Роберт Говард - Дом не окончено

Robert Howard: The House

- И так ты видишь, - сказал мой друг Джеймс Конрад, его бледное, проницательное лицо сияло, - почему я изучаю странный случай Джастина Джеффри, пытаясь найти либо в его собственной жизни, либо в его семейной линии причину его расхождения с общим типом его семьи. Я пытаюсь выяснить, что сделало Джастина тем, кем он был.
- Твои старания были успешны? - спросил я. - Я вижу, что ты приобрел не только его личную историю, но и его генеалогическое древо. Конечно, с твоими глубокими познаниями в биологии и психологии, ты можешь объяснить нрав этого странного поэта - Джеффри.
Конрад покачал головой, озадаченный взгляд появился в его искрящихся глазах. 
- Признаюсь, я не могу этого понять. Для обычного человека здесь нет никакой загадки - Джастин Джеффри был просто чудаком, наполовину гением, наполовину маньяком. Он сказал бы, что он «просто случился» в той же манере, как если бы попытался объяснить изогнутый рост дерева. Но искривленные умы не более беспричинны, чем искривленные деревья. Всегда есть причина - кроме одного, казалось бы, тривиального инцидента, я не могу найти других причин для той жизни Джастина, которую он прожил.
Он был поэтом. Проследи родословную любого рифмоплета, какого пожелаешь, и ты найдешь поэтов или музыкантов среди его предков. Но я изучал семейное древо Джастина на пятьсот лет назад и не нашел ни поэта, ни певца, ни чего-либо, что могло бы предположить, что в семье Джеффри они когда-либо были. Это люди с хорошей кровью, но самого спокойного и прозаического типа, каких вы только можете найти. Первоначально это была старая английская семья из класса деревенских сквайров, которая разорилась и приехала в Америку, чтобы восстановить свое состояние; они поселились в Нью-Йорке в 1690 году, и хотя их потомки рассеялись по стране, все, - кроме Джастина, - остались большей частью все теми же - трезвыми, трудолюбивыми торговцами. Оба его родителя принадлежат к этому классу, а также его братья и сестры. Его брат Джон - успешный банкир в Цинциннати. Юстас является младшим партнером юридической фирмы в Нью-Йорке, а Уильям, младший брат, учится на младших курсах в Гарварде и уже демонстрирует отличительные признаки успешного продавца облигаций. Из трех сестер Джастина одна замужем за самым унылым деловым человеком, которого только можно вообразить, вторая - учительница в начальной школе, а другая - выпускница Вассара в этом году. Ни один из них не показывает ни малейшего признака характеристик, которые замечены в Джастине. Он был как незнакомец, словно чужой среди них. Все они известны как добрые, честные люди. Хорошо, но я нашел их невыносимо скучными и, очевидно, совершенно лишенными воображения. И все же Джастин, человек их собственной крови и плоти, жил в мире, который он создал сам, в мире, настолько фантастическом и совершенно причудливом, что он оказался совершенно вне и за пределами моих собственных поисков, - а меня никогда не обвиняли в недостатке воображения.
Джастин Джеффри умер в бреду в сумасшедшем доме, как он сам это часто предсказывал. Этого было достаточно, чтобы объяснить его умственные отклонения обычному человеку; для меня же это только начало вопроса. Что свело Джастина Джеффри с ума? Безумие, которое было приобретено или наследовано? В его случае оно, конечно же, не было унаследовано. Я доказал это к моему собственному удовлетворению. Рассматривая старые документы, я обнаружил, что ни один мужчина, женщина или ребенок в семье Джеффри никогда не проявляли ни малейшего налета больного разума. Джастин приобрел свое безумие. Но как? Никакая болезнь не сделала его тем, кем он был; он был необычайно здоров, как и вся его семья. Они сказали, что он не болел ни дня в своей жизни. При рождении не было никаких отклонений. Теперь начинается самая странная часть. До десяти лет он ничем не отличался от своих братьев. Когда же ему уже было десять лет, стали заметны изменения.
Его начали мучить дикие и страшные сны, которые посещали его почти каждую ночь и продолжались до дня его смерти. Как мы знаем, вместо того, чтобы исчезнуть, как это происходит с большинством детских снов, эти сны наливались яркостью и ужасом, пока не затенили всю его жизнь. Впоследствии они так жутко слились с его бодрствующими мыслями, что казались ужасно реальными, а его угасающие вопли и богохульства потрясли даже закаленных хранителей сумасшедшего дома.
Случай, связанный с этими снами произошел вдали от его товарищей и его собственной семьи. Из совершенно экстравертного, общительного маленького зверька он превратился в отшельника. Он бродил сам по себе больше времени, чем это полезно для ребенка, и предпочитал заниматься этим в ночные часы. Миссис Джеффри рассказывала, как она не раз заходила в комнату, где он и его брат Юстас спали после того, как их отправляли в постель, чтобы найти мирно спящего Юстаса и открытое окно, сообщающее ей об уходе Джастина. Мальчик бродил под звездами, прокладывая себе путь между безмолвными ивами вдоль берега какой-нибудь спящей реки, или шел через влажные от росы травы, или тревожил сон рогатого скота на каком-нибудь тихом лугу, проходя мимо.
Вот строфа из стихотворения, которое Джастин написал в возрасте одиннадцати лет. - Конрад взял том, опубликованный очень эксклюзивным домом, и прочитал:

«Что за заливы Времени и Космоса таятся за Завесой?
Что за мерцающих тварей я наблюдал со страхом?
Склоняюсь перед смутным, колоссальным Ликом,
Рожденным в безумных безмерностях ночного мрака».
 
- Что! - воскликнул я. - Ты хочешь сказать мне, что одиннадцатилетний мальчик написал эти строки?
- Совершенно верно! Его поэзия в том возрасте была грубой и неопределенной, но даже тогда она уже предсказывала сумасшедшего гения, что позже и появилось из-под его пера. В другой семье его, несомненно, похвалили бы, и он бы расцвел как одаренный человек. Но его невыразимо прозаичная семья видела в его писанине только пустую трату времени и ненормальность, которую, как они думали, они должны пресечь в зародыше. Ба! Проще запрудить отвратительные черные реки, которые слепо бегут через африканские джунгли! Но они не позволили ему полностью раскрыть свои необычные таланты, и только в возрасте семнадцати лет его стихи были впервые явлены миру с помощью друга, который обнаружил его бродяжничающего и голодающего в Гринвич-Виллидж, куда он сбежал от удушающей среды своего дома.
Но аномалии, которые его семья, как они думали, видела в его стихах, совсем не то, что вижу я. Для них любой, кто не зарабатывает на жизнь продажей картофеля, ненормален. Они пытались даже наказать его за поэтические пристрастия, и его брат Джон до сих пор носит шрам на память о том дне, когда он попытался в братской манере отчитать своего младшего брата за то, что тот пренебрег какой-то работой ради своей писанины. Характер Джастина был внезапным и ужасным; своим нравом он так же отличался от этих бесстрастных, добродушных людей, как тигр отличается от волов. Он совсем не походил на них, разве что смутными чертами своего лица. Они все - круглолицые, коренастые, склонные к полноте люди. Он же был худым почти до истощения, с узким мостиком носа и лицом, как у ястреба. Его глаза пылали внутренней страстью, а его взъерошенные черные волосы спадали на странно узкие брови. Его лоб был одной из его неприятных черт. Я не могу сказать почему, но я никогда не мог смотреть на этот бледный, высокий, узкий лоб, чтобы внутренне не подавлять внезапно возникшую дрожь!
И, как я уже сказал, все перемены с ним произошли после того, как ему исполнилось десять лет. Я видел фотографию, сделанную им и его братьями, когда ему было девять лет, и я испытывал трудность, пытаясь выделить его среди них. У него было такое же коренастое телосложение, такое же круглое, унылое, добродушное лицо. Можно подумать, что Джастина Джеффри подменили в возрасте десяти лет!
Я озадаченно покачал головой, а Конрад продолжал:
- Все дети, кроме Джастина, окончили среднюю школу и поступили в колледж. Джастин же окончил среднюю школу против своей воли. Он отличался от своих братьев и сестер в этом, как и во всех других вещах. Они усердно трудились в школе, но вне ее редко открывали какую-нибудь книгу. Джастин наоборот был неутомимым искателем знаний, но это было знание, которое он выбирал сам. Он презирал и ненавидел курсы образования, которые давались в школе, и неоднократно осуждал банальность и бесполезность такого образования.
Он категорически отказывался идти в колледж. Во время его смерти в возрасте двадцати одного года он был странно неуравновешенным. Во многих отношениях он был ужасно невежественен. Например, он ничего не знал о высшей математике и клялся, что из всех знаний это было самым бесполезным, ибо он утверждал, что математика была самой нестабильной и неуверенной, далекой от нерушимых законов вселенной. Он ничего не знал о социологии, экономике, философии или науке. Он никогда не был в курсе текущих событий и знал о современной истории не больше, чем узнал в школе. Но он знал древнюю историю, и у него был большой запас знаний по древней магии, Кирован.
Он интересовался древними языками и был извращенно упрямым в использовании устаревших слов и архаичных фраз. Скажи, Кирован, смог бы этот сравнительно некультурный юноша, у которого за плечами не было литературной наследственности, создать такие ужасные образы, как он?
- Почему нет, - сказал я, - поэты чувствуют - они пишут, основываясь больше на инстинктах, чем на знаниях. Великий поэт может быть очень невежественным человеком в других отношениях и не иметь реальных конкретных знаний даже по своим собственным поэтическим предметам. Поэзия - это переплетение теней - впечатления, наложенные на сознание, которые нельзя описать иначе.
- Именно! - вскрикнул Конрад. - И откуда появились подобные представления у Джастина Джеффри? Хорошо, продолжим, - изменения в Джастине начались, когда ему было десять лет. Его сны, кажется, датируются ночью, которую он провел возле старого заброшенного фермерского дома. Его семья навещала друзей, которые жили в маленькой деревне в штате Нью-Йорк у подножия Катскиллс. Джастин, как я понял, отправился на рыбалку с несколькими другими мальчиками, отошел от них, заблудился и был найден на следующее утро мирно дремлющим в роще, которая окружает тот дом. С характерной стойкостью Джеффри был совершенно не потрясен тем, что произошло, от чего у многих других маленьких мальчиков случилась бы истерика. Он просто сказал, что бродил по сельской местности, пока не пришел к этому дому, но так как не смог войти внутрь, то уснул среди деревьев, - это было поздним летом. Он не был напуган, но сказал, что ему снились странные и необычные сны, которые он не может описать, но которые казались странно яркими в то время. Одно это было необычно - Джеффри были не более склонны к кошмарам, чем свиньи.
Но Джастин продолжал видеть дикие и странные сны и, как я уже говорил, изменился в своих мыслях, идеях и поведении. Тогда, очевидно, именно этот инцидент сделал его тем, кем он стал. Я написал мэру деревни, спросив его, существует ли какая-либо легенда, связанная с этим домом, но его ответ, хотя и вызвал мой интерес, ничего не открыл мне. Он сказал, что дом стоял на том месте, сколько люди помнили, но пустовал уже, по крайней мере, пятьдесят лет. Он сказал, что право собственности до сих пор оспаривалось, и добавил, что, как ни странно, это место всегда называлось людьми Старого Датчтауна просто как «Дом». Он сказал, что, насколько он знал, с этим местом не было связано никаких неприятных историй, и он прислал мне его кодаковский снимок.
Здесь Конрад достал небольшой фотоснимок и поднял его, чтобы я смог увидеть. Я вскочил испуганно.
- Что? Конрад, я видел этот пейзаж раньше - эти высокие мрачные дубы с похожим на замок домом, наполовину скрытым среди них, - я знаю! Это картина Хамфри Скайлера, висящая в художественной галерее клуба «Арлекин».
- Ну и ну! - глаза Конрада загорелись. - Да, мы оба хорошо знаем Скайлера. Давай пойдем в его студию и спросим,  знает ли он хоть что-нибудь об этом Доме.
Мы обнаружили, что художник усердно работал, как обычно, над чем-то причудливым. Поскольку ему повезло в том, что он родился в очень богатой семье, он мог рисовать для собственного удовольствия - и его вкусы были странными и откровенными. Он не был человеком, который поражает необычными одеждами и манерами, но выглядел темпераментным художником. Он был примерно моего роста, около пяти футов и десяти дюймов, но был стройным, как девушка с длинными белыми нервными пальцами, остроконечным лицом и копной непослушных волос, спадающих на высокий бледный лоб.
- Дом, да, да, - сказал он в быстрой, резкой манере, - я нарисовал его. Однажды я взглянул на карту, и название Старый Датчтаун меня заинтриговало. Я отправился туда в надежде найти кое-что, чего не нашел в городе. Я обнаружил этот старый дом в нескольких милях от города.
- Я был удивлен, когда увидел картину, - сказал я, - почему ты просто нарисовал заброшенный дом без обычного дополнения ужасных лиц, выглядывающих из окон наверху, или деформированных фигур, торчащих на фронтонах.
- Нет? - удивился он. - И разве ничего в этой простой картине не впечатлило тебя?
- Да, это так, - признался я. - Она заставила меня содрогнуться.
- Точно! - воскликнул он. - Проработка картины с фигурами из моего жалкого мозга испортила бы весь эффект. Эффект ужаса наиболее ощутим, когда чувствуешь нечто нереальное. Поместить ужас в видимую форму, независимо от того, насколько он видимый или скрытый, - значит уменьшить эффект. Я рисую обычный полуразвалившийся дом с намеком на ужасное лицо в окне, но этот дом - этот Дом - не нуждается в такой пантомиме или шарлатанстве. Он достаточно источает ауру ненормальности, то есть для человека, чувствительного к таким впечатлениям.
Конрад кивнул.
- Я получил подобное впечатление от снимка. Деревья затеняют большую часть здания, но архитектура кажется мне незнакомой.
- Можно и так сказать. Я не знаком с историей архитектуры и не смог бы ее классифицировать. Местные говорят, что дом был построен голландцами, которые первыми заселили эту часть страны, но стиль его не более голландский, чем греческий. В этом есть что-то неуловимо восточное, и все же это не так. Во всяком случае, он старый - это нельзя отрицать.
- Ты входил в дом?
- Я - нет. Двери и окна были заперты, и у меня не было желания совершать кражу со взломом. Прошло не так много времени с тех пор, как старый фермер в Вермонте преследовал меня за то, что я пробрался в его старый заброшенный дом, чтобы зарисовать его интерьер.
- Ты поедешь со мной в Старый Датчтаун? - внезапно спросил Конрад.
Скайлер улыбнулся.
- Я вижу, что твой интерес пробудился - да, если ты знаешь, как провести нас в Дом без того, чтобы после нас потащили в суд. У меня достаточно эксцентричная репутация; еще несколько исков, как тот, о котором я упомянул, и меня будут считать сумасшедшим. А как насчет тебя, Кирован?
- Конечно, я пойду, - ответил я.
- Я был уверен в этом, - сказал Конрад. - Я даже не удосужился просить его сопровождать меня в моих странных исследованиях - я знаю, что он такой же страстный до этого как я.
И вот мы приехали в Старый Датчтаун теплым утром позднего лета.

«Сонные унылые от возраста дома стоят
На утомленных улицах, забывших молодость свою, -
Но что за жуткие фигуры в тишине скользят
Вниз по аллеям старым, когда луна зайдет?»

Так Конрад процитировал фантазии Джастина Джеффри, когда мы взглянули на дремлющий внизу Старый Датчтаун с холма, по которому проходила дорога, прежде чем влиться в извилистые пыльные улочки городка.
- Как вы думаете, он имел в виду этот город, когда писал это?
- Это соответствует описанию, не правда ли - «Высокие фронтоны более раннего, грубого периода» - посмотрите - там есть голландские дома и старые колониальные здания - я могу понять, почему тебя привлек этот город, Скайлер, он просто благоухает запахом старины. Некоторым из этих домов триста лет. А какая атмосфера упадка витает над всем городом.
Нас встретил мэр этого места, человек, чья современная одежда и манеры странным образом контрастировали с сонливостью города и медлительным, спокойным поведением большинства местных жителей. Он помнил посещение Скайлера - действительно, появление любого незнакомца в этом маленьком городке было событием, которое надолго запоминают его жители. Странными казались мысли о том, что на расстоянии ста или около того миль отсюда ревет и пульсирует величайший мегаполис мира.
Конрад не мог ждать ни минуты, поэтому мэр проводил нас до Дома. Первый взгляд на него вызвал у меня легкую дрожь. Он стоял на возвышенности, между двумя плодородными фермами, каменные ограды которых проходили в сотнях ярдов с обеих сторон от него. Кольцо высоких, изогнутых дубов окружало дом, который виднелся сквозь их ветви, словно обнаженный и потрепанный временем череп.
- Кому принадлежит эта земля? - спросил художник.
- Право на владение ей спорное, - ответил мэр. - Джедия Алдерс владеет той фермой, а Сквайр Абнер - другой. Абнер утверждает, что Дом является частью фермы Алдерса, а Джедия так же громко заявляет, что дед Сквайра купил его у голландской семьи, которая первой владела им.
- Это звучит странно, - прокомментировал Конрад. - Каждый отрицает свое право собственности.
- Это не так уж и странно, - сказал Скайлер. - Хотели бы вы, чтобы подобное место было частью вашего поместья?
- Нет, - сказал Конрад после минутного молчания, - не хотел бы.
- Если между нами, - подключился мэр, - ни один из фермеров не хочет платить налоги за эту собственность, поскольку земля вокруг дома никуда не годная. Бесплодная почва простирается на небольшое расстояние во всех направлениях, и растения, посаженные рядом с этими каменными заборами на обеих фермах, дают мало урожая. Эти дубы, кажется, истощают саму почву.
- Почему не срубить эти деревья? - спросил Конрад. - Я никогда не сталкивался с какими-либо сантиментами у фермеров этого штата.
- Поскольку право собственности было предметом споров в течение последних пятидесяти лет, никто не хотел брать это на себя. И потом деревья такие старые и такие крепкие, что сделать это стоило бы огромного труда. И к этой роще давно приклеилось глупое суеверие - давным-давно человек сильно поранился своим собственным топором, пытаясь срубить одно из деревьев, - несчастный случай, который может произойти где и с кем угодно, - но жители деревни придают слишком большое значение этому происшествию.
- Так, - сказал Конрад, - если земля вокруг Дома бесполезна, почему бы не сдать в аренду само здание или продать его?
Впервые мэр выглядел растерянным.
- Никто из местных жителей не стал бы арендовать или покупать его, поскольку к нему не прилагается хорошая земля, и, по правде говоря, было установлено, что войти в Дом невозможно!
- Невозможно?
- Ну, - внес поправки он, - двери и окна перекрыты решетками и заперты, а ключи находятся либо у кого-то, кто не хочет разглашать секрет, либо утеряны. У меня есть мысль, что, возможно, кто-то использует этот Дом для склада контрабанды и у него есть веская причина не пускать внутрь любопытных, но в его окнах никогда не видели свет и так же никогда не видели кого-то, кто крадучись пробирался к этому месту.
Мы прошли через кольцо угрюмых дубов и замерли перед зданием.