиции.
– Там! Отвоевался он. Перед смертью успел сказать, что не дай бог, сдадим Воронеж. Он тогда с того света вернётся и накостыляет нам.
    Они огляделись.
    Хромченко и весь его расчёт погибли. Остатки противотанкового взвода во главе с Ивашкиным оставили разбитое второе орудие и переместились на ложные позиции, где с третьей пушки успели подбить ещё один танк.
    Очередная немецкая атака захлебнулась. Надо было найти Самойлова, чем Иван с Тимохой и занялись.
    Скоро они нашли того на запасной позиции, раненного в правое плечо, держащего в левой руке ракетницу.
    Пока Тимоха перевязывал командира, так как фельдшер недалеко возился с тяжелоранеными бойцами, а санитарки нигде не было видно, Самойлов сказал Ивану, что вовремя они подбили два прорвавшихся танка, а то он уже готовился вызывать огонь артиллерии на себя. Связи ведь нет никакой, но красная ракета для такого случая есть.
– Я уже, грешным делом, подумал, что и моя оборона Севастополя сегодня закончится, – признался офицер Ивану.
– Ещё повоюем, товарищ старший лейтенант! – сказал Иван. – Патроны есть, немцы тоже… Я думаю, что «оборона Севастополя» закончится тогда, когда мы начнём освобождать Крым. А это обязательно случится, потому что не тот нынче немец, что в прошлом году. Не тот… Мельчает немчура. В прошлом году они разрезали нас, как булку с маслом. А сейчас режут, как сливу…
– То есть? – не понял Самойлов.
– Осторожно режут, чтобы лезвие о косточки не затупить. Но не получается… Тупятся их ножи. Ох, тупятся! Говорят, уже румын и мадьяр на фронт в помощь себе позвали.
– Я слыхал, что и итальянцев тоже. Видно, действительно, дела у немцев – швах, – согласился офицер со своим подчинённым.
    В наступивших сумерках можно было не ожидать налёта авиации, да и противник должен был прийти в себя, перегруппироваться, чтобы с рассветом снова перейти в атаку.
    Вскоре на позиции появился комбат.  Самойлов, с трудом державшийся на ногах, доложил о состоянии дел. Его рана не относилась к лёгким.
    Вяземский выслушал доклад и сказал:
– Немецкие танки вышли к устью Девицы слева от нас. Значит, с утра они попробуют вдоль этого берега Дона выдавить батальон с позиций, чтобы выйти к мосту. Сапёры наши там уже работают, скоро взорвут его. К утру оборона моста уже будет бессмысленной. На сегодня вы свою задачу выполнили, и тут находиться уже толку нет. Поэтому приказываю: занять оборону по железнодорожной насыпи позади вас, по-прежнему прикрывая левый фланг батальона. Командиром вашей группы назначаю лейтенанта Ивашечкина. Всех раненых направить к переправе. За насыпью уже ждут повозки для тяжелораненых. Вопросы? Старший лейтенант Самойлов, успокойтесь. Вы ранены. Покиньте поле боя, – и уже другим, более мягким тоном добавил. – Вам же ещё Севастополь освобождать. Да, во второй роте взяли в плен офицера-танкиста. Оказывается, на нас наступают танки дивизии «Великая Германия».
– И что это меняет?  –  тихо спросил командира Самойлов. – Эти танки горят, как будто их дивизия называется «Маленькая Германия».
    Увидев Александрова, комбат спросил:
– А одессит где?
– Погиб.
– Жаль, теперь нам с вами без него придётся его Одессу освобождать.
– Нашу Одессу, – не постеснялся Иван поправить своего командира.
– Конечно, нашу. Читал про Мальчиша-Кибальчиша?
– Нет!
– Он говорил: «Нам бы ночь простоять, да день продержаться!»
– Никак нет, – сказал подошедший Тимоха, обращаясь к капитану Вяземскому. – Я в «Пионерской правде» до войны читал эту историю. Про день и ночь там всадник говорил, гонец, так сказать, а не Мальчиш-Кибальчиш.
 – Молодец, боец, что книги читаешь! – похвалил молодого солдата комбат и, обращаясь к Ивану, спросил, кивнув на Тимоху:
– Как ваш подопечный? Не подвёл в бою?
– Всё нормально, – сказал Иван, не обратив внимания, как после вопроса командира покраснел Тимоха.
    Да кто тут в наступившей темноте увидит, как краснеет чумазое, закопчённое лицо молодого солдата, недавно вышедшего из боя. Первого, но не последнего его боя за Воронеж.
    В середине ночи, когда основная работа по занятию новых позиций была завершена, они увидели вспышку на мосту, хорошо просматриваемом с высоты железнодорожной насыпи, а через какие-то мгновение услышали громкий взрыв. Это сапёры взрывали мост через Дон. Но, вопреки ожиданиям, весь мост не рухнул. Повреждённой оказалась только одна опора. А ближе к утру они стали свидетелями второго действия пьесы по взрыву моста.
    От разъезда Подклетное, что находился на противоположном от Семилук берегу, в направлении моста отправился необычный… горящий состав. Горели какие-то теплушки, платформы… Паровоз затолкал их на мост, пока первый горящий вагон не провалился в дыру у взорванной опоры, а остальные вагоны, продолжавшие гореть, заблокировали мост. Паровоз тихонько свистнул и отправился назад к разъезду, где его уже ждали вагоны с ранеными.
    С шести часов утра 6 июля немецкие самолёты возобновили бомбардировки города и позиций оборонявших его войск. В результате налёта на КП 232-й дивизии, расположенный на окраине Воронежа, обрушилось перекрытие убежища, несколько офицеров погибло, среди них начальник штаба дивизии подполковник Шилов, дивизионный инженер капитан Гиммельфарб, адъютант комдива старший лейтенант Иванов и другие офицеры штаба, а командир дивизии подполковник Улитин получил лёгкую контузию. Но это было не самым плохим из всего случившегося. В армии самое плохое случается при потере управления войсками. А утром на КП дивизии в результате бомбардировки был уничтожен узел связи. Фактически с этого момента 232 сд перестала существовать как единый воинский организм. Её полкам в последующие дни предстояло вести бои практически самостоятельно.
    Что касается боевых действий на правом берегу Дона, где в одиночестве остался только третий батальон 605-го полка, то немцы, решив, что в лоб этот батальон штурмовать не обязательно, переправились через реку Девица и предприняли атаку вдоль западного берега Дона. Главное, заставить это обречённое подразделение отступить со своих позиций и начать переправляться по ещё действующей переправе через Дон. Тогда ничего не помешает немцам «на плечах отступающих» захватить переправу.
     А наши сапёры, чтобы не позволить противнику этого сделать ни при каких условиях, когда возникла угроза, что немцы захватят переправу до того, как по ней переправятся подразделения с предмостной позиции, днём, в разгар оборонительного боя, который вёл третий батальон, переправу взорвали.   
    В это время Иван с Тимохой, один с пулемётом, а второй с противотанковым ружьём, удерживали кирпичное здание станции, из-за угла которого «сорокапятка» с лейтенантом Ивашечкиным только что подбила очередной танк. Он, взобравшись на железнодорожную насыпь, так и застыл на ней в качестве предупреждения, что сюда соваться не стоит.
– Отходим! – крикнул лейтенант. – Сейчас опять самолёты налетят! Всем в лощину около водонапорной башни!
    Переждав очередной налёт, не задевший никого из бойцов, но превративший здание станции в груду дымящихся развалин, они двинулись к находящимся неподалёку зданиям каких-то складов, где заняли очередной рубеж.
    Так последовательно от рубежа к рубежу, отстреливаясь от наседавших вражеских солдат и оставляя за собой их трупы, они медленно продвигались в сторону КП батальона.
    После обеда противник предпринял ещё одну попытку разрезать батальон пополам, атаковав его позиции по центру обороны. Когда танки с пехотой вышли на рубеж заградительного огня, дивизионная артиллерия с восточного берега открыла огонь, и немцы снова откатились назад, оставив впереди три дымящиеся танка и два бронетранспортёра, поддерживающих пехоту.
    Слова из истории о Мальчише-Кибальчише (хотя никто толком не знал, кто такой «кибальчиш», фамилия это или кличка) стали для бойцов, оборонявших плацдарм у Семилук, пророческими. Надо было продержаться день, потому что покинуть свои простреливаемые насквозь позиции они могли только ночью. Из штаба полка сообщили, что связи со штабом дивизии нет, уточнить задачу невозможно. Командир 605-го полка приказал командирам батальонов действовать по обстановке… в соответствии с ранее поставленными задачами.
    Капитан Вяземский сказал раненому начальнику штаба батальона:
– Мосты взорваны, переправа тоже. Что мы обороняем? Наша позиция называется предмостная, а мостов-то уже нет. В соответствии со сложившейся обстановкой с наступлением темноты начинаем переправу на другой берег.
    Комбат предусмотрительно сразу после взрыва переправы послал нескольких бойцов, умеющих плавать, к месту взрыва, чтобы попытались всё, что не утонуло и не уплыло вниз по течению к немцам, причалить к берегу. Да ещё перед боем, проигрывая в голове все возможные варианты развития событий, капитан Вяземский кое-какие плавсредства заготовил на берегу недалеко от командного пункта.
    Силы обороняющихся таяли, но солнце неумолимо клонилось к закату. Иван несколько раз протягивал свою руку к солнцу, определяя, когда же оно, наконец, свалит за горизонт.
    Отец ещё в детстве научил Ивана, как во второй половине дня без часов определять, через какое время солнце зайдёт за горизонт, и наступит вечер. Для этого надо просто протянуть руку к солнцу, развернуть кисть руки ладонью к себе, параллельно земли, и коснуться солнца указательным пальцем, прижатым к остальным пальцам ладони; как бы «посадить» солнце на середину указательного пальца. Большой палец, не участвующий в этих расчётах, должен просто торчать вверх. Останется только посчитать, сколько пальцев осталось солнцу «пройти, чтобы коснуться горизонта». Расстояние, равное толщине каждого пальца, солнце «проходит» в среднем за 15 минут. Если, например, от солнца, до линии горизонта поместилось три пальца (указательный средний и безымянный), то вечер наступит через 45 минут. Да, если расстояние между солнцем и линией горизонта больше, чем в четыре пальца, то ниже можно подставить и вторую ладонь.
    Уезжая из дома, Иван научил пользоваться этим способом своего сына Лёню. Пригодится в жизни.
    «Как они там… в оккупации? Как Клава? Лёнька, поди, вытянулся,» – Иван отогнал мысли о семье. Что сейчас душу-то мурыжить зря? Помочь им можно только одним способом: разбить немцев и с победой вернуться домой. А для этого первым делом надо удержать Воронеж, что он, рядовой Иван Сергеевич Александров в меру своих сил и делает.
    Наконец-то стемнело. Задача в ходе переправы через Дон на подручных средствах была одна: хоть как-то управлять этими средствами на воде, иначе течение отнесёт их вниз, в аккурат на немецкие переправы, которые немцы поспешно возводили южнее Воронежа. А самую близкую из них немецкие сапёры стали строить у устья Девицы.
    К середине ночи с 6-го на 7-е июля во главе с комбатом остатки 3-го батальона 605-го полка, среди которых были Александров Иван и Тимошин Алексей, вышли на восточный берег реки Дон в районе Новоподклетное.
    И хотя фон Вейхс 7 июля 1942-го года доложили фон Боку, а тот – непосредственно в Ставку для информирования Гитлера, что Воронеж взят, весь город они взять так и не смогли. Овладев правым берегом реки Воронеж, разделяющей город на две части, захватить левый берег, где закрепились отступившие наши войска и подошедшие резервы, они так и не сумели. И направить освободившиеся свои войска под Сталинград им тоже не удалось. Ничего под Воронежем у немцев не освободилось. Наоборот, пришлось с юга подтягивать части, чтобы справиться с периодическими контратаками наших частей и подразделений.
    До конца войны оставалось ещё почти три года.