Серебрянные колокольчики. Вместе с Зосимой Тилль

Вы думаете трудно быть подполковником? И подполковником и под полковником быть не сложно. Не велика наука. Сложно быть подполвековкой. Или подполсотенкой. Желания и возможности играют в армреслинг. И у них перманент - ничья. Как и ничья плесень в подполе. А подпол вообще странное сооружение - в детстве прячешься в нём, а ближе к подполвековке ищешь. В нём же.
Всё в нашем мире нет-нет, да и требует если не капитального ремонта, то хотя бы косметического. Особенно личное пространство. Оно может быть велико и мало, проницаемо или огорожено высокой стеной. Размер его зависит от многих составляющих.
Вагон метро напоминал ёмкость с человеческим сублиматом. Замороженные и высушенные временем души, облачённые в серые телесные оболочки проникали в личные пространства друг друга, чем жутко нервировали попутчиков. В моё, например, проникло странного вида существо, видимо мужского происхождения, дышащее мне в затылок студнем, водкой и хренодёром. На просьбу прекратить это неблагодарное занятие непрошенный гость ответил грязной и липкой бранью. «Ну вот и я теперь без греха и досыта» - подумала я, поправила рюкзак и с огромнейшей радостью выскочила из этого жуткого и малокомфортного места. Эскалатор побаловал меня одиноким путешествием на поверхность, немного пешей прогулки и вот они – Патрики. Не знаю почему, но с некоторых пор я стала любить бывать на месте встречи Воланда с Берлиозом и Бездомным. Какое-то умиротворение нахожу я там. Я одинока, но не критически. А порой позволяю себе непозволительную роскошь – уединение. Именно на Патриарших я могу уединиться, оставаясь в толпе. Одиночество и уединение отнюдь не равнозначны по сути. Одиночество - это данность, обусловленная чередой событий, а уединение – клад, дар свыше, бесценное приобретение.
Для того, чтобы ди-джею раскачать толпу он должен нагнетать ритм до ста двадцати восьми ударов сердца в минуту. Именно тогда человек уходит «в отрыв». Повару, чтобы покорить человека нужно особое сочетание вкусов, возбуждающих и уносящих гостя с окончаний вкусовых рецепторов в Нирвану. Художнику крайне необходимо уметь играть с полутонами, ибо только они, пройдя путь от хрусталика до зрительной коры способны вызвать истинный восторг. Композитору, чтобы остаться в сердце человека, нужно умение пользоваться диезами и бемолями. Ведь звуки октавы - голые солдаты, марширующие по плацу. А вот альтерация превращает их в волшебных эльфов. А что нужно писателю? Прежде всего ему нужно стать проводником. Нет, не служащим на железной дороге, следящим за порядком в вагоне и не материалом, веществом, средой хорошо проводящими электрический ток. Писатель должен быть провожатым, указывающим путь. Куда - спросите вы? В волшебный мир междустрочия. Ведь именно там скрыто сокровище. И есть у него название. И есть цена. И смысл в нём тоже есть. Оно и хрупкое, и крепкое. И если его дашь кому-то, то оно становится сильнее любой клятвы. Именно оно помогает привести идущих с проводником к самому себе же. И его нужно беречь и не бросать его направо и налево. Ибо сокровище это - Слово.
Сегодня, на Патриках, я села на скамейку, написала виртуальную табличку «Переучёт», поставила её перед душой, сделала микс-глоток автоматного Американо и слегка морозного уже октябрьского московского воздуха, поглубже спрятала тепло бумажного стаканчика вглубь карманов и начала наслаждаться своим уединением, созерцая жизнь вокруг. Ремонт личного пространства начался с того, что я вымела весь сор разочарования в людях, содрала обои с изображениями неискренности разных мастей и пошибов, раскрыла настежь все окна и стала ждать. Чего или кого? А неужели это так важно… Ждать, впрочем, как и догонять, хоть и неблагодарное занятие, но полезное. Во время ожидания есть возможность в миллионный раз проверить – а готова ли ты ко встрече.
- Кхм, кхм… - раздалось как-то из ниоткуда и для пущей понимательности повторилось снова, - Кхм, кхм…
Я повернулась, мысленно отставила в сторону эфемерные веник и савок и повернулась в сторону кхмкания. На мою скамейку нарочито вежливо и как-бы извиняясь присаживался мой недавний «знакомец» - обладатель чудного амбре. Одет он был весьма странно. Тёмно-зелёное кашне отказывалось гармонировать с синим кашемировым пальто и кирпичного цвета башмаками, которые, судя по их виду, могли рассказать тысячи дорожных историй. В руках у него был остов зонта-трости, судя по остаткам ткани бывший некогда в чёрно-серую клетку. Чудак присел, сложил ладони на ручку «зонта» и бесцеремонно начал общение.
- Милочка, а ты не находишь забавным тот факт, что именно сегодня, когда ты начала процесс обновления, мы наконец-то встретились?
«Как странно, - подумалось мне, - Как странно. Нет ни единого намёка ни на студень, ни на водку, ни на острый соус. Он совершенно трезв!»
- Да я, да я… - Да я просто разрыдалась на плече этого странного мужчины. Что-то неуловимо близкое и родное чувствовалось в нём. Всхлипывая, я рассказала ему о том, как не человечески устала за крайнее время, как мои громадные планы и крошечные планчики рушатся ловчее карточных домиков, как мне надоела моя белочность и это дурацкое колесо, как я соскучилась по меланхолично-философскому ноябрю… Да много чего ещё я ему разболтала. Когда серое небо над Патриками стало строжиться и грозить вторым в этом году снегом я, всхлипывая и отодвигаясь от незнакомца стала замечать, как его фигура становилась всё прозрачнее и прозрачнее, пока не случилось чудо – порыв холодного ветра подхватил эту, уже едва заметную прозрачность, приподнял её и погнал туда – на поверхность пруда.
Над Патриаршим вальсировали и медленно ложились на гладь воды золотые листья.
- Как тебя хоть зовут, милый чудак? – во весь голос закричала я в тот момент, когда в танце кружилась последняя пара листьев.
- Твой внутренний голос! Научись меня слыша-а-ать! – серебряными колокольчиками разнеслось над Патриками…
© 12.10.2019-12.11.2019