***

    В 1963 году я защитил дипломный проект в Ленинградском Радиополитехникуме по специальности «Оборудование электровакуумного производства». В то время я уже два года проработал на заводе «СВЕТЛАНА» в одном из отделов ОКБМ, а на преддипломной практике я работал в Вычислительном Центре АН СССР.
  По предварительному распределению мне выпало ехать на работу в Саратов, что сильно нарушало мои планы на дальнейшую учёбу в институте, вместо трёхгодичной службы в рядах доблестной Советской Армии. Для досрочной сдачи вступительных экзаменов в институт я со своим закадычным другом, «Фредюшей», поступил на подготовительные курсы СЗПИ им. Бонч – Бруевича. Сдача экзаменов предполагалась в июле 1964 года, а призыв в армию – в сентябре, т. е. после зачисления в институт.
  В день окончательного распределения выпускников нашего техникума по предприятиям выяснилось, что кое кого, не так уж хорошо учившегося, оставляют в Ленинграде работать в НИИ. Я набрался смелости переговорить с представителями этого НИИ, и комиссия по распределению «рабов» дала и мне направление на работу в организацию без имени, вернее, она называлась «а/я 155», т. е. «абонентский ящик 155» и находилась она на Московском проспекте в «Доме советов».
      

   В отделе кадров «сто пятьдесят пятого ящика» мне дали направление на собеседование с начальником лаборатории ПЗУ, находившейся на улице Радищева. Приехал я по указанному адресу. В проходной меня встретила девушка и проводила в лабораторию, где разрабатывались постоянные запоминающие устройства нового типа. Начальником лаборатории оказался мужчина средних лет нерусской наружности. Я поздоровался с ним и представился. Он же деловито поинтересовался, по какому поводу я к нему обращаюсь, и узнав, что меня прислал Отдел Кадров, устроил мне экзамен на тему моего дипломного проекта.
Выпытывал, по каким формулам я производил расчёты, как практически изготавливал блок памяти для полуавтомата разбраковки транзисторов, и всё такое прочее.
 
  Когда у него кончились вопросы, я, наконец, задал ему свой вопрос: «А как вас зовут?».
  Вместо ответа он вынул из нагрудного кармана своего пиджака пропуск и, на ходу развернув его, ткнул мне его прямо в лицо.
  Конечно, с такого близкого расстояния я не смог ничего прочитать. Такого, по моему опыту общения с людьми, хамства я не ожидал.
  Познакомившись с другими сотрудниками лаборатории, я узнал, что начальника зовут – Цогоев Таймураз Каспалатович. За время нашего недолгого общения он ещё несколько раз удивлял меня, но мало чем запомнился.
  В первый день моей работы, после обеда, он дал мне задание: сделать в ферритовой пластинке размером 15х15 милиметров несколько канавок, вдоль и поперёк пластины с шагом в 1 мм, с помощью безопасной бритвы и абразивного порошка. Работа продвигалась медленно, поскольку феррит – материал очень твёрдый. В пять часов вечера, после окончания рабочего дня, я ушёл домой. А утром Таймураз Каспалатович потребовал предъявить ему результат моей работы. Результат его не удовлетворил, и он заявил, что я не должен был уходить с работы, пока не выполнил его задания!
  Следующий урок он мне преподнёс, когда я пришёл к нему с решением технического задания. Он заявил, что я должен разрабатывать несколько вариантов решений, а он будет выбирать наиболее подходящий для реализации.
  «Темой» нашего начальника были трёхотверстные магнитные запоминающие элементы. Запоминающее устройство должно было собираться из ферритовых пластин, на которых находились эти самые запоминающие элементы. Поскольку их на пластине было много, то и шаблон для их изготовления должен был сделан с очень высокой точностью. Станков с ЧПУ в те годы ещё не придумали, поэтому чертёж для фотошаблона мне пришлось вычерчивать с большой точностью в увеличенном масштабе. Лист ватманской бумаги, в просторечьи – «ватмана», решено было наклеить на лист толстого стекла с помощью желатина. В перевёрнутый вверх ножками лабораторный стол я постелил большое полиэтиленовое полотно, и в получившуюся ванну налил воды. Затем, растворил в ней желатин и положил в неё лист ватмана. Когда ватман промок, я положил его на стекло и прикатал резиновым валиком, которым дома прикатывал фотографии для «глянцевания».
  На следующий день, укрепив на карандаше небольшую линзу, из папиных запасов, я начал вычерчивание шаблона. Карандаш использовался твёрдостью 7Т, и, конечно, не наш - «Конструктор», а чешский - «Koh-I-Noor». Не помню, сколько дней ушло на эту работу, но результат был отличный.


           Вспоминает Рафаил Лашевский.

      Нашим НИИ Радиоэлектроники, руководили, как их тогда называли, «чехи» – Филипп Георгиевич Старос и Иозеф Вениаминович Берг. Об этих людях надо говорить особо. Про Староса и Берга написано очень много и в России, и в США, но писать стали только теперь, когда Советский Союз рухнул. Это легендарные личности. Они были не чехи, а американцы, члены Американской компартии, состоявшие в одной партгруппе с супругами Розенберг, посаженными на электрический стул за передачу советской разведке секретов атомной бомбы. Моим начальникам пришлось бежать из Америки. Пути их оказались разными. Берг, предвосхищая развитие событий в условиях уже царившего маккартизма, решил покинуть США. После того, как его за профсоюзную деятельность уволили из “Вестерн Электрик”, он, защитив степень магистра Колумбийского университета, уехал во Францию. За два года он побывал в разных странах, но, услышав о деле Розенбергов, обратился в советское посольство в Париже. Месяц его проверяли, затем кружным путем отправили в Москву. У Староса после ареста Розенберга взяли подписку о невыезде. Но он получил официальное разрешение посетить больную сестру в Нью-Йорке. Вместо этого они с будущей женой, которую мы потом в СССР называли Анной Петровной, отправились в Мексику, а уже оттуда перебрались в Москву. В гостинице “Москва” произошла встреча Староса и Берга с сотрудниками КГБ, после чего Никита Сергеевич Хрущев, тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС, направил их работать в одну из военных лабораторий в Чехословакии, а через пару лет предложил переехать в СССР. Коммунистический лагерь был един, и Хрущев в нем был главный начальник. В Союзе Старосу и Бергу была дана лаборатория на чердаке одного из ленинградских конструкторских бюро, затем – целое отделение в НИИ Радиоэлектроники. Мне повезло попасть на работу к этим замечательным людям. Представить себе внутренний мир этих безусловно талантливых людей невозможно. Можно только предполагать. Вначале они, видимо, были убежденными коммунистами. Их годы рождения 1917 и 1918, а в тридцатые годы Америка была не столь совершенной страной, какой она представляется теперь. Прошел кризис двадцать девятого года, и жить в Америке стало очень непросто. Берг говорил, как вспоминает Рафаил Лашевский: "Рафик, ты не представляешь, как это страшно – остаться без работы. У вас в СССР это невозможно". Это было так, но многие люди на Западе не представляли себе, что это за чудовище – Советский Союз, не понимали, какой ценой достигается отсутствие безработицы. Полная разнузданной пропаганды газета "Правда", в которой подлинной правды не было, и "железный занавес" делали свое дело. Как выяснилось в конце концов, Старос был по национальности грек, а Берг – еврей. Мы долго не знали их подлинной истории. Правда, сомнения в том, что они чехи, возникали. На открытом партийном собрании, на котором надо было присутствовать всем сотрудникам нашей конторы, нам сообщили: Берг – член Южно-Африканской компартии, Старос – член Канадской Партии Труда, и для принятия в члены КПСС Бергу была необходима рекомендация всего трудового коллектива. Староса же ЦК КПСС принял сразу. Когда читали материалы их биографий, мы услышали, что по прибытии в СССР они были награждены орденами "Боевого Красного Знамени", "Боевого", а не "Трудового", и сразу по прибытии. Но такой орден дается только за боевые заслуги. За что же они его получили? Потом стало ясно: награды они получили за то, что были нашими разведчиками, и, видимо, удачливыми. Слово "шпион" произносить не хочется.
   Наша “контора” занимала первое место среди предприятий электронной промышленности. Здесь начали делать первые в СССР интегральные микросхемы, была разработана первая настольная вычислительная машина УМ-1 (хочешь, читай – управляющая машина, хочешь – ум, но электронный). Эта машина (ее народнохозяйственный вариант УМ1-НХ) была внедрена в серийное производство на Ленинградском Электромеханическом заводе ЛЭМЗ и нашла широкое применение, в том числе для управления Белоярской атомной станцией.

 
 За эту машину коллективу разработчиков во главе со Старосом была присуждена Государственная премия СССР.
      В нашей лаборатории велась разработка запоминающих устройств на многоотверстных ферритовых пластинах. Мы называли их “Кубы Памяти” (КУБ-1, КУБ-2, КУБ-3).
 
Старосу и Бергу принадлежит идея сверлить ультразвуком за один прием все 256 отверстий в ферритовой пластине специальным инструментом, мы называли его “ёрш”. Руководители партии и правительства посещали нас довольно часто. Старос находил точные слова для пропаганды своих идей. Это использовал Александр Иванович Шокин, председатель Государственного Комитета по Электронной Технике (ГКЭТ), хорошо понимавший огромную роль микроэлектроники для развития экономики и обороны страны. Он пригласил Никиту Хрущева, которому нельзя было отказать в умении слушать, в наше КБ. Хорошо помню этот визит. В этот день в мае 1962 года предприятие наполнили люди в одинаковых серых костюмах, с холодными глазами. В каждом туалете дежурили такие ребята. В проходной, где охранник открывал турникет после проверки пропуска, этот турникет сняли – Никита Сергеевич был полным человеком. Какие-то люди предварительно рассмотрели все, что мы собирались демонстрировать. В числе плакатов был один, показывающий, как в результате наших работ снижается стоимость единицы, хранимой в запоминающих устройствах информации. Естественно, кривая на плакате была падающей – чем дальше, тем стоимость ниже. "Этот плакат надо переделать, – сказали проверяющие, – все должно расти, а у вас падает. Никита Сергеевич не любит, когда падает". Им с трудом объснили, что в этом случае чем меньше, тем лучше. Никита Сергеевич радовался, как ребенок, когда ему вставили в ухо созданный на одном из предприятий ГКЭТ самый маленький в мире микроприемник "Эра". Потом показали, как мигают огоньки на передней панели нашей УМ-1, а также многое другое.

Все это и привело к тому, что Хрущев согласился превратить строившийся под Москвой город- спутник Зеленоград, который должен был стать центром легкой промышленности, в "Центр микроэлектроники", и Старос был назначен заместителем руководителя Центра, сохранив должность начальника нашего КБ. Никита Сергеевич со свойственной ему простотой, указав на сопровождавших его министров, сказал Старосу: "Если они не будут делать то, что вам надо, пишите мне".

 

   Когда я знакомился с лабораторией и её сотрудниками, мне первым делом показали приёмник «Эра», и рассказали, что такой же подарили Хрущёву. Потом я сделал подобный приёмник в подарок папе. Иногда меня привлекали к испытаниям УМ-2б, предназначенной для использования в качестве бортовой вычислительной машины. Для меня удивительным было то, что дискретные элементы на платах не припаивались, а приклеивались специальным токопроводящим клеем «Контактол». Транзисторы применялись безкорпусные, размером с четвертинку спичечной головки.
   Через полгода я был призван в армию, где больше трёх лет проработал настройщиком радиоаппаратуры, последний год - шестого разряда. Но аппаратуры с подобной миниатюаризацией в войсках я не встречал.