Средь божьих слуг
Однажды, на какой-то не совсем обычный, религиозный праздник, мне сказано было придти утром, к таким-то часам, в плебанию, где будет сбор министрантов, приехавших из областного города перед началом мши.
Надо отметить, что в нашем местечке Западной Белоруссии, было много польских семей, однако среди нас, собравшихся, мне вспоминаются «иногородние», которые были мне все знакомы по прошлым сборам.
Помню только , как я очутился в одной из комнат, где мои коллеги усаживались за стол к завтраку. Неловкость я почувствовал сразу и не зря. Все мальчики сели за стол, вместе с ксендзом Язевичем, образованным, воспитанным интеллигентом, который всегда улыбался, и который мне очень нравился своим обращением , проповедями, манерами. А меня , так называемая управляющая , или можно сказать, служащая у ксендза, Барбара, подававшая к столу, посадила обок , не далеко от стола, и кто-то всунул мне в руки журнал, видимо, что бы я не скучал. Все принялись за еду, а я опустил голову в открытую страницу журнала . Я ничего там не видел. Мне было стыдно за себя, за них, за мое дурацкое положение. Ко всему, еще один из мальчиков постарше, сидящий ближе ко мне, склонясь и мизинцем указав на какой-то комикс в журнале, начал объяснять мне суть шутки. Мизинцем, так как между большим и указательным пальцами он держал , наверное, кусочек чего-то от снеди на столе.Я ничего не видел, кроме сливающихся букв и рисунков.
Я не хотел ничего. Я не завидовал им, сидящим за столом, я был не голоден. Я хотел одного , чтоб эти мои муки неловкости скорее закончились, что бы скорее уйти из этой комнаты, от этого стола, от моего стыда, неудобного моего положения.Может в этом положении ничего особенного и не было. Ну не расчитывали еще на одно место за столом, не было столько приготовлено, возможно.Но мне было плохо от их веселого настроения, разговоров и улыбок ксендза,поощряющих остроты своих приближенных. А может быть это было и чувство моей неполноценности, унижения, второстепенности . Именно чувство, потому что таких состояний, определений, разделений общества, детская головка еще не понимала. Дело в том, что они были все поляки, я же - наполовину. Может быть. Но ксендз! Этот воспитанный, образованный интеллигент! Я думаю часто в своей жизни, куда он смотрел?! Он не видел этого изнывающего от стыда и неловкости мальчика? Ребенка, который это невежество , называющих себя культурными, людей запомнил на всю жизнь.
Давно уже, с самого начала, как только у моих детей появились, друзья, никто не уходил из нашего дома, чем ни будь «не угощенный». И когда дети, бывало, свои и чужие, собирались за столом , и при этом говорили, хохотали, шутили, я смотрел на них с радостью, умиротворенный, что им хорошо. Они были не голодны, конечно, но посидеть сообща за столом и просто чего ни будь пожевать, это очень им нравится. И в таких случаях я вспоминаю те мои муки неловкости и стыда.
Это страшно, когда ребенку стыдно за взрослых. Страшно, когда ребенок может преподать урок взрослым. Не темным, отсталым и не далеким людям, а образованным и принадлежащим к высшему классу общества.
Сегодня я думаю: а ведь тот журнал в моих руках был моим спасением. Иначе куда бы я дел глаза?! Я, семилетний ребенок.
Свидетельство о публикации №219110901518