ХТМП

                      
        В девятнадцать лет Иван Петров окончил сельскую семилетку, был круглым отличником, начитанным, но в то же время болезненно стеснительным и пришибленным тяжёлым сельским трудом, и бедностью. Желание продолжить образование у Ивана было, но определённой мечты о будущей профессии у него не было. Ему нравилось просто учиться. И устойчивого увлечения у него не было. Если выпадало свободное время и он не валился от усталости, то читал книги. Читал всё подряд, но предпочитал истории о путешествиях, научных открытиях и природе. Когда Иван пас коз за селом, и если поблизости никого из людей не было, то он пел во всё своё горло, вызывая недоумение и переполох у бедных животных. При людях он петь стеснялся. А зря, загубил талант, сказал музыкант, услышав его пение много лет спустя. Иван потери не ощущал: в Украине многие так поют.
        Был у Ивана некоторый интерес ко всякой технике, но только с позиции её устройства, а не использования. Как у любопытных малых детей, разбирающих игрушки и вскрывающих барабан, чтобы посмотреть, что там у них внутри. До войны с техникой в селе было скудно, всё что можно было разобрать, он разобрал, один раз разбил стёкла в окнах соседей, так как они были совершенно чёрными при заходящем солнце и вроде их совсем не было. Как выявил брошенный им камень, они всё же были. Во время войны возможности Ивана по разборке разных штуковин резко возросли. В отличие от таких же любопытных своих сверстников, он остался жив и почти невредим.
        Жил Иван вдвоём с матерью. Когда он озвучил своё желание пойти учиться дальше, то привёл её в сильное уныние. Родственники Ивана тоже не были в восторге, мол, зачем мозги забивать всякой учёной чепухой, шёл бы лучше в Харьков на завод. И тут же приводились примеры успешных сельских парней разных профессий. Да и помогать Ивану было некому. Наоборот, он был опорой для семьи. Сильно задумался Иван. В городе уже экзамены начались во многих учебных заведениях, а он все ещё размышлял. Почти все одноклассники Ивана определились со своим будущим, кроме него и его друга Клима Репкина. Он тоже был круглым отличником. И тоже жил вдвоём с матерью и рассчитывать на её помощь не мог. Клим предлагал Ивану пойти в ученики оператора на кондитерскую фабрику или в какой-нибудь техникум пищевой направленности, если там будет хорошая стипендия - лишь бы быть к еде поближе. Иван его понимал и соглашался с ним. В тяжёлое время выпало им родиться и расти. Голод 32-го и 33-го годов они хоть и не помнили из-за малолетства, но след в подсознании, видать, остался. Потом война, кошмарная жизнь в оккупации, голод 42-го года, голод 47-го года, да и другие годы не были достаточно сытными. 
        Собрали Иван с Климом документы в пакеты и отправились в Харьков на разведку. Решили, что доедут до центра города, возьмут в справочном бюро адреса пищевых техникумов и будут поочерёдно посещать их. Двигаясь на трамвае к центру со стороны парка имени Горького, Иван заметил небольшое здание с вывеской: Харьковский Техникум Молочной Промышленности (ХТМП).
          - Клим! – заорал он на весь вагон, - смотри в окно! Вот тебе
сыры, масло, сметана и творог! Выходим!               
          - Ладно, - сказал Клим, - с чего-то надо начинать. Зайдём, разузнаем, но документы оставлять не будем. Надо и другие техникумы посетить.               
          Объявление при входе в техникум гласило, что приёмная комиссия работает на втором этаже в кабинете директора. На втором этаже было тихо и пусто. Сырами и другими молочными продуктами не пахло. Друзья растерянно смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше. Неожиданно откуда-то возникла молодая и очень энергичная женщина:               
        - Мальчики, вы на собеседование? - И не дожидаясь ответа, напористо продолжила:               
        - Давайте быстренько ваши документы и следуйте за мной.
        - Да мы зашли только посмотреть и разузнать, - робко возник Иван.
        - Потом будете смотреть. Вы и так опоздали. Через пять минут здесь бы никого не было. Ждите меня в приёмной, я вас позову.
        Выхватила из рук, опешивших Ивана и Клима документы, и скрылась в кабинете директора. Минут через десять их позвали. За массивным столом восседал импозантный мужчина средних лет с очень серьёзным выражением на лице, а по бокам от него располагались две молодые и красивые женщины. Одна – блондинка, а вторая –брюнетка.
       - Веселее заходите, молодые люди, и садитесь, вы нас задерживаете, - поторопил друзей директор. – В вашем классе все круглые отличники?
       - Нет, только мы двое, - ответил Клим.
       - Молодцы. Кто-то из вас уже бывал на молочных заводах?
Получив отрицательный ответ, в темпе продолжил:               
       - У нас вы вскоре побываете. Производственную практику будете проходить на маслодельных, сыродельных и молочноконсервных заводах. Предлагаем вам пойти на механическое отделение. На вас мы приём заканчиваем в связи с большим перебором. Мы сделаем из вас хороших специалистов. Многие наши выпускники распределяются на инженерные должности и пользуются большим спросом в отрасли. Первый семестр вы будете получать повышенную стипендию, а дальше всё будет зависеть от вашей успеваемости. Вы приняты. Поздравляем. Передаю вас в распоряжение секретаря и до свидания.
Женщина, которая встречала Ивана и Клима в коридоре, оказалась секретарём. Легонько подталкивая новоиспечённых студентов к выходу, она всунула им в руки паспорта, а другие документы оставила у себя.
       «Мальчики, мы опаздываем на важное совещание, поэтому документы дооформим потом. Ваша группа М-21, занятия начинаются первого сентября с утра. «До свидания», - сказала секретарь и исчезла.               
        Молча перейдя улицу, сели студенты на скамейку возле бюста А.С.Пушкина и в задумчивости помолчали.
        - Клим, - тихо произнёс Иван, - мы же договаривались документы не оставлять, а ещё кое-где побывать. Почему же ты молчал?
        - А ты почему молчал? Растерялся я. Захотелось побывать на молочных заводах и отожраться деликатесами. Представляешь, сгущённое молоко, сливки, масло, сыры – ешь, сколько хочешь. Стипендию повышенную пообещали. Инженерной должностью поманили. В нашем селе инженеров ещё не было. Да и задержались мы с тобой с поступлением. У многих, наверное, приём уже закончился. Давай начнём здесь, а там видно будет.
        - Клим! - вдруг заорал Иван, - кошмар, мы влипли, надо срочно забирать документы! У них же нет общежития, а платить за жильё я не могу. В спешке я совсем забыл про это.
        Клим сообщил Ивану, что жильё в Харькове у него есть. Его мать договорилась со знакомыми, живущими в пригородной Ивановке, что они приютят его бесплатно. За это Клим будет помогать хозяину и двум его детям в учёбе. Мальчик пошёл во второй класс, а девочка – в четвёртый. Их отец, работавший в отделении милиции в чине старшины, решил окончить вечернюю среднюю школу. Если Климу этого покажется много, сказали они матери, то он может пригласить напарника. Иван с облегчением вздохнул и с радостью принял предложение Клима составить ему компанию. Значит, судьба учиться мне в этом техникуме, подумал он.            
        Прошли они пешком по Бурсацкому спуску, добрались до Благовещенского базара, купили помидоров, буханку чёрного хлеба, по бутылке кефира, сели на асфальт у какого-то киоска и подкрепились.
        - Так жить ещё можно, наелись, - сказал Иван.
        - Можно, - отозвался Клим, - только долго так не проживёшь.
        И поехали они устраиваться с жильём. Хозяин дома, дядя Витя, был при всём своём милицейском параде: на груди его красовались два ордена «Красной Звезды», орден боевого «Красного Знамени» и несколько рядов колодок, свидетельствующих о его многочисленных боевых наградах. Он оказался однофамильцем Ивана, но не родственником. Его жена, тётя Галя, была симпатичной, доброй, очень рыжей, с конопушками на лице и с зелёными глазами. Девочка Таня была похожа на маму, а мальчик Боря был копией папы. Познакомились. Жили они в собственном доме с подворьем, имели огород и сад, держали корову, поросёнка и кур. Всё как в деревне. Хозяева объяснили жильцам-консультантам их обязанности, показали одну кровать на двоих и очертили разрешённую зону обитания. Предупредили, что готовить еду и вообще вертеться на кухне им не рекомендуется. Иван с Климом на всё были согласны. За один день два важных дела были сделаны, и они отправились домой.
        Перед началом учебного года Иван оставил мать под надзором его старшей замужней сестры, проживавшей в том же селе, и отправился с Климом покорять вершины науки.
        В техникуме было столпотворение. Заглянули они в аудиторию под номером М-21 и решили, что не туда попали. За партами сидели и толпились в проходах мужчины в полувоенной форме, лысые и кудрявые дядечки, несколько парней их возраста и между всеми виднелись бледные и розовые личики совсем юных парнишек. Попали они по назначению. Все с трудом расселись. В аудиторию, рассчитанную на двадцать пять учащихся, набилось тридцать восемь человек. Иван с Климом сели рядом. Неожиданно какой-то коренастый и лысый мужчина лет под тридцать попросил Ивана поменяться местами. «Понимаешь, - шёпотом объяснял он Ивану, - я ноль в математике, а твой товарищ в этом силён. Я по его лбу определил. Хочу, чтобы он мне помогал, а я в долгу не останусь». В школе Иван был сильнее Клима в математике и почувствовал себя несколько уязвлённым, но просьбе лысого уступил без пререканий.
         Руководителем их группы был преподаватель русского языка и литературы. С него занятия и начались. Средних лет, небольшого росточка мужчина, белобрысый, с добрым выражением на лице и с большим портфелем в руке. Представился, поздравил учащихся с началом учебного года, пожелал всем успеха и объявил, что хочет посвятить свой первый урок взаимному знакомству, выборам старосты и редакции стенной газеты группы под названием «Молния». Каждый по его вызову должен был выйти к доске, представиться группе и сообщить ему: местный или иногородний, о занятиях спортом, художественной самодеятельностью, изобразительным искусством и литературным творчеством.
        Процедура знакомства проходила в темпе и без особых приключений. За некоторым исключением. Самым старым в группе оказался 30-летний Тарас Горенко. Коренастый, с длинной волнистой шевелюрой, мордастый, суетливый и с блестящими серебром зубами. «На барыгу с барахолки похож», - подумал Иван и устыдился своей мысли. Ведь он совсем его не знает. Да и вообще, в людях Иван разбирался гораздо хуже, чем в козах. У Тараса было двое малых детей, жена его недавно умерла. Учитель и группа искренне посочувствовали ему.
        Оживление и интерес вызвало появление у доски Коли Крюкина. Шёл он вихляющей походкой, стоял несколько скособочась и со страдальческой миной на лице. Типичный представитель шпаны харьковских окраин. Мать Ивана таких парней всех подряд называла сявками и просила его держаться от них подальше.
        - Привет, братишки! – обратился он к аудитории. – Коляном меня зовут, а фамилию вы уже слышали. Местный. Обитаю на Тюринке. Хвастать не люблю, но я прилично пою и играю на гитаре.
        - Участвовали в художественной самодеятельности? – спросил
учитель.
       - Вроде того. Но больше я пел вне школы. В школе не разрешали.
       - Почему?
       - А это у них надо спросить. Тупые, потому что. Им, видите ли, мои народные песни не нравились
       - И что же вы им хотели петь?
       - Шо, можно куплетик изобразить?
       - Изобразите, только не очень громко.
       И Колян проникновенно запел мягким баритоном, страдая: «На Холодной Горе за высокой стеной стоит замок, прохожих пугает. В этом замке сидит, ничего он не ест, молодой уркаган помирает...»         
       Группа оживилась и активно зааплодировала. 
       - Ну, как? – спросил Колян у учителя.
       - Голос и слух у вас есть. Запишу вас в художественную самодеятельность. Но репертуар придётся поменять. А по какой причине ваш герой голодает?
       - Так я ж не допел – девушку сильно любит, страдает, жить без неё не может.
       - Всё понятно. Садитесь, Колян.    
И Колян похилял на своё место под восторженные приветствия поклонников.
       Группа одзавелась на Коляне и ждала новых сюрпризов. Вышедший после него лет восемнадцати паренёк был симпатичным, скромным и никаких неожиданностей не предвещал.               
       - Петя, - тихо представился он и сделав паузу, так же тихо добавил, - Птенчиков. Учусь летать.
 И помахал руками, изображая крылья. Смеялись все, даже учитель.
       - Я так понимаю, Петя, что вы занимаетесь в аэроклубе? - посерьёзнев, спросил учитель.
       - Да. Учусь летать на планере. Это очень интересно. Но лётчиком я быть не хочу. Местный. Живу на Холодной Горе. Немного увлекаюсь плаванием. Особых талантов не имею.
       Никита Шмыга вызвал повышенный интерес группы молодцеватой выправкой и элегантно сидящей на нём морской формой. Выше среднего роста, худощавый, с   приятными чертами лица, блондинистый и серьёзный. Служил на Тихом океане. Списан по причине язвы желудка. Семилетку окончил на отлично во время службы. Чемпион флотилии по шахматам. Увлекается также волейболом. Определили его в спортивную секцию. И ещё бывший солдат в гимнастёрке и с гвардейским значком на груди немного задержал внимание аудитории.
       «Щеглов Виктор Степанович», - представился он.  Высокий, худой, чернявый, с большими тёмными глазами, вытянутым лицом, кончик его длинного носа чуть загибался кверху. Немного манерный. Недавно демобилизовался по причине воинско-бытовой травмы. Что это за травма такая мудрёная, он не объяснил. Какой-то остряк вслух предположил, что он попал под колёса полевой кухни, бегая за добавкой. Виктор только снисходительно улыбнулся, но промолчал. Приезжий. Хорошо рисует. Предложил свои услуги техникуму, но за плату. Он на своих харчах и ничего бесплатно рисовать не будет. Знает только одну песню «Маруся отравилась» и поёт её, когда хочет избавиться от нежелательной компании. Его пения никто не выдерживает. Проверено.
       Учитель записал его художественным консультантом стенгазеты «Молния». Бесплатно. Старостой группы избрали отца двух детей Тараса.
       Выйдя в коридор во время перемены, Иван был поражён большим скоплением красивых девушек. Такого цветника видеть ему ещё не приходилось. Благоухающий розарий с розами разных цветов и размеров. Это был контингент бухгалтерского и технологического отделений. Их возрастной разброс был тоже заметен, но не так сильно, как в его группе. Были среди них совсем юные и робкие; были и зрелые красавицы, смело взирающие на мужское поголовье. Моряк уже оживлённо беседовал с красивой, стройной брюнеткой и при этом даже касался рукой её плеча. О такой смелости и о таком счастье Иван даже мечтать не мог. Вернее, мечтать-то он мог, но представить себя в тот момент на месте моряка не мог. Девушек, особенно городских и красивых, он стеснялся, робел перед ними и терял дар речи.
        Бедного Клима оседлал «ноль в математике», не дав ему возможности даже в коридор выйти. Следующим уроком была математика. Математик времени даром не терял и сразу же приступил к делу.               
        Вскоре состоялось общее собрание техникума, засуетились активисты всяких кружков и секций, комсомола и профсоюза. Моряка избрали комсоргом группы, а Ивана - его заместителем.
        Все преподаватели, без исключения, были доброжелательны, учили хорошо и требовали строго. В результате уже через месяц группа М-21 уменьшилась на шесть человек. Ушёл и лысый «ноль в математике».
Кроме предметов по программе средней школы появились практические занятия в механической мастерской. Учили работе на металлообрабатывающих станках и слесарному делу с теорией по материаловедению, инструментам и приспособлениям.      
        У Ивана и Клима учёба ладилась, но быт начал тяготить их и сильно портить настроение. Прожить на стипендию было очень трудно. Всё время хотелось есть. Через три месяца Клим заявил, что он не может больше думать об учёбе, а всё время думает о еде. И ушёл на кондитерскую фабрику учиться на оператора. С общежитием. Очень уговаривал Ивана последовать его примеру, но Иван отказался. Ему нравилось   учиться в техникуме. Полуголодная жизнь и бедность его тоже угнетали, но бывало и похуже, успокаивал он себя и стал активно искать способ немного подзаработать.
      
         Ещё до ухода Клима хозяин их жилища, дядя Витя, отказался от идеи получить среднее образование, поскольку, по его выражению, никакая наука ему в голову не лезла. С его детьми распорядок дня у консультантов часто не совпадал, и после ухода Клима от помощи Ивана хозяева отказались. Он предложил свои услуги по уходу за коровой и поросёнком, но в его услугах они не нуждались. Это означало, что он должен покинуть их дом, а значит, и техникум тоже. Платить за жильё он не мог. Сказать прямо, чтобы Иван уходил, хозяева почему-то воздерживались. Иван решил, что подождёт, когда они ему это скажут или выставят его вещи за порог. Хотя и без этого всё было ясно.

        Вернувшись вечером из техникума, Иван обнаружил, что его кровать из комнаты исчезла, а на её место поставлен большой стол. Чемодан и другие его вещи были сложены в углу комнаты. Иван молча и грустно смотрел на хозяев, а они молча и выжидательно смотрели на него. Возле стола на полу лежала большая шкура лося. Раньше она лежала рядом с кроватью. Иван подложил под голову свои шмотки и молча, не раздеваясь, лёг спать на этой шкуре. Утром встал и молча отправился в техникум. По пути к трамваю он каждый раз заходил в магазин, покупал ржаную булку, бутылку кефира и отойдя в уголок, там же завтракал. В магазине его уже знали и заранее комплектовали его завтрак, чтобы он не стоял в очереди. После занятий Иван посещал столовую и кушал какое-нибудь первое или дешёвенькое второе, обильно намазывая кусок хлеба бесплатной горчицей. На этом его суточное пиршество заканчивалось. Вечером Иван вернулся к шкуре лося и молча улёгся спать. Хозяева тоже молча смотрели на него, но не враждебно. И так продолжалось три года. Жёсткой была постель, зато, говорят, полезная для осанки. Иван и за такое ложе был благодарен этим людям. Не выгнали, сжалились, но своим молчанием всё время держали его в напряжении.
        Готовиться к занятиям Иван мог только в техникуме или в городской библиотеке. Чтобы облегчить себе эту процедуру, он начал подробно конспектировать на уроках и практических занятиях всё, чему их учили. Со временем это вошло в устойчивую привычку и помогало Ивану не только экономить время, но и лучше запоминать материал и всегда иметь под рукой нужную информацию.
        С окончанием уроков бурная жизнь в техникуме не прекращалась до позднего вечера. В спортзале дубасили по мячу волейболисты, в актовом зале по очереди шли репетиции танцевальных групп, хора и солистов, чтецов и пародистов, проводились собрания и читались лекции. Коллектив первокурсников активно готовился к встрече своего первого техникумовского Нового года. В такой атмосфере сосредоточиться над подготовкой к занятиям Ивану было трудно, и он иногда слонялся по техникуму, наблюдая то за одним, то за другим представлением. Интересно всё же.
        Как-то он заглянул в аудиторию, откуда доносились выкрики, похожие на ругань. Оказалось, что там «драматические актёры» репетировали какую-то пьесу. Руководила ими Маруся из технологов: красивая, гибкая, энергичная и вдохновенная. Талантливая актриса и замечательный организатор. «И что её вынудило пойти в молочницы, ведь она прирождённая актриса», - недоумевал Иван. Было ей девятнадцать лет. Увидев в дверях Ивана, она схватила его за рукав и затащила в аудиторию. «Иван, у нас нет морского капитана. Давай попробуем. По росту, комплекции, серьёзности и физиономии ты подходишь. Прочитай этот текст, войди в роль и произнеси его. Понятно? Правда, худющий ты очень и глаза твои голодные и грустные. Сейчас ты без репетиции мог бы замечательно сыграть роль бездомной собаки. Ладно, садись за стол, читай, думай, съешь вот этот бутерброд и запей чаем из термоса», - с жаром выпалила она и занялась другими «актёрами». 
        Подкрепился Иван, несколько раз прочитал текст и стал произносить его, завывая нечеловеческим голосом. Все «актёры» схватились за животы от смеха, кроме Маруси. Она была совершенно серьёзной. «Ваня, не обращай на них внимания. У них было не лучше, - подбадривала Ивана Маруся. - Послушай, как я произнесла бы этот текст на твоём месте». И произнесла. Нормальным человеческим голосом, с чувством. Иван последовал её совету и тут же был утверждён на роль морского капитана. Маруся была его дочкой. Так Иван заделался «актёром».
        По ходу действия капитан должен был обнять и поцеловать свою дочку. На репетициях Иван упорно отказывался это делать – стеснялся… «Ваня, это же игра, не воспринимай это серьёзно. Ну давай я тебя поцелую», - уговаривала Ивана Маруся. И поцеловала. Всю ночь после этого Иван ворочался на лосиной шкуре, ощущая на своей щеке тепло нежного поцелуя Маруси. На следующей репетиции он уже целовал свою «дочку» и это очень ему нравилось.   «Ваня, не увлекайся и не дави меня, как медведь», - усмиряла Маруся Ивана. Маруся Ивану нравилась, но издалека. Он любил наблюдать за её бурной деятельностью, общаться с ней, но сердца его она не тревожила. Он был не очень влюбчивым.               
        Перед генеральной репетицией Маруся одолжила в каком-то театре города необходимый реквизит и одела Ивана в самую настоящую форму морского капитана. Приклеила ему усы и бакенбарды, навела марафет на лице, повесила на шею бинокль, и он сам себя уже не мог опознать.    
       Представление прошло с большим успехом. Маруся сразу же назначила Ивана на роль директора банка в пьеске по рассказу А.П. Чехова «Беззащитное существо». Иван согласился, ему это было интересно, но тяжело, заботы одолевали, надо было где-то деньги добывать. Он совсем отощал и обносился. Иван знал, что староста и  гвардеец где-то подрабатывают, и обратился к ним с просьбой, чтобы они его тоже куда-нибудь пристроили. Но такой возможности у них не оказалось. Неожиданно работодатель объявился сам.
      - Хочешь заработать? - спросил у Ивана парень лет двадцати из его же группы. - Пойдём, поговорим.
      Завёл он Ивана в тёмный угол и стал излагать суть дела:
      - Работа на полном доверии. Ты доверяешь мне, а я тебе, и друг к другу с вопросами не лезем. Лады? Дело простое, но выгодное: я тебе вручаю новый мужской костюм, а ты его продаёшь. Портным мы должны отдать 950 рублей, а что выторговали больше - всё наше. Из уважения к тебе я из твоего навара ничего брать не буду – всё твоё. Лады?
      Ивану бизнес показался заманчивым, и он сказал:               
      - Лады. Спасибо.               
      После занятий парень вручил Ивану довольно большого размера мужской костюм и пожелал ему успеха. Кому только не предлагал Иван свой товар, но никто за «бурёнку» цены не давал. Дорого. За 950 рублей он бы мог его продать, но такой бизнес его не устраивал.
       В один из прохладных воскресных дней отправился он на барахолку Конного базара. Только развернул он свой товар, и сразу же появился покупатель: 
      - Сколько просишь?
      - 1200 рублей.
      - Многовато.
      И стал этот покупатель тщательно осматривать костюм изнутри и снаружи, изучать швы и мять пальцами ткань. Если бы у костюма были зубы, то он непременно заглянул бы ему в рот.
      - А сколько вы дадите? – робко спросил Иван, предчувствуя что-то неладное.
      - Я тебе, парень, ничего не дам, а вот суд может кое-что дать. Следуй за мной в отделение милиции.

      Отделение оказалось совсем близко и в очень маленькой комнатушке. За перегородкой виднелась голова и часть туловища пожилого и полусонного майора милиции.               
      «Похоже, что мы напали на след, товарищ майор. Материал и фасон те же, но швы другие», - доложил начальнику конвоир Ивана.
       Начальник попросил Ивана показать документы, посмотрел в его студенческое удостоверение, что-то себе записал и вернул его Ивану с вопросами:
      - Где проживаешь? Кто твои родители? Где взял костюм?
      - Проживаю на Ивановке с родителями. Отец работает в пятом отделении милиции, а мама домохозяйка. Костюм мама уже давно купила мне на вырост, но я расти перестал, и он мне большой. Мама разрешила мне продать его и купить новый.
    - А почему мама твоя не продала его сама?
    - Она очень занята. Мы держим корову и поросёнка, и за маленькой моей сестричкой ей надо присматривать.
    - Значит, старшина Петров твой отец?
    - Так точно, товарищ майор.
    - Когда-то я с ним встречался. Хороший у тебя отец. Геройский. Не думал, что у него уже такой взрослый сын. Забирай свой костюм, и чтобы здесь больше не появлялся. Пусть мать его продаёт.
      Иван ещё с раннего детства любил приврать по мелочам, вернее, пофантазировать, но так складно, экспромтом, спокойно и по серьёзному делу врать ему ещё не приходилось. Вернул он костюм работодателю и подробно рассказал ему о своих мытарствах. Услышав о барахолке и милиции, парень побледнел и стал обзывать Ивана очень плохими словами:
      - Я же просил тебя не соваться на базары, так-твою-перетак!- орал он.
      - Я на базары и не совался, а пошёл на толкучку. Там многие барахло продают, - оправдывался Иван.
      - Идиот! Деревня дремучая! Ты понимаешь, что мы могли в кутузку загреметь?
     - Нет, не понимаю. Нечего мне там делать. Ты же не предупредил, что с жуликами связался. Я думал, что всё честно. Только в милиции я понял, что что-то тут не так, и стал выкручиваться. Выкрутился. У меня есть достоверная информация, что портным ты отдаёшь 900 рублей. Гони мне сотню и не вякай, жулик, спекулянт несчастный.
      Парень без пререканий отсчитал Ивану 100 рублей, сердито сплюнул и быстро удалился.               
      
      Первое полугодие учёбы в техникуме Иван закончил без троек. В группе он считался хорошо успевающим и не слишком отлынивающим от общественной работы.
На новогодние техникумовские празднества он не остался, а отправился в село к матери. Увидев Ивана, мать заголосила, как по покойнику:               
      - Сыночек, кровинушка ты моя, что же ты с собой делаешь? На тебе же кости да кожа. Ради чего ты так измываешься над собой?               
      - Мама, не усложняйте. Я никогда жирным не был. Чувствую я себя хорошо, учусь хорошо, с сявками не общаюсь. Всё будет хорошо, не переживайте.
      - Клим тоже приезжал к матери. О тебе спрашивал. Гладкий, довольный, хорошо одетый.
      - Это его выбор, мама, а у меня мой, он мне нравится. А к трудностям мне не привыкать. Извините, что пока не могу Вам помочь деньгами.
      - О чём ты говоришь, сыночек? Я пока не голодаю, и слава богу. Ты больше о себе думай. Учись, выбивайся в люди. Недавно возле сельмага я встретила директора вашей школы. Он очень расхваливал тебя и советовал учёбу не бросать. Сказал, что при твоих способностях и упорстве ты далеко пойдешь. Может, известным и богатым станешь. Я всё время молюсь за тебя, сынок.               
      - Мама, сейчас я так далеко не заглядываю. Дай бог техникум закончить, а там видно будет. Желание продолжить образование после техникума у меня есть, но, как Вы часто говорите, на всё воля божья.
      За каникулы Иван отъедался дома на борщах, рассольниках, картошке и пшённой каше на козьем молоке. Сала и сливочного масла в их доме не было. Подсолнечное масло было.

      По соседству с Иваном жил лет тридцати мужчина с женой. Детей у них не было. Матюхой (т.е. Матвеем) его звали. К Ивану он относился покровительственно и постоянно наставлял его на путь праведный. Иван зашёл поздравить его с Новым годом и Рождеством Христовым. Работал Матвей слесарем-инструментальщиком на авиационном заводе в Харькове. Выпили они малость, закусили и начали задушевную беседу. Матвей расспрашивал Ивана о его делах, но больше говорил о себе, о заводе, о его сложной профессии, о его высоком мастерстве, и что он любого инженера их цеха за пояс заткнёт по своему делу. И заработок у него выше, чем у инженеров. Клонил к тому, что кончал бы ты, Иван, дурью маяться, а лучше бы шёл к нему в ученики. Идти в ученики к нему Иван не хотел и доказывал, что каждому своё место в жизни и в профессии. Без инженеров не было бы самолётов и заводов и без таких, как он, их тоже не было бы. Поэтому инженеры нужны и слесари нужны. И на хорошего слесаря тоже надо долго учиться и иметь талант.
      - Хоть ты и талантливый слесарь, Матвей, но без инженера тебе не обойтись. Вот ты сейчас жаловался, что твоё ценное рацпредложение отклонили лишь потому, что у тебя не было хотя бы простенького чертежа и расчётов. А такое же рацпредложение инженера приняли, потому что у него были чертежи и расчёты. Вот для этого, Матвей, и надо учиться.
      - Иван пытается доказать тебе, Матвей, что ты дурак, а он и его инженеры умные, - встряла жена Матвея, Одарка.
     - Одарка, не баламуть, - спокойно отреагировал Матвей. – Ничего такого Иван не говорил, а что сказал – всё правильно. За это я его и люблю.
      И они выпили за взаимопонимание и дружбу, хотя пить Иван не любил, а вонючей самогонки терпеть не мог. Но чего не сделаешь ради дружбы. По ходу беседы Иван поинтересовался у Матвея, нельзя ли ему устроиться к ним в цех на какую-нибудь не очень тяжёлую работу по вечерам. Например, простеньким токарем или подсобным рабочим в инструментальную кладовую.
     -  Сомнительно, - ответил Матвей. - У нас же серьёзное производство, а не молочная ферма. Да и в инструментах надо разбираться. А их сотни наименований. Но я попытаюсь под мою ответственность. Начальство меня уважает, на доске почёта красуюсь, и грамотами, как видишь, вся стена обклеена.
        Уходя, Иван заметил в сенях два больших ящика – один доверху был заполнен металлообрабатывающими инструментами, а второй электронными лампами.
      - Зачем тебе всё это надо, Матвей? – спросил Иван.
      - А ни за чем. На всякий случай. Понимаешь, все на заводе что-то
подворовывают. Инструмента я натаскал много и решил завязывать с этим делом. Но через пару дней со мной стало твориться что-то неладное: настроение испортилось, появилась какая-то тревога, начал выпивать и не мог понять причины. Как-то шёл я после смены через электроцех и машинально прихватил две красивые лампы. Положил их в карман и забыл про них. За проходной сунул руку в карман и обнаружил эти штуковины. Полюбовался ими и мои проблемы как рукой сняло. Если я чего-то не прихвачу на работе, то чувствую себя обманутым, обворованным и больным.
     - Ты и есть больной, Матвей. Кончай с этим делом. А часть инструмента подари мне для техникума. Пусть пользу приносит.
    - Можешь забирать весь ящик.
    - Не донесу. Я выберу, что мне надо.
    И стал Иван выбирать инструменты, характеризуя их со знанием дела: это фреза такая-то; напильник такой-то; резец обдирочный; плашки и метчики для дюймовой резьбы, а ему нужны для метрической – и так далее.
    - Иван, где ты так нахватался про инструменты? – удивился Матвей.
    - В техникуме, Матюша, в техникуме. Там многому чему хорошему учат.               
    - Молодец, Иван. Буду стараться, чтобы тебя к нам взяли. А я думал, что вас там учат только коров доить и доярок тискать.

      С большим трудом, благодаря Матвею, после экзаменовки и по согласованию с техникумом Ивана приняли на завод токарем третьего разряда на полсмены четыре раза в неделю. На большее техникум не дал согласия. «Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву», - язвил Иван. Как он живёт, где живёт, сыт или голоден - никому до этого не было дела в техникуме. Учится хорошо, дисциплину не нарушает, к тому же участвует в спектаклях и произносит патриотические речи о счастливой жизни, еле ворочая языком от голода – больше техникуму ничего не надо. У них учебное заведение, а не благотворительное общество. Иван это понимал и никаких претензий к техникуму не имел.
       Во втором полугодии группа М-21 еще больше сократилась, и в аудитории стало заметно свободнее. Ушёл и Колян, так и не «изобразив» на сцене своих «народных песен». Все в группе, да и во всём техникуме, уже знали друг друга в лицо; многие обзавелись друзьями по интересам и симпатиям, а более шустрые парни встречались с девушками. Для Ивана оказалось неожиданностью, что девушки тоже вели активный поиск партнёров. Как-то он опоздал на урок. В коридоре было пусто и тихо, а возле дверей его аудитории толпилась группа девиц, поочерёдно заглядывающих в замочную скважину и комментирующих увиденное. Они так были увлечены своим занятием, что не заметили приближения Ивана. «Девочки, вы меня ищете?» – шёпотом спросил Иван. Девушки смутились, но не очень, для приличия.               
      Вскоре двое из них стали встречаться с приятелями Ивана, абсолютно убеждёнными, что это были их инициатива и выбор. У Ивана времени на развлечения не было. Маруся уже роптала, что он задерживает постановку новой пьесы, часто пропуская репетиции. Но заменить его не хотела.
     - Иван, ты театры посещаешь? Я понимаю, что ты занят, но хотя бы иногда, во время каникул, в праздники? – как-то спросила она у Ивана.
     - Нет, Маруся, в театрах и других подобных заведениях я никогда не был. За всю свою жизнь посмотрел всего три кинофильма: «Александр Невский», «Броненосец «Потёмкин» и «Ошибка инженера Кочина». Но серьёзных книг прочитал много. Читать я люблю.
     - Так, Ваня, дальше дело не пойдёт. Придётся за тебя взяться по-серьёзному. Будем приобщать тебя к миру искусства. С культпоходами я буду подстраиваться под тебя, и ты не смей мне отказывать. Это моя личная просьба.
     Отказать в личной просьбе Марусе Иван не посмел. До начала летних каникул он по два раза побывал в оперном и драматическом театрах, на концерте классической музыки и ещё на двух других концертах.
     Иван был в восторге, открывая для себя новый, волшебный и необъятный мир искусства. За это время он ещё и сам сыграл в пьесе банкира. На этом Иван свою актёрскую карьеру закончил.            

     Преподавание в техникуме велось на русском языке. При этом украинский язык и литература были одними из основных предметов. Иван свободно владел обоими языками и оба считал для себя родными. В его группе были русские, украинцы и евреи. Каждый говорил, как мог. Все понимали друг друга без переводчика и никакого антагонизма на почве языковой или национальной принадлежности не было.
     Ближе к завершению первого курса численность группы стабилизировалась. Четко определились хорошо успевающие и не очень, общественно активные и пассивные, лидеры и ведомые, компанейские и индивидуалисты, добрые и эгоисты.                По оценкам учащихся преподавательский состав тоже имел свою градацию. Все учителя были хороши, но некоторые ещё лучше.
Учительница украинского языка и литературы была доброй, интеллигентной и очень эрудированной. Казалось, что она может наизусть пересказать всю украинскую поэзию и прозу. А стихи Леси Украинки у неё звучали так щемяще-проникновенно и столько в них было нежной музыки, что они легко проникали в души слушателей и навсегда оставались в их памяти. Эту добрую старушку в техникуме уважительно прозвали «Лесей Украинкой».
       Учительница по истории была молодой, необычайно красивой, умной и талантливой, но всегда серьёзной и довольно строгой, что явно отрицательно сказывалось на её женском обаянии. Однако, когда она о чём-то задумывалась и уходила в себя, то лицо её становилось добрым, по-детски беззащитным и невероятно притягательным. Все в группе высоко ценили её как педагога, а как к женщине относились к ней по-разному. Были и циники, были и равнодушные, но, как оказалось, были и влюблённые.               
     - Спиваков, почему вы не конспектируете урок, а пожираете
меня своим томным взглядом? - обратилась она как-то к 22-х летнему учащемуся группы.   
     - Это неприлично в упор разглядывать женщину и следить за каждым её движением. Вы меня смущаете.
     - Извините, я понимаю, что это неприлично, но ничего не могу с собой поделать. Я болен Вами, я влюблён в Вас, я сам не свой. Вы не обижайтесь, пожалуйста, и не обращайте на меня внимания. Я сознаю бесперспективность моего чувства к Вам и всеми силами борюсь с ним. Мне надо найти у Вас какие-нибудь неприемлемые для меня недостатки и тогда я успокоюсь. Со мной подобное уже случалось. По какой-то причине я влюбляюсь в девушек или женщин без перспективы на их взаимность. Вот я и выработал способ излечения себя, выискивая у них недостатки. Срабатывает хорошо.               
Историчка не обиделась, лёгкая улыбка озарила её красивое лицо. Надо отметить, что за всё время с начала занятий в техникуме улыбающейся или смеющейся учащиеся её ещё не видели - всегда серьёзная.               
      - Ну и ну, Спиваков, - сказала она. - Это что-то новое, случай весьма интересный. И какие недостатки вы у меня уже обнаружили?               
      - Если отбросить напускное, то пока не обнаружил. Вы красивая и совершенная во всех отношениях женщина. Но недостатки я у Вас обязательно найду или вычислю их. Иначе буду сильно страдать.
       Учащиеся группы застыли в немом изумлении. Некоторые тоже были влюблены в 25-летнюю красавицу историчку, но на откровенные публичные признания в этом никто из них не решился бы. А вот Спиваков решился. Был он каким-то не от мира сего. Красивый и статный брюнет, умный, не очень общительный и немногословный, всё о чём-то думает или мечтает и постоянно за кем-нибудь наблюдает: за учителями, учащимися и просто прохожими, как бы изучая их. Какое-то время Спиваков продолжал глазеть на историчку и вдруг перестал. Только изредка нежно поглядывал на неё между делом. Историчка это заметила, и то ли женское любопытство, то ли склонность к исследованиям психических особенностей мужского сословия возымели своё действие:     
      - Спиваков, вы, похоже, выздоровели, поздравляю. Поделитесь опытом. Я не обижусь на любые ваши откровения относительно меня. Мне это очень интересно.               
      - Да, кризис миновал. Но назвать причины моего излечения я не имею права. Это сугубо личное как для Вас, так и для меня. Это может показаться Вам обидным, несправедливым, Вы можете возненавидеть меня, а я этого не хочу. Я по-прежнему обожаю Вас как замечательного педагога, мудрого человека и красивую женщину, но женщину моей мечты я в Вас уже не ищу. Извините, я никогда не сообщал моим возлюбленным причины излечения от них - это моё правило.               
      - И много у вас было таких случаев?               
      - Шесть. Вы седьмая. Я их все очень хорошо помню и, наверное, никогда не забуду.
- Всё же интересно, какие недостатки женщин вы не приемлете? Назовите хотя бы несколько из них.               
      - Например, неряшливость и нечистоплотность. Если от женщины несёт потом, то это конец всем моим страданиям по ней. Не приемлю манерных, лживых, глупых, крикливых, злючек и очень громко смеющихся как по делу, так и попусту. Иная, кушая забивает рот так, что становится похожей на уродливого хомяка с выпученными глазами. Или кушает и разговаривает, а пища изо рта торчит. Не люблю косноязычных, грубых, болтливых и замкнутых. Всего не перечислить.               
      - Думаю, и этого достаточно. Но вы же должны понимать, Спиваков, что людей без недостатков не бывает. Ваши методы излечения от влюблённости могут сыграть с вами злую шутку - ваша любовь всегда будет с дефектом. Как правило, любящие люди недостатков друг в друге не замечают и не выискивают их.          
      - Извините, с этими расхожими байками я абсолютно не согласен. Невозможно не заметить привычку любимого мужа курить ночью в постели. Любимой жене от этого элементарно дурно, но она терпит, потому что муж к этому привык, ему это нравится, его это успокаивает. И муж тоже вроде бы любит жену, но он хам, он больше любит себя. Любящие видят недостатки друг друга, но до определённой поры они с ними мирятся. В то же время каждый из них предельно критичен к своим недостаткам и решительно избавляется от них ради спокойствия и комфорта любимого человека. И когда это происходит естественно, с желанием и взаимно, то это и есть любовь.
      - Упрощённо, но что-то в этом есть. Мне ход ваших рассуждений понравился. И всё же вернёмся ко мне. Рассказывайте, и я смогу определить, насколько вы проницательны и объективны в оценке людей. Я себя знаю лучше, чем кто-либо другой. Вперёд, Спиваков, не стесняйтесь.               
      - Это против моих правил, но воля Ваша. Во-первых, Вы вспыльчивая и в это время плохо контролируете свои эмоции. Особенно в кругу близких. На службе, думаю, с Вами такое не случается. Вы постоянно находитесь в эмоциональном напряжении, преодолевая, в основном, надуманные проблемы. Вы большая мастерица по их изобретению. Вы редко расслабляетесь и редко от души смеётесь. За всё время нашего знакомства я не видел Вас смеющейся, весёлой, чему-то искренне радующейся. А частые приставания к Вам мужчин сделали Вас недоверчивой и жёсткой, а иногда и откровенно агрессивной по отношению к мужскому полу. Но это только защитная маска, а не черта Вашего характера. Однако есть опасность, что эта маска может сродниться с Вами.  Думаю, что Ваша красота доставляет Вам в жизни больше неудобств, чем радости и счастья. Для будущего мужа Вы довольно трудный партнёр, но всё может кардинально измениться к лучшему, если… Извините, больше говорить не буду. Я и так наговорил много лишнего. Простите меня, пожалуйста, за мои бредни. Ведь это только мои догадки, предположения, а на самом деле всё может быть совсем не так. Возможно, я что-то усугубил, желая поскорее излечиться от Вас. А во внешности недостатков я у Вас не обнаружил и не хочу их искать. Вы мне нравитесь такой, и я хочу, чтобы Вы такой и жили в моей памяти. Напрасно Вы настаивали на моих откровениях. Я чувствую себя вывернутым наизнанку. А отказать Вам я почему-то не смог. На сей раз что-то не сработало в моей системе.            
      Аудитория напряглась в ожидании реакции исторички. Слушала она Спивакова стоя; выслушав, села; долго задумчиво смотрела в пространство и даже побледнела. Потом тихо произнесла: «Спасибо, Спиваков. Вы ничего не наврали, всё так и есть. Феноменально. Я считала, что почти никто моих недостатков и житейских неудобств          не замечает, потому что открыто мне о них не говорят, а больше превозносят мои достоинства, а иногда и завидуют. Вам я хочу сказать, Спиваков, вы сильно ошиблись в выборе профессии. Ваше призвание - психология».
      Спиваков внял совету исторички и при её активном содействии поступил в медучилище. Вскоре историчка уволилась. Ходили упорные слухи, что из-за грубых приставаний к ней директора техникума. Но это только слухи, а слухам не всегда можно верить. Хотя, говорят, дыма без огня не бывает.               
      
      Прошёл год с той поры, и до техникума долетела новость: историчку и Спивакова видели вместе по пути на концерт классической музыки. Шли они под руку, Спиваков что-то рассказывал, а историчка от всей души хохотала. Но не очень громко, культурно, красиво и заразительно.

      На заводе дела у Ивана шли хорошо. Выполнял он грубую обработку стальных заготовок, образуя гору вьющихся огненно-горячих стружек. Финансовое положение его улучшилось, но совсем ненамного. Главное, что он уже не голодал и мог купить кое-что из одежды. Добираться до жилища ему стало дальше и дольше, приходил он со второй смены поздно, и хозяева начали ворчать между собой, но, чтобы Ивану тоже было слышно. Лично ему претензий они не предъявляли.
      
      С наступлением тёплых дней Иван облюбовал себе беседку в парке имени Горького – там после работы и ночевал. От завода до парка было рукой подать. Рано утром он пролезал через потайной лаз и спешил в техникум. В туалете приводил себя в порядок, потом завтракал и немного готовился к урокам. Завтрак он готовил себе с вечера. Охрана техникума впускала его в любую рань, но ночевать в техникуме не разрешала. 
Жизнь в парке с наступлением ночи замедлялась, но не прекращалась. Регулярно патрулировал свои владения милицейский дозор, суетились запоздавшие парочки, а поздно ночью иногда бродили какие-то подозрительные типы. В тёмные ночи Иван спал на скамейке, а в светлые забирался под скамейку и прикрывался картонным щитом. Ночью его там трудно было заметить. Парочки иногда посещали его обитель и не всегда вели себя прилично. Однажды так разбушевались, что смяли картонный щит и стали пинать Ивана ногами. «Ну, вы, осторожнее!» – не выдержал Иван и схватил рукой за женскую ногу, упершуюся в его грудь. Кавалеру пришлось в спешке уносить на руках потерявшую сознание подругу.
      Один раз воры обсуждали свои проблемы за порогом беседки. Иван их не видел, но хорошо слышал. По голосам их было трое. Ивана они не заметили и вскоре удалились.

      Первый курс Иван закончил успешно, и его фотографию поместили на доске почёта в окружении красивых девушек-отличниц.    
      У техникума был подшефный колхоз. Трудно сказать, чем он помогал техникуму, но техникум помогать ему был обязан. Особенно в уборочную страду. Предполагалось, что весь коллектив техникума поголовно должен отработать две недели на уборке зерновых и заготовке сена и две недели на уборке картофеля, свеклы и других осенних культур. Но поголовной мобилизации никогда не получалось. С учителями было понятно - не все они были молоды и здоровы, некоторые работали по совместительству, а на учащихся перед каждой мобилизацией нападала ужасная эпидемия. Более половины оказывалось чуть ли не при смерти сами или их родные и близкие. Главное, что все они приносили соответствующие справки, заверенные печатями. 
   
      Перед началом второго курса группу М-21, в компании с технологами и бухгалтерами, направили на уборку пшеницы. Иван как рабочий человек мог бы и не ехать, но он сам напросился - две недели на свежем воздухе, на колхозных харчах, в хорошей компании, да и в парке ночевать не надо - такую возможность он упустить не мог. Командование сводным отрядом поручили старосте группы Тарасу. На постой всех разместили в пока ещё пустующей школе. Мужчин и женщин по разным классам. Спали на полу рядами на сене, покрытом брезентом. Накрывались тоже групповым брезентом. А кто прихватил с собой спальные принадлежности, мог спать на крытой веранде, тоже на сене. Но никто на веранду не пошёл. Тарас был человеком семейным, серьёзным, дисциплину старался в отряде поддерживать и сам подавал этому пример. Но разве за всеми уследишь, когда вплотную к школе подступали заросли высоченной кукурузы, а ночи были тёмными, хоть глаз выколи. На поверку часто оказывалось, что то одной, то другой парочки не досчитывалось до самой поздней ночи. Что совершенно естественно - люди молодые, на свободе, далеко от глаз родительских, и выбор есть. Хоть и не так богат, но на безрыбье и рак рыба.
      Девушек оказалось в два раза больше, чем парней, поэтому иногда на одного парня ложили глаз сразу две, а то и три девицы. Коля Попков был симпатичным парнем - высокий, плотный, чернявый, черноглазый и спокойный. С девушками он не заигрывал, и даже казалось, что он их чурается. Другие парни были более активными. И девушки были разные. Одни стреляли глазками и давали парням сигнал на возможное сближение, другие не были в себе уверены и ни на что не надеялись, поэтому только изредка зыркали на парней исподлобья, а в свободное время читали романы о любви и тяжело вздыхали.
      Одна не очень красивая малышка лет пятнадцати даже ни на кого и не зыркала. Маленькая, худенькая, замкнутая и стеснительная. Пышные чёрные кудри копной покрывали её голову, и среди этой копны виднелись маленькое личико и огромные чёрные глаза. Она была похожа на какую-то очень потешную зверюшку. В любое свободное время «зверюшка» уединялась и читала книгу. Как-то, ближе к вечеру, она сидела на веранде и что-то читала. Коля обратил на неё внимание, подошёл к ней и спросил, что она читает.               
      - Куприн, - буркнула девочка, не отрывая глаз от книги.               
      - А как тебя зовут?               
      - Тебе это интересно? - спросила она, посмотрела на Колю, смутилась и тихо ответила: - Клара. А твоё имя я знаю.               
      - Клара, почему ты всегда уединяешься? Твои подруги без умолку болтают, веселятся, смеются, а ты какая-то нелюдимая и словно немая.               
      - Коля, я совершенно нормальная и людимая, но мне не очень интересно, о чём они болтают. К тому же они меня игнорируют, я у них на положении «гадкого утёнка». Но меня это мало волнует.               
      - Я тоже не люблю пустую болтовню и всякие шумные компании. Пойдём на речку раков ловить. Их там уйма.               
      - Ты что? Они же кусачие. Я боюсь.               
      - Ладно, я буду их ловить, а ты за костром следить. Там мы их спечём и съедим.
      - Коля, я никогда не имела дела с кострами - это раз. А второе, раков я тоже никогда не ела и боюсь их есть. Говорят, они всякой дохлятиной питаются.               
      - Тогда давай возьмём удочки и будем ловить рыбу. Часа три времени у нас ещё есть.               
      - С этим я согласна. Только червяков ты будешь на крючки насаживать. Если достаточно поймаем рыбы, то там же сварим уху. Посуда и специи у нас на кухне имеются.               
      И вне себя от радости побежала Клара переодеваться и греметь посудой.               
      - Ты куда это собралась на ночь глядя? - чуть ли не хором спросили подруги.               
      - Не ваше дело, - гордо ответила Клара и поспешила к ожидавшему её Николаю.               
      Вся команда девиц вывалила следом за ней на крыльцо и обомлела: самый первый парень на их деревне весело встретил Клару, и они ускоренным шагом направились к речке.               
      - Вот тебе и замухрышка, - с досадой проворчала одна из бухгалтерш. - А я на него ведь виды имею. Он мне ужасно нравится.            
      - Мне тоже, - тихо отозвалась лет семнадцати симпатичная и интеллигентная блондинка-технолог. - Мне казалось, что я ему тоже нравлюсь, но для приличия решила немного повыкоблучиваться. Похоже, перестаралась.
      - Если уж на то пошло, то я в него влюблена по уши, - тяжело вздыхая, заявила довольно упитанная, очень симпатичная и женственная девушка- бухгалтер. - Нам надо отшить его от этой козявки. В ней же взяться не за что. Как тощий пацан. Ни тебе спереди, ни сзади. В карман засунуть можно.               
      Девицы-ревнивицы настрополили старосту, что Клара с Николаем ударились в загул и отправились на речку с ночёвкой. Чего доброго, дело и до греха дойдёт, а всех собак повесят на старосту. Староста серьёзно воспринял новость и отправился на речку. Да так там и застрял. Он оказался заядлым рыбаком, а клёв был хорошим, и уха уже варилась, и он составил рыбакам компанию. Девицы ждали, что староста приведёт «любовников» повязанных верёвками, а он нёс удочки, и вся компания была очень весёлой.
      
      На следующее утро отряд работал на току, а Николая поставили на соломосборник к комбайну. Работа эта паршивая, всё время надо было махать вилами, равномерно распределяя солому, стояла жара, мякина лезла в глаза и во все щели, а защитных очков и масок в колхозе не было. К обеду Николай выдохся, хотя и был физически крепким. Дополз он до лесопосадки и лёг в тени под кустом. Две бухгалтерши были уже начеку, подбежали к нему и стали предлагать попить водички и покушать, памятуя, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Николай воды напился, а есть отказался. Сказал: «Потом. Дайте немного отдышаться».
      Прибежала и кудрявая малышка и сразу же принялась за дело. Скомкала свой пиджачок и подложила его Николаю под голову. Потом сняла с него влажную от пота футболку, очистила её от мякины и повесила на куст для просушки. После этого деловито и без единого слова сняла с него туфли и носки, намочила водой полотенце и протёрла им его лицо, бюст и ноги. Бухгалтерши на какое-то время потеряли дар речи. Придя в себя, одна из них заорала:               
      - Какая наглость! Ты чего припёрлась сюда?! Кто тебя просил раздевать его?! Вон отсюда!!               
      Николай приподнялся и спокойно, но твёрдо высказался:               
      - Уважаемые счетоводы, кто вам позволил оскорблять и прогонять Клару? Я вас тоже не просил приходить сюда и проявлять обо мне заботу. Клара, спасибо тебе, но не надо было это делать. Я очень неловко себя чувствую. А сейчас уходите, пожалуйста, от меня все трое. К вашему сведению, я ни с кем из вас встречаться не хочу. А та, с которой я хочу, со мной встречаться не хочет.
      - Ещё как хочет, - зло процедила упитанная бухгалтерша.
      Инцидент происходил у всего отряда на глазах и стал главной темой открытых и закулисных его обсуждений. Товарищи Николая присвоили ему почётный титул «Джентльмена Удачи», а староста, во избежание раздора среди своего «войска», откомандировал его в соседнее село, где работала ещё одна техникумовская бригада на заготовке сена.               
      С того дня, с наступлением сумерек, возле школы стали замечать «привидение», старательно прятавшееся от людских глаз в кукурузе. Как только тёмная ночь начинала опускаться на землю, в открытом окне школы, на женской её половине, появлялась симпатичная белокурая девушка и тут же, подхваченная «привидением», исчезала в кукурузе.               

      Ивану никто из техникумовских девушек не нравился, и он начал активно обхаживать молоденькую и очень красивую колхозную секретаршу. На первом свидании она заявила:               
      - Иван, женихаться я с тобой не собираюсь, но дружить как пацан с пацаном согласна. Ты очень интересный собеседник, с тобой не соскучишься.
               
      - Спасибо и за это. Я согласен быть другом и шутом Её Величества королевы кукурузно-пшеничных полей. Для меня это тоже большая честь, - шутя ответил Иван.

      Дружили они красиво, иногда вместе рыбачили и частенько вместе гарцевали на колхозных рысаках, вызывая восторг и зависть у коллег Ивана. При отъезде Иван впервые нежно обнял её и поцеловал. Она не сопротивлялась. Расстались они с грустью и навсегда.

      Начало второго курса ознаменовалось первой экскурсией Ивана на городской молочный завод. Разделили их группу на три подгруппы и стали обстоятельно знакомить с производством. После экскурсии их собрали в столовой для заключительной беседы и угостили мороженым и творожными сырками. Иван был растерян и подавлен, потому что не видел своего места в большом и сложном техническом оснащении завода. Он был от него так же далёк, как и от самолётов. Должным образом освоить его за короткий срок обучения в техникуме ему казалось совершенно невозможным. И никто ему не втолковал и не объяснил, что его реально ждёт и на что он будет способен после окончания техникума.
      Всех посетивших гормолзавод попросили дать письменный отзыв о своих впечатлениях. Иван долго ломал голову над своим сочинением, но все его хвалебно-благодарственные варианты ему не нравились. В итоге отзыв получился немного мрачным. Начал его Иван с критики программы обучения в техникуме и предлагал с  первого курса начинать преподавание спецпредметов с регулярными практическими занятиями на гормолзаводе; установить в подвале техникума в дополнение к двум стареньким сепараторам-тысячникам и маслобойке с ручным приводом как можно большее количество современного оборудования и учить будущих механиков пользоваться им так, как учат солдат пользоваться своим оружием. И хорошо бы не слишком забивать головы учащихся дифференциальным исчислением и другими заумными теориями, а вместо этого отвести больше времени на спецпредметы и производственную практику на различных заводах отрасли. 
      Отзывы не подлежали публичному обсуждению, но сочинение Ивана дирекция вынесла на суд общего собрания со своими комментариями. Ивана похвалили за масштабность мышления, удивительную для его возраста, отметили некоторые рациональные зёрна в затронутых им вопросах и беспощадно раскритиковали за агрессивность тона, непонимание реальной ситуации в стране и тенденцию судить о вещах, в которых он не разбирается.
      «Да, учебно-производственная база техникуму нужна, - горячилась завуч, - все это понимают, но городской молочный завод не может служить для нас полноценной базой – у них другие задачи, им надо план выполнять. На строительство базы для нас у государства нет средств. Страна предпринимает гигантские усилия по ликвидации последствий войны и на всё средства не хватает. Нет средств и на создание стендового зала. Нет даже средств, чтобы приобрести для нас сепаратор новой модели. Этого Петров не понимает. Он требует. Придёт время, и всё это у нас будет. Надо потерпеть. А что касается учебной программы техникума, то разработана она очень умными и компетентными людьми, она прошла проверку временем и не нам её менять. У вас, Петров, светлая голова, вы ещё очень молоды, и мы хотим вам только добра. Поэтому верьте нам, и для вашей же пользы примите наш совет: прежде чем поставить задачу, тщательно продумывайте реальные пути её решения. И никогда не рассуждайте о том, в чём вы слабо разбираетесь».
      «Вроде бы немного похвалили, но морду набили изрядно», - подытожил Иван. Он ни на кого не обижался и не огорчался.

      «Ты, Иван, никогда не высовывайся, иначе постоянно будешь получать по башке, - наставлял Ивана его сосед Матвей. – Ничего ты не изменишь и кнутом обух не перешибёшь. Делай своё дело хорошо, не вякай, не перечь начальству, чаще кричи «Ура» нашим вождям, и ты всегда будешь в почёте. И нервы свои сбережёшь».

      Не внял Иван мудрому совету Матвея и на протяжении всей своей трудовой деятельности регулярно получал по башке. Даже техникум он окончил с отличием и одновременно с выговором за непочтительное отношение к партийно-административному начальству. Вякнул. Но это будет потом, а пока он учился на втором курсе.    

      К середине осени заметно похолодало, пошли дожди, и ночевать в парке Ивану стало невмоготу. Недалеко от завода находился детский дом, где односельчанин Ивана работал конюхом. Он разрешил Ивану ночевать в конюшне на антресолях, где хранилось сено. Иван проделал глубокую нору в сене, и даже в зимнее время ему там было тепло и уютно. В конюшне обитали четыре мохнатоногих, прожорливых битюга. Таких монстров Иван видел только у немцев во время оккупации. Лошадей Иван очень любил, но этих битюгов возненавидел лютой ненавистью. Все ночи напролёт они дружно и громко испускали газы и травили его даже в замурованной норе. От него так сильно стало пахнуть конюшней, что в трамвае люди сторонились его, а в группе посадили в одиночестве за последнюю парту. «Терпи, казак, атаманом будешь», - подбадривал себя Иван.               
       На третьем курсе появились новые предметы: строительное дело; теплотехника; черчение и наконец-то добрались до молочной промышленности. По мнению Ивана, слишком поздно. Все новые преподаватели были мужчинами за сорок.
       Строитель был немного неряшлив внешне и грубоват в манерах, но дело своё знал хорошо. Его урок начинался с утра, и он иногда заходил в аудиторию лохматым, заспанным и с расстёгнутой ширинкой, откуда свисали тесёмки от кальсон. Староста обращал его внимание на эту оплошность, и он, не смущаясь, приводил себя в порядок, подшучивая над собой. В группе девушек не было, и он часто не стеснялся в выражениях и не совсем пристойных шутках. С шутками и прибаутками он прочно втискивал знания в головы «мужиков». После его курса Иван относительно свободно разбирался в строительных чертежах, строительных материалах и конструкциях, мог выполнить некоторые расчёты и даже разработать проект простенького сооружения, устойчивого к стихийным бедствиям. И что важно, профессия строителя Ивану очень понравилась.
      Теплотехнику преподавал высокий, симпатичный мужчина с застывшей улыбкой на его мужественном лице. В результате трудно было понять, когда он улыбается, а когда не улыбается. Двоек он не ставил, при ответах разрешал пользоваться учебниками, но требовал строго и всегда добивался своего.
      О преподавателе по черчению и конструированию в техникуме ходили слухи, что он ловелас, потому что был очень обходителен с женским полом. По мнению Ивана, он был просто интеллигентным человеком и джентльменом. Некоторые девушки по молодости, а другие по грубому воспитанию воспринимали его восторги ими несколько превратно. Педагогом он было по призванию. Как он учил, можно судить по тому, что из двадцати учащихся группы, дошедших до финиша, четверо впоследствии стали профессиональными конструкторами. Жил он на Ивановке, не так далеко от жилища Ивана, в своём домике с вишнёво-яблоневым садиком, беседкой и с летней кухней во дворе. Как-то Иван проходил мимо и увидел его занятым ремонтом летней кухни. Лицо его было испачкано сажей, и выглядел он уставшим. Иван предложил свою помощь, и вдвоём они быстро справились с работой. Его красавица жена упросила Ивана пообедать с ними. Впервые в своей жизни Иван получил урок джентльменского отношения мужчины к женщине и мужа к своей жене. Был «чертёжник» ласковым, внимательным, предупредительным, смотрел на свою жену с обожанием и называл её ласковыми словами: солнышко, радость моя. Жена тоже была с ним ласковой, называя его то Женечкой, то миленьким. Выглядели они счастливыми, им было очень уютно вместе. Были ли у них дети, Иван не выяснял. Он решил, что если когда-нибудь у него будет любимая жена, то он тоже будет вести себя с ней так, как его учитель ведёт себя со своей женой.

      Что касается машин, механизмов, технологических процессов и оборудования отрасли, то сложного материала было так много, а времени на его усвоение так мало, что на оценку личных качеств преподавателей у учащихся не было ни времени, ни сил. Затуркали. 
      
      Осенью Иван с моряком Никитой отправились на свою первую производственную практику. Наконец-то у Ивана появился шанс насытиться молочными деликатесами. Маслосырзавод, куда они прибыли, был маленьким и находился в деревне. Размещался он в здании старой сыроварни, но был электрифицирован и имел всё необходимое оборудование для изготовления масла, сыра и кисломолочных продуктов. Имелась крошечная механическая мастерская, котельная и два небольших вертикальноцилиндровых холодильных компрессора. После ознакомления с заводом Никита заявил:               
      - Это хорошо, что заводик маленький. Всегда надо начинать с малого и постепенно продвигаться к большему, и от простого – к более сложному. Крепче знания и опыт будут.
      Иван с ним соглашался, но не во всём:
      - В принципе, ты прав, Никита, но не так много пользы от того, что мы познакомимся с деревянными рычажными прессами для сыра времён Ивана Грозного и другим маломощным и устаревшим оборудованием. Но для старта, согласен, сойдёт и этот завод. Даже здесь нам есть чему поучиться.

      Поселили Ивана и моряка в хате одинокой средних лет женщины. С питанием. Одна кровать на двоих. Женщина была гостеприимной, говорливой и доброй. Сразу же усадила квартирантов за стол кушать борщ с пампушками и вареники со сметаной. Большие тарелки борща испускали аромат и возбуждали аппетит. Борщ был густым и с кусками варёного сала со шкурой.
     - Йжтэ, хлопчыкы, на здоровьячко, борщык дужэ смачный. Можэ його часнычком помастыты? – ублажала квартирантов хозяйка.
     - Цэ було б дужэ добрэ, - сказал Никита.               
     Хозяюшка взяла в рот зубчик чеснока, тщательно разжевала его и поплевала в тарелки. Борщ был действительно очень вкусным. Иван в борщах толк знал. Правда, варёного сала есть ему ещё не приходилось. Испорченный продукт, посчитал он.
   
       Вечером развлечься в деревне было негде, но Никита очень быстро сориентировался – в первый же день познакомился с довольно симпатичной девушкой и каждый вечер стал ходить в какую-то хату на девичьи посиделки. Иван оставался дома и запоем читал книги. Приходил домой Никита поздно, когда Иван уже спал, был всегда возбуждённым и во сне частенько лез своей колючей мордой к Ивану целоваться. Иван грубо толкал его в бок, он подскакивал, очумело смотрел на него и, придя в себя, обычно ворчал: «Опять ты мне испортил такой прекрасный сон».    

      Практикантам на заводе никто не обрадовался. Курирующий их механик один раз пообщался с ними, когда знакомил с производством, и пустил их по воле волн. У Ивана было такое ощущение, что они всем мешают, а мастера косились, как бы они чего-нибудь не стащили. Чтобы что-то съесть из молочных продуктов, надо было просить, как милостыню. Никита был на два года старше Ивана и более практичным в житейских делах. Он поднял «бунт на корабле» и вручил командирам разработанный совместно с Иваном график работы, предусматривающий активное участие практикантов в производстве без дискриминации и ограничения мест посещения и с легальной возможностью дегустации продукции. Все требования «бунтовщиков» были удовлетворены.  В результате они научились обслуживать все виды техники, имеющейся на заводе; хорошо изучили технологические процессы, поработали кочегарами и машинистами холодильных установок. Иван еще частенько работал на токарном станке. Постепенно Иван и Никита стали своими людьми на заводе. Коллектив их принял и уже нуждался в них. Они стали чувствовать себя причастными к отрасли, кое-что знали и умели, пахли молоком и кочегаркой. 

      Мастером-сыроделом на заводе работала молодая, крепкого телосложения женщина, выпускница ХТМП Галя. Она часто просила Ивана рассказать о преподавателях и о всяких техникумовских новостях. Жила она одна в небольшой хатке. Что её занесло одинокую в такую глушь, для Ивана было загадкой. Как-то он напросился к ней в гости. «Хорошо, Ваня, приходи, но с условием, что ты не будешь ко мне приставать», - ответила она. Иван пообещал не приставать. Несколько раз он посетил её, и они приятно проводили время в мирных беседах. Но долго он у неё не задерживался - час-полтора и домой. Перед отъездом Иван зашёл попрощаться с Галей, обнял её и поцеловал в щёчку. «Телёнок ты, Ваня. Добрый и нежный телёнок. Я бы на твоём месте была более активной со мной. Но именно таким ты мне и нравишься. Таким и оставайся. Я тоже скоро уеду отсюда. Здесь я залечивала свои сердечные раны после развода. Ты мне, Ваня, очень в этом помог. Я перестала ненавидеть весь род мужской. Ты размягчил моё сердце. Спасибо тебе, Ваня, и будь счастлив», - сказала Галя и нежно поцеловала Ивана в щеку.
      
      Потом Иван долго размышлял над своим «телячьим» амплуа и никак не мог взять в толк, как ему надлежит вести себя с женщинами. Галя просила его не приставать к ней, потом вроде бы подосадовала, что он к ней не приставал, но он ей нравится за то, что к ней не приставал. Разобраться в этих хитросплетениях женской логики Иван не мог и решил пока оставаться «телёнком». 
       
      Перед окончанием третьего курса Ивана снова направили на производственную практику на путивльский маслозавод. На этот раз в компании с другим его приятелем Семёном Кочкиным и двумя замечательными девушками-технологами. Путивль хоть и
небольшой город, но всё же город. Старинный город на высоком берегу красивой реки Сейм. Маслозавод тоже был не очень большим, но оснащён современным на ту пору оборудованием. Даже имелся немецкий маслоизготовитель непрерывного действия, производивший жиро-белковую массу под названием «белковое сливочное масло».
      Возглавлял механическую службу завода милейший старичок, бывший корабельный механик. Он и хозяйство своё содержал по корабельным нормам – всё было в идеальном состоянии. В подчинении у него было пять человек, сам он тоже ручной работы не чурался. Практикантов механики приняли душевно, определили им рабочие места в мастерской и даже обеспечили их спецодеждой. Шефство над Иваном поручили слесарю-универсалу,а над Семёном – электромеханику под общим руководством главного механика. 
      После вводной беседы главный механик вручил практикантам по блокноту с карандашами и повёл их знакомить со своим хозяйством. Заодно проводил с ними инструктаж по технике безопасности. После этого дал им три дня на более детальное знакомство со всем, что было занесено в блокноты. По истечении этого срока он устроил им очень строгий экзамен на знание устройства, технических характеристик, принципа работы и обслуживания, начиная от приёмных весов и кончая водонасосной станцией. Если экзаменуемые в чём-то путались, он помогал им разобраться. Добившись своих целей, он заявил: «Значит так, юнги мои подопечные, первый экзамен вы выдержали. Теперь надевайте спецовки и становитесь на вахту. Бить баклуши на моём судне не разрешается. За время практики вы должны детально изучить всю технику по списку, научиться управлять ею, выявлять и устранять неисправности и, при необходимости, участвовать в её ремонте. Работать будете самостоятельно, раздельно, по графику. Мы мешать вам не будем, но наблюдать и помогать, если попросите, будем. Вручаю вам график, и с богом. Мой вам совет – продукцию без спроса не берите. Лаборантки всегда вас накормят. Не чурайтесь санитарной обработки оборудования и вливайтесь в коллектив. За грубые нарушения дисциплины безоговорочно списываю на берег».             
    
У Ивана работы было не так много, но скучать не приходилось. То, что подлежало разборке для санитарной обработки, он изучил очень хорошо, а до многих механизмов так и не добрался – всё работало исправно, и ничего не ломалось. А резервного или списанного оборудования, которое практиканты могли бы «потрошить», на заводе не было. Чтобы уплотнить время практикантов, главный механик закрепил за Иваном на постоянной основе обслуживание водонасосной станции, стоявшей на берегу реки, а за Семёном закрепили другое оборудование. На водонасосной станции Ивану делать было нечего, но он каждый день посещал её и совершал осмотр: нет ли посторонних шумов, держится ли давление в сети; не перегреваются ли электродвигатели и так далее. Все это он заносил в журнал наблюдений и расписывался. Пользуясь случаем, он частенько забрасывал в речку донные удочки, пытаясь поймать рыбу. В его распоряжении была вёсельная лодка для проверки водозаборных фильтров.

      С девушками-практикантками Иван и Семён были в хороших отношениях, но гулять по вечерам ходили без них. Девушки были замечательные, но слишком строгие и целомудренные, а Семёну с Иваном хотелось кого-то попроще, веселее. Похоже, они и сами толком не знали, чего хотели, поэтому долгое время оставались без подружек.                За три дня до отъезда они встретили в городском парке двух девушек: одна из них была симпатичной блондинкой в кофте-вышиванке, а вторая – молодая и красивая цыганка, одетая в соответствии со своими традициями. Блондинка Семёну очень понравилась и через пять минут он уже был с ней на ты. Ещё через пять минут он удалился с ней в неизвестном направлении, оставив Ивана наедине с цыганкой. Она очень стеснялась, стояла понурив голову, и оба они не знали, что делать дальше.
      - Как тебя зовут? – спросил Иван.
      - Зоя, - не поднимая головы, тихо ответила цыганка.
      - У цыган бывают такие имена?               
      - Нет. У цыган меня зовут Земфирой.               
      - А меня Иваном зовут. Хочешь, я тебя домой провожу? Ты где живешь? 
      - Проводи, если не стесняешься цыганки. Живу близко от маслозавода.
     - Не стесняюсь. Ты очень красивая девушка.
     - Не говори так. Лучше о себе что-нибудь расскажи.
     - А хочешь, я тебе цыганскую песенку «Романэ чая» тихонько спою?
     - Спой, если душа просит, - тихо ответила она и впервые посмотрела Ивану в лицо.

      И он спел. Земфира была в восторге и не отрывала глаз от Ивана.  Потом он спел «Бида», «Кай е нэ» и еще на русском «Милая» и «Очи чёрные», стоя перед ней на одном колене и страстно глядя ей в глаза. Распетушился Иван. Такого с ним ещё не случалось. Видать, соскучился по сцене. Цыганки он совсем не стеснялся.
     - Ваня, у тебя в роду есть цыгане? – спросила Земфира.
     - Был дальний родственник. В селе кузнецом работал. Я его не помню. Он давно уже умер.
     - Так петь цыганские песни, Ваня, может только человек с цыганской кровью.
       Ничего цыганского в облике и характере Ивана не было, но лошадей и цыганские песни он очень любил. Ещё давно он нашёл на чердаке своего дома старинный цыганский песенник, напечатанный русскими буквами, но без перевода на русский язык. Иван выучил несколько песен и, не понимая содержания, пел их козам на свой мотив. Как-то к ним во двор забрела цыганка с цыганёнком. Пока она была занята с матерью Ивана, Иван спел цыганёнку песенку «Бида». Цыганёнок сказал: «Ты не цыган и песню поёшь плохо. Вот как надо её петь...». И спел. Так он спел пять песен из репертуара Ивана. Его мама тоже к ним подключилась. И кончилось это тем, что во дворе Ивана табор обосновал свой перевалочный пункт. Свои люди нашлись. Иван в таборе тоже побывал.
       Жила Земфира с родителями в большом особняке, обнесённом сплошным дощатым забором трехметровой высоты. Три года как осели. Ей 18 лет. В школе училась урывками, но читать и писать умеет. Правда, речь её была не очень грамотной. Собиралась поступать на работу в швейную мастерскую.

      - Куда ты идёшь сейчас, Ваня? – спросила Земфира, когда они подошли к воротам её дома.
      - На берег реки. Я почти каждую ночь хожу туда один. Сажусь на берегу и смотрю на речку, на тёмный луг, на небо, слушаю убаюкивающее журчание воды в реке и дальний лай собак. И я растворяюсь в этом мире тишины и покоя. Уходят все заботы, и мне становится хорошо и покойно на душе, я счастлив.
     - Ваня, я тоже это люблю, только так говорить об этом не умею. Ты возьмёшь меня с собой, если отец разрешит?
     - Возьму при условии, что ты будешь молчать. Иначе весь эффект пропадает.
     Не успел Иван договорить, как Земфира шмыгнула в массивную  калитку и вскоре появилась в сопровождении отца. В сумерках он был похож на дьявола: чёрный, лохматый, обросший, на ухе блестела серьга, а при разговоре сверкали металлом зубы. Странно, но его глаза иногда загорались, как у волка. Ивану жутко стало. Отец Земфиры решил взглянуть на Ивана. Спросил, кто он, откуда, что здесь делает, кто родители, откуда цыганские песни знает. Получив ответы, на один час доверил дочь Ивану. Земфиру словно подменили: стала весёлой, распустила кудри, вертелась вокруг Ивана, приплясывала, напевала песенки и всё что-то говорила и говорила. Иван даже не всё улавливал, о чем она говорила.
      На берегу они сели рядом, но с интервалом. Молчать Земфире было не по силам: минут пять помолчит и опять что-нибудь скажет. Через час Иван вернул её отцу, который уже поджидал их у калитки.
      - Ваня, ты возьмёшь меня ещё на берег? – при отце спросила Земфира.
      - Если соберусь туда сам, то и тебя позову. Через три дня я уезжаю, может и не получиться.
Не получилось у Ивана. За день до его отъезда Земфира появилась у проходной маслозавода и стала требовать, чтобы её пропустили к Ивану или позвали его к ней. Увидев Ивана, она кинулась было обнять его, но остановилась:               
      - Ваня, дорогой мой, я вся истосковалась по тебе, почему не идёшь?
      - Извини, Земфира, я был занят, а завтра утром уезжаю.
      - Я знаю, тебе начальники не разрешают любить меня.
      - Земфира, разве я говорил, что люблю тебя? Мы с тобой виделись всего один вечер и даже не прикоснулись друг к другу. Я не могу любить тебя, потому что у меня уже есть девушка.
      - Ты только так говоришь. Нет у тебя девушки, Ваня. Я твоя девушка.
      - Земфира, ты хорошая и красивая девушка, я не хочу делать тебе больно, но я не люблю тебя.
      - Зачем тогда говоришь, что я хорошая и красивая? Зачем мне песни пел и любовно в глаза мои смотрел? Зачем на берег меня брал и ласковым со мною был? Зачем ты полюбился мне и отцу моему? Зачем?               
      Закончив с вопросами, Земфира низко опустила голову, горько заплакала и медленно и навсегда ушла от Ивана. Жалко было её Ивану. Вероятно, впервые влюбилась и так неудачно. Перепутал Иван реальную жизнь со сценой, стремительно проник в душу одинокой девушки, шутя очаровал её и бросил, возможно, оставив в сердце рану на всю её жизнь.

      Весной следующего года главный механик путивльского маслозавода привёз в техникум старый сепаратор для учебных целей. Иван поинтересовался у него судьбой Земфиры.
      - Заварил ты, Иван, кашу, - сказал он. – Она собиралась удрать из дома к тебе. Уже вещи уложила, но отец запер её и вскоре выдал замуж за приезжего молодого цыгана-лудильщика. Хороший парень. Он с бригадой у нас фляги и другую посуду оловом покрывал. С ним она и уехала.
       Вроде бы мимолётный случай в жизни, а помнит его Иван многие годы, чувствуя себя виноватым. Чувство вины, наверное, одно из самых цепких человеческих чувств. Как привяжется однажды, то так до конца дней твоих и не отвяжется.
               
       К четвёртому курсу Иван приступил существенно обогащённым практическим опытом, но достаточной уверенности в себе он не чувствовал, чтобы стать, например, механиком путивльского маслозавода. Вершки техники в маслоделии и сыроделии им были схвачены, а многие корешки оставались неосвоенными.
      На предвыпускном собрании техникума Ивана назвали одним из лучших краснодипломников и предоставили ему преимущественное право выбора места работы. Выбрал он должность инженера по технике безопасности минского треста «Маслопром». Сбылась хрустальная мечта Ивана – его назначили инженером. Занятий как таковых в техникуме уже не было, и выпускники в ожидании дипломов собирались покинуть его. Покидал техникум и секретарь комитета комсомола в связи с переводом его на должность инструктора горкома партии. Он был коммунистом. Такой вальяжный и чванливый чиновник лет под тридцать. Ивану он не нравился, но встречаться им приходилось часто, поскольку Иван был комсоргом группы М-21, его подчинённым.               
      Кабинет бывшего секретаря комсомола уже пустовал, дверь его не запиралась, на полу валялись всякие ненужные бумаги, шкафы были открыты и только внушительный стальной сейф был заперт. В один злосчастный день, проходя мимо этого кабинета, Иван увидел там его бывшего хозяина в большом возбуждении, с красным лицом, громко посылающего проклятия в чей-то адрес.
      - Что случилось? – спросил Иван.
      - Женские сапоги и документы из запертого сейфа исчезли! Невероятно! Ключи были только у меня и всегда со мной! Какая-то банда в техникуме орудует!
      - И стоит из-за этого так переживать? Наверное, какой-то пришлый медвежатник их стибрил. Не велика потеря, - успокаивал Иван пострадавшего.
         - Как ты смеешь таким панибратски-хамским языком со мной разговаривать?! Что ты себе позволяешь?! Вон отсюда!
        Иван опешил – таким комсомольского шефа своего он ещё не видел. Взбесился мужик.   
       - Я не хотел тебя обидеть и ничего хамского в моих словах нет. Чего ты вдруг взбесился? И не ори на меня, пожалуйста, - защищался Иван.
     - Во-о-он отсюда, хам!!! – заорал секретарь со свинячьим визгом.
         
     На следующий день Ивана пригласили в канцелярию и сообщили, что на него поступила жалоба от инструктора горкома партии на хамское, оскорбительное поведение по отношению к нему со стороны Ивана. Но с жалобой не ознакомили. В тот же день было вывешено объявление об общем собрании техникума по личному делу Ивана. Ивану всё это казалось невероятным, невозможным и никакого отношения к нему не имеющим.
      Зал был заполнен до отказа. В президиуме рулил директор в компании с четырьмя очень уважаемыми Иваном учителями. Ивану дали слово для оправданий и объяснений мотивов его хамского поступка.
     - Как много вас собралось сегодня! – удивился Иван, поднявшись к трибуне и оглядывая зал. - Вы хоть знаете, в чём я провинился и ради чего вас сюда согнали?
     - Вот вы нам и объясните. Ради этого мы и собрались, - подал голос директор.
     - Дело в том, что я тоже не знаю, в чём конкретно меня обвиняют. Жалобы мне никто не показал и сейчас никто не разъяснил. Я достоверно изложу, что между мной и секретарём произошло, а вы судите сами.   
      Иван подробно рассказал о происшествии и предположил:
      - Вероятно, слово «стибрил» секретарь посчитал для себя оскорбительным. Но это же не сквернословие. Это слово в русских словарях имеется. Вот и всё моё преступление. По сути, он оскорбил меня и вёл себя со мной по-хамски. Он должен здесь стоять и оправдываться, а не я. Сейчас, стоя здесь, я думаю, как мог наш уважаемый директор безоговорочно войти в компанию к этому чванливому чиновнику-кляузнику и, даже не попытавшись предварительно выслушать меня и разобраться в сути дела, затевать этот спектакль и выставлять меня на это судилище. Почему и за что я должен оправдываться? Я ему не грубил, а только искренне посочувствовал ему. Уже само появление за этой трибуной в качестве обвиняемого для меня большое унижение и наказание. Я его не заслужил. Не надо меня ломать, товарищ директор, исключительно в угоду сановному кляузнику. Не надо из меня делать подхалима – я им никогда не буду. То, что вы сейчас делаете, не только непедагогично, но и негуманно, потому что вы благословляете нас на самостоятельную жизнь с отравленными вами душами. Я не жду от вас извинений, товарищ директор, но вам действительно есть за что перед всеми нами извиниться, в том числе и перед уважаемыми, рядом с вами сидящими нашими учителями. Ведь по вашей начальственной воле, а может, по безволию или другой мерзкой причине, все мы здесь находимся сейчас. Мне очень стыдно за вас, товарищ директор. У меня всё. Спасибо за внимание.   
В президиуме и в зале воцарилась гробовая тишина.
      «Кто хочет выступить?» – очнулся директор, сдерживая раздражение.               
      Выступил только один приятель Ивана в его защиту. Все другие учащиеся и учителя молчали. Ругать Ивана совесть не позволяла, а защищать боялись. Кощунство, неслыханная дерзость, считали они: Иван критикует неприкасаемое начальство, как последних забулдыг. Опасный человек. Надо от него держаться подальше.
      Директор тоже не стал выступать, а поспешил подвести итог: «Я предлагаю объявить Петрову выговор за грубые и оскорбительные высказывания в адрес инструктора горкома партии и дирекции техникума. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Кажется, большинство за».
 
      На следующий день было торжественное вручение дипломов, но Ивану диплом не выдали. Завуч объяснила ему, что его «красный» диплом надо переделать на «чёрный», так как обнаружилось, что у Ивана тройка по украинскому языку.
      - Да у меня и четвёрок никогда не было, а только пятерки, - возмущался Иван. – Это ошибка.
      - Обращайтесь к учительнице – это её информация. Раньше она ошиблась, поставив вам пятерку.
       Иван долго искал по техникуму «Лесю Украинку» и обнаружил её в одном из классов плачущей. Увидев Ивана, она, не вытирая слёз, всхлипывая, обратилась к нему:
     «Ваня, дитя ты моё неразумное, меня грубо принуждают сделать подлог с твоей оценкой. Делать я этого не буду. Иди к завучу и передай ей моё решение. Я её видеть не хочу. Это тоже можешь ей сказать».   
Завуч была на своём рабочем месте в компании с председателем  профкома техникума. Услышав послание «Леси Украинки», она молча и сердито открыла ящик своего стола, достала Иванов «красный»  диплом и молча подала его ему в руки.                « Спасибо, - сказал Иван. – И вам не стыдно? Как вы мог-ли опуститься до такой подлости? И вы ещё смеете называть себя воспитателями молодого поколения? Да вас грязной метлой надо гнать отсюда вместе с директором».               
      Завуч сидела понурив голову, даже  не пытаясь защищаться. Видать, её тоже принуждали.
       Уже на выходе из техникума Ивана догнала «Леся Украинка», крепко обняла его и поцеловала с напутствием:
     «Счастливого тебе пути, Ваня. Трудно тебе будет жить с твоим характером. К среде обитания надо, Ваня, приспосабливаться. Не ломаться, как ты сказал, а более гибким и более аккуратным в выражениях быть надо. Этому, Ваня, надо учиться. Ты нам преподал хороший урок. Спасибо тебе. Я в тебя верю и не сомневаюсь, что всё у тебя в жизни будет хорошо».      

      Закончив свои дела в техникуме, Иван до отъезда в Минск отправился в село к матери. Через три дня, ближе к полудню, в его дворе появился улыбающийся бывший работодатель Ивана по продаже подпольных костюмов. Костей его звали.
      - Что, Иван, не ожидал?! Еле нашёл тебя! Гостей принимаешь?! – довольный произведенным эффектом своего появления, прокричал Костя.
     - Костя, сразу выкладывай, что случилось?
    - Не волнуйся, Иван, всё в ажуре. Но томить я тебя не стану: падлой буду, совесть заела. Понимаешь, сам того не желая, я подложил тебе свинью. Сапоги спёр я, а пострадал ты. И бесился этот партийный подонок не из-за сапог, а из-за писем и фотографий, которые в сейфе хранились. Оказывается, он занимался шашнями со студентками техникума. Это такая бомба, я тебе скажу, Иван! Мне очень понравилось, как ты его и директора разделал на собрании. Я сильно зауважал тебя и решил, что этот компромат должен принадлежать тебе как пострадавшей стороне. Делай с ним, что хочешь.
    - Костя, я даже прикасаться к нему не хочу. Сейчас я больше всего хочу уединения и покоя. Я очень устал морально и физически.  А этот компромат можешь выбросить в мой сортир или себе оставить.   
      - Выбросить я его всегда успею. Пусть у меня побудет. Этот партийный кобель заподозрил тебя во взломе сейфа, но не был уверен. Ему донесли, что ты как-то рассматривал бумажную макулатуру в его кабинете. На всякий случай он и директор решили тебя малость запачкать, чтобы потом никто тебе не верил. Своим резким выступлением на собрании ты им сильно помог в этом. Они с директором одного поля ягоды–кореши. Кстати, жалоба на тебя была устной, лично директору. Мне его секретарша доложила. Если бы ты узнал, с кем этот фраер шашни крутил, ты бы в обморок упал.
      - Костя, ради бога, я не хочу это знать.
      - А почему ты не спрашиваешь, как я в сейф забрался? Тебе это тоже неинтересно?
     - Интересно, но рассказывать мне об этом не надо. Это твоя тайна, пусть она тайной и останется. Мне она не нужна.
    - Будем считать эту тему окончательно закрытой. Ну, я этому козлу нервы пощекочу. Иван, ходят слухи, что ты классный рыбак. Я этим делом никогда не занимался, но желание имею. Не поучишь ли ты меня рыбачить? Я тебе сильно докучать не буду. Если ты не против, то я бы недельку у тебя погостил. А после этого я приглашаю тебя ко мне в гости. Хочу тебя познакомить со своей невестой и её подругой – классная деваха, Иван, медичка.
     - Гость, Костя, человек божий. Добро пожаловать. Бытовых удобств у меня нет, спать будем на сеновале, а иногда и на рыбалке. Еда крестьянская, но чем богаты, тем и рады. А с девахами мне знакомиться что-то не хочется. Шуры-муры, волнения, скоро уезжать надо. Ты же сам пел: «Мне не нравятся медички, у них ноги словно спички», а мне предлагаешь.
- К этой медичке это не относится, она - само совершенство. Сам увидишь.               
      На следующий день Иван пригласил Костю на ночную рыбалку. Проходя мимо двора Матвея, они услышали его голос из-за плетня:               
      - На рыбалку, Иван, собрались?               
      - Нет, Матвей, - ответил Иван, - идём ночью волков на удочку ловить. Ко мне из города большой специалист приехал по этому делу.               
      Поверх плетня показалась лохматая голова Матвея. Он внимательно оглядел «волколовов» и язвительно процедил:    
      - Зубоскалишь, Иван. Умничаешь. Инженером заделался. Ты только, Иван, не того… А то очень серьёзный разговор у меня с тобой будет.               
      - Чего, Матвей, «не того»?               
      - Не придуряйся. Будто сам не знаешь.               
      - Убей меня бог, не знаю.               
      - А кто позапрошлой ночью по моей морде шарил?     
      - Матвей, на хрен мне нужна твоя морда? У меня своя не хуже твоей. Я даже точно не знаю, где была твоя морда позапрошлой ночью.               
      - Как это ты не знаешь?!- взвинтился Матвей. -  Дурачком прикидываешься! Моя снизу, матрёнина посерёдке, а твоя сверху.
      - Позавчера Матрёна копошилась возле твоей морды, но за её широкой задницей не видно было, что она с ней делала. Сегодня она придёт на речку, приходи и ты. Там и разберёмся.      

      Костя удивлённо слушал перепалку Ивана с Матвеем, по дороге долго молчал и наконец высказался:               
      - Ну, и нравы тут у вас, Иван. Теперь мне понятно, почему ты с медичкой не хочешь знакомиться. Но я пас, у меня невеста.
      - Костя, ты о чём?               
      - О мордах и о Матрёне с большой задницей посерёдке.    
      - Костя, морда - это ловушка для рыбы.               
      - А я уже вообразил бог знает что. Извини.
    
      Костя оказался весёлым и компанейским парнем и не был Ивану в тягость. Они хорошо отдохнули, но в гости к Косте Иван не поехал - надо было помочь матери по хозяйству и собираться в дорогу.
      Перед отъездом домой Костя снова затеял разговор о сейфе:
      «Иван, я не хочу, чтобы ты плохо обо мне думал в связи с сейфом. Воровством я не занимаюсь и никогда им не занимался, но тут особый случай. Любовница кобеля, намереваясь уйти от него, попросила меня забрать из его сейфа её письма и всё, что к ней относилось. Она вручила мне ключи и дала один час времени на операцию. Её просьбу я перевыполнил – забрал всё, что было в сейфе. Некогда было рассматривать, что её, а что не её. Там оказались материалы на целый гарем. Вот такие пироги, Иван. Я замечательно провёл время с тобой, спасибо огромное тебе и твоей маме за гостеприимство. Всё же я жду тебя ко мне в гости. Хотя бы по пути при отъезде в Минск».
      Иван так и сделал. Костя и его изумительная невеста и проводили Ивана на поезд Харьков-Минск. 
Едучи на поезде и находясь как бы на нейтральной полосе между своим 23-летним прошлым и таким туманным и непредсказуемым будущим, Иван чувствовал себя очень одиноким и потерянным. Пробудившись от глубоких раздумий, он иногда не мог сразу осознать, куда и зачем он едет, где он и кто он сам по себе.
               
                *** 

      В аппарате минского треста «Маслопром» работало 15 человек. Как и положено солидному учреждению, возглавлял трест импозантный управляющий. Были там главный инженер по специальности микробиолог; бухгалтер, финансист, канцелярия, отдел
кадров, снабженец, шофёр и семь отраслевых специалистов. Пять из них были технологами и только два технаря: инженер-строитель и инженер по технике безопасности, под которым также скрывался механик треста. Работать надо было за двоих, а платили за одного и до безобразия мало. Ивану стыдно было назвать родным сумму своего оклада. Никто бы его не понял, ради чего он столько страдал. Останься Иван работать на заводе токарем, то сразу же мог зарабатывать в два раза больше. Но как говорится в Библии, не хлебом единым жив человек… Токарем Ивану работать было бы очень скучно.
      Встретил коллектив треста Ивана несколько скептически: молод и кепку хулиганскую носит. До Ивана эту должность занимал солидный на вид, умудрённый жизненным опытом практик. Он так обиделся, что его уволили, что даже не пришёл дела передавать Ивану.
      Ивана сразу же взял под опеку инженер-строитель – лет сорока мужчина польского происхождения. Доброжелательный, весёлый, умный и квалифицированный специалист с высшим образованием.               
       «Русецкий Феликс Янович, - представился он Ивану. – Я хотел бы сразу перейти с тобой на «ты». Нам предстоит тесно вместе работать, а в аварийных случаях подменять друг друга. С твоим предшественником у меня тандем не сложился, потому что он плохо разбирался в чертежах и в строительстве в целом. Сейчас я тебя введу в курс дела по всем подвластным нам объектам, а потом мы пошуруем в чертежах новостройки».               

         В подчинении треста было семь районных маслозаводов и маслосырбаза. Завод плавленых сыров и минский гормолзавод подчинялись Главку. Из семи маслозаводов три были на ручном приводе, а остальные посолиднее – близкие к путивльскому маслозаводу. Маслосырбаза имела мощное холодильное оборудование и цех по производству мороженого.
          Феликс дал полдня Ивану на ознакомление с проектом новостройки, а потом стал проверять, насколько он в нём разобрался. Результатами он остался доволен и похвалил ХТМП, а не Ивана. На ту пору Феликс выполнял функции прораба на
новостройке со стороны заказчика, поэтому появлялся он в тресте наскоками. Пообщавшись два дня с Иваном, он снова отправился туда, посоветовав Ивану не дрейфить и при первой же возможности посетить новостройку.
   
       Видимо, обстоятельства прижимали, поэтому времени на адаптацию в тресте Ивану не дали и на третий день после начала его работы перед ним поставили боевую задачу: безотлагательно смонтировать дизель-генераторы и электрифицировать маслозаводы с ручным приводом; немедленно взять под контроль техническую часть новостройки и  посетить все другие заводы в порядке надзора и с целью оказания им необходимой технической помощи.               
       Задание это для Ивана прозвучало примерно так, как приказ партизану: в одиночку окружить и уничтожить гарнизон немецких карателей. Однако приказы не обсуждаются, их надо выполнять. Ивану почему-то вспомнился случай, как старший брат учил его в детстве плавать: спихнул с обрыва в озеро, предупредив, что если он утонет, то получит ремнём по заднице. Не утонул Иван. «Бог даст, и сейчас не утону», - подбадривал он себя. Но настроение его было паршивым. Дизель-генераторов он никогда в глаза не видел, с электротехникой было туго, а с автоматикой – полный провал. Но отступать было некуда.

      Завод оказался совсем маленьким - в одном зале вся технология. На момент появления Ивана цех работал на полную мощность: женщины, обливаясь потом, крутили ручки сепараторов и маслобойки; мастер периодически что-то подкачивала ручным насосом; работали ванны длительной пастеризации; пыхтели пароприводные насосы. В цехе было идеально чисто. Камеры хранения охлаждались льдом, заготовленным зимой. Им же охлаждалась водо-соляная смесь – рассол, применявшийся в качестве хладагента. В отдельных помещениях размещались парообразователь, водонагреватель и фригатор для приготовления рассола. Имелась крошечная механическая мастерская. Обслуживали механическое хозяйство завода два слесаря, один из которых был за главного. Не так далеко от маслоцеха недавно был построен сарай, в котором находился передвижной дизель-генератор, подаренный заводу воинской частью.
      Приняли Ивана на заводе с почтением – как-никак дипломированный механик прибыл из треста. Правильно говорят в народе, что у страха глаза велики, и что глаза боятся, а руки делают. Со всем Иван разобрался, особо сложного ничего не было. Его помощники хоть и смотрели ему в рот, но и сами были активными умельцами. Друг у друга учились и друг другу помогали. Дизель-генератор Иван привёл в действие самостоятельно, предварительно изучив инструкцию по его устройству и эксплуатации. За две недели завод был опутан проводами и полностью электрифицирован. Работала бригада Ивана в две смены, не покладая рук. К сепараторам и маслобойке привода приладили по эскизам Ивана.    
      Особой эйфории от результатов своей работы Иван не испытал - всё оказалось будничным и относительно простым. Ему больше запал в душу вид расстроенных и растерянных рабочих, пришедших утром крутить ручки, а их уже не было, и всё работало без них.               

      Квартировал Иван у бухгалтерши завода, симпатичной женщины лет под тридцать, жившей в небольшой хате вместе со своей матерью и трёхлетним сынишкой. Побывал он в гостях и у своих помощников-слесарей. Все они жили бедно, но с хорошими людьми готовы были поделиться последним куском хлеба. Очень душевные, простые и непритязательные люди,  белоруссы из глубинки, сделал заключение Иван.               

      Два других завода удалось подключить к районным электросетям, и задачи Ивана упростились. С ними он расправился быстрее. Вскоре Иван побывал и на всех других заводах. Для него оказалось приятной неожиданнностью, что он смог им чем-то
помочь. Особенно в обеспечении запчастями и клиновыми ремнями. Для этого ему пришлось посетить сепараторные и компрессорные заводы, разместить заказы на некоторых заводах Минска и побегать по снабженческим организациям. Новостройку Иван тоже посетил.
      Строился маслозавод поодаль от шоссе Минск-Орша, между поворотом на посёлок Крупки и речкой Бобр. Крупки располагались чуть в стороне от шоссе. В конце июня 1954 года его главный корпус был уже построен, велись отделочные работы и начался монтаж оборудования. И в это время очень серьёзно заболел Феликс. Что-то случилось с его позвоночником. Он ещё был на стройке, но уже еле ноги волочил. По тресту был издан приказ, и отправился Иван на замену вышедшего из строя товарища со строгим напутствием управляющего, чтобы он его в тресте не видел, пока завод не будет сдан в эксплуатацию. А в случае срыва сроков, он может вообще в тресте не появляться.

      Обязанности механика и инженера по технике безопасности тоже оставались за Иваном. Правда, с зарплатой его на сей раз не обидели. На стройке прораб от заказчика не был главным. Там существовала дирекция; был будущий механик со своей командой, набиравшейся опыта при пусконаладочных работах; была бригада молодых женщин и девушек – будущего обслуживающего персонала. А пока они выполняли вспомогательные работы и знакомились с техникой. Был и прораб от строительно-монтажной организации со своим штатом. Прораб от заказчика осуществлял надзор за качеством и сроками выполнения работ, вносил незначительные изменения в проекте, визировал все документы по оплате за выполненные работы, а Иван как механик отвечал ещё за всё, что касалось технического оснащения завода: от монтажа до сдачи в эксплуатацию.

      Растерялся Иван – не был он готов к такой серьёзной работе. Феликс подбадривал его, советовал не дрейфить и уверял, что всё у него будет хорошо.
   
       Состоялось экстренное собрание коллектива стройки, где Феликс представил собравшимся Ивана, всячески расхваливая его. Больше половины занятых на объекте рабочих составляли молодые женщины и девушки. Услыхав, что Ивану 24 года и что он ещё не женат, они весело загалдели и пообещали, что холостым они его из Крупок не выпустят. Сразу же после собрания Феликса увезли в больницу. Прощание коллектива с ним было очень трогательным, все его любили и жалели.
      Через неделю Иван более-менее вошёл в курс дела, занял свою нишу на стройке и стал востребованным. Желая, как можно большему научиться, он часто пытался помогать монтажникам, электрикам и автоматчикам, донимал их при этом вопросами, что им не всегда нравилось.
      С большими деньгами Иван никогда дела не имел, поэтому, когда ему приносили на подпись расходные документы на десятки тысяч рублей, его бросало в жар, он начинал тщательно проверять и перепроверять соответствие затрат выполненным работам, немного затягивал оформление документов, чем приводил подрядчиков в ярость. А проверять их надо было: каждый раз Иван находил приписки и халтурно выполненную работу. Но с большинством коллектива отношения у Ивана были прекрасными. Особенно с женщинами. Они нашли в нём своего верного защитника и стояли за него горой.   

      Как-то одна молодая и симпатичная женщина пожаловалась ему, что к ней нагло пристаёт директор стройки. Случайно Иван стал свидетелем его домогательств. Женщина умоляла директора оставить её в покое, говорила, что она его не любит и что у неё уже есть мужчина. На что директор отвечал, что как человека она может его не любить, но как начальника любить его она обязана, если хочет у него работать. Иван заступился за женщину, пригрозил директору отрезать ему яйца и пожаловался на него управляющему. И нажил себе ещё двух врагов. Директору стройки Иван не был подчинён, поэтому на его ответные угрозы он не обращал внимания, но управляющий пообещал Ивану выговор, чтобы он не лез не в свои дела, а занимался стройкой и находил общий язык с подрядчиками, которые жалуются на него, что он к ним слишком придирается и этим тормозит работы. Защищая правое дело, Иван никогда за словом в карман не лез и высказал управляющему всё, что он считал нужным. На следующий день управляющий появился на объекте, побеседовал с Иваном и директором порознь и вместе, пообщался с коллективом и подрядчиками, объявил директору выговор за аморальное поведение и отбыл.

      Когда до установленного срока сдачи завода в эксплуатацию оставалось два месяца, стало очевидным, что уложиться в эти сроки без сверхурочных работ невозможно. Начальством было принято решение работать в две смены и ещё чуть прихватывать, если понадобится. Поскольку дела требовали постоянного присутствия Ивана на объекте, он из гостиницы перебрался жить на стройку. Смастерил себе дощатую кровать в подсобке с пышным матрасом из сена, купил постельные принадлежности и всё самое необходимое для обитания непритязательного к бытовым условиям человека.               

      Прошло ещё полтора месяца напряжённой и изнурительной работы с недосыпанием, недоеданием и нервотрёпкой. Дела благополучно подходили к завершению, напряжение несколько уменьшилось, и Иван почувствовал, что он очень сильно устал. Оглядывая своё убогое жилище, он заметил, что всё постельное бельё его грязное и сам он выглядел тоже грязным, измождённым и обросшим щетиной. И решил Иван устроить себе выходной - первый выходной за два месяца работы на стройке. Собрал он в рюкзак грязные вещи и отправился пешком на речку Бобр.
      
      День выдался солнечным и очень тёплым. Миновав мост, спустился Иван с крутого откоса к речке, прошёл вдоль берега и уткнулся в густой кустарник, широкой полосой тянувшийся от речки к лесу. Хвойный лес высокой стеной темнел чуть поодаль. Посреди полосы кустарника струился маленький ручеек, впадавший в речку. Отыскал Иван в кустарнике хорошо освещаемую солнцем полянку – там и расположился. Стояла мёртвая тишина. Даже птиц не было слышно. Ивану сильно хотелось есть и спать, но он решил сначала всё же заняться стиркой и самому как следует отмыться. Управившись со стиркой и искупавшись, он развесил шесть простыней и другое бельё на кустах по периметру облюбованной им полянки. Бельё, что было на нём, он тоже постирал, поэтому выглядел, как Адам в райском саду до сотворения Евы. Плотно заправившись бутербродами с колбасой и овощами, Иван блаженно разлёгся на мягкой травке-муравке. Солнышко ласково грело его голое тело. «Боже, благодать-то какая», - подумал Иван и сразу же погрузился в сон, словно провалившись в бездну.

      Проспал он почти три часа. Проснувшись, оделся, собрал в рюкзак подсохшее бельё и отправился на стройку. Когда Иван уже взобрался по насыпи на обочину шоссе, то заметил, что со стороны Крупок на бешеной скорости несутся три грузовика, а за ними следует санитарная машина. Первый грузовик проскочил мимо Ивана и метров через двести остановился. Второй остановился напротив него посреди шоссе, а третий и санитарная машина остановились перед мостом. Из грузовиков горохом посыпались солдаты и стали быстро рассредоточиваться, создавая оцепление. Рядом с Иваном возник полковник с портативной рацией. Он громко и чётко отдавал команды подчинённым по рации и без неё. Группа солдат с двумя собаками и каким-то гражданским мужиком бегом понеслись с насыпи в ту сторону, откуда Иван только что пришёл. Шоссе было перекрыто с двух сторон, движение по нему остановилось.
      Казалось, что на Ивана никто не обращает внимания, но когда он попытался двинуться с места, то услышал команду: «Стоять!»   Стоит Иван и с восхищением наблюдает за чёткой работой десанта. Вдруг вдалеке послышались отчаянный лай собак и автоматные
выстрелы.   
- Лиса! Лиса! Я Беркут! Доложите, что происходит. Приём! – прокричал полковник по рации.
    - Беркут! Беркут! Я Лиса! Докладываю. При подходе к указанному пастухом месту мы услышали, как кто-то быстро удаляется по полосе кустарника к лесу. Собак мы пустить не решились, заросли здесь непролазные. На наши команды и предупредительные выстрелы нарушитель не реагирует. Мы его не видим и определяем его положение по шуму в кустах. Парашют и труп пока не обнаружены. Сейчас нарушитель приблизился к кромке болота. Боюсь, что уйдёт. Прошу разрешения стрелять на поражение. Приём.
      - Лиса! Лиса! Я Беркут! Действуйте по обстановке, но всё же постарайтесь взять его живым!
      Через пару минут со стороны «Лисы» послышалась такая автоматная какофония, как при атаке на фронте. Стрельба так же резко оборвалась, как и началась.               
      - Беркут! Беркут! Я Лиса! Докладываю: уходящим «нарушителем» оказался огромный дикий кабан. Он убит. Что с ним делать? Приём.
      - Лиса! Я Беркут! Санитары заберут его. Продолжайте операцию.
      Санитары с носилками побежали на «поле боя». «Бедный кабан, соблазнился моими колбасными объедками и погиб», - подумал Иван.
      Собаки стали снова активно лаять и визжать от возбуждения, обнаружив свежий след. Через несколько минут, волоча за собой поводырей, они выскочили на шоссе и с пеной у рта ринулись на Ивана. Солдаты с трудом удерживали своих взбесившихся зверюг. Наведя на Ивана пистолет, полковник скомандовал:
       - Руки вверх! И без фокусов! Обыскать его, - дал он команду солдатам.
       Солдаты тщательно прощупали Ивана с головы до пят и распотрошив рюкзак, вывалили чистое бельё на грязный асфальт.
      - Ничего подозрительного, товарищ полковник. Документы не обнаружены, - доложил один из обыскивающих.
       - Уведите собак! – приказал полковник. – А вы опустите руки, - это уже к Ивану. – Фамилия, имя, отчество, откуда и что здесь делаете? Где ваши документы?
       - Иван Петров, 1930 года рождения. Командирован в Крупки из Минска. Работаю прорабом вон на той стройке, - рукой показал он в сторону маслозавода. – В связи с пусковым авралом там же временно и живу. Зарегистрирован в здешней гостинице, где и находится мой паспорт. Остальные документы оставил на стройке. А на речке я стирал бельё, которое вы видите на шоссе. Потом сушил его, развесив на кустах. Уснул на траве, голый. Проспал почти три часа. Проснулся, собрался, вышел на шоссе и встретил вас, - отрапортовал Иван.
       - Проверьте информацию, - дал поручение полковник стоявшему рядом с ним капитану «Лисе».
       Через две-три минуты капитан доложил, что информация подтвердилась. В это время четыре дюжих санитара пронесли мимо них накрытого брезентом кабана. По их напряжению, прогибающимся носилкам и возвышающейся на них поклаже со стороны
казалось, что как минимум четыре человека отдали там в тот день богу душу.   

      А на шоссе творилось что-то невероятное. С двух сторон моста, за линией оцепления, скопилась масса машин. Люди стояли на кабинах грузовиков и лезли на деревья, чтобы получше разглядеть, что же там происходит за оцеплением, кого ловят и кого убивают. Не остались в стороне и строители Ивана. Человек двадцать женщин и несколько мужчин наблюдали за происходящим. Они хорошо видели Ивана, стоящего с поднятыми руками в окружении собак и автоматчиков. Когда он опустил руки и ответил на вопросы полковника, то помахал им рукой: мол, не волнуйтесь, всё в порядке. То ли женщины посчитали, что Иван просит их о помощи, то ли  ещё по какой-то причине, они прорвали оцепление, подбежали к нему и стали громко требовать у полковника немедленно отпустить их прораба на свободу.
      - Да…. Ваша команда, товарищ Петров, пожалуй, не уступит моей. А то и получше будет в некотором смысле. Но я ещё не закончил дела, товарищи женщины. Вам придётся немного подождать своего прораба в сторонке. Для рапорта по инстанции мне надо кое-что уточнить. Приведите сюда пастуха, пожалуйста, - скорее попросил, чем приказал полковник, обратившись к капитану.
       В сопровождении капитана явился пастух – жалкий и испуганный.               
      - Вы видели этого человека? – спросил его полковник, показав кивком головы в сторону Ивана.
      - Его я не видел. И тех, что ловили на болоте, тоже не видел. Я видел того, что лежал рядом с парашютом. Он был мёртвый и совсем голый. Лежал он на спине с открытым ртом. Я бросил в него ком земли, но он не пошевелился. Я сильно испугался, бросил своё стадо и побежал звонить вам, - как ягнёнок перед волком лепетал бедный пастух на своём странном белорусско-польском наречии.   

      - Всё ясно. Извините, забыл, как вас зовут.
      - Козей Роман Каземирович, - немного смелее ответил пастух.
      - Товарищ Козей Роман Каземирович! От имени Комитета Государственной Безопасности Белорусской Советской Социалистической Республики и от себя лично выношу вам благодарность за проявленную бдительность! - Действуйте так же и в дальнейшем! — торжественно произнёс полковник и крепко пожал пастуху руку.
- С  такими помощниками, как вы, товарищ Козей, ни один нарушитель  от нас не уйдёт. Рано или поздно, но все они будут пойманы.
       Пастух, счастливо улыбаясь, поспешил к покинутому им стаду.
      - А я-то думал, откуда у меня земля на груди? С неба свалилась, что ли? – подал голос Иван.               
      Полковник осклабился:
      - Издержки массовой бдительности. Бывает. Вы свободны, товарищ Петров.
      Тут же была дана команда на отбой. Десант так же быстро исчез, как и появился. Иван собрал вещи и присоединился к своей шумной команде. Женщины одолевали его вопросами, и он поспешил рассказать им, что с ним приключилось.

      Вечером того дня Иван решил побывать в Крупках, чтобы поужинать и выспаться в гостинице, где за ним числилась койка на всё время командировки. Самой высокой по рангу точкой общепита в Крупках была чайная, но чай там никогда не присутствовал. Из напитков днём подавали компот, кисель и какую-то жидкость под названием «какао», а вечером появлялись спиртные напитки и пиво в бочках. Возбуждённые посельчане группами толпились перед чайной и внутри неё, оживленно обсуждая шпионско-диверсантские события. Переходя от одной группы к другой, Иван внимательно слушал разговоры и сознавал, что для него выпал редкий в жизни случай быть свидетелем зарождения народной молвы. Интересно, что все её версии содержали много имевших место компонентов события, но их интерпретация и сочетание существенно или полностью искажали его. Даже версия пастуха, участника и виновника ЧП, не была достоверной. Бедняга так и остался уверенным, что он обнаружил диверсантов, парашют и труп, и что несколько диверсантов убили на болоте, одного задержали, а других ещё ищут и обязательно поймают. Так сказал полковник ему лично. А труп исчез вместе с парашютом. Наверное, диверсанты его в речке или в болоте утопили. 

      В дальнем тёмном уголке чайной Иван заметил столик на двоих. Одно место было свободным, а другое занимал толстенький мордастый мужик в рабочей спецовке, сильно испачканной краской.  Иван занял свободное место и попытался завести разговор с мужиком, но тот не реагировал. Уткнулся носом в свою тарелку с котлетами и, казалось, глотал их не пережёвывая. «Глухонемой, что ли?  И жрёт, как поросёнок», - подумал Иван.
      Заказал Иван себе борщ, шницель и кружку пива. Довольно быстро появилась официантка с подносом и поставила кружку пива перед Иваном, а борщ и шницель рядом с мордастым, доедавшим свои котлеты. Пьёт Иван потихоньку пиво, а мужик, не поднимая головы, придвинул к себе борщ и шницель, в считанные минуты проглотил их, поднялся и быстро исчез. «Ну и жрёт… По второму кругу пошёл», - удивился Иван. Появилась официантка и спрашивает у него:               
      - Не хотите ещё что-нибудь заказать?               
      - Помилуйте, - возмутился Иван, - вы мне до сих пор не принесли борщ и шницель, а спрашиваете о новом заказе.               
      - Я вам принесла и борщ, и шницель. Что, съели и забыли?  Тарелки-то пустые.

      В общем, всё выяснилось. Пришлось Ивану повторить заказ.Завершая трапезу, Иван заметил, что какой-то тип, сидящий за дальним столом, всё время поглядывает на него. Потом он поднялся и быстро исчез. Неожиданно перед Иваном возник сержант милиции и попросил его предъявить документы. Толпа насторожилась и уставилась в его сторону. Иван спокойно встал со стула, достал своё удостоверение личности и, показывая сержанту корочки, тихо сказал ему: «Я при исполнении задания «Беркута».  Я - «Прораб». Проверьте документы ещё у двух-трёх человек, чтобы не выделять меня, и уходите».
      Дело в том, что удостоверения личности треста «Маслопром» внешне были абсолютной копией удостоверений сотрудников КГБ. Некоторые сослуживцы Ивана даже злоупотребляли этим, бесплатно пользуясь общественным транспортом. Сержант «клюнул» и проглотил «наживку».
     - А в чём собственно дело? – спросил Иван у сержанта.
     - Да… один гражданин принял вас за сбежавшего шпиона, которого задержали сегодня у моста.
     Сержант продолжил проверку документов, а Иван поспешил в гостиницу.
       
      На следующее утро, как только Иван появился на объекте, его позвали к телефону.
      - Петров у телефона! – доложил он.
      - Комитет Госбезопасности, капитан Кузьмичёв. 
      - Здравия желаю, товарищ капитан! Слушаю вас.
      - Что это за спектакль вы устроили вчера вечером в чайной? Откуда вам известен позывной полковника? И что за туфту вы подсунули сержанту под видом нашего удостоверения личности?
      - «Лиса», я «Прораб»! Послушайте меня, пожалуйста. Ведь этот сержант собирался арестовать меня. Какой-то тип опознал во мне сбежавшего от вас шпиона. А позывные полковника я услышал, когда он общался с вами по рации. Я стоял рядом и мне всё было слышно. Вашу фамилию я не знал, но «Лису» узнал сейчас по голосу. Удостоверение личности у меня самое настоящее от моего ведомства. Правда, внешне оно похоже на ваше.
     - Вы читали сегодняшнюю местную газету?
     - Нет, не читал, товарищ капитан.
     - Прочитайте сообщение о вчерашних событиях у моста. И мой вам совет, товарищ Петров, кончайте паясничать и не нарывайтесь на неприятности. И запомните: от нас не убегают. До свидания.
      «До свидания» Иван капитану не сказал, боясь накаркать на свою голову такую перспективу. В конторе он нашёл местную газету и прочитал рекомендованное ему сообщение:   
«30 августа 1954 года в районе моста через речку Бобр были проведены войсковые учения местного гарнизона по захвату и обезвреживанию условной группы диверсантов. Учения прошли успешно. Все звенья личного состава показали высокий уровень подготовки, чёткость и слаженность в выполнении поставленной перед ними задачи».
     «Весьма правдоподобная версия, - подумал Иван, - но повернуть поток молвы вспять она уже не сможет».
      Стройка была завершена успешно и в установленные сроки. Женить Ивана женщины так и не смогли – все были очень заняты, не до женитьбы было. Зато Иван почувствовал себя специалистом.

     После двух лет работы в тресте Иван без отрыва от работы поступил в институт. Ездить в командировки он уже не мог, и его перевели в конструкторский отдел отраслевого механического завода. Конструкторская работа Ивану очень нравилась, и он считал себя более-менее подкованным в этой сфере, но на практике оказалось, что ему ещё очень многому надо учиться. И он учился: у своих новых коллег по работе; самостоятельно изучал стандарты; углублялся в теорию машин и механизмов; штудировал сопромат и основы технологических процессов в машиностроениии.

      Совмещать напряжённую умственную работу с учёбой в вечернем институте Ивану было так трудно, что два года работы в тресте и даже учёба в техникуме ему казались лёгкой разминкой. На шестом курсе он стал опасаться, что его мозги не выдержат нагрузки, и он сойдёт с ума. Он мог бы так и не перенапрягаться, но плестись в хвосте и быть на побегушках ему его характер не позволял.
      С ума Иван не сошёл и вскоре возглавил своё КБ, а еще через пару лет ему доверили командование довольно солидным союзным КБ.               
      К этому времени Иван обзавёлся тридцатью авторскими свидетельствами на изобретения, активно печатался в технических журналах и постоянно где-то учился: на курсах иностранных языков; в заочной аспирантуре; изучал патентное дело, но и сам уже учил других. Учиться ему нравилось, хотя он и был уже довольно обеспеченным и известным в своей области деятельности человеком. За некоторые свои изобретения он получал очень солидные авторские вознаграждения и чувствовал себя богатым.

      Ещё при жизни матери Ивана в сельской школе, где он учился, вывесили его портрет. Будучи совсем старенькой, мать иногда посещала школу и стоя у портрета Ивана, говорила ученикам: «Это мой сыночек. Ванечка. Он только на портрете такой строгий, а в жизни он очень добрый и жалостливый».
      «Мы его знаем, бабушка, он у нас выступал. Он нам очень нравится», - обычно отвечали школьники. И умиротворённая и счастливая мать медленно возвращалась домой. Сбылась её мечта, и её молитвы дошли до Бога - Ванечка стал известным и богатым. Даже школе деньгами помогает, и мама его ни в чём нужды не знает. И семья у него хорошая. Всё маму к себе зовёт, но в городе она задыхается и всего там боится. 
       С ХТМП контактов Иван не имел и ностальгии по нему не испытывал. Если он и хранил тёплые воспоминания, то не о техникуме, а о некоторых учителях своих, о друзьях и о четырёхлетнем периоде своей юности - трудной, но прекрасной и такой скоротечной.
               
                2011