Право на предательство. Глава 8

      Глава 8. РАЗБОР ПОЛЁТОВ, НАШЕСТВИЕ ЦЕНТРА


      — Контакт высокоразвитой цивилизации с низкоразвитой заканчивается чем? Правильно, уничтожением низкоразвитой. — Женя сбросил телефон Алёше на грудь и растянулся рядом с другом.

      — Низкоразвитая тебя по плоту здорово покатала. Я уже собирался в полицию звонить. А мобила зачем?

      — Вообще-то сперва предназначалась для протоколирования тёмных замыслов, если конкуренты проговорятся, и это сделано: они не собираются налоги платить со своей переправы — записано. А попутно я могу доказать тебе непорочность своего поведения, несмотря на то, что распластался на плоту. И сильная же клешня у этой Милы!

      — Естественно, когда в деревне растёшь. Воздух чистый, с детства физическая нагрузка. Эта и коня на скаку остановит. Но успокойся: к кому к кому, а к Миле моя ревность не проснётся. Хотя… ты не рассматриваешь возможность её соблазнить и обрюхатить? Через девять месяцев она рожает ребёночка, едет к тебе в Москву вытребовать содержание и натыкается на твою жёнушку. Бабы бегают по дому, дерутся на вениках и швабрах, победа остаётся за Милой — сам сказал, что у неё клешня сильная, а в качестве компенсации за моральный ущерб Ирочка гордо бросает тебе в физику: «Развод и девичья фамилия».

      — Э, нет: сомнительно. Вдруг ещё сильнее вцепится? У них такая логика долбанная…

      — Да, вполне может приклеиться ещё основательнее и стеречь. И плакали твои миллионы: грохнет она их на охрану и слежку за тобой.

      — И ещё минус пособие на отпрыска.

      — Это из денег твоего папашки, — уточнил Алёша.

      — И самое главное — я не виноват, — не преминул обелить себя Женя. — То есть в данный момент я ещё с Иришкой не знаком.

      — Да, но твой папахен уже обозначил свои намерения.

      — А, точно не прокатит. Это когда может быть? Через девять месяцев? Так к этому моменту я уже разводиться буду: полгода-то уже пройдёт.

      — Полгода от свадьбы. А свадьба вполне может состояться и осенью. Ухаживание, конфеты-букеты, помолвка, подготовка, кольца, платье и прочая фигня.

      — Откровенно говоря, мне хочется, чтобы это всё быстрее началось. Быстрее начнётся — быстрее закончится. На ухаживаниях время можно сэкономить, потом, после скоропалительного вступления в брак можно при разводе упирать на необдуманность поспешного решения, кроме того, мадам не влюбится за короткий срок слишком сильно.

      — Так она же не мадам, а мадмуазель.

      — А, чёрт… И кто только эти плёночки напридумывал… Слушай, а, может, мне всё-таки подъехать к этой Милке? Надо же иметь хотя бы приблизительное представление о том, какое мучение меня ждёт в брачную ночь.

      Алёша пожал плечами.

      — Попробуй. А если она девка?

      — Полная имитация. — Женя заржал было, но тут же страдальчески вздохнул: признак девственности представлялся ему абсолютно ненужной преградой, вскрывая которую можно только ободраться. — А почему девка? С ней же рядом этот Колька.

      — Был бы её парнем — она тебя не сваливала бы рядом с собой. Жалко, не пришло в голову тебя заснять: послали бы твоей Ирке сельские заигрывания… Хотя там и не по твоему желанию.

      — Да, возможно. Ну вот и выясню, толкнусь пару раз, испытаю на прочность.

      — Какое у тебя целомудренное совращение!

      — Я же вообще пай-мальчик и ангелочек.

      Женя взял свой мобильник у Алёши и начал фотографироваться, последовательно меняя выражение лица, чем друга изрядно озадачил.

      — А ты чего селфкаешься с такими гримасами?

      — Ищу правильное рожное выражение, которое надо изобразить, когда Ирочка на связь выйдет.

      — Ах, эта Ирка-дырка у тебя уже и Ирочка…

      — Она пока Ирка-плёнка. Как ты не понимаешь: мне надо вживаться в роль. И тянуть нечего: быстрее женюсь — быстрее разведусь.

      — Сядь на плот. Эта Быстринка впадает в какой-нибудь приток Дона. Доплывай, поднимайся вверх по течению до Волго-Донского канала, проходи его и выплывай навстречу своей дуре.

      — Не, на плоту — это как бедный родственник. Не комильфо. К тому же Колька непременно сдерёт втридорога.

      — Зато Милка, если уже влюбилась, сразу оттаскает Ирку за патлы. То-то мамзель испугается и в твою сторону больше не посмотрит.

      — Это Ирка тоже сначала должна ко мне пламенной страстью воспылать… Как меня бесят все эти многоходовые построения!.. Ещё папашку невестушки встречай…



      В сотне метров от дислокации Жени и Алёши содержательного диалога не получилось. На все гневные тирады Коли о девичьей гордости, попрании достоинства и низости женской натуры Мила отвечала короткими «отвяжись» и «ты ничего не понимаешь», к послеобеденному кораблестроению отнеслась крайне вяло и остаток солнечного дня провела, отползши в тенёк и предавшись своим тайным мечтам.



      Артемий Денисович время даром терять не любил и прекрасно знал, что бюрократическая машина не всегда ползёт со скоростью черепахи, а  может мчаться не медленнее курьерского поезда. За работу машиниста он взялся с энтузиазмом, понукаемый горячим желанием породниться с резниковскими миллионами; уже к концу дня, ознаменовавшего свою первую половину разговором отца с сыном, г-н Меньшов-старший утряс все формальности, не поленившись поднять для этого свою задницу, которая в обычных условиях прилипала к комфортному креслу до вечера. Со своей стороны и г-н Резников живо отрядил в командировку двоих подчинённых, в тот же день отправившихся в Елегорск. Планов строительного концерна в отношении благоустройства провинции они не скрывали (инструкции от шефа на этот счёт были даны однозначные), и вечером следующего дня весь Елегорск уже полнился слухами о том, что в богатой многомиллионной столице глас народа наконец-то услышан и сам федеральный центр планирует в ближайшие же дни соединить берег левый и берег правый так долго затруднявшей путь в лес и на трассу Быстринки надёжным мостом. «Наконец-то», «ишь, вспомнили», «говорят, очень споро управятся», «а наш депутат куда смотрел-то, сколько ему толковали» — эти и подобные им реплики звучали и тут, и там.

      Алёша укатывался со смеху, сочиняя для Жени пламенную речь о проложении широкой дороги к освоению природных ресурсов (грибы и ягоды) и новых рынков (выход с пирожками и варёной картошкой на федеральную трассу), и пенял любовнику за то, что его будущий тесть потворствует предпринимательству без лицензии. Женя отвечал, что г-ну Резникову отольются и покрывательство, и доченькино замужество, причём в самом скором будущем. И действительно, двухэтажная гостиница, у которой высадился десант, была зданием новым, не более сорока-пятидесяти лет от роду, но индивидуальные удобства в ней заканчивались установленными в некоторых номерах допотопными телевизорами, а туалеты и раковины были общими, по одному и одной соответственно на каждом этаже. Ни в том же здании, ни рядом, ни вообще в городке не было ресторанов, где за белоснежными скатертями в прохладной кондиционированной атмосфере гурманы воротили нос от зернистой икры, требуя паюсную, сравнивали качество отечественных устриц и импорта и коньяк закусывали не лимоном (абсолютное невежество!), а ломтиком бастурмы или персиком. Не было суши-баров, ночных клубов и прочих атрибутов постиндустриализма. Асфальтированные улицы были редки, и, как правильно рассудил Алёша, даже если г-н Резников и был снабжён индивидуальным авиатранспортом, то погрузить в него свой «Бентли» он не мог, потому что и производить посадку первого, и выкатывать второе было негде. Впрочем, в планы оскорблённого возлюбленного, чьё счастье подвергалось таким жутким истязаниям, вовсе не входило получение злорадного удовольствия от лицезрения вытянувшейся физиономии будущего Жениного тестя после потопления в ближайшей рытвине своей офигительной, умопомрачительной, новомодной и, конечно же, бешено дорогой туфли с одновременным забрызгиванием высококачественной (в смысле абсолютной невозможности удаления) грязью своего костюмчика, блиставшего до посещения Елегорска не менее многочисленными достоинствами, — Алёша просто хотел, чтобы нашествие центра прошло мимо него, его не коснулось и быстрее закончилось, но и этого ему не удалось избежать, потому что утром третьих суток пребывания в провинции спецов мостостроения его растолкал Женя.

      — Ну что ещё? — проворчал Алёша и посмотрел на часы. — Половина десятого, ты с ума… — и, не договорив, сделал попытку основательнее завернуться в одеяло.

      — Я не с ума. Пахан прибыл. Вставай!

      — А он тут с какой стати… — Алёше лень было и проявлять интерес к ещё одному столичному гостю, и выделять этот интерес вопросительными интонациями. — У деда свободных комнат больше нет — сели своего пахана в «Дружбе». — Лохматая голова наконец натянула на себя одеяло и оставила для обзора только чуть опухший со сна, но всё равно изящный носик и рот, раскрывшийся в отчаянном зевке.

      — Да не моего, а Иркиного!

      — Мать его за ногу! — Зубы после зевка клацнули и, подумав секунду, пропустили сквозь себя пару непечатных фраз, после чего последовало завершение: — Я тут ни с какого боку, целуйся сам со своим… как там его?

      — Павел Дмитриевич.

      — Во-во, со своим Пашкой-папашкой-какашкой.

      — Да ты послушай! Твоё присутствие просто необходимо! — Жене пришлось воевать и с одеялом, и с отмахивающимися руками, и с ногами, так и норовящими поджаться ближе к животу и ускользнуть от стремящихся их ухватить прохладных пальцев. — Не подворачивайся, а проснись и рассуди!

      Яркий свет, оживлённая возня и неприятные известия всё-таки сделали своё чёрное дело — выведенный из себя, Алёша приподнялся в постели и начал тереть ещё слипающиеся глаза. Его редкие «мать твою», «пошёл на хер», «я этого пахана в гробу» и «отстань» не возымели никакого действия на Женю, который обстоятельно втолковывал, что с Павлом Дмитриевичем познакомиться крайне необходимо — и не одному ему, Жене, а именно прекрасному дуэту.

      — Он видит тебя со мной. Что это значит?

      — Что Ирка должна закрыть свою жадную пасть.

      — Мы её закроем после того, как вскроем сундук с евро, на который она водрузила свою непорочную задницу.

      — Учитывая, что спереди она девка, сзади сомнения вырастают.

      — Это несущественно. Так вот, Резников видит тебя со мной, и это значит, что я в высшей степени созданье высокоморальное, сближающееся только с интеллигентными воспитанными мальчиками, чурающееся всяких Баден-Баденов…

      — Ну кому ты заливаешь? Или хочешь отпугнуть Ирку, пообещав ей медовый месяц в местной «Дружбе» с сортиром в конце коридора?

      — Да ты всё не о том! Я скромный и не ищущий панибратских отношений со всякими мажорами…

      — Ты и сам мажор.

      — Меня это не колышет — и ты забей. Не ищущий… дальше… да, тихий, природу родную любящий — следовательно, к ресторанам, пятизвёздочным отелям и прочему дорогостоящему равнодушный. Это ослабит его бдительность? Ослабит. Идём дальше. Ты мой лучший и самый близкий друг — и в любой момент дня и ночи я могу срываться к тебе из моей послесвадебной обители по первому твоему зову. То есть у тебя через день регулярно будут болеть горло, близиться контрольная по алгебре, хворать двоюродная сестра или троюродная бабушка.

      — Или мамы папы сына шестиюродная тётя.

      — Да. А, кроме того, есть ещё и дни рождения, и вечера в школе, и генеральная уборка в квартире, и — вот оно, самое главное и самое честное! — требующие немедленного и обязательного дружеского участия трудности и переживания в личной жизни.

      — А в свободное от этих наиважнейших дел время я буду заявляться к тебе — и Ирка будет просто выведена из себя полным отсутствием своей личной жизни.

      — И это нам в плюс. Ещё мы можем уезжать с тобой на несколько дней на рыбалку или в этот самый Елегорск, куда Ирочке соваться, конечно, категорически противопоказано.

      — Из-за Милкиной ревности, что ли?

      — Да мало ли из-за чего! Местные дуры могут высмеять её заграничные тряпки и шпильки или специально проехать на велосипеде по луже, когда мимо неё туристка будет проходить; ночи здесь сырые; удобства сомнительные и тэ дэ. Ты только представь, — продолжал ораторствовать Женя, — как в ночь после свадьбы, когда все гости будут разъезжаться, ты незаметно скроешься в моей спальне, и перед тем, как мне надо будет отправиться в Иркину…

      — Ты охуел? — взвился Алёша. — Ты хочешь, чтобы я для тебя персональным флаффером работал?

      — Я не то! я не то! я не то! — скороговоркой выдал Меньшов-младший, поднимая кверху руки. — Ты можешь хоть один раз сначала выслушать до конца, а потом делать выводы? — и начал втолковывать терпеливо, как учитель-стоик, поставивший себе задачу осветить своими знаниями даже самые дремучие мозги и готовый ради этого в десятый и сотый раз терпеливо разжёвывать суть того, что должно проникнуть внутрь самых непробиваемых черепов: — Ты меня напутствуешь поцелуем, я иду к Ирке, вскрываю эту… как её там…

      — Девственную плеву.

      — «Плеву»? Ну и названьице, так и тянет и плевать, и блевать. Вот! Потом оставляю на её шее благодарный поцелуй, прозрачно намекаю, что не желаю измазываться в последствиях, что ей самой подмыться не помешает и что для того, чтоб всё зажило, в течение двух-трёх дней надо воздерживаться от постельных разборок. И иду к тебе заниматься любовью, а не обязанностью, с любовью, а не с навязанной!

      — Свисти! Так она тебе и предоставит отпуск!

      — А что? Есть такие мужики, для которых норма — один раз в две недели. Почему бы и мне в такого не сыграть?

      — А вот это мысль. — Алёша взялся за сигарету. — Даже и у такого чурбана, как ты, могут быть светлые промежутки.

      — А то! — И тут Женю посетила ещё более гениальная идея: — А что, если изобразить полную импотенцию?

      — Сомнительно: с чего бы вдруг?

      — Да, да и потом, за что же она будет со мной делиться, если по моей вине ничего от меня не получит?

      — Или начнёт приставать с оральными исследованиями.

      — Да, и проколоться можно запросто. Хотя… и тут свой плюс: я изображаю из себя строгого пуританина, допускающего в постели только…

      — Ну да, ну да. — Алёша переложил сигарету в левую руку, правой набрасывая в тетради «для работ по английскому» последние «наработки». — Я заявляюсь к вам с твоей сестрой, Лиза тычет Ирке в нос планшет с последними фасончиками всякого бабского тряпья, а я ухожу с тобой в кабинет играть в шахматы. «Как-то раз пришёл монах к монашке…» Ещё можно воздержание с постом увязать.

      — Во-во, протоколируй. В общем, возможностей куча — и раскисать нечего. А теперь одевайся — и идём представляться вельможному мостостроителю.

      — Черти б его…



      Вышагивая с Женькой к Быстринке, Алёша клял свою бесхребетность, уверяя себя в том, что второго такого слизняка, как он, и днём с огнём не сыскать. В самом деле, кто ещё мог позволить такие издевательства над самим собой и своими чувствами? Любой нормальный парень на его месте, только услышав о предстоящей измене, дал бы неверному возлюбленному от ворот поворот, собрал бы свои вещи и в тот же день уехал бы прочь от предателя, оставив его одного разбираться с будущим родственничком и лебезить перед ним. Гордое молчание, сброс звонков, немой эфир, блокировка всех видов связи — вот чего стоил подлый изменник! А Алёша позволяет собой помыкать, идёт знакомиться со своим злейшим врагом! Им вертят как хотят, представляя в качестве оправдания глупейшие доводы и корыстные соображения! Если бы он был глуп как пень, но ведь и до появления этой невесты он замечал в Евгении лёгкость взгляда, непозволительную для серьёзных отношений! Почему же он не может презрительно развернуться и решительно обрубить все концы? Ему предлагают полгода ада — и это при самом благоприятном стечении обстоятельств, а кто знает, на сколько месяцев это растянется? А если лет? А если злодейка-судьба сыграет по-иному? Даже не доводя дело до окончательного разрыва, можно было просто сказать: «Женись и разведись, а в периоде между тебе от меня ноль приветов, не говоря уже обо всём остальном». Почему же он не поступает так? Неужели этот противный Женька так ему дорог, если после всего, что случилось, он, Алёша, не помышляет о расставании, даже о временной разлуке? Поделом тебе, тупая голова: позволила на себя сесть. Подставил шею под ярмо, влез в хомут — тобой и понукают. Что посеешь, то и пожнёшь. И ничего не изменится, пока ты не изменишься сам, не перестанешь отвечать на вызовы трусливым соглашательством. Иди, знакомься со своим несчастьем.