На старой квартире на старом Арбате

    На старой квартире на старом Арбате
    Оконца двойные, со спинкой кровати,
    На лестнице черной  помои и кошки,
    В парадном -  мозаичный пол и картошка.
    Картошка везде:  у двери и за дверью,
    В корзинах, мешках из лоскутных материй,
    И свет коммунизма сквозь щелку в сортире,
    Рояльные трели в свободном эфире.

    Сам домик был домом красивым и важным,
    Ни мал ни велик, а почти трехэтажный,
    Построен в начале лихого столетья,
    Он был без претензий и радужно светел.
    Он нес послушанье доходного дома
    Близ улицы бойкой на месте укромном.

    Со временем дом заселили народом -
    Порядочным людом, нечаянным сбродом
    Разбавили люд, чтоб никто не кичился
    И духу коммуны жилец научился.
    Чему научились - судили другие,
    А дом обитатели очень любили.

    Кастрюли и страсти бурлили на кухне,
    И очередь в ванну томительно пухла,
    Но все эти глупости, мелочи быта
    Мгновенно терялись пред чудо-корытом,
    В котором купали детей и старушку,
    Немного шумливых, но в общем послушных.

    А самое главное - был коридорчик,
    Слегка темноватый, как злой Черноморчик
    И длинный, как будто его бородища,
    Не очень отмытый, хотелось почище,
    Поскольку разбитые об пол коленки
    Имели не схожие с кровью оттенки.

    Община жильцов, а их было немало,
    О каждом отдельном товарище знала
    И меру дохода, и сколько потратил,
    И кто твои дедушки, тети и дяди.
    Да что и скрывать-то? Мы все на ладони,
    Лишь разные с виду. По сути - тихони.

    Профессор вокала, немножечко гордый,
    С семьей и прислугой, не шибко проворной.
    Бухгалтер с подругой. Хирург. И Андреич,
    стукач и грибник. Подполковник Сергеич.
    Церковная бабушка Вера Иванна.
    Еще три семьи. И болонка Пугалка.

    Все жили работой. Почти не бранились.
    Иные по комнатам, может, и злились,
    Да Бог им простит. Ну подумаешь, в супе
    Болтается кукольный бантик от скуки.
    Теперь это долгие старые были...
    Домишко снесли. Беспокойства забыли.

    Мне было за тридцать, за семьдесят папе,
    Когда он нечаянно выронил шляпу,
    Увидев пустырь под неровным асфальтом,
    И вспомнил с улыбкой: "Какое контральто
    Профессор исправил и вывел на сцену!
    Никто ведь не брался за эту сирену,
    А он пожалел. Был учитель от Бога.
    Увидимся скоро. Осталось немного."

    Ему оставалось чуть больше недели,
    Он знал и не знал, что грачи прилетели,
    Что март с опозданием все же явился.
    В двенадцатый день ноября он родился.



    << На Мини-конкурс Любови Кирсановой "Незабудки памяти"
      http://proza.ru/2019/11/12/1631>>