Как я стал специалистом

  На Чернобыле нас стали лучше кормить, реже появлялись офицеры, и, смешавшись с «партизанами», мы получили большую свободу. А уж на их фоне мы всегда выглядели образцовыми солдатами.

 В принципе да. На Чернобыле служилось поприятнее. Нет, мы понимали, конечно: радиация, свинцовые трусы и всё такое... но ведь не Афган, не стреляли ж.

 Хотя, может быть, про то, что меньше появлялись офицеры, я и загнул, возможно, это было только моё ощущение. Когда ты всегда на глазах у начальства и оно от тебя непрерывно чего-то хочет, становишься мнительным и нервным параноиком.

 К тому моменту у меня уже было где-то суток двести пятьдесят неотбытого ареста. Среди связистов так было принято.

 Говорили, что в управлении бригады одному к дембелю накидали больше, чем он отслужил. Когда же мне объявили первые трое суток, мой старший товарищ Эдик Ларионов сказал:
— Привыкай! — и гордо добавил: — У меня уже за триста.
Потом, немного погодя, приволок два значка со скрещенными молниями. Свои мне приказали перед этим во Львове перекрутить обратно на железнодорожные.
— Носи, теперь заслужил.

 А случилось это в Закарпатье, куда я, только-только отслуживший полгода, был сослан за пьянку и, что любопытно, неуставные взаимоотношения. Смешно, но это так.

 Если мы, одного призыва, скажем, сели попить водочки и попеть песен — это пьянка. Если водку пьют лица разного срока службы, то это уже неуставные взаимоотношения. И без разницы, кто кому наливает.

 Когда я впервые познакомился с этим фактом, мне заодно пришлось познакомиться и с нашим особистом. Он разительно отличался от остальных офицеров бригады.

 Во-первых, он с особым шиком носил лётную форму, а во-вторых, комбриг, здороваясь с ним, первым отдавал честь и протягивал руку. С другой стороны, они оба были майорами.

 После нашего недолгого разговора я на всю жизнь научился отличать сотрудников от простых смертных. Уважать и не бояться, но считаться с ними. И потом, впоследствии, играя чекиста в спектакле, я мысленно сверял выстраиваемый образ с этим человеком.

 Приводить нашу беседу я не стану, ибо слов не помню, помню её только на ощущениях.

 Он, как цыганка, раскинув папку и глядя в мои чистые глаза и личное дело, поведал мне всё-всё-всё и про дорогу дальнюю, и про дом казённый, и про прочие перспективы моего бытия.

 Как добрый пастор удивлялся и сетовал, мол, что же это я, молодой боец, которого деды угнетали водкой и песнопениями, не встану на путь истинный и не очищу душу исповедью и покаянием? Ну, и, естественно, тут же обещал малую епитимью и райские кущи в перспективе, если покаюсь, ну, или адовы муки и геенну огненную в противном случае.

 Ад сточки зрения его космогонической теории находился в Закарпатье. В отличие от рая, который находился где-то здесь, во Львове. Ну, или, может, рай не рай, но земля обетованная. Он даже позволил себе, как бы между нами, эти малые сомнения.

 Мол… может, и не рай, конечно, а лишь земля обетованная… Получается, я избран?
«Э, нет, — подумал я. — Я тебе сейчас пацанов вложу, ты меня отмажешь, а потом по любому поводу иметь будешь? Шалишь, начальничек, не такой я человек! Не тому меня десять лет в школе учили!

 Допустим, вот я вам сейчас всех сдам, господин штурмбанфюрер. А зачем это вам? Вы же и так подполье накрыли и всё знаете. Я уже понял, что среди нас завёлся стукач… А может, и провокатор! Так, господин ротмистр?! Я должен написать и подписаться? Может быть, ещё и кровью!?»

«Сумбурно получилось», — подумал я, а вслух сказал:
— Ну, что вы, товарищ майор! Все спали, честно-честно! Честное пи...

 — и был низвергнут в ад.
Гремел я недолго. Ночь поездом или что-то около того. Так вот и началась моя служба в Батьеве, в отдельной Гвардейской роте эксплуатации.

 Там было управление бригады, здесь КП управления бригады. Там «Чаща», здесь «Чаща-1». Невелика, казалось бы, разница, но… Там был белый паркет, а здесь была трасса.

 Трасса — это почти как куваевская «Территория». Пять палаток, грибок дневального, вагончики офицеров. Под грибком никого, в палатках печки, накурено, огоньки сигарет.
— Ты, что ли, новый связист?
— Я.
В темноте с дальней нижней койки подымается фигура и движется ко мне, на ходу выбрасывая в печку окурок, поправляя ремень и надевая пилотку.

— Идём.
Меня ведут по городку между палаток и вагончиков, тыча пальцем в развешенные провода.
— Это дневальный, это пустой, пустой, это главный инженер, пустой, столовая, это к ротному, это… — и спустя десять минут такой экскурсии вдруг неожиданно: — Запомнил?
— Нет, — честно признался я.
— Да мне похрен, мне завтра на дембель, — сказал он, и я стал «специалистом по полевым кабельным линиям связи».