В Москве, в здании Манежа, открылась выставка Память Поколений - Великая Отечественная Война в изобразительном искусстве. Выставка проходит под эгидой Православной церкви, в лице митрополита Псковского и Порховского Тихона.
Что же на мой взгляд, как посетителя данной выставки, необычного в этой ежегодной выставки под эгидой отца Тихона?
Выставка посвящена 75-летию, в первую очередь, Русской победы в Великой Отечественной Войне. Специально для этой выставки была привезена старинная икона Николая Чудотворца, которая в годы войны была в Петрограде и явилась основным образом, перед которым в годы войны, возносили молитвы о даровании победы над страшным врагом нашему русскому воинству.
Не многие могут увидеть главную причину выбора именно этой иконы из всех Господом Богом, как основной образ для молитвы о даровании победы русского народа. Почему?
Ведь Николай Чудотворец не является военным образом в прямом смысле слова. В Православии множества икон святых, которые при жизни были воинами, логично было им молиться. Но именно эта икона стала основным образом в молитве будущего патриарха Алексея I о даровании Русским победы.
Ответ у Господа Бога всегда на поверхности и логический.
Данная икона была чуть ли не полковой иконой нашего святого Императора Николая II. Именно она находилась в домашней часовней на личной императорской яхте Штандарт, а в годы Первой Мировой Войны, которая по праву являлась отечественной войной, скорее всего была в его походной Часовне. Но из-за внутреннего и внешнего предательства, глупости и измены первая великая Война не была нами доведена до победного конца.
Именно наш святой Император Николай II возносил свои молитвы о победе русского оружия, перед святым образом своего небесного покровителя Николая Чудотворца. Но измена, трусость и обман внутри Российской Империи не дали ему закончит Первую Мировую Войну, чтоб уже Второй не было. В тот самый момент, когда все силы были уже принесены и русская армия собрана, перед победным весеннем наступлением, также, как весной на Пасху 1945, но в 1917 году произошла измена генералитета, думы, родственников царя и священства своему Императору Николаю II. Они хотели получить для себя не только власть, но и лавры победы в великой войне 1914. Думали закончат её без Царя - Отца русской нации.
Но Господь Бог дал бы эту победу только своему избраннику, но отнял победу из под носа нечистивцев и глупцов. Не могло быть победы в условии отступление от Царя и Бога, не раскаяние взятого на себя греха измены клятвы 1613 года.
Только после того, как наш народ в целом смог пройти через процессы священной жатвы (серпа и молота) покаяние, путём страданий и укрепления своей веры, в годы воздаяние и наказания за грехи измены Царю и Богу нашему.
Только тогда Господь Бог посылает нам пути искупление грехов нашего русского народа во второй мировой войне, которая в 1941 (как отражение 1914 года) не случайно становится новой Отечественной войной.
Именно в этот момент священной истории является та самая домашняя икона Николая II в одном из Петроградских Храмов, где Русские люди моляться за победу в страшной войне.
Теперь не Царь молить Господа Бога, но русский народ предстоит перед небесным покровителем нашего Святого Царя, а Святой Царь Николай молиться Господу Христу у Его престола о прощении и победе русского народа.
Вот тот долгожданный час, которого ждал Господь Бог с 1917 до этого великого духовного дня в священной истории Русского народа.
Именно тут и сейчас в Николо Богоявленском морском Соборе Петрограда, под канонады и взрывы бомб войны и блокады, совершается великая таинство единения православного Русского народа со своим Святым Православным Царем, через явлены святой образ Николая Чудотворца.
Пускай, быть может, в то время этого никто из присутствовавших не понимал, но Господь Бог иногда делает так, чтобы не зная даже, мы совершали Его Волю.
Его воля это простить и привести свой избранный русский народ нового завета к его великому покаянию. В этом и есть духовная связь двух мировых войн в истории нашего Отечества.
Но данное историческое событие Русская победа 1945 года, всего лишь одна из ступень к долгожданному событию в священной истории человечества, когда Русский народ вернётся в свою обетованную землю, как блудный сын, к своим духовным историческим корням, к своему новому Православному Царю Помазаннику Божьему, к своей Священной Империи.
Главная победа русского мира у нас ещё впереди. С нами Бог и Святой Государь Николай Александрович со всеми святыми в земле Российской просиявших. Аминь.
Две Войны Николая II
© Copyright: Андрей Миронов, 2019
Свидетельство о публикации №219110900024
Свидетельство о публикации №219110900024
Рецензии
ЯПОНСКАЯ И ГЕРМАНСКАЯ ВОЙНЫ ЗАКОНЧИЛИСЬ КАК И ПОЛОЖЕНО ТАМ ГДЕ И ВЫМАЛИВАЛ У БОГА , ЦАРЬ СВЯТОЙ.
НЕ ХОТЕЛИ ДОБРОМ ? ЗЛОМ ПРИШЛОСЬ ПОБЕЖДАТЬ ТЯЖКО. ИБО ПРОТИВ БОГА НЕТ ПРИЕМА .
КАК МИЛЕНЬКИЕ ПРИШЛИ И В БЕРЛИН И В ПОРТ АРТУР ВЕРНУЛИСЬ .
У БОГА ОДИН ДЕНЬ КАК НАША ТЫЩА ЛЕТ. И ПОЭТОМУ 28 ЛЕТ - МИНУТЫ .
НАСЧЕТ ПОБЕДИТЕЛЕЙ
Об офицерах стоит сказать отдельно. Они прошли через все самое страшное, что может быть на войне. Среди них не было штабных офицеров. Все командовали — кто ротой, кто взводом, батальоном, батареей. По окончании войны в Европе в августе 1945 года их бросили в Маньчжурию на разгром японской Квантунской армии. В составе Забайкальского, Первого и Второго Дальневосточных фронтов во взаимодействии с Тихоокеанским флотом они сломали мощную японскую оборону, преодолели Большой Хинган и освободили важнейшие маньчжурские города. После американской атомной бомбардировки Япония капитулировала. Это привело к окончанию Второй мировой войны. Наших боевых офицеров пьянил воздух победы. Они напропалую ругали воинское начальство и власть. Большинство их было арестовано в Дайрене и Порт-Артуре. Теперь генерал Деревян-ко, участник подписания японской капитуляции, стоял на капитанском мостике, а победители — боевые офицеры — томились в трюме. На них были замызганные куртки и выцветшие гимнастерки без пуговиц и с белесыми разводами от пота, с вылинявшими пятнами на месте боевых орденов и нашивок за ранения. Ордена отбирали при аресте, а нашивки срывали уже потом, на допросах. В трюме армейские офицеры были единодушны: необходим рывок на главную палубу и захват парохода. Мне запомнилось, как капитан, бывший разведчик, горячился: «Один автомат вырвать, и куда эти птенцы денутся?!»
В число организаторов1 мятежа входили полковник Ашаров (имени не помню) — бывший сотрудник военной контрразведки, Иван Иванович Редькин — полковник инженерных войск, и отчаянный капитан Васька Куранов — он возглавил первую группу захвата. В нее входили только добровольцы. Замысел был прост: первая группа военных, по преимуществу бывшие фронтовики, вырывается на палубу, разоружает и изолирует конвой, захватывает мостик и радиорубку. Надо моментально овладеть радиорубкой, чтобы никто не успел подать сигнал тревоги.
Вслед за военными, почти одновременно с ними, на палубу влетает вторая группа — из моряков. Я должен был с другими судоводителями и механиками занять штурманскую, рулевую рубку и машин-
50
ное отделение, быстро изменить курс — на остров Хоккайдо или к берегам Калифорнии. Со мною были штурман Саша Ладан, механик Борис Юзвович, другие опытные моряки. Терять им было нечего, а возможная свобода пьянила, торопила действовать. Были и уголовники — помню ростовского вора Игоря Благовидова, много старше большинства из нас.
Борис Юзвович рассказал мне накануне свою историю. В ЗО-е годы его отчислили из Владивостокского мореходного училища как выходца из состоятельной еврейской семьи. Среди студентов-активистов, поддерживавших руководство училища, был его сверстник Зернышкин, учившийся на судоводительском, впоследствии капитан дальнего плавания. Выгнанный отовсюду Борис ночевал в котельных, жил впроголодь, но все же стал, как хотел, судовым механиком. В годы войны судьба свела их на одном пароходе — капитана Зернышкина и старшего механика Юзвовича. В проливе Лаперуза, где-то в этих водах, их судно задержал японский сторожевой корабль. Японцы подошли борт к борту, ворвались на палубу, бросились спускать с флагштока флаг СССР. Зернышкин стоял не шевелясь, а Борис с матросами кинулись на японцев и не дали им тронуть флаг. Лет пять спустя Бориса посадили по статье 58-10.
Споры в трюме не утихали.
В этой ситуации опаснее всего утратить осмотрительность, бросаться в операцию сломя голову, и обе группы, сгрудившись на настиле трюмного днища, обсуждали будущие свои действия и общий замысел. Нас всех озадачил Иван Иванович Редькин, милейший немногословный человек, к которому все успели проникнуться симпатией. Некоторым из нас он годился в отцы. Не повышая голоса, он стал убеждать уже разгоряченных, вошедших в раж людей отказаться, пока не поздно, от безумной затеи. Когда он исчерпал свои доводы, в которых даже самые решительные не могли не видеть резона, Редькин не спеша каждому поочередно посмотрел в глаза:
— Ребята, поверьте, я был на Халхин-Голе, на Финской войне и видел, как льется кровь... Больше не хочу! Лезть сегодня на рожон было бы безумием. Конвой усилен, посмотрите, сколько автоматов! Пройдет время, мы отсидим и вернемся, пусть не все, но кто-то обязательно вернется. Атак... Зачем?
Но у тех, к кому он обращался почти с мольбой, и у меня тоже, уже разгоралась надежда, и не существовало слов, которые бы тогда заставили своею волей ее погасить.
51
Все были настолько разгорячены, что стоило кому-то сказать «убить его!» — и человека растерзали бы. Я боялся, что еще пара минут, и наэлектризованная масса неминуемо разрядится именно на нем, ни в чем не виноватом и самом беззащитном. И я старался всех перекричать:
— Человек так думает! Это его право! Поверьте мне. Он же не хочет всем нам плохого. Сам я смотрю по-другому. У нас сегодня есть возможность вырваться. Возможность небольшая, но она есть. Пусть нам не повезет, но лучше, парни, последний рывок, чем дать самих себя менять на колымское золото, как уже там обменяли десятки тысяч людей.
Когда Иван Иванович объявил, что в любом случае будет действовать вместе со всеми, трюм окончательно забыл о его колебаниях. А споры продолжались всю ночь. В углу слабо светила электролампочка, создавая тревожную полутьму. Люки были задраены, в борта глухо бились волны. С днища трюма, где мы сидели, волнуясь и препираясь, голоса поднимались не выше второго и третьего яруса, откуда свешивались, прислушиваясь, бритые головы.
Диспут касался двух принципиальных вопросов: куда вести корабль и как поступить с генералом Деревянко, с капитаном Карая-иовым, со всей флотской командой и сворой конвоиров.
Многие настаивали взять курс на Сан-Франциско. И там всем шести с половиной тысячам заключенных предъявить американским властям и мировой общественности наши формуляры, из которых видно, за что нас посадили, куда везли, что вообще творится. Даже воры, осужденные заслуженно, согласны были досиживать свой срок на какой-нибудь американской Колыме.
Большинство же отдавало предпочтение Японии. Она была рядом, путь к ней короток, больше гарантий нашей безопасности.
Учитывался и неожиданный вариант: захватив пароход, мы можем тут же натолкнуться на чью-нибудь подводную лодку. Мы, может быть, выберемся на берег, но даже если потонем, это будет совсем не та смерть, какая нас ждет в колымских лагерях.
http://vgulage.name/books/tumanov-v-vse-poterjat-i-vnov-nachat-s-mechty/
Андрей Миронычев-Добровольский 11.11.2025 01:27 • Заявить о нарушении
НЕ ХОТЕЛИ ДОБРОМ ? ЗЛОМ ПРИШЛОСЬ ПОБЕЖДАТЬ ТЯЖКО. ИБО ПРОТИВ БОГА НЕТ ПРИЕМА .
КАК МИЛЕНЬКИЕ ПРИШЛИ И В БЕРЛИН И В ПОРТ АРТУР ВЕРНУЛИСЬ .
У БОГА ОДИН ДЕНЬ КАК НАША ТЫЩА ЛЕТ. И ПОЭТОМУ 28 ЛЕТ - МИНУТЫ .
НАСЧЕТ ПОБЕДИТЕЛЕЙ
Об офицерах стоит сказать отдельно. Они прошли через все самое страшное, что может быть на войне. Среди них не было штабных офицеров. Все командовали — кто ротой, кто взводом, батальоном, батареей. По окончании войны в Европе в августе 1945 года их бросили в Маньчжурию на разгром японской Квантунской армии. В составе Забайкальского, Первого и Второго Дальневосточных фронтов во взаимодействии с Тихоокеанским флотом они сломали мощную японскую оборону, преодолели Большой Хинган и освободили важнейшие маньчжурские города. После американской атомной бомбардировки Япония капитулировала. Это привело к окончанию Второй мировой войны. Наших боевых офицеров пьянил воздух победы. Они напропалую ругали воинское начальство и власть. Большинство их было арестовано в Дайрене и Порт-Артуре. Теперь генерал Деревян-ко, участник подписания японской капитуляции, стоял на капитанском мостике, а победители — боевые офицеры — томились в трюме. На них были замызганные куртки и выцветшие гимнастерки без пуговиц и с белесыми разводами от пота, с вылинявшими пятнами на месте боевых орденов и нашивок за ранения. Ордена отбирали при аресте, а нашивки срывали уже потом, на допросах. В трюме армейские офицеры были единодушны: необходим рывок на главную палубу и захват парохода. Мне запомнилось, как капитан, бывший разведчик, горячился: «Один автомат вырвать, и куда эти птенцы денутся?!»
В число организаторов1 мятежа входили полковник Ашаров (имени не помню) — бывший сотрудник военной контрразведки, Иван Иванович Редькин — полковник инженерных войск, и отчаянный капитан Васька Куранов — он возглавил первую группу захвата. В нее входили только добровольцы. Замысел был прост: первая группа военных, по преимуществу бывшие фронтовики, вырывается на палубу, разоружает и изолирует конвой, захватывает мостик и радиорубку. Надо моментально овладеть радиорубкой, чтобы никто не успел подать сигнал тревоги.
Вслед за военными, почти одновременно с ними, на палубу влетает вторая группа — из моряков. Я должен был с другими судоводителями и механиками занять штурманскую, рулевую рубку и машин-
50
ное отделение, быстро изменить курс — на остров Хоккайдо или к берегам Калифорнии. Со мною были штурман Саша Ладан, механик Борис Юзвович, другие опытные моряки. Терять им было нечего, а возможная свобода пьянила, торопила действовать. Были и уголовники — помню ростовского вора Игоря Благовидова, много старше большинства из нас.
Борис Юзвович рассказал мне накануне свою историю. В ЗО-е годы его отчислили из Владивостокского мореходного училища как выходца из состоятельной еврейской семьи. Среди студентов-активистов, поддерживавших руководство училища, был его сверстник Зернышкин, учившийся на судоводительском, впоследствии капитан дальнего плавания. Выгнанный отовсюду Борис ночевал в котельных, жил впроголодь, но все же стал, как хотел, судовым механиком. В годы войны судьба свела их на одном пароходе — капитана Зернышкина и старшего механика Юзвовича. В проливе Лаперуза, где-то в этих водах, их судно задержал японский сторожевой корабль. Японцы подошли борт к борту, ворвались на палубу, бросились спускать с флагштока флаг СССР. Зернышкин стоял не шевелясь, а Борис с матросами кинулись на японцев и не дали им тронуть флаг. Лет пять спустя Бориса посадили по статье 58-10.
Споры в трюме не утихали.
В этой ситуации опаснее всего утратить осмотрительность, бросаться в операцию сломя голову, и обе группы, сгрудившись на настиле трюмного днища, обсуждали будущие свои действия и общий замысел. Нас всех озадачил Иван Иванович Редькин, милейший немногословный человек, к которому все успели проникнуться симпатией. Некоторым из нас он годился в отцы. Не повышая голоса, он стал убеждать уже разгоряченных, вошедших в раж людей отказаться, пока не поздно, от безумной затеи. Когда он исчерпал свои доводы, в которых даже самые решительные не могли не видеть резона, Редькин не спеша каждому поочередно посмотрел в глаза:
— Ребята, поверьте, я был на Халхин-Голе, на Финской войне и видел, как льется кровь... Больше не хочу! Лезть сегодня на рожон было бы безумием. Конвой усилен, посмотрите, сколько автоматов! Пройдет время, мы отсидим и вернемся, пусть не все, но кто-то обязательно вернется. Атак... Зачем?
Но у тех, к кому он обращался почти с мольбой, и у меня тоже, уже разгоралась надежда, и не существовало слов, которые бы тогда заставили своею волей ее погасить.
51
Все были настолько разгорячены, что стоило кому-то сказать «убить его!» — и человека растерзали бы. Я боялся, что еще пара минут, и наэлектризованная масса неминуемо разрядится именно на нем, ни в чем не виноватом и самом беззащитном. И я старался всех перекричать:
— Человек так думает! Это его право! Поверьте мне. Он же не хочет всем нам плохого. Сам я смотрю по-другому. У нас сегодня есть возможность вырваться. Возможность небольшая, но она есть. Пусть нам не повезет, но лучше, парни, последний рывок, чем дать самих себя менять на колымское золото, как уже там обменяли десятки тысяч людей.
Когда Иван Иванович объявил, что в любом случае будет действовать вместе со всеми, трюм окончательно забыл о его колебаниях. А споры продолжались всю ночь. В углу слабо светила электролампочка, создавая тревожную полутьму. Люки были задраены, в борта глухо бились волны. С днища трюма, где мы сидели, волнуясь и препираясь, голоса поднимались не выше второго и третьего яруса, откуда свешивались, прислушиваясь, бритые головы.
Диспут касался двух принципиальных вопросов: куда вести корабль и как поступить с генералом Деревянко, с капитаном Карая-иовым, со всей флотской командой и сворой конвоиров.
Многие настаивали взять курс на Сан-Франциско. И там всем шести с половиной тысячам заключенных предъявить американским властям и мировой общественности наши формуляры, из которых видно, за что нас посадили, куда везли, что вообще творится. Даже воры, осужденные заслуженно, согласны были досиживать свой срок на какой-нибудь американской Колыме.
Большинство же отдавало предпочтение Японии. Она была рядом, путь к ней короток, больше гарантий нашей безопасности.
Учитывался и неожиданный вариант: захватив пароход, мы можем тут же натолкнуться на чью-нибудь подводную лодку. Мы, может быть, выберемся на берег, но даже если потонем, это будет совсем не та смерть, какая нас ждет в колымских лагерях.
http://vgulage.name/books/tumanov-v-vse-poterjat-i-vnov-nachat-s-mechty/
Андрей Миронычев-Добровольский 11.11.2025 01:27 • Заявить о нарушении