Француз, превью
«Боюсь» – самый точный глагол. Потому что отснято это, судя по отзывам («Новая Газета», Елена Зелинская) – талантливо. Достоверно. Смирнову, в отличие от Германа-мл. (при съёмках «Довлатова») нет нужды так глубоко вникать в незнакомую эпоху ради достоверности – он сам из поколения «младших шестидесятников», как назвал себя в интервью телеканалу «Культура».
А достоверность – эмоции на разрыв. После премьеры, когда начинаются титры, зал (чаще всего) молчит. Мы судим о том времени отстранённо, из книг и чуточку приукрашено, как в софт-сериале «Оттепель», успокаивая себя тем, что появились первые западные пластинки, прошла выставка импрессионистов (не говоря уж о фестивале молодёжи и студентов 1957 года), и главное, канули в прошлое война и массовые репрессии.
На самом деле, безликий аппарат чуть умнеет и подстраивается под эпоху: репрессии и ломки судеб теперь не массовые, а точечные. Чтоб иным неповадно было. И закатывает ростки Новой Жизни в брежневский застой, когда «не приветствуется» меняется на лозунг «этого нет в жизни нормального советского человека».
Репрессии – это борьба и непримиримое отношение. Застой – пустота, равнодушие и отрицание. И из этих двух зол невозможно выбирать.
Надо настроиться на картину, уговорить себя ещё раз познать вот это эмоциональное распятие. Шестидесятники – и наши, и западные – для меня по сей день самое светлое поколение в Новейшей Истории, да и Франция (культура, искусство, восприятие, эстетика) мне совсем не чужая.
Но я посмотрю, конечно. Ведь то, что не убивает…
На фото: Шестидесятники. Кадр из фильма.
Свидетельство о публикации №219111101050