VII

 Из дневника Марсии

 Минувшие двое суток были самыми тревожными и противоречивыми в моей жизни. Причем даже с момента моего вынужденного пребывания в его доме. Я не могла дать себе наиболее разумный ответ на вопрос, зачем он устроил весь этот театр с принятием снотворного, ведь уже было очевидно, что я не попытаюсь сбежать. Хотя... быть может, для расстроенного разума прежних доказательств было мало.
 Я по-прежнему не считаю его чисто сумасшедшим, он очень несчастный человек. И я это пишу не чтобы мои записи смогли его обелить в случае обнаружения их полицейскими, совсем нет. Я лишь хочу разобраться для себя самой в том, кто же он на самом деле такой. Да, уверена, любой, кто бы это прочел, тут же б заявил, что я и сама нахожусь не в своем уме и должна была давно бежать из этой проклятой квартиры, а не писать сентиментальные философствования в тетрадь для уроков музыки! Но я не могу. И не потому, что боюсь, что побег сорвется и моя участь от этого станет хуже. Даже если я просто попытаюсь подкинуть соседям записку или что-то еще, чтобы как-то сообщить о себе, они тотчас вызовут полицию, и как только те придут... О, как он однако жесток! Он ведь убьет себя именно на моих глазах, едва они постучат в дверь! Чтобы я потом до конца жизни мучилась чувством вины - это свыше границ возможного! Как же он все просчитал - уму непостижимо! Словно прекрасно знал мою чрезмерную душевную мягкость и слабость наперед. Впрочем, ведь именно поэтому он и выбрал меня, он сам так говорил несколько раз во время наших кратких бесед.

 Вечером когда он должен был принять снотворное, я несколько часов продолжала сидеть в своей комнате как мышь, стараясь не издать ни звука. Да, однажды я уже набралась смелости и не просто ночью вышла в коридор, но и приоткрыла дверь в его спальню. Зайти же уже не решилась. А теперь... Не знаю, я набиралась храбрости очень долго, причем боялась даже не его, не того, что он вдруг проснется. Я боюсь того, в чем мне пока что стыдно признаться даже самой себе.
 Но любопытство все же взяло верх и, сняв на всякий случай обувь, я на цыпочках прошлась по коридору и остановилась напротив его двери. Затаив дыхание, я нажала на ручку - та тихо и спокойно начала опускаться вниз. Нервно сглотнув, я сделала шаг и толкнула дверь от себя. Еще мгновение - и я уже стояла на пороге его комнаты.
 Там было темно, только старенькая настольная лампа горела в углу, где валялись старые книги и черновики забытых переводов. Также небрежно возле кровати лежала его обувь. А он сам, толком не раздевшись, напоминал постаревшего Чаттертона с картины Уоллиса: в ночном полумраке его свесившаяся с кровати голова и опущенная рука выглядели зловеще. Я боролась одновременно с желанием подойти ближе и посмотреть на него - кто знает, может он принял дозу не для обычного сна, - и с соблазном выбежать отсюда поскорее. Оба этих желания сулили нечто непоправимое, что изменит мою жизнь. Но я все же не ушла, оставшись там. Но и найти в себе силы подойти очень долго не могла. Время шло, спустя десять минут или час, не знаю, я начала чувствовать, как по моим ладоням расползается холод, будто только что в комнате настежь открыли окно, а на улице была середина зимы. Я чувствовала, что еще мгновение - и меня охватит мрак, в лучшем случае это будет временная темнота если я просто упаду в обморок, а в худшем - что лишусь разума, и мрак останется в моей голове. Навсегда.
 Но внезапно я услышала, как он глубоко вздохнул и немного пошевелился поворачивая голову ближе к подушке. Меня охватило и неимоверное облегчение и чувство сильнейшего стыда. Едва сдерживаясь, чтобы не заплакать, я бросилась к себе, чудом не забыв закрыть дверь, словно меня там и не было. До самого утра я не могла заснуть, даже не могла тогда писать эти строки, так мне было неуютно.
 Конечно, к следующему вечеру он наконец проснулся и, очевидно, ударившись о что-то, застонал. Тонкие стены позволяют услышать многое из происходящего в квартире. Не в силах больше бороться с собой, я пришла к нему. Но дальнейшего разговора не получилось: он сам холодно меня отстранил, дав понять, что стыдится моего же повышенного внимания (казалось бы, все должно быть наоборот!), в результате чего я вновь вернулась к себе.
 Я честно не знаю, что будет дальше и сколько еще я смогу все это выносить. На черновик записей и вовсе падали слезы и расплывались на чернильных буквах. Нет, нет, что же я делаю? Я не должна... Неужели это все действительно происходит? Я в самом деле стала Красавицей-затворницей, которая и не хочет покинуть свой плен?..