Апокалипсис лотрека

 АПОКАЛИПСИС ЛОТРЕКА

Почти каждое утро в 6.00 на мою изможденную мировыми заботами грудь, залезает кот. Он тихо ложится в область сердца и смотрит в мои закрытые глаза. Я их открываю и посылаю его на …. – Сволочь! Дай еще немного поспать. Без мата ничего не получается. Мужик же. Когда посылают, спрыгивает, чтобы затем вновь залезть. Пора вставать. И его величество кормить. Работать не хочет. Хотя полон талантов. Особенно воровских. Они особенно проявились после его оскопления. Стоит отвернуться и сосиски, на которую строил серьезные планы, нет. Я ему в порыве злости кричу – продам Куклачеву. Дождесси у меня. Вот так и я, словно кот, оказавшись на новом месте, ищу сердце места. Не бегаю по достопримечательностям. Лишь когда есть избыток времени. Все не пересмотришь и не усвоишь. Место, а если конкретнее город, это тот же живой организм. Захожу кафе, в котором можно наблюдать за улицей и не спеша пью кофе. Одно условие. Быть одному. Особенно, чтобы рядом не было женщины. Ее взгляд на пустую чашку, затем на тебя, минутка молчание и традиционное – Ну, что, пошли по магазинам – звучит убийственно. Вот и сейчас, уважаемые, приглашаю вас в сердце Парижа на бульвар Монмартр.



В маленькое уютное кафе. В нем подают замечательный кофе. Такого нет во всем Париже. Говорят, что хозяин в тайне в кофе подмешивает козлиные кизяки. Попробуйте дома. Только мужу или жене не говорите. Тихо. Обратите внимание, кто зашел в кафе. Видите маленького несуразного человечка и рядом с ним аскетического мужчину с индейским лицом. Я, срываюсь на шепот. Вот он мой герой – знаменитый французский художник Лотрек. А рядом с ним его приятель Ван Гог. А теперь, наблюдаем, уважаемые и молчим. Двое странных мужчин заказали кофе и вина. Нечто подобное закуски. Молча, выпили. Затеяли тихий разговор. Еще выпили. Разговор приобрел нотки спора. Доносятся популярные в богемном Париже слова: импрессионизм, экспрессия, модернизм. Маленький, большеголовый Лотрек, ухватил за лацкан сюртука Ван Гога и яростно что – то доказывает. Нечеткая дикция и разлетающиеся изо рта во все стороны слюни, привлекли внимание сидящих. Ван Гог же спокойно и тупо слушает, изредка бросая короткие слова несогласия. Что и бесит маленького художника. И лишь проходящая мимо женщина заставила замолчать обоих. Ее красота поразила обоих. Они с жадностью проводили ее глазами. Обменялись, все понимающими взглядами. И словно по команде, глубоко вздохнули. Выпили еще по стаканчику и поспешили к выходу.



Что так удивленно смотрите, уважаемые? Что эти знаменитые, любвеобильные художники, не были красавцами? А им и не нужно было быть таковыми. Дальше поймете. Думаете, куда они пошли? Дело к вечеру, значит, скорее всего, по домам, готовиться к посещению престижного кабаре «Элизе». А затем, как всегда до утра в какой – ни будь публичный дом. Тяжела была жизнь Парижского художника в конце девятнадцатого века. Особенно, когда художник не нищий от природы. Что там труд шахтеров и клепальщиков на знаменитых французских вервях. Честно отработали, ну устали. Зато дома их ждали любящие семьи и вкусный ужин. Затем крепкий богатырский сон. А, состоятельным художникам, поэтам, и просто ловеласам не до таких радостей. Обессиленные зрелищами в театрах, кабаре, и алкоголем, они глубокой ночью еще находили силы разгружать вагоны, в не совсем чистых постелях проституток. Ведь один половой акт приравнивается в разгрузке целого вагона. Это было время расцвета Парижа как цитадели новаторского искусства и культуры. Никогда не следует говорить так о всей Франции. Франция, трудилась на заводах и фабриках. В полях и морях. А этот вечный город жил своей жизнью. Примерно, как Москва сейчас. Очередной цикл рассвета Парижа, неразрывно связан с плеядой парижских художников, живших и творивших на грани веков. И, женщины как цветы в солнечных лучах, расцветали в этой светлой красивой атмосфере. Именно, с того времени за ними тянется слава красавиц не обремененных высокой моралью и нравственностью. Даже женщины облегченного поведения, в те времена, могли выглядеть как королевы. В отличии, от многочисленных российских проституток, набранных с деревень и грязных рабочих окраин. Но ничего вечным не бывает. Есть время подъема и время спада. Мой товарищ, который часто бывает в Париже, утверждает с пеной у рта, что француженки и даже парижанки, в красоте уступают нашим женщинам. Я, уважаемые туристы во времени, упомянул состоятельных художников. Конечно, гульбанить и вести богемный образ могли лишь состоятельные люди. И далеко не все художники того времени даже при огромном желании не могли себе позволить весело распускаться. Многим слава и деньги пришли лишь к концу жизни или даже после. И в данном конкретном случае, скорее всего наш фигурант - художник Лотрек, угощал в кафе Ван Гога. В то время, Ван, был бедным парнем, с небольшими странностями. Ну, малюет что – то и бог с ним. Таких, по Парижу бродят сотни. Кому он, на фиг, был нужен. И, Лотрек, в это время не имел признания, но имел деньги. Почти, самоучка, шлепал картины как из пулемета. Такие же несуразные как и сам. Во всяком случае так говорили многочисленные ценители живописи и мэтры. А, деньги и прекрасную квартиру ему снимали родители. Потому, что Лотрек, как он представлялся многочисленным городским знакомым, был не совсем Лотреком. Маленький – 150 см, большеголовый пьяница, гулема и художник, был потомок древнего аристократического французского рода. Князь Тулуз – Лотрек Андре. Поаплодируем. Принимайте, уважаемые, моего фигуранта. Образца 1864 года. А, физическая несуразность была продиктована слабым здоровьем в результате смешения кровей. Популярная сексуальная практика в такого рода фамилиях. Что ожидало князя – уродца в светском обществе? Бесконечные насмешки, тоскливая чиновничья служба или тупое безделие, как у отца. Да и не живут такие люди долго. Мальчик - князь, на отлично окончивший лицей, прекрасно это понимал. И он, выбирает путь, начертанный природой, а не общественным титулом. Что титул по сравнению с божьей искрой. А если еще это призвание сопровождается удовольствиями творчества и удовлетворения физических страстей, то все не так уж плохо. Жаль что этого не понимали его родители. Граф и художник. Нонсенс. Охотник как отец, совсем другое дело. Юный Лотрек подолгу смотрит в окно - Вперед! Только в Париж! Провинция, не для героев кистей и мольбертов. Парень пытается поступить в академию, не получается. Ему находят учебные курсы серьезных художников, и кисть в слабых пальцах Лотрека начинает оживать. Молодой князь осматривается. Начинается знакомиться с художественным миром Парижа. И влюбляется в этот мир и сам город. Словно химическая реакция с выделением колоссальной энергии бушует творческий Париж. Не Франция, повторяю, уважаемые. Франция живет своей трудовой жизнью. В Париже, Лотрек, чувствует себя как дома. Его не смущают физические изъяны. Коммуникабельность, острый язык и уверенность в себе, частично замещали эти недостатки. Ведь мы все знаем, что внешность это лишь обертка. Главное, внутри. И не забывайте, завоевывать Париж прибыл не деревенский, забитый парень, который десятилетиями будет пытаться избавиться от комплексов своего происхождения, а уверенный в себе аристократ. Которому, эта уверенность была передана с генами и прекрасным воспитанием. Правда, как раз из – за этого у него не очень ладится с художниками – учителями. В результате, маленький Лотрек, в мастерской в сердцах запускает кистью в холст и посылает весь академический мир на веселые буквы. И правильно делает. И это как раз сделало его знаменитым и неподражаемым. А не серийным художником – технарем, пытающимся заменить фотоаппарат. Лотрек, выскакивает с душной нафталиновой мастерской с осточертевшими гипсовыми носами и головами. Всей маленькой грудью вдыхает свежий вечерний парижский воздух, с естественным приятным запахом лошадиного навоза. Парень кричит прохожим знаменитую фразу, которую в последствии повторил дедушка Ленин – А я пойду другим путем! Буду писать, как считаю нужным. Даже если этот мир расколется. Ковыляет по ночной улочке маленький человечек. Любуется тусклым светом фонарей, серьезными прохожими, вычурными фасадами домов. Губы растягиваются в улыбке. Он шепчет – Надо спешить жить. Надо любить. Нет нечего прекраснее момента, минутного состояния. Вот к чему стремиться. Войти в этот мир прохожих. Стать рядом с такими же отверженными, как я. Мы ведь одной крови. Нет князя, есть просто Лотрек. Молодой художник начинает гонку с жизнью. С разбегу прыгает в самую гущу этой жизни. Благо, время было его. Рестораны, варьете, публичные дома, везде можно было увидеть веселого и компанейского Лотрека. Забавного и несуразного. То он поднимает бокал, то что – то черкает в блокнотике. По несколько дней живет в публичных домах. Не только в целях удовлетворения естественных мужских потребностей. Он пишет проституток. Хотя и потребности, судя по слухам, у него были большие. Я в это могу поверить. Некогда в МЧС в моем карауле бойцы были все как на подбор. Аполлоны Бельведерские. А у моего друга все с точностью до наоборот. Маленькие, но больно шустрые. Пока мои ленивые аполлоны соизволят познакомиться с местными красавицами, а те уже заняты этими маленькими хохмачами и пройдохами. Лотрек, становится певцом моментов как себе и обещал. В проститутках он видит, в первую очередь, женщин. Пусть и отверженных, как он. Никому не нужных на этой планете. Ведь, каждая, по своему прекрасна. А в глазах целый мир. Следует лишь присмотреться. В одно из таких заведений, которых так любил посещать художник, как раз хочу вас пригласить. Но, каждый платит за себя. Мы в большом публичном доме почти в центре Парижа. Задорная музыка. Шансонетки, весело задирающие ножки. Клубы дыма, вино и женщины. Что еще надо мужчинам? Ничего. Ребята, за мной. Не отставайте. Дома с женами покувыркаетесь. Здесь не советую. Мы в самом шикарном номере. Тихо. Застыли. На кровати в красивой позе, полуодетая крупная, смазливая женщина. Этот дом один из первых в городе электрифицирован. Неяркий свет, плавно лежит на круглых женских формах, мягко играя полутонами. У окна в одной рубашке без нижнего белья перед станком, что – то пишет маленький пьяненький художник с большой головой. Неожиданно бросает кисть на покрытый лоскутом стул. Потешно подскакивает к большой даме на кровати. Суетиться возле этой красоты. Всплескивает маленькими ручками - Виолет! Дорогая! Я же тебя просил не шевелиться. Не прикрывайся. Я же не прикрываюсь. Попу выше. Вот так. Художник с нежностью гладит попу, руки женщины – Вот так, дорогая. Вот закончу сеанс и к тебе. Потерпи, дорогая. Мы с улыбкой наблюдаем за быстрой работой живописца. Слушаем их тихий ласковый разговор. Женщина, рассказывает об отце. Своих мечтах, которым не сбыться. Художник сочувствует. Делится и своими сложными отношениями с родителем. В комнате покой, лишь иногда прерываемая звоном бокала. Мы, словно, растворились в этой идиллии двух людей. Казалось, лишь они способны понять друг друга. В этот момент им не до статусов. Просто люди и все. Кто распихал людей по полочкам и для чего? Я, сделал жест спутникам. Пора уходить. Бесштанный художник закончил сеанс и уже другими глазами смотрит на натурщицу. Молодой Лотрек славился творческой производительностью. Его, зачастую, не совершенные в техническом плане, но совершенные в эмоциональном, картины, просто вылетали из под кистей. Плевать на тех кому не нравятся. Пусть выписывают пуговички и волосики, другие. Художнику важно передать состояние, скрывающееся в моментах, экспрессии. Ведь проходит целая жизнь, а мы запоминаем лишь моменты, погружающие нас в определенное состояния. Усиливает его цветом. Экспериментирует с ним. Картины, то лубочные, то рекламного характера, то, почти, классические. Некогда, уделять внимание мелочам! - кричат быстро работающие руки. Экспрессия, это жизнь на полотне! Пять, еще пять лет. Снижается производительность, но зато картины становятся более профессиональные, когда трезв. И смазанные, когда пьян. Но чувственности не теряют ни к одном, ни в другом случае. Все чаще Лотрека можно увидеть сильно пьяным. Я, как бытовой пьяница скажу вам, не верьте никому, что алкоголь помогает в творчестве. Нет, помогает, конечно, до определенного времени, затем, только мешает. Даже не представляю как Лотрек их писал сотнями. Конечно, много халтуры. Не без этого. Он талант, но не гений. Создавать шедевры можно лишь иногда. Ну а когда признан, уже работает имя. И если даже знаменитость пописает на холст, то весь мир, лишь восхищенно затрясется в экстазе – Какая глубокая мысль заложена в цвете и этой пластичности! Молодость с её эйфорией равенства, дружбы и любви, на то и молодость, чтобы об этой наивности вспоминать. Лотрек, переходит в другой жизненный цикл, когда человек начинает понимать, что одиночество не разбавишь ни чем. Что болезни вытравят все мечты и надежды. Краски дня и ночи померкнут. Да и о чем можно говорить с добрыми, но не далекими проститутками? А те, с которыми можно, больному карлику не доступны. Они постесняются пойти с ним в театр. А что скажет общество? Какая чушь. Но не для них. Удовольствия художника, трансформировались в сущность под именем сифилис. Он, радостно протянул гнилую руку – Теперь мы не разделимы. Зачем тебе любовь. Я твоя любовь. А как художнику без любви? Никак, уважаемые. Так что сваливаем, братцы, из этого красивого, но больного Парижа домой. Не верьте этим красоткам и цветам. А я сейчас думаю о странной картине юного Лотрека Кирасир. Какой – то незамеченной она числится в его произведениях. На мой взгляд, именно она является пропуском в храм таланта. Странно, что семнадцатилетний юноша пишет такую взрослую и смелую работу. Уверенными мазками он словно лепит, выходящий из тени величавый и таинственный образа всадника. За спиной мрак. И впереди нет просвета. Лишь легкое временное просветления. Кто это? Кирасир или один из всадников апокалипсиса, именуемый СМЕРТЬ? Его, Лотрека, апокалипсиса.



А вот сюда, уважаемые я вас не перемещу. Поверьте просто мне на слово. Август 1901 года. Старинный замок Мальроме. На огромной кровати лежит то ли ребенок, то ли существо с большой головой на высохшем тельце. Старый граф – отец, охотится на мух. Лотрек шепчет – Старый дурак и отворачивается. В глазах слезы. Он всю свою недолгую жизнь гонялся за призрачной любовью. А любила его лишь одна мать. Ближе к вечеру этот душный августовский день затянуло темными тучами. Как на картине Кирасир. В два часа ночи тридцати шести летнего великого художника не стало. Разразился ливень.