Желтый идол Часть вторая Гл. 9

                Глава 9

 

Чтобы занять себя и принести в семью хоть какой-то доход, Семен взялся скорняжничать. Шил из принесенных огрызков кожи узды, шлеи, украшал металлической фурнитурой. Научился вырезать из дерева ложки. Уходил в лес с топором, выискивал кривые сучки, вырезал разные фигурки. Открыв в себе талант резчика, вплотную занялся этим делом. Нужны были краски, чтобы изделия привлекали к себе внимание.

Наталья пошла к «насильнику» и попросила увезти на базар ворох узд и шлей, сшитых Семеном. Объяснила, что нужны деньги, чтобы купить краски для раскрашивания ложек и различных фигурок.

Пан пришел к ним вечером. Принес штоф самогона, солидный шмат сала и ворох луковиц. Не забыл и про ковригу хлеба. Выложив все продукты из мешка, попросил Семена показать конскую упряжь и резные изделия. Покрутив в руках предметы, неожиданно сказал: «Я у вас все купую».

Распахнув полу полушубка, достал солидный кошель, привязанный к поясу. Порывшись, выудил несколько бумажных купюр. Семен не разбирался в местных деньгах, поэтому подозвал Наталью. Она посмотрела на них, и молча взяла.

Беспрестанно кланяясь, пан собрал покупки и задом вывалился в дверь, впустив облачко морозного воздуха.

— Деньги есть, а красок все равно нету, — смеясь, сказал Семен. — Ох, что-то не по нутру мне твой насильник. Сам вроде трусит, по-раболепски себя ведет, а глаза холодные, сверкают, как ножи. Этот может и ударить из-за угла. Ладно, поживем — увидим, — сделал вывод он.

В трудах и заботах о животе насущном пролетела зима. Жили трудно, бывали дни, когда есть было абсолютно нечего. Тогда Семен опять шел к пану-насильнику. Тот молча складывал в мешок караваи хлеба, клал сало, насыпал картошки. Привыкнув к просителю, он теперь вел себя уже не по-холуйски, со злостью скидывая в мешок продукты.

Семен заметил это. Однажды, после такой выходки, свирепо глянув, поднес кулак к носу пана. Тот вновь обмер, засуетился, добавляя в мешок то крупы, то соли.

Пришла весна. Наталья и Семен, заметно похудевшие, очищали огород от полутораметрового бурьяна. Внезапно Наталья отвернулась, наклонилась, и содрогнулась в тошноте.

— Что с тобой, моя хорошая? — разволновался Семен.

— Здається мене! У нас буде дитина, — потупив взор, сказала она.

— Ребенок?! Это же хорошо! — воскликнул Семен.

Схватив Наталью в охапку, он закружил её. Обрадованный новостью, казак удвоил усилия по стремлению улучшить жизнь.

Очистив поле от сорняков, он сходил к пану и выпросил коня с плугом и пару мешков семян картофеля. Этого было мало, конечно, но больше достать его было негде. Точнее, было где, но не на что. Денег вырученных от продажи упряжи и ложек едва хватало на питание.

Наталья, обойдя соседей, нашла семена овощей. И скоро на огороде зазеленели всходами репа, морковь и свекла. Распушились посадки огурцов, дали первые плети. На теплом летнем ветру закачались зеленые стрелки лука. Картофель пришлось резать на 4 части. Он пока давал скудные всходы. Радовала кукуруза. Пёрла, как на дрожжах!

Лето оказалось еще более тяжелым, чем зима. От голода спасали крапива, лебеда, перышки лука и первые огурцы. Пан-насильник уже прятался от Семена. И тот часто уходил от него не солоно хлебавши. А до нового урожая было ой, как далеко! Теперь все дела приходилось делать самому. У Натальи заметно округлился живот, изменилась походка, стала медленной и плавной. Семен берег подругу. Не давал стирать, носить воду, еду готовил сам. Несколько раз, отчаявшись от голода, ночью уходил на поля пана. Выкапывал клубни старого картофеля и приносил домой. Варил жиденький супчик из листьев крапивы, лебеды и протертых клубней. Ставил в лесу силки. Иногда везло — попадался заяц.

Пошли грибы. Семен срезал все подряд, не зная ядовитые они или нет. Наталья выбрасывала половину. Смеясь, показывала мужу какие съедобные, а какие нет. Из грибов тоже варили суп. Кое-как дотянули до первой молодой картошки. Жить стало легче. Трудно было без хлеба. Ложки и фигурки, вырезаемые Семеном, продавались туго. Вырученных денег едва хватало на пару караваев хлеба. Мигом пролетело и это лето. Семен метался от дома к лесу и огороду. Нужно было запасти дрова для печи, собрать лук, навязать вязанки. Подошло и время копки картофеля. Казак с Терезой весь день трудились на поле, выкапывая великолепные клубни. Вскоре, комнатка, где была спальня, превратилась в склад сельхозпродукции. В углу высилась приличная куча клубней. В кадушке, найденной Семеном в заброшенном доме, солились огурцы. Грибы посолили в больших кринках. Убрали с поля все овощи.

Семен предложил Наталье выкопать рядом с хатой небольшой погребок, чтобы опустить туда все запасы. Она согласилась. На работу ушло три дня. Наконец погреб был готов. Вдвоём с Терезой они весь день носили клубни в погреб. Наталья только накладывала картошку в корзинки. Началась следующая зимовка. Более благополучная, чем предыдущая.

Однажды Семен вновь решил обойти брошенные хаты. Он обратил внимание, что в одном из сараев лежат странные кирпичи, пахнущие навозом. Он никогда такого не видел. Взял один и принес домой.

— Наталка, что это такое? — спросил Семён.

— Это кизяки. Ими топят печь, вместо дров, — ответила она. — Где ты их нашел?

Семен объяснил, где обнаружил склад таких кирпичей.

— Их надо привезти домой. Зимой пригодятся, — сказала Наталья.

Семен затратил почти неделю, перетаскивая кизяки и укладывая в штабель возле дома. Штабель укрыл картофельной ботвой и бурьяном.

В декабре Наталья благополучно разрешилась бременем, принеся девочку.

— Буде вийна, — неожиданно сделала вывод бабка-повитуха.

— С чего ты решила, что будет война? — спросил ее Семён по-украински.

Он уже освоил этот язык, хотя и не в совершенстве. Бабка пояснила, что если рождается много девочек, то они, когда вырастут, нарожают людей, восполнив потери.

— Мудро ты говоришь, старая, — ответил Семен.

Потекли годы, наполненные ежедневной борьбой за существование. Семен начал делать крупные детали для обозной техники: гнул дуги, мастерил сани, телеги. Появились первые заказы. Наконец, сбылась многолетняя мечта — купили коня. В хозяйстве казака появились куры, утки, подсвинки. Семен разобрал старый сарай у брошенной хаты, и перевез на телеге саманные кирпичи к себе. Построив добротный сарай для всей своей живности.

Тереза водилась с маленькой Мартой (так, по просьбе Семёна, назвали новорожденную малышку).

Жизнь налаживалась. Пришел 1932 год. Такой страшной засухи в этих местах не было более полвека. Семен с Натальей сбились с ног, таская по сотне ведер в день для полива огорода. Но все напрасно. Полуденное солнце мигом выпивало влагу. Завяли и погибли огурцы и арбузы, свекла и морковь даже и не проклюнулись. Тощие ростки картофеля чахли на глазах.

— Голод будет, Наталка, — с печалью говорил Семен. — Как мы выживем — не знаю…

Город тоже голодал. Польские власти, стремясь избежать бунта, все больше увеличивали налоговое бремя. Не избежал этой участи и заброшенный хутор, где жило всего пять семей. Однажды, уже по осени, на заросших улицах хутора послышался топот копыт и крики на польском языке. Наталья выглянула в окошечко и замерла: «Польские жандармы! Сколько же лет вас не видели! И столько же еще бы не видеть!»

Один из приезжих соскочил с коня и бодро вбежал без стука в хату.

— Рoka; dokumenty! — по-польски обратился к Семену и Наталье.

Они молча достали документы. Развернув, показали вошедшему жандарму. Тот полистал, хмыкая в усы.

— Та-рас Мед-вед-чук, — по слогам прочитал он. — Trzeba zap;aci; podatek! — бросил грозно.

— Какие налоги платить?! О чем вы? — так же по-польски ответила Наталья, — мы все платим исправно!

Жандарм, не говоря в ответ ни слова, вернул документы и вышел на улицу. Через минуту в хату зашли четверо: один остался на улице с лошадьми. Двое жандармов стали осматривать жилище, вытряхивая на пол нехитрые пожитки.

— Ko; gdzie masz? — спросил один из них у Семена.

Казак за время жизни на хуторе немного научился понимать и польский язык. Поняв, о чем его спрашивают, повел приезжего в сарай. Жандарм взял за повод коня и вывел на улицу, присоединив к остальным лошадям. Вернувшись, он осмотрел оставшееся хозяйство, и, одобрительно кивнув, требовательно сказал: «Daj mi sad;o i samogonu».

— Сало дам, а самогона нет. Мы не пьем и не продаем его, — ответил Семен.

Сложив в вещмешок продукты, он подал жандармам. Что-то обсуждая и смеясь, они взгромоздились на лошадей и уехали в сторону хаты «насильника». Вечером оттуда стали доноситься пьяные крики и песни на польском.

«Разгулялись, твари! — со злобой думал Семен. — Эх, как же мне не хватает моих ушедших друзей! Сейчас бы этих пьяных мытарей передушили, как цыплят!»

— Что будем делать с хозяйством? — спросил он у Натальи. — Я думаю, это у них не последний визит.

Решили переколоть свиней, забить птицу, и все продать в городе.

Избавившись от хозяйства, вновь остались ни с чем. Жандармы приезжали еще раз, но не найдя в хозяйстве и перышка, уезжали гулять к пану-насильнику. Голод своей костлявой рукой цепко ухватил за шеи семью Семена. Выкопав скудный урожай, он спрятал его за сараем, в неглубокой ямке, прикрыв досками и бурьяном. Из заколотых подсвинков Наталья натопила несколько кринок нутряного сала, и теперь варили скудную похлебку из остатков муки, двух-трех маленьких картофелин и ложки смальца.

Семен снова занялся скорняжными делами и охотой. На вырученные деньги покупали только муку, и то старую, в комках и плесени, насыщенную мышиным пометом.

Выручала зайчатина, которую варили и ели по маленькому кусочку. Кое-как дотянули до весны. И тут случилась беда, похлеще голода. Голод еще можно как-то утолить: обмануть несчастный желудок отваром ягод, мочеными яблоками. А смерть не обманешь. Ранней весной, когда в оврагах закипела пенная вода, Тереза и маленькая Марта пошли смотреть на бурлящую воду. Подошли близко к краю обрыва. Неожиданно позади малышей зазмеилась трещина, и громадный пласт глины, подмытый ручьем, с плеском упал в воду. Терезе удалось ухватиться за корни деревьев, и выкарабкалась на берег. Марту же унесло водой в разлившуюся речку.

Прибежав домой, девочка рассказала о беде. Семен и Наталья весь день бегали по берегу, в надежде найти тело. О том, что она жива, уже не думали: в ледяной вешней воде не проживешь и десяти минут.

Оставив бесплодные поиски пошли домой. На следующий день Наталья не могла встать. Приготовив скудную похлебку из листочков первой крапивы, Семен покормил Терезу и Наталью, и снова пошел к реке. Опять прошел несколько километров вниз по течению, но ничего не обнаружил. Так ходил всю неделю, пока не спала вешняя вода.

Наталья, слегка оправившись от потрясения, повязала голову черным платком и молчала круглые сутки.

Глядя на неё, у Семена сердце разрывалось от горя. Иногда, словно жгучим шилом, кололо в груди, немели рука и язык. Но время лечит. Хотя и оставляет в душе глубокие шрамы, которые не видны окружающим.

В свои тридцать восемь лет Семен выглядел, как семидесятилетний старик: побелел, сгорбился. У Натальи тоже появились в волосах серебристые нити. Взгляд стал потухшим, на губах все реже появлялась улыбка.

Зима 1933 года прочно, словно гвоздь в лиственную плаху, вклинилась в сознание Семена. Голод был страшный! В лесах почему-то исчезли зайцы. На подгибающихся, трясущихся от слабости ногах, казак напрасно обходил пустые силки. Чтобы заглушить мучительный голод, жевал кислые плоды диких яблонь. Приносил домой по половине вещмешка. Варил отвары, поил Наталью и Терезу. Вдобавок ко всем напастям, пришла еще одна, не менее страшная: тиф. Видимо, заразу принесли жандармы из города.

Семен из военного опыта знал, что при такой болезни помогает отвар коры ивы и березы. Заваривал кору ведрами, пил сам и заставлял глотать горький настой Наталью и Терезу. Но все было напрасно...

В горячечном бреду за неделю сгорел ослабевший организм Терезы. Наталья уже не могла встать. Семен, превозмогая головокружение, сделал гроб из не строганных досок, и выкопал могилку рядом с хатой, под старой, развесистой яблоней. Похоронив Терезу, пошел к пану-насильнику попросить бутылку самогона.

Свирепый голод и безжалостные жандармы добрались и сюда. В сараях было пусто. Семен, покачиваясь на ослабевших ногах, еле переводя дух, вошел в хату. Окликнул пана. В ответ — тишина. Прошел в зал — и в ужасе отшатнулся! На кровати лежал мертвый «насильник», сжимая в посиневшей руке недоеденную человеческую кисть. Семена вывернуло наизнанку. Он опрометью покинул страшный дом. Немного отдышавшись на свежем воздухе, решил обследовать жилище мертвеца. Зашел в пустую кладовку. Ее основательно прошерстили жандармы, не оставив ничего. Пошарил по пустым кадушкам - пусто. Но все же удалось набрать кувшин муки, со дна когда-то полных мучных ларей. Придя домой, сделал затируху, покормив ослабевшую от голода и потрясений Наталью. Растягивал муку, как мог, заваривая по три ложки на кружку кипятка.

Больше из еды ничего не было. Семен уже мысленно прощался со всеми, кого встречал на своем трудном жизненном пути. Перед взором проплывали лица матери, вечно пьяного отца... Он поймал себя на мысли, что не может вспомнить лица Дарьи. Пробежали, словно в киноленте, кадры войны, плена, лица Марты и ее отца Иоганна Шмерца. Встала тень убитого белобородого старца, руководившего скитом хлыстов. Старец из тьмы грозил Семену крючковатым пальцем и смеялся демоническим смехом. Состояние предсмертного бреда прервал звук карабинных выстрелов и трехлинеек. Послышалось ржание лошадей и топот копыт. Потом еще прогремело несколько выстрелов — и все стихло.

Семен сполз с кровати, на четвереньках выбрался за дверь. Возле тына билась в последних судорогах смертельно раненая лошадь. Преодолевая слабость и ловя ускользающее сознание, Семён подполз к ней, и жадно припал к бьющей из шеи кровавой струе. Наполнив желудок, отвалился, словно раздувшийся клещ. «Мясо! Жизнь!.. — забилась радостная мысль. — Моё! Никому не отдам!» Он стал лихорадочно осматривать окрестность. Недалеко от хаты на дороге увидел лежащее неподвижное тело. Взяв валяющуюся рядом палку, Семён еле поднялся на слабых ногах, и, качаясь, побрел к убитому. Осмотрел его. В кармане обнаружил спички, кусок хлеба и кусочек сала. Рядом лежал кавалерийский карабин. Человек был одет в гражданское, поэтому Семен не понял, откуда он тут появился. Проверив наличие патронов, остался доволен: на ремне убитого, в патронташе, их было достаточно. Выпитая конская кровь делала свое полезное дело. Казак уже встал без палки. Но сил было мало. Доковылял до хаты и лошади, набрал в пригоршню загустевшей крови, понес Наталье. Разведя сгусток водой, стал ее поить. Лицо жены порозовело, дыхание стало ровным, и она уснула. А Семен взял топор и нож и пошел разделывать тушу коня.

Вынув внутренности, отрезал большой кусок печени, положил в ведро и налил воды. Разжег огонь в печке. Поставив печень вариться, пошел обдирать тушу. Не ободрав и половины, услышал топот копыт. Зазвучали выстрелы. Оторвавшись от конской туши, он увидел двух всадников, скачущих к нему, и услышал свист пуль над головой.

Схватив карабин, он залег за конскую тушу и начал отстреливаться. Нападавшие, встретив неожиданный отпор, профессионально разъехались в разные стороны, окружая Семена.

Но стрелки они были никудышные. Пули свистели в метре над казаком. Щелкая, сбивали ветви яблонь. Один из нападавших, неосторожно перебегая с места на место, получил смертельный «гостинец». Второй, вскочив в седло, стал идеальной мишенью. Но понял свою ошибку он слишком поздно. Выстрел старого воина, несмотря на слабость, был безупречным. Семену удалось поймать лошадей убитых. Казак пошел посмотреть кто они. Люди были одеты в гражданское. «Бандиты, наверное, —  подумал Семен, — в трудные времена вся нечисть вылезает наружу. Пойду кормить Наталку. Да надо прибраться за собой: утащить в овраг трупы и спрятать коней. Иначе мародеры-жандармы все отберут».

Печень сварилась. Казак начал поить бульоном Наталью, давая в ложке раздавленные кусочки печени. Покормив, поел сам. Хотелось съесть всё, и выпить весь бульон. Но Семен знал, что это смертельно опасно. Видел, в каких страшных корчах умирали люди, наевшись до одурения, после длительной голодовки.

Немного полежав, почувствовал, как в руках и ногах появляется сила. Есть хотелось нестерпимо. Вновь выпил кружку бульона, и занялся делом. Привязав за хвост коня убитых людей, сволочил их к оврагу, и сбросил вниз. Коней увел на свой покос, огороженный жердями.

«Если волки вас не съедят, то люди уж точно не найдут, — подумал он, закрывая жердями выход». Пришел домой, достал из печки ведерко с вареной печенью, снова дал Наталье кружку бульона и немного мякоти. С радостью увидел, что жена оживает на глазах.

Разделал конскую тушу, закопал внутренности, а мясо поднял на чердак, развесив куски на обрешетку из жердей. Голод отступил.

Немного отъевшись на конине, Семен решил сделать обход хутора. Ни одной живой души! В хатах лежали одни мертвецы.

— Вдвоем мы остались с тобой, Наталка, — грустно сказал Семен, вернувшись с обхода. — Во всех хатах мертвые люди. Что будем делать? В город пробираться, или тут продолжим жизнь?

— Не знаю, Тарас, — впервые назвав его чужим именем, произнесла Наталья. — Мне все равно, где умирать. Жизнь для меня закончилась.

— Ну-ну, что за настроение такое упадническое, — стараясь ободрить жену, сказал Семен. — У нас есть два живых коня, седла, кое-какой инвентарь. Может, продадим, да будем жить в городе? Я устроюсь на работу, — прокормимся. Хотя здесь легче выжить — земля кормит.

Посовещавшись, решили остаться. Лето 1933 года было более благоприятным. Семену удалось обменять одного коня на два мешка семян картофеля. Продав телегу и упряжь, купили семена кукурузы и овощей. Жизнь вернулась в свою колею. Жандармы больше не тревожили, списав хутор в разряд вымерших.

Незаметно пролетело шесть лет. Наступил 1939 год. Никто не думал, что с этого времени начнется страшная кровавая бойня. Люди с остервенением начнут убивать друг друга, словно в них вселился бес. В Германии к власти пришел Гитлер. Сумасшедший шизофреник возомнил себя и нацию немцев ариями. Захотелось господства в мире.

Семена все чаще беспокоили эти новости. Выезжая в город, читал местные газеты, полные всяческих домыслов. Осенью 1939 года немцы захватили Польшу. Советскому командованию ничего не осталось, как ввести свои войска на территории Украины и Белоруссии.

 Сменилась власть. Повсюду стали насаждаться советские порядки. Естественно, не у всех людей это вызвало одобрение. Летом 1940 года на хутор въехала машина с красноармейцами. Из кабины вылез командир с красной звездой на фуражке. Разминая ноги, потоптался около машины. Из хаты вышел Семен, с любопытством разглядывая земляков-русичей.

— Сало, яйца, самогон есть? — спросил командир.

Семена словно бичом стегнули: «Господи, и эти пришли грабить!»

— Нет у меня ничего! — по-русски, со злобой ответил казак, и развернувшись пошел в хату.

— А ну стой! — раздался окрик. — С тобой, свинья, разговаривает командир Красной Армии! Привыкли тут самовольничать, угождая польским панам! Ты что, не понял, о чем тебя спросили? Или тюрьмы захотелось?

Семен хотел их осадить, но куда попрешь против десятка солдат, с интересом наблюдающих за перепалкой.

— Сейчас принесу, — хмуро буркнул он.

— Ты русский, что ли? Или просто по-русски умеешь говорить? — уже мягче, спросил командир.

— Я долго жил среди русских в другом месте, поэтому знаю этот язык, — ответил Семен.

Красноармейцы загрузились продуктами и укатили.

— Как же вы надоели, крохоборы! — со злобой воскликнул им вслед казак. — Ни от кого покоя нет! Теперь и эти сюда повадятся попрошайничать. Будьте вы все неладны!

 (продолжение: http://www.proza.ru/2019/11/12/225 )