Побег от жёнушки

Он пошатнулся и присел на кровать. Тупая боль настойчиво трахала его в затылок, не оставляя ни на минуту. Вот подстава: Элис чувствовал, что ловит жесткий отходняк, а ведь вчера даже пива в рот не брал. Знал бы, что так будет, обязательно нажрался до зеленых чертей — хотя бы не так обидно было.

Тихо скрипнула дверь ванной. Оттуда показалась её тоненькая фигурка, до плеч закутанная в полотенце. Она вошла в комнату, принося с собой запах месячных и розового масла. Крупные капли лениво ползли по раскрасневшейся коже.

Элис ткнулся лбом в её по-мальчишески плоский живот. Во рту сразу возник привкус горечи: посмотрев на их обручальные кольца, Элис снова почувствовал, что добровольно приложился к пузырьку с ядом, имея под рукой самую большую винную карту в мире и бессрочный на неё абонемент.

О, как он жалел, что не остался холостяком! Впрочем, женитьба научила Элиса ценить каждый шанс на случайный перепихон, что подбрасывала ему судьба. И несмотря на отходняк, ему было грех жаловаться — вчерашний вечер оказался богат на события…

Она призывно толкнула его бедром. Элис торопливо отстранился. За три года брака он так и не смог простить ей того, что она пыталась его приручить. На собственной шкуре он испытал, что значит, когда мужика берут за горло. Поэтому мстил ей всякий раз, когда подворачивалась возможность. В голове Элиса и сейчас, несмотря на боль, победно проплывали картины минувшей ночи…

— В чем дело, пупс? — она вздернула свою тонкую, изогнутую словно кнут, бровку. — Тебя сегодня как будто подменили. Последний час ведь в отеле — давай по-быстрому, а?

Она мягко опустилась на кровать и выгнула спину. Выжидала…

— Прости, поросенок, я вроде траванулся чем-то, — прохрипел он, скрывая улыбку. — Похоже, рандеву придется отложить.

Она поморщилась, как от зубной боли. Наскоро стала одеваться.

— Я так и знала! — шипела она, натягивая трусы. — Кобель! Бабник! Сраный по****ушник! Две недели я всё жду, а он только придумывает мне новые отмазки! Мол, писать ему надо «на сухую»! Мол, климат не тот! Мол, отравился! А юбки всех встречных ****ей наперечет знаешь! Писссака!

Он стоял и смотрел как она распаляется, краснеет от злости. Каждое новое слово, будто гвоздь, проникало под кожу, но не ранило, а наоборот, лишь укрепляло его уверенность в себе. На душе стало легче. И боль вроде отступила.

А она всё кричала и кричала, к концу фразы срываясь на лай, как дворовая шавка. Его губы раскрылись со звуком, с которым расстегивается ширинка. Их края стремительно поползли вверх. Элис точно знал, что этого делать не стоит, но было уже поздно…

Он даже не успел отвернуться. И когда она вновь вонзила в него полный ненависти взгляд, на его лице красовалась, реяла даже, прибитая её собственными словами, как штандарт, улыбка победителя.

Он сделал её. По всем фронтам. С воздуха. С земли. На воде. И даже прошел с тыла, там, где она меньше всего ожидала подвоха, считая себя непобедимой. Он положил её на лопатки в постели. И посмеялся в придачу.

Это был конец. Она замолчала на середине фразы. Поникла. Съежилась, словно из нее выжали весь воздух. Элис даже захотел обнять и утешить жену, но вовремя остановился. Вторая ошибка за утро — уже многовато.

— Я упаковала вещи, — вдруг тихо сказала она. — Отнеси их, пожалуйста, вниз. В четыре часа приедет автобус. Осталось не так много времени.

Элис тяжело вздохнул, вынося чемоданы. Он чувствовал себя почти виноватым. Но ведь иначе было нельзя. С ней никак не удавалось договориться. Она не желала ни в чем уступить. Она превратила их совместную жизнь в войну. И как могла, перекрывала ему кислород. Так не могло больше продолжаться.

Спускаясь на лифте, Элис вдруг понял, что ему все-таки жаль. Но когда он снова поднимался наверх, прежняя ненависть вернулась десятикратно. А когда смотрел, как старательно она упаковывает последние шмотки, к горлу снова подступил ком.

Элис устало присел на край кровати. Поймал себя на мысли, что ощущает приступ дежа вю. Он даже готов был опять пойти на мировую. Прежде чем что-то сказать, его взгляд заметался по комнате, пытаясь найти хоть что-то, чтобы отвлечься. В этот раз он остановился на недопитой бутылке Jim Beam. Отвинтив крышку, Элис опрокинул в себя пахучую маслянистую жидкость. Потом вновь посмотрел на жену…

Она стояла в дверях, чуть согнувшись под тяжестью походной сумки. Лица не видно, лишь тёмный силуэт. Элис недоверчиво моргнул: куда делись все краски?

— Ты хоть любил меня? — донесся до него знакомый голос.

— Не знаю…, — тихо ответил он, растворяясь в нахлынувшей тьме.

***

Очередное пробуждение было болезненным. Всё что Элис помнил, это чудесную жопу незнакомки, маячившую перед ним всю дорогу на пляж. Длинные худые ноги, затянутые в облегающее трико, стали для него маяком на весь остаток дня: куда бы он ни шел, впереди всегда были они. Даже не так: он был всюду, где только мелькали эти божественные конечности, что несли на себе две полусферы упругой, аппетитнейшей плоти, сулящей блаженство…

Он обвел мутным взглядом скудную обстановку номера. Как же сильно всё вокруг изменилось! Может, Элис по пьяни зашел не туда? Где, вообще, его барахло? И где эта злобная сучка, решившая поскорее выгрызть мозг из его черепной коробки?! Где телек и ноут? Где кондиционер? Где все шмотки? Черт возьми, неужто он и автобус домой проебал ?!

Как же теперь отсюда выбираться?

Справа от себя Элис нашел наполовину распитую бутылку бурбона. Ну, хоть что-то в гребаном переменчивом мире имеет постоянство. Он отвинтил пробку и запрокинул голову, мечтая поскорее избавиться от похмелья.

Чуть отлегло. Он с хрипом поднялся, держась за облезлые стены. Захотелось на воздух. Элис доковылял до окна и сорвал с крючков грязную штору. Внезапно его взгляд уперся в шершавый бетон. Видимо, окон в этом номере не предусматривалось. Спина покрылась испариной. К горлу неотвратимо подбиралась блевота.

Толчка тоже не было. Вместо него в дальнем углу сгустком черной ржавчины зияло ведро. Элис даже смотреть туда перестал, молясь, чтобы всё само прошло. Последней надеждой для него была дверь.

Но там, где полагалось торчать ручке, обнаружилось семь дюймов гладкой крашеной древесины…. Элис попробовал двинуть её плечом. Та не шелохнулась. Он приложил дверь ногой. С таким же успехом можно было пытаться сокрушить её стеклянным стаканом. И все-таки, Элис несколько раз отважился на таран двери собственным телом. Той было пофиг: она могла выдержать и десять Элисов, даже если бы они навалились все разом.

Впервые за долгое время ему стало страшно. Кромешная тишина удручала, а он ничего не помнил. И ничего не понимал. Единственной связью с реальным миром стал недопитый пузырь, что и теперь по-прежнему одиноко маячил на прикроватной тумбе. Элис бросился к нему, как к лучшему другу. В этот раз он цедил алкоголь бережно, не роняя ни капли, ибо попал в зависимость от самой презираемой им твари на свете — зелёному змию.

Элис пошатнулся и присел на кровать. Это сразу напомнило ему эпизод из какого-то до боли знакомого фильма. Конечно же, он не помнил названия и понятия не имел, что будет дальше. Лишь противно звенящий внутренний голос пророчил, что кончится всё довольно херово.

Элис сделал ещё глоток и почувствовал, что опять напивается. И плевать! Всё равно ему больше ничего не оставалось. В голове назойливо крутился эпизод вчерашнего вечера, и он снова и снова наблюдал, как знакомится в баре с обладательницей лучших в мире ног и превосходнейшей жопы. Зажав в памяти кнопку «replay», Элис смаковал каждый миг своих действий, прекрасно зная, что последует за каждым из них.

Скоро, а может и не очень, бутылка опустела. Чувствуя, как наливаются свинцом веки, Элис вылил в себя остатки алкоголя и рухнул в облако пропахших потом простыней. Перед тем, как вновь раствориться во мраке своей бетонной клетки, он увидел распахнутую дверь. И знакомый силуэт на пороге, чуть сгорбленный под тяжестью какой-то ноши.

***

Из уютного, окутанного соблазнительными запахами мрака его вырвал электрический луч. Кто-то светил фонарем Элису прямо в глаза, и он догадывался, кто это был. Он рефлекторно заслонился и… понял, что не может шевельнуть и пальцем. Голова пребывал всё там же, где её застал поток таких свирепых фотонов. Тело оставалось равнодушным вообще ко всему, походя на кусок просроченного желатина.

Он попытался встать, при этом на его лице не дрогнул ни один мускул. Отныне Элис не был себе хозяином. Он даже боли в глазах от прямого света почти не чувствовал.

— Ну, что, мразь, тебе нравится? — воздух пронзил напичканный сталью голос. — Как тебе это всё?

Элис облегченно перевел дух. Точнее, подумал, что перевел. С души словно обрушился Эверест. За краткий миг пробуждения его мозг лихорадочно перебирал варианты пыток от самых ****утых маньяков современности, то и дело спрашивая: «Почему я?» Теперь же всё было понятно. Любимая женушка решила отомстить. Просто и ясно. По крайней мере, это легко принять. Весь мир был построен на подобных законах, а Элис был не в том положении, чтобы их отменять.

— Сука! Бездушный кусок дерьма! — продолжала она, входя во вкус. — Ты думал, что будешь трахать всё, что не успеет удрать, а я буду вечно терпеть твои измены? Зачем тогда ты женился на мне?! Зачем были ВСЕ ЭТИ КЛЯТВЫ?!!

Тут Элис решил возразить, что выходить за неё, то есть жениться (хотя именно так все и получилось) у него не было никакого резона. Да этого бы и не произошло, если бы ни сраный шантаж с её вымышленной беременностью. И что все клятвы она написала за него, потому что ещё накануне свадьбы Элис упоролся настолько, что даже ручку поднять был не в состоянии. Он хотел швырнуть ей в лицо эту голую крикливую правду и ещё сверху добавить о её безжизненности в постели, но даже рта не смог раскрыть.

Он чувствовал, как струится по его жилам неведомая отрава, как размягчаются все его члены, превращаясь в желе. В тухлый студень, который не может самостоятельно пошевелиться. ****ь, эта чертова шлюха специально так с ним поступила. Она не оставила ему ни единого шанса для защиты. Три года вместе. Три года долбаных боевых действий, чередовавшихся кратким недельным перемирием. Как будто живешь на пороховом складе, или в джунглях среди вьетконговцев.

И такой вот финал… Что ж, это была война. А настоящая война всегда кончается вдруг.

Теперь Элису только и оставалось, что смотреть, как она раскладывает ножи на тумбочке. И слушать, как она костерит его и свою жизнь, что за три года бок о бок превратилась в кучу дерьма.

Потом настал черед раскаяния. Элис всегда мог точно сказать, в какой момент взаимные обвинения грозят смениться взаимным же самобичеванием самих. Он слушал, как его жена опять начала этот извечный скулеж о том, что «может быть, это ОНА СЛИШКОМ НА НЕГО ДАВИЛА; что он — прекрасный парень, и где-то в глубине души хочет быть с ней, и бла-бла-бла». Элис чуть было и сам не пустил слезу-другую испытывая приступ вины. Мол, не окажись он таким засранцем, у них всё могло бы сложиться хорошо…

Черт, какое счастье, что она не увидела его слез — глаза высохли настолько, что Элис физически не мог заплакать. Теперь он злился за собственное малодушие.

«Какое, нахуй, “получится”? — думал он. — Да ты просто гребаная сука, способная лишь паразитировать на моих мозгах! Моей свободе! И моей НЕЗАВИСИМОСТИ!!! Всё, что ты можешь, это убирать дерьмо из-под ног тех, кто хоть на что-то способен и учить их “правильной” жизни при этом! Сделай же, наконец, себе хорошо: возьми эту острую хреновину и перережь мое чёртово горло! Уверен, ты мечтала увидеть, как хлещет моя кровь по подбородку…

Сказав ей всё это, Элис почувствовал себя лучше. Да, она не услышала ни слова. Но, если бы она заглянула в его глаза, то всё бы поняла. А если даже и нет — плевать. Из-за всей этой мозгоебки Элис забыл о главном — на самом деле эту войну выиграл он. И вчерашний вечер был возможно лучшим в его неудавшейся жизни… Миг подлинной свободы. Удовольствия от обладания. Красоты случайного слияния душ. Блаженство ИЗМЕНЫ.

Он вспомнил о том, как его будущая спутница величаво шествовала по залитой солнцем улице, и его губы мысленно растянулись в улыбке. На серой хлопчатой ткани проступили пятна воды: наверняка девчонка недавно купалась. Легкий абрис купальных трусиков будоражил воображение. Волна черных прямых волос, ниспадавшая ей почти до задницы, исторгала из груди Элиса звериный, исполненный похоти рык.

Девчонка обернулась. Бросила по-хозяйски оценивающий взгляд. Потом одобрительно вздернула бровь. И направилась в полумрак ближайшего бара, сильно виляя бедрами, отчего его губы расползлись ещё шире.

Жена не могла ничего этого видеть. Её не было ни на месте происходящего, ни в голове Элиса. Зато она уловила своим бабским чутьем, что её муженёк и сейчас пытается уйти от ответственности. Она взглянула в его ****ские глаза и тут же схватилась за нож…

Отточенная сталь легко вошла в плоть. Он ничего не почувствовал. Всё его внимание занимали теперь лишь события прошлого вечера. Эти крутые бедра, заставлявшие хозяйку кружиться в бешеном танце… Эту большую упругую грудь… Эту отверстую рану рта, скрывавшую какую-то тайну…

Но если что и было сейчас похоже на рот, так это несколько ножевых ран на его теле, кроваво улыбавшихся исковерканными губами, будто приступе наркотической комы. Она наносила их методично. Точно и быстро. Как будто разделывала курицу на жаркое. Порой нежно. И почти любя.

Элису было всё равно. Воспоминания привели его на большую кровать незнакомки, где ему, наконец, удалось стянуть с неё трусики. Между её широко расставленных ног остро пахло саванной. Он, конечно, понятия не имел, как должна пахнуть саванна, но очень хотел, чтобы так. С удовольствием погружая свой язык в эту вязкую жаркую топку, он видел перед собой прекрасное животное, которое, грациозно застыв, томно жаждет быть съеденной. Предвкушая чудную порку, Элис медленно разделся. Истекая слюной, навалился на свою жертву…

Кровать уже утопала в крови. Жена и сама порядком измазалась. Отбросив со лба выбившуюся прядь волос, она остановилась, переводя дыхание. Устала. Всё же кромсать любимого человека — нелегкое испытание. На нём почти не осталось живого места. Но Элис продолжал дышать, потерявшись в воспоминаниях.

Он кончил бурно, под вопли и стоны распахнутой настежь богини. Не успел вовремя с неё скатиться, так что часть спермы пролилась в её нутро. Он ещё долго лежал рядом, не шевелясь. Чувствуя, как медленно остывают их разгоряченные тела. Как воздух вокруг полнится тропическими дождями.

Его куда-то волокли. Веки снова набрякли усталостью, но Элис сумел разглядеть вогнанный в его правую икру мясницкий крюк, на который обычно вешают куски мяса. Тонкая кисть жены вцепилась в рукоять. По мягкому шелесту Элис догадался, что благоверная стянула его тело на кусок пластиковой пленки и теперь волочит куда-то.
 
Слова были едва различимы, но он понял, что жена находилась теперь в фазе раскаяния. Да, неплохо она его обработала. И яд какой-то подмешала, чтобы боли не чувствовал… Значит, в самом деле любила.

Он чуть прикрыл веки в знак понимания. Мол, всё нормально. Если кому и простительно творить такое с человеческим телом, то супругам. У них, по крайней мере, есть на то причины. Наверное, институт брака это одобрил бы…

***

Небо густо заволокли тучи. Звезд почти не было видно. Зато дождь щедро поливал грешную землю и все, что находил на ней. Пахло сыростью свежей могилы. Если бы мог, Элис улыбнулся бы снова.

Единственное, о чем он сейчас жалел, это о том, что так и не спросил у незнакомки имя…

— Что? Имя? — вдруг спохватилась она. Наверное, ему удалось исторгнуть из себя несколько слов на этот счет. — Гребаный козел, ты и теперь за своё? Хочешь узнать её имя? А то, что я битый час тебя полосовала, пофигу, значит?! Я скажу тебе имя этой ****и! Даже больше скажу: я зарою тебя на её же газоне, сука!

Он и в самом деле ухватил краем глаза кусок срезанного зеленого дерна. Круто! Значит она аккуратно отделила от почвы верхний слой и вырыла яму, чтобы потом спокойно её зарыть, не оставив следов. Да, если Элису что и нравилось в жене, так это присутствовавший в ней класс. Возможно, ради этого и стоило жениться.

— Чуть-чуть подожди, сукин кот! — кричала она, сбрасывая его тело в черную яму.
Там уже набралось изрядно воды. Тело Элиса тяжело, с глухим звуком упало. Теперь он лежал лицом вверх, глядя, как хрупкая фигурка его жены чуть согнулась под тяжестью какой-то ноши.

— Прощай, подонок! Ненавижу тебя! Скорей бы ты сдох, паскуда! И знаешь, как зовут шлюху, которую ты трахал прошлой ночью? — она театрально помолчала, набирая в рот побольше слюны. — Элис, грёбаный козел! Её зовут Элис! Так же, как и тебя. Все мудаки этого мира находят друг друга… Подумай над этим, сволочь!

Она смачно плюнула, стараясь попасть ему в лицо, и стала закапывать. Ладно, в этом тоже были свои плюсы. Например, он больше никогда не увидит недовольной физиономии своей жены…

Глядя, как земляные комья падают на его тело, Элис всё думал о вчерашнем вечере. О мокрой полоске на сером трико. О первоклассной заднице незнакомки. О том, как она чудесно трахалась, когда ещё не была Элис. Он вбирал в себя запах саванны и могильной сырости. Дождь он представлял себе той влагой, что ещё не излилась на него из ЕЁ широко расставленных бедер...

Смерть не приходила. Да он и не звал. Всё, что ему ещё осталось, он молча забирал с собой, надеясь вернуться под свободное небо саванны.