Продолжение рассказа Собачонка

2-я глава «Собачонка»
одноимённого рассказа из сборника «Рассказы о детях НЕ для детей».
Начало рассказа "Собачонка" – 1-я глава «Старая квартира» – http://www.proza.ru/2019/11/10/143.
* * * * *

Утро выдалось хмурое. Не только погодой с мелким дождиком и рваными облаками, укрывшими маковку колокольни за окном, но и выражением лиц домочадцев. У мам были заплаканные глаза, у пап – опухшие... Взрослые, хотя и не ложились, начали сборы спозаранку!..
Перемытая посуда была уложена не в шкафы и на полки, а в ящики и тазы. Одежда валом бросалась на расстеленные поверх половиков простыни и увязывалась в узлы разных размеров. Всевозможная домашняя мишура складывалась в винные коробки, пахнущие сыростью и мышами. Взрослые бурно выясняли – кто кому когда что подарил, и за спорами совершенно позабыли о детях. Мы втроём, путаясь под ногами и оттого получая подзатыльники, похватали на кухне остатки от вчерашнего пиршества, торопливо оделись и, никого не спросив, выскочили в подъезд, где полной грудью вдохнули «запах свободы!» – вонь крысиного помёта и кошачьей мочи.

Ниже этажом жила одинокая старушка с восемнадцатью разномастными кошками, которых подкармливал, как и саму ветхую старушку, весь дом. Благодарные кошки дружили со всеми, включая крыс из магазина с первого этажа. Мурлыкали при виде любого, ели не ссорясь и спали здесь же на ступеньках.
Накормив вечно голодных кошек тем, что сами жевали на ходу, и, погладив по очереди всех кто подвернулся под руку, исключая шмыгнувших вниз по лестнице жирных крыс, мы выбежали во двор и на несколько секунд ослепли от яркого, после полутёмного подъезда, света!..
Двор, наполненный звоном детских голосов, распахнул свои объятия и накрыл нас ароматом увядшей листвы и пожухлой травы, запоздалых астр на почерневших от дождей клумбах, мокрого песка под ногами и полусгнивших досок забора. Высоченный забор с покосившимися воротами отгораживал наш мирок от всего остального, враждебного, мира. Нам запрещалось гулять за пределами двора, да мы и сами не стремились – всё необходимое было здесь! Качели и карусели на солнцепёке, навес-«грибок» с кучей серого песка и помойка с множеством интересных вещиц. Низенькая лавочка под кустами обглоданных сиреней – для отдыха детворы, и лавка, окружённая клумбами с обрамлением из кирпичей, – для старушечьих посиделок. Столик в детском домике из реек и стол под раскидистым клёном – для мужских игр «в дурака» и в домино. Здесь был наш Мир! Со строгими наставниками и беззлобными искусителями, с откровенными друзья и врагами, назначенными «понарошку»…

Осенние каникулы приближались к концу, и потому вся детвора старалась набегаться, напрыгаться, насмеяться, наораться и нассориться на пару месяцев вперёд, потом, вплоть до Нового-Года, уже будет не до того!.. А сейчас маленькая стайка разгорячённых сорванцов спорила – кто будет качаться на качелях, хотя на их широкой и длинной доске легко поместились бы они все! Мы с Ниночкой молча сели на влажную после дождя доску, и Васька начал не без усилия раскачивать нас; а мальчишки, совсем рядом, устроили кучу-малу, взмахивая руками и взбрыкивая ногами, пыхтя и попискивая… Никого не смущала грязь, липнущая к шароварам и драповым пальто, разлетевшиеся невесть куда шапки и фуражки, свалившиеся с ботинок калоши и потерянный кем-то сапог… И наблюдая за этим «побоищем, я не сразу услышала папин зов!..
Он махал мне рукой от задних дверей магазина, что в углу нашего дома, придерживая за уздцы «магазинную» лошадь. Милка, старая сивая кобыла, как всегда была запряжена в высокую телегу, но сейчас на ней не было обычных мешков и ящиков. Оказалось, что папа взял этот «экипаж» напрокат, для перевозки наших вещей на новую квартиру. К телеге, позади, была привязана маленькая собачонка, дрожащая как осиновый лист, с прижатыми к затылку ушами и к брюху хвостом. Ниночка побежала домой за съестным для явно голодной собачки, а мы с Васькой стали наглаживать её всклокоченную пахнущую псиной шерсть. И собачонка, зажатая между нами, легла на землю, прямо в неглубокую лужу, и страдальчески закрыла глаза.

– Оставьте псину в покое!.. – папа был явно раздражён, – лучше придержите лошадь.
А что её держать! Она частенько полдня стояла в нашем дворе в ожидании погрузки пустой тары или разгрузки товара. Её вечно пьяный «водитель» уходил невесть куда, и Милка, понурив голову, терпеливо ждала. Грузчики молча шныряли мимо неё, а закончив работу начинали материть на весь двор отсутствующего конюха. И лишь когда кто-нибудь выбегал на улицу и орал там, из соседней пивнушки ковылял нетвёрдой походкой дед Сидор, которого грузчики грозили «выдрать, как Сидорову козу», забирался поверх поклажи и закуривал вонючую самокрутку. Это было командой – лошадь сама, не спеша, отправлялась по неизменному маршруту…
Вот и сейчас мы лишь для видимости взялись за вожжи, но стоило папе скрыться за дверью подъезда, как вновь вернулись к собачонке, и она встретила нас приветливым помахиванием хвоста.
– Тебе что было приказано?! – это папа вдруг появился возле телеги с тазом в руках.
Я удивилась – вроде мне ничего не было «приказано», неужто он так быстро забыл свои слова! А папа поставил таз, громыхнувший стеклом, на дно телеги и рукой с пучком верёвок махнул мне: «Иди-ка сюда!». Я была ошарашена – папа привязал конец одной из верёвок к рейке телеги, а второй – к моему хлястику на спине пальто!
– Карауль!.. – повернулся и вновь ушёл домой.
– И тявкай!.. От этого «сторожа» пользы не будет! – Васька, расхохотавшись, слегка пнул несчастную собачку, и она шмыгнула под телегу, моргая слезящимися глазами.
– Сам тявкай, – я показала кулак насмешнику, может быть и треснула бы его, но… была привязана!!!

И здесь из подъезда выбежала Нинка с огромным куском пирога, плохо скрываемым затрепетавшей на ветру газетой. Девочка остановилась возле меня, как вкопанная, заметив злое лицо и сжатые кулаки, и, ничего не сказала по поводу «привязи», присела на корточки перед спрятавшейся за колесо собачонкой. И Васька, не переставший улыбаться, сел рядышком. Они вдвоём стали ломать пирог, пахнущий на весь двор курятиной, и совать его кусочки меж деревянных спиц колеса. Лошадь переминалась с ноги на ногу, и телега чуть двигалась взад-вперёд...
– Дураки, перестаньте!.. – я испугалась, что, повернувшись, колесо поранит кому-нибудь из них руку!
– Сама дура, – и мои ещё вчера друзья, не поднимаясь с корточек, перековыляли за телегу, и собачка последовала за ними. Втроём они ели испечённый моей мамой пирог, а я… Я отвернулась в сторону вонючего лошадиного хвоста и слёзы, первые, но не последние в этот день, брызнули из глаз!..
Нет, мне не было жаль пирога, хотя и я бы его сейчас, на свежем воздухе да без нормального завтрака, с удовольствием поела бы. Я вдруг почувствовала себя столь одинокой, словно умерла и смотрю на близких откуда-то из другого мира, не в состоянии к ним вернуться. А они, любившие меня ещё вчера, возможно забыли обо мне уже навсегда!
– Всё!.. – Нинка поднялась сытая и довольная своим «добрым поступком», скомкала и бросила газету под телегу, – Я пошла за хлебом!
– И я с тобой!.. – Васька поспешил следом за девчонкой, и они оба даже не посмотрели в мою сторону, словно я уже уехала из их жизни, а не стояла привязанная здесь, в нашем общем мирке.

Хлебный магазин, вернее – тесная лавка, пропахшая ржаным припёком, ванилью сдобы, маком и корицей сухариков и сушек, был аккурат напротив ворот нашего двора, через дорогу, под стенами заброшенной церквушки. Нам разрешалось ходить в него за свежей выпечкой и леденцами на палочке, которые из-под прилавка продавала толстая, потная в любое время года, продавщица. Леденцы она варила сама, подкрашивая свекольным соком, отварами из мяты и липового цвета сахар, что мешками покупала в магазине нашего дома. Продавала красных «петушков», жёлтые «солнышки» и зелёноватых «рыбок» по десять копеек, страшась быть пойманной за руку строгим милиционером, дети которого покупали эти сладости за пять копеек.
Ребятня из ближайших домов, знавшая об этой несправедливости, подкарауливала «милицейских» двойняшек, сыпала им в ладони свою мелочь и с нетерпением ждала, забившись в бурьян за углом лавки, когда ей вынесут «букеты» пёстрых прозрачных с налипшими кристалликами сахара ароматных леденцов уже за семь копеек! Торговка, знавшая об этой «хитрости», прежде чем выдать ворох леденцов выходила на крыльцо, зло оглядывала улицу, но не решалась дойти до угла, скрывавшего нас, из опасения оставить магазинчик без присмотра.
Кроме небольшой выгоды брат с сестрою получали за такое посредничество нагоняй от производителя сладости, подзатыльники от отца, а от покупателей обидное прозвище «спекулянты». Но «цепочка» устраивала всех – жажда наживы и желание мизерной экономии побеждали высокоморальные принципы!..

Вот и сейчас я почувствовала во рту сладость и аромат леденца и захотела сбегать домой за мелочью, которую после нотации о необходимости экономить и вреде сладкого для детских зубов мама всё же давала. Но… я была привязана к телеге, как собачонка! От обиды не стала ничего просить у папы, который вместе с Васькиным отцом вынес металлические спинки кровати, а потом – пару «венских» стульев и швейную машинку, а потом – узлы с одеждой и деревянный ящик с кастрюлями… А я жалась к краю телеги, стыдясь перед соседом своей привязи. И тут… Из-за угла дома, от ворот, появился Васька!..
Он бежал как-то странно… Словно не видя ничего под ногами, спотыкался на ровном месте, шлёпал в ботинках без калош по лужам и качался, как пьяный… Но ещё удивительнее было его лицо – зелёное, с тёмно-синими губами и совершенно круглыми глазами!..
– Васька! Ты куда?.. – логичнее было спросить «откуда?», а ещё точнее «что случилось?».
– Нин… Нин-ночка… Там! – Васька махнул рукой куда-то в сторону. Казалось, что он не видит, а лишь слышит меня.
– Где? – я ринулась другу навстречу и грохнулась коленями на мокрый песок, как птица от пули, позабыв, что привязана за хлястик пальто.
– Она полетела… – Васька уже стоял совсем рядом, и мне были видны его расширенные глаза полные слёз.
– Как полетела?.. – более чем необычное лицо Васьки меня поразили его глаза, голубые они сейчас были совершенно чёрными, лишь с тонким голубым ободком.
– Вот так… – и мальчишка вытянул обе руки над головой, а потом взмахнул ими, как мельница крыльями.

Я торопливо стала расстегивать пуговицы и не заметила, куда Васька исчез, да мне это было и не интересно! Скинув пальто на край телеги, оставшись в берете и шарфе поверх лёгкого платья, я побежала, как и Васька не разбирая дороги, в сторону ворот!..
Наш дом стоял на пригорке, который планировали срыть, расширяя площадь. Магазинчик и дорога перед ним от ворот были как на ладони, и я увидела на проезжей части, почти перед распахнутой настежь дверью магазина, небольшую толпу. Люди собрались вокруг чего-то для них интересного! Кто-то причитал и крестился на церковную маковку без креста, кто-то матерился и грозил кулаком в сторону фургона с надписью «Хлеб», и все орали хором, словно на первомайской демонстрации! А под ногами орущих, застывших или топотавших по мокрому асфальту, валялись в грязи сапожки… Резиновые тёмно-зелёные… Ниночкины… А из них торчали, как-то странно врастопырку, тоненькие ножки в коричневых чулочках… рядом – кучка тряпья… или одежды… где-то я уже такую видела… Но где – вспомнить не успела!
Сильная рука вцепилась мне в ухо и потащила голову во двор! Я еле поспевала за нею, и, задохнувшись от боли, не могла даже пикнуть…

– Не девка, а шалава!.. – папа засунул меня в пальто и, не дождавшись пока я застегну пуговицы, накинул верёвочную петлю поверх поднятого воротника, – Но-о-о! Пошла!..
Телега покатила следом за лошадью, которую папа вёл под уздцы, и я, как собачонка на привязи, еле поспевала рядом, держась рукой за ножку стула, торчащего из вороха поклажи… А когда миновали ворота, и телега ускорила движение под уклон, я, тараща глаза на увеличившуюся толпу перед стоящим грузовиком, вдруг оступилась и упала!..
Перед глазами мелькнул обод колеса! Ступица, заляпанная глиной, перебор спиц! Вновь обитый железом деревянный обод в навозе!.. Я волочилась уже за телегой боком и щекой по жидкой грязи! Прижав руки к груди и пытаясь засунуть пальцы под верёвку! А собачонка, привязанная позади телеги, топотала лапками перед моим лицом, по спине и ногам, истошно взвизгивая!.. Телега остановилась, и я не успела задохнуться… но перестала видеть – наверное и мои глаза стали круглыми и чёрными, как у Васьки… Я почувствовала, что кто-то резко поднял меня и, словно вещь, засунул в телегу между мягким узлом и жёстким ящиком.
– Не девка, а урод!.. – папа стащил с моей шеи верёвку, протопал куда-то назад и, вернувшись, нахлобучил мне на голову берет, прикрыв саднящее ухо, – Пошла, шалллава!..
Я догадалась, что этот окрик уже не в мою сторону – лошадиные копыта зацокали по асфальту, и телега, повернув направо, покатила в сторону от смутно чернеющей толпы. А я подумала: «Хорошо, что машина никого не задавила, ишь столпились прямо на дороге!»... Копыта цокали всё быстрее и быстрее, и отцу пришлось несколько раз притормаживать бег Милки, пока мы добрались до нашего нового дома...

* * * * *
Продолжение следует.