Начало рассказа Собачонка

1-я глава «Старая квартира»
рассказа "Собачонка" из сборника «Рассказы о детях НЕ для детей».
* * * * *

Вероятно, души всех существ Господь сотворил по одному лекалу!.. Всем хочется любви и тепла, хотя бы кроху – в детстве. И всех память влечёт туда, где Мир был прекрасен и любим лишь потому, что сам ты был красивым и любимым – в единстве со всем миром!..
Таким временем и местом для меня стала коммунальная квартира из трёх комнат с общей кухней и туалетом на три семьи. Я любила этот мирок, несмотря на его тесноту и суету, а может быть – именно поэтому! В каждой комнатушке, вернее – семье, было по ребёнку одного возраста. Все трое мы были «общими» детьми, и потому держались на улице вместе, кормились в складчину, не делили на «твоё-моё» книжки и игрушки, как и верхнюю одежду. Невзирая на возражения старших, кто первый на прогулку собрался – тому и лучший шарф, и одинаковые варежки, и обувка поновее! Но разница, всё же, была…

Сосед Васька жил в угловой комнате с тремя окнами, выходящими на центральную улицу нашего городка и на его единственную площадь. Постоянное бибиканье автомашин, по правилам того времени – перед остановкой и началом движения, наполняло это просторное жилище с огромным, как нам казалось, столом посреди комнаты.
На этом столе мы втроём разглядывали картинки в книжках и детских журналах, раскладывали пёстрые картонки настольных игр; шумно спорили, двигая цветные фишки или монетки, заменявшие их; учились играть в шашки, более увлекаясь «чапаевцами»! И от Васькиных щелбанов эбонитовые и костяные кругляши летели так далеко, что приходилось ползать по дощатому крашеному полу, заглядывая под комод, под диван и под сундук, где изобиловала пыль разной толщины.
За этим же столом в дождливые или морозные дни собирались и взрослые нашей квартиры, приглашая соседей и из других, для игры в домино, лото, а по праздникам – для шумных застолий, и тогда ребятне заходить в Васькину комнату запрещалось...

Мы уходили к Ниночке в маленькую комнатушку с единственным окном на кусочек площади и церквушку без крестов, окружённую торговыми лавками и лавочками, заборами и заборчиками, заросшими лебедой и крапивой…
В этой комнатке по будням было необычайно тихо – окно никогда не растворялось, лишь маленькая форточка. Кружевная штора и плюшевые гардины почти не пропускали дневной свет, и в уголке под тёмной картинкой тлел огонёк в крохотной стеклянной баночке. Вышитое полотенце, вечно сушившееся в этом углу, отражалось в мутном зеркале платяного шкафа. К нему прижималась, как к родному, такая же – тёмного дерева, кровать с горой подушек и пуховой периной, на которой Ниночка спала вместе с мамой – папы у них не было. Вторую половину комнаты занимал секретер – столик с кривыми ножками и ящиками над ним. Был там и потайной ящичек, благодаря болтливости Нинки известный не только всем в нашей квартире, но и всему дому и всему двору! Всё остальное пространство комнаты занимало пианино с огрызками бронзовых канделябров над чёрно-белыми клавишами и шеренгой фарфоровых слоников на полированной черноте его «холки».
В городе не было настройщика, что заставил бы этого мрачного монстра звучать по нотам. А может быть и Ниночка и её мама не попадала по нужным клавиши, играя грусть. Для бравурных мелодий, по выходным и праздникам, это уже было не важно! В такие дни из вертикали пианино доставались газеты, делавшие его благородный звук глухим и дребезжащим, и любому желающему разрешалось долбить по клавишам – всё равно громкоговоритель, орущий прямо под окном, «передолбить» было невозможно!

На узком коврике этой душной комнаты мы с Ниночкой играли в дочки-матери, выстраивая крохотный мирок с кукольными мебелью и посудой, а Васька злился, что ему места уже не хватало. Потому чаще мы играли в моей комнате – на пёстрых половиках строили город из кубиков и дощечек, катали по его улочкам машинки из спичечных коробков и нитяных катушек, устраивали «войнушку» для оловянных солдатиков и их лошадок; согнувшись пополам, «прогуливали» кукол от двери до окна и обратно.
Возле окна, выходившего на церковь и кусочек рынка, под фикусом до потолка стоял столик со швейной машинкой. На ней мы шили одежду, для своих разноколиберных кукол, из ненужных как нам казалось тряпочек, иногда заставляя наших мам плакать «от жадности»! Васька, словно неутомляемый двигатель, вертел ручкой машинного колеса, а я или подруга подсовывали под мелькающую иглу кривенький раскрой. Одежда не всегда получалось по размеру, но нас это не огорчало, а смешило… Пожалуй, это – было главным! Нам вместе было весело, прежде всего от чувства сопричастности к общему делу, как у взрослых – в праздничные дни при сборе общего стола...

В такие дни нас гоняли из комнаты в комнату, пока мы не убегали во двор, невзирая на любую погоду. Папы таскали с места на место стулья и табуреты, помогали расставлять посуду, непременно что-нибудь разбивая! Хоронясь от мам, прихлёбывали из горлышка то, что было заготовлено к столу; и мамы бранили нетерпеливых мужиков, отбирали бутылку и прятали, но она неведомым образом вновь оказывалась в мужских свободных руках!..
У мам руки были заняты – они шинковали, лепили, крутили, мешали и помешивали, отвешивали подзатыльники папам, драли уши нам, нечаянно подвернувшимся, и шлепали всех подряд кухонными полотенцами… Но вот всё было готово! Взрослые усаживались за накрытый Ниночкиной скатертью Васькин стол, а мы скакали вокруг, выглядывая что повкуснее... Детям накрывался столик на кухне, и был он не на много беднее «взрослого», но отличался разительно!

Родители любили маринады и соления: хрусткие огурцы и алые помидоры в ароматных рассолах, солёные грибочки с «пестиками» гвоздики и колечками репчатого лука, селёдочка в смеси подсолнечного масла и горчицы... Основой детского стола были сладости: покупные зефир или пастила, домашние пахнущие ванилью меренги, ещё тёплое печенье, обсыпанное слоем тёртой корицы, и маленькие пирожки с вареньем. Родители предпочитали большие пироги с рыбой и капустой, а по особым праздникам – с мясом или курятиной.
Дымящийся варёный картофель, летом обсыпанный свежим укропом, а зимой – его семенами, объединял разносолы двух столов; что не мешало детворе тащить до чего рука дотянется со взрослого; а взрослым, выходившим «на перекур», лакомиться у детского. Подобный пир, дополненный ароматным холодцом, огромным яблочным пирогом и бутылками с водкой, вином и лимонадом, был устроен и накануне нашего отъезда.

Квартира набилась битком!.. Попеременно и одновременно звучали хохот и мат, переборы гитары и всхлипыванье гармошки, нытьё патефона и дребезжание многострадального пианино, спор в несколько голосов и многоголосие нестройного хора... Казалось, что весь дом в три этажа и два подъезда сгрудился в нашем маленьком мирке, отмечая его распад! Моим родителям, первым в доме, дали новую квартиру. Все разговоры взрослых были о расширении центральной площади, не имевшей собственного имени, за счёт сноса нашего дома, о новостройке на пустыре за школой, в которую мы ходили уже второй год, о преимуществах и недостатках коммунального и отдельного жилья… А мы трое впервые ссорились, деля общие книжки-игрушки и вспоминая старые нелепые обиды!..
Уже в потёмках соседские дети, сытые и довольные, с карманами набитыми конфетами, разошлись по своим квартирам, а нас уложили спать под одно одеяло на широченную кровать моих родителей – меня с Нинкой головами в одну сторону, а Ваську в другую. Мы какое-то время побрыкались ногами и, запутавшись окончательно где чья, уснули под полупьяный рокот голосов и перезвон посуды, доносящиеся из-за стены… Знала бы тогда, что миновал последний день моего безграничного счастья, – ни за что бы не уснула!..

* * * * *
Продолжение рассказа – 2-я глава "Собачонка" – http://www.proza.ru/2019/11/11/306