Хочу быть хомяком

Папашино лицо словно неоновая вывеска-хамелеон с нарастающим ускорением поочередно раскрашивалось в разные цвета радуги.  Я сначала растерялся, потом восхитился красочным шоу, исполняемым под аккомпанемент человека-оркестра, роль которого предсказуемо взяла на себя наша мама. Надо сказать больше всего мне понравился  желтый цвет, напоминающий уставший лик солнца, тонущего в красном золоте моря под надрывный крик предчувствующей  надвигающуюся грозу чайки.Так эта красота перед глазами и висит, вечерним маревом поддернутая, спасибо родителям, показавшим мне этим летом море. Но когда череда цветов пошла на третий круг и папаша стал похож на пучеглазого рака, выуженного из кипятка, я испугался. Да не заподозрят меня в жестокосердии и корысти, но от него, как главы семейства и основного кормильца, зависело благополучие нашей семьи.   

Наблюдение за папиными цветовыми метаморфозами под многоголосье маминого исполнительского искусства отвлекло меня от причины их породившей. Причина была  пузатая, жопастая и щекастая.  Отвратительный рыжий бурдюк с салом. К тому же еще и усатый. Бурдюк, извлеченный из кармана маминой шубы, лежал на спине в спешно снятой с антресолей клетке, перебирал  розовыми лапками воздух и скрипел больной цикадой глубоко пенсионного возраста,  мое богатое воображение вкупе с большим жизненным опытом дают основание для подобных сравнений. Издав звук, выключаемой циркулярной пилы, очевидно все же отправив внутреннюю цикаду на пенсию, усатое существо перевернулось на живот и испуганно уставилось выпуклыми, как у нашего папы, глазками на меня.

Папа перестал заглатывать воздух, порозовел и тоже уставился на меня. Мамочка не стала исключением, подавив вздох, всхлипнула и сквозь слезы улыбнулась мне.

– А ты говорила, нечего Максу в спальне делать. Давно надо было впустить, не зря же он рвался сюда. Глядишь, раньше нашел бы Хомку нашего. Надо же...Полгода жить в кармане шубы...–папа осекся, горестно вздохнул и потрепал меня по вихрам.

Под сменившийся на несоответствующий моменту излишне оптимистичный зеленый цвет папиного лица мама заголосила с новыми интонациями женщины, разом схоронившей всех родных.

–Машенька, да не убивайся ты так. Мы сами виноваты, искать его надо было лучше. Кто же знал? Думали лаз нашел и по коммуникациям на свободу убежал. И что ему оставалось делать? Жить всем хочется. Надо же...каким смекалистым оказался...В одном кармане жил, а столоваться ходил на вторую половину.  Машенька, из шубы еще и пиджачок сделать можно. Да хватит выть, дура!–  фальцетом взвыл офиолетевшийся лик папани.

В тикающей часами тишине мамины глаза мигом нависли над щеками, превзойдя пучеглазостью всех в нашем семействе, и испуганно уставились на папу.

А бурдюк снова истерично заверещал, повалившись на спину. Интересно, это он так радуется воссоединению с семьей или огорчается, что не успел дожрать мамину шубу? Это надо же какая жизнь у человека была: ни обязанностей, ни забот, ни стрессов, сиди в теплом кармане, жуй мездру, знай только мехом отплевывайся, да не ленись испражняться в соседний карман, для соблюдения гигиены, так сказать...Вот это жизнь.

Я не удержался и высказался, всего-то пару гавов.

Мои родственники смолкли и, онормалившись цветом лиц, со странным выражением уставились на меня. Мне стало не по себе.

–Вы чего? Вы же мне родными за полгода усыновления стали! Вы сейчас решаете, я или он? Да успокойтесь, я сало, к тому же еще и волосатое, не ем, я мясо люблю. И это ваша благодарность? Эх… Вам потом стыдно будет, родственнички.

Я с непоколебимым достоинством вышел из комнаты. И только врожденное благородство и истинная интеллигентность удержали меня от хлопанья дверью. А то, что у нас всюду сквозняки…