Однажды в Австралии

                еще одному инструменту манипуляций и контроля, оболванивания и просто оскотинивания - всем соцсетям этого мира               
     Долбаковое образное мышление подбросило меня истершимся совдеповским пятаком в разреженный - по историцкому климату - воздух бескрайней Восточноевропейской болотной равнины и я, выбирая торец, коим мне пасть на щербатый асфальт Бруклина, под ноги уличных шустрил из банды Майера Лански, где - то надыбавших советскую монетку, играемую с никелями и даймами в закутке между булочной Паскуале и букмекерской конторой дона Чино, решительно рухнул, вставая на ребро. Пока я болтался в воздухе мне представилось, что я - в тесной подводной лодке, дизельной, еще без носового изобретения фон Редера, в душной и вонючей стальной ловушке, тусуюсь как гад среди ребристых крышек непонятного предназначения и каких - то труб, не ведущих никуда, сижу и слушаю эфир, поводя чудовищным ухом герцога Эксмета из рода проклятых герцогов Лотарингии, чей титул стырил в начале двадцатого века еще один ушлый пан Мошка Ургант, наспех обженившийся по Бальзаминову сразу на двоих, прияв и свинью Шарапову, и крысу Потупчик как неотягощающее бремя гламурного мира, засравшего всю Вселенную чепухой и перьями, сижу и слушаю, а в соседнем отсеке лежат голые Машка и Криська, Собчак и Познер, Невзоров и Венедиктов, Бабченко и Мужабоев, лежат в куканах моряцких гамаков и пердят, суки рваные, отравляя и так обезжиренную атмосферу замкнутого пространства хоронящейся от глубинных бомб союзников лодки. Бздят, привычно и рутинно, расшаривая свои сраки могучими руками выползней из черты оседлости, все с носами крючковатыми и рачьими зенками идумейского племени проклятого семени, вумные как вутки, ершистые, будто кусочки засохшего кала, исходящие у цинготных детей войны накануне Дня равноудаления, нарядные в бойкий цветочек и - тишина. Даже мертвых с косами не наблюдается, притаились мертвецы в кальсонах штурмана, одноглазого пидараса, торговавшего розовые штаны усам Пескова, на спине у одноглазого с акцентом прописано чорными буквицами, что Арбитман Лейбов Друзь и протчее, столь же русское по произношению и месту действия, единством времени захомутавшее ненастоящего Гамлета Кларка меж титек Сары Янг, здоровущей, как конь, бабищи с волосатой мандой. Я слышу в эфире, что п...дец : эсминцы Черчилля и ребята Гувера волчьими стаями кружат по Бродвею, щеголяют соломенными канотье и брючками в полосочку, узкие приталенные пиджачки и запах дорогих сигар, некоторые украли у довоенного писателя Веллера идею тросточки и плеснуть водицей из стаканюги, другие же прямо и неприязненно сняли скальп с ожившего Зураба Соткилавы, наименовав воскресшего  " Гордостью непобедимой армады ", уже вышедшей на курс Асфиксии Нуар топочущими полчищами некромонгеров, из которых мудацкие рашисты Галустяна и Джавдета были самыми красивыми и интеллектуальными. Шуршат тараканы под ярко начищенными штиблетами расхаживающего в своей каюте капитана Немо, терминаторно переписавшего выправленного Сартра в десяток новейших альбомов  " Частушки Рейнгарда Вагнера, иншалла ", и кромешный морок гукающего по нашей обшивке АСДИКа намекает на дики бородатых флотоводцев Пентагона, плюющих за борт табачной слюной китобоев.
     - Торпедная атака ! - ору я изо всех сил и со всей дури и выигравшей Чарли Лучиано падает на ящики из - под марокканских апельсинов.
     - Монетки не разговаривают, - говорит мне носастый Майер и прячет меня в карман. Бьет с размаху Лучиано по блюду и куда - то бежит.
     - Чо ты хочишь ? - раздается кубинский голос снаружи и Лански притормаживает свой бег.
     - Хороша страна Израиль, - нашептывает Майеру ирландский беженец Абрамович, встренув жулика на пароме в Джерси, - но Россия лучше всех. Нет больше мест на всей земле, где можно грабить по понятиям, освященным двумя тысячелетиями традиционной почвенности.
     Майер - человек исторический. Он самого Пархоменку слушал пять минут и догадывается об образовании нового вида мандавошек у тети Юли Латыниной и гражданина с бульвара капуцинов и макак - резусов Малахова, рыдающего о таком творчестве всех сразу Мироновых, что сиганул Лански за борт, поклявшись страшной клятвой и не знать никогда о таких деятелях.
    Выплыл гангстер, как обычно и всегда, не Чапай чай. Сидит на бережку, обсушивается, напевает из Синатры и жадно мацает в кармане советский пятачок, за который - эвон кому ! - можно было объехать от Москвы до самых до окраин, а потом шагнуть под пулеметы, выполнив свой долг и отдав дань памяти всякому говну, перечисленному веселым и неунывающим автором сразу с Шараповой, настолько скудоумной, что, чую я, грешный, пойду регистрироваться на Пикабу и буду стану уже их сводить с ума образным мышлением никак не умирающего человека с требовательным вкусом и привычкой встать и выйти.