Единение

Знобило осень в сентябре густыми, как вата, туманами, то росы холодные поутру, то вдруг капли росы в изморозь превращались, а на самом пригорке некоторые осинки оделись в белый иней. Красота неимоверная.
Первый лучик солнца, словно софит, подсветил природой созданную картину. Мириады радужных солнц вспыхнули внутри ледяной изморози. Они все между собой переплелись маленькими радугами, и получился волшебный ковер с подсветкой, а на осинках иней заблестел, как мишура на новогодней елке. Но только солнце поднялось выше, вся сказка испарилась, но от этого мир не стал хуже. Повеяло такой теплой негой, мир взорвался гомоном птиц, в воздухе плыли, именно плыли, увлекая на себе листики. И, казалось, что листва плывет по безбрежному океану, словно яхты, на воздушной регате. Ничего подобного не видел. Ведь не может быть такого, а я видел, видел это чудо природы. И тишина, словно сама земля, наслаждалась последними теплыми деньками, но надо было идти.
Там глубоко в тайге жил совсем один хороший мой знакомый, Сергей. Уже в годах, лет эдак, к семидесяти. Так сложилось, после смерти жены, он срубил заимку в тайге и поселился там с собакой, назвал его Ханом. Я приносил ему хлеб и все необходимое для проживания раз в месяц.
Тайгой надо было идти километров двенадцать. Часа за четыре всегда перекрывал этот путь. Тропа совсем не зарастала. Бурелома не было. Внутри тайги завалы редко встречаются чаще в редколесье, на опушках или на выселках. Дальше тайга стоит плотно, редко, когда какому ветру удавалось повалить одно, два дерева. Тропа нырнула под лапы ели, и сразу обдало сырой прохладой и почему-то запахом бани. Звуки, окружавшие меня, исчезли, словно захлопнули дверь в окружающий мир. Отмахав километров шесть, я присел на пень. У меня здесь первый привал всегда был. Пихтач в этом месте был прежде, даже солнце проглядывало.
Кто бывал в черной тайге – это где растут только хвойные деревья. Земля была устлана опавшей хвоей и буйно растущим папоротником, с островками костяники. Почувствовал чей-то взгляд, подняв голову, увидел бурундука на стволе пихты вниз головой, который с нескрываемым интересом разглядывал меня. Понял, что с человеком он встречается впервые, но особой опаски не проявлял. У меня в кармане были кедровые орешки. Коротко свистнул, чтобы бурундук обратил на меня внимание. Я посыпал на землю орехи, такой стремительной реакции не ожидал. Серо-желтая молния стремглав слетела, да-да, он прямо спрыгнул с пихты и в мгновение ока оказался у лакомства. Его действия мне были не понятны. Орех он не щелкал, а набивал ими защечные мешки. Странно – подумал я. И тут, откуда не возьмись, один за другим, стали появляться бурундуки, точнее не сосчитать, потому, что началась настоящая свалка. Мало кто подбирал орехи с земли, каждый  пытался отобрать у другого бурундука. Ну, зрелище, скажу я вам. Над всей этой потасовкой еще неимоверный писк бурундуков. Один, убегал и, не обращая на меня внимания, пытался по ноге закорячиться на меня. Совсем, обалдел! Даже немного пожалел о своей выходке. Жили полосатики тихо, мирно, появился человек и сразу война, не знаешь, как и поступить. Когда я поднялся на ноги, бурундуков как ветром сдуло. Нет ни одного, как и не было. Только что валялись, кусались, пищали и тишина первозданная. Исчезли вмиг. Хотя даже ни одна травинка не колыхнулась.
 Ближе к полудню в природе появилась какая-то плаксивость, в воздухе пахнуло прохладой и сыростью. Небо слегка наморщило лобик перистыми  облаками, но до дождя дело все-таки не дошло. Приободрившись, я зашагал дальше. До следующей точки отдыха, самого мной любимого. Тайга расступилась, и каждый раз с новым ощущением сказочности выходил из тайги на совершенно открытую поляну, что большая редкость в хвойных лесах, но дело было даже не в этом, а справа из-под земли пробивался родник, скорее ключ, так как песчинки постоянно играли с водой и не успокаивались как в роднике.
Странно было то, что ключ был не холодным. Он мог быть прохладным в июле, когда температура была за тридцать тепла, сейчас я пил воду, и она казалась мне комнатной по температуре. Таежники, конечно о нем знали и сказали мне, что этот ключ называется «теплым», вода очень богатая какими-то солями. Лечит горло, быстро заживают раны и порезы. Я сидел и слушал не прекращающийся шепот ключа. О чем он вел разговор? Не знаю или не понимал.
Потом на дне появился бугорок и с громким буль, он рассыпался с строгой периодичностью раз в пять минут. Из травы на меня смотрели бусинки-глазки мышки-полевки. Обычно они очень осторожны, чуть что исчезнет в один миг. Подумал – беда, какая, или приболела? В кармане оставался маленький кусочек хлеба. Я осторожно вынул его из кармана, медленно присев, положил его на открытое место. Мышка как-то вся втянулась в себя и стала похожа на серый колобок. Чтоб не искушать ее медленно задом потихоньку отошел, но это, же не бурундук, она также смотрела на меня, как и раньше. По тропе двинулся дальше. Уже на краю поляны оглянулся, хлеба не было. Вот и прекрасно – подумал я. Может этот кусочек спасет ее или ее мышат.
Трррр – пронеслось над тайгой – это трудяга-дятел спасает лес от гусениц и личинок. Вот, правда, до сих пор не знаю, до каких лет они доживают. Охотники байки рассказывают, что якобы умирают они от сотрясения мозга, но в это даже я не поверю. Вышел на лысую сопку. Интересно везде горы, увалы, заросшие тайгой, а эта точно, как лысина. Травы нет никакой, а земля какая-то черная, словно обожженная и очень плотная. Ходят слухи, что многие видели из близ лежащих деревень и зимовий, когда-то здесь огненный шар завис в этом месте. Потом белый луч метнулся в небо и все исчезло. Сейчас я стою в центре этой лысины, где ничто не растет, и мышки не бегают. Почему? Что здесь произошло? Поговорили-поговорили и все благополучно замолчали об этом, ну, а что, таежный люд не многословен.
 
Иду дальше. В душе нарастает тревога и какое-то приключенческое ожидание. Скоро подойду к месту, которое все называют лешим домом или домом шишиги, кто как называет. Действительно тропа подводит вас к невиданному по высоте ельнику метров двадцать. Ели не просто большие, они громадные. Нижние лапы ели опускаются до земли, касаясь ее. И перед вами лапник расходится, образуя вход, как в ярангу. Переступаю эту черту всегда с гулким биением сердца. Не знаю почему, но каждый раз начинается учащенное сердцебиение. Останавливаюсь, потому что после света надо привыкнуть к сумраку. Под ногами курчавая травка не выше спичечного коробка с прожилками заячьей капусты. Воздух теплый-теплый со смоляным привкусом.
Когда глаза привыкают к сумраку, метрах в семи два ствола образуют дверь в мир лешего, это впечатление еще добавляет толстенный сук, который рос между двумя елями, получился настоящий проем, то есть дверь. Все поросло длиннющим мхом. Он был похож на кисею, которая при каждом моем движении колыхалась и создавала причудливое очертание лесных жителей: кикиморы, шишиги, лешие и другие. Мир легенд и сказаний. Сверху от солнца даже лучик не пробивался. Туда дальше идти никакого желания не было. Перед «дверями» росли насыщенные красным цветом мухоморы. Где-то там, в глубине проема, что-то колыхнулось, и мелькнула серая масса. У меня сердце екнуло и стремительно кинулось к пяткам. Чтобы хоть как-то приободрить себя стал молоть какую-то чепуху из сказок в полный голос. И вдруг из темноты донесся истошный визг, с хрипотцой и на неимоверно высокой ноте. Я на ватных ноженках, что было силы, рванулся на выход к свету. За мной слышался стук копыт лешего. Я совсем сомлел, но в это время ели расступились, и я просто вывалился в море света, но не остановился и продолжал бежать.
Позади было тихо, на бегу я оглянулся и что я вижу? Поросенка весь в черных пятнах. Он слепо щурился на свет и похоже совсем ничего не видел. Я кашлянул, поросенок на человеческий голос кинулся, как резвый скакун. Он уткнулся пятаком в ногу, сам весь дрожал, то ли от страха, то ли от возбуждения и, повизгивая, жевал мою штанину. Я вспомнил, что у бабы Маши пропал поросенок, дня три уже прошло. Бедолага, ну и намаялся же ты? Но как же его занесло так далеко , да, и попал к лешему. Может интуитивно нашел безопасное место. Даже волки туда в гости не ходят. Ну и что мне с ним делать? До места мне оставалось два километра не более. Я все передумал. Привязать его, а на обратном пути забрать, но все разрешилось само собой. Поросенок, словно собачонка, ни на шаг от меня не отставал.
 
В распадке показалась заимка. Пес загромыхал цепью. Мы были с ним знакомы. Он, словно хотел что-то сказать, не выл, ни скулил, а как-то получалось о-о-о-ва-ва. Подошел, он положил лапу мне на плечи, я обнял его, он облезал мне все лицо – это был ритуал, и никто бы нам не смог его нарушить. Тут на крыльцо вышел Сергей: «Привет!» - глаза его округлились. « Ты кого припер ко мне?» - в ответ, улыбнувшись, я сказал: «Нет, он сам своим ходом пришел!» -  и рассказал всю историю встречи, хохотали оба до слез, до коликов в боку.
Бедолага, наскучался без людей ел все подряд. Подбежал к собачьей миске и с чавканьем что-то там доел. Все, хана! Хан эту хрюшку порвет на клочья. Но пес встал, подошел к поросенку и слегка потрепал его ухо. Поросенок хрюкнул и ткнул пса носом. Ну, оборзел - подумали мы. Но Хан потянулся и с размахом рухнул на землю. Я ничего не понимал. А этот чушшонка, тут же подвалил к животу барбоса и оба с улыбками на мордах отдались сну. Что это? Они не знали друг друга. В поселке этот бы хрюшка попался Хану, только один жевок и все. Сопричастие, сочувствие, понимание, что поросенок пережил? Не знаю. Вечер прошел за тихой беседой. Сергей рассказал, что ореха в этом году очень мало, белка ушла, а вслед за ней ушел соболь и куница. А так все терпимо и мы легли спать. Я сквозь сон еще долго слышал ворчание Хана и короткое поросячье похрюкивание.
Небо ночное в тайге – это что-то особенное. Человеческий язык не совершенен, чтобы описать это доступно и понятно. Вот представьте себе полусферу. В центре цвета черного бархата, а к горизонту темно-синий цвет, а сама кромка горизонта, как окантовка слабым алым цветом и россыпь звезд. Они были все разные: белые, серебристые, зеленые, голубые, мерцающие, мигающие – и это все разнообразие пересекали черточки, падающих метеоритов или метеоритной пыли. И тишина, до немоты, даже в ушах заложило от непривычной тишины окружающего мира.
Утром, встав пораньше, про себя отметил, что в тайге заморозка нет. Это только на опушках и открытых местах холод властвует. А тайга тепло держит, не отпускает и даже ночь не может выхолодить это тепло. Вышел на крыльцо и вновь, полная несуразица. Хан лежал клубком возле конуры, а поросенок спал в собачьей будке. Ну и как это понять? Услышав меня, Хан встал, потянулся, зевая, обнажив при этом белоснежные клыки. А хрюшка сразу начал выползать из конуры, но слегка подзастрял в отверстии. Хан заворчал и, о, чудо, поросенок мигом выскочил из домика. Быстро позавтракали с Сергеем,  накормили животину, я собрался и готов был идти, но Сергей показал глазами на будку. Я осторожно обернулся. Хан глыбой нависал над зверюшкой, и опять короткое ворчание, а в ответ похрюкивание, словно они разговаривали и при этом неотрывно смотрели друг на друга. Все это выглядело нереально и нелепо. Потому что этого не должно было быть, но это было и мы с Сергеем тому свидетели. Прощание стало затягиваться, и я решил вмешаться. Мы с товарищем обнялись, постояли, молча, и я, не оглядываясь, пошел, твердо зная, что поросенок последует за мной.
Через некоторое время оглянулся. Поросенок трусил следом, а Хан смотрел ему вслед. Хрюшка постоянно оглядывался, но бега не прекращал. Через некоторое время, лапы елей закрыли заимку, и хрюшка побежал веселее, сразу догнав меня. Я остановился посмотреть на него. Он, задрав мордашку, глядел на меня и честное слово в них были слезы. Хотя я не знаю, плачут ли поросята, но его глаза были влажные и блестели. Может быть это мое воображение, но тогда мне показалось, что это именно так. Я присел на корточки, почесал поросенка по животу, рот растянулся у него в улыбке, и он сразу свалился на бок, прямо на тропе, подставив живот. На вот, мол, чеши! Слегка побаловав зверушку, мы с ним отправились дальше. С виду здоровый порося, пройдя первый отрезок пути, залег и ни в какую, не хотел идти, я даже растерялся – а что мне делать? Потом разозлился слегка, сказав, мол, оставайся тут, пускай тобой волки пообедают. Пошел топая, чтобы он слышал. Реакции ни какой. Вы видели когда-нибудь, поросят в рюкзаках носили? Нет? Так именно я и поступил. И причем, заметьте, когда я его запихивал в рюкзак, он даже ни разу ни хрюкнул. Ну не скотина он, а? По началу, все было хорошо, но пройдя около двух километров, я понял, что чушонка-то тяжелый, килограмм двадцать с гаком будет. Мокрое рыло торчало из рюкзака, так он начал, видимо, в знак благодарности, жевать мое ухо. Это я потом только понял, что он просто, катастрофически хотел пить. Это когда мы подошли к ключу он завозился в рюкзаке, завизжал, выпускай, дескать, скорее, деспот! Сняв рюкзак, я вытряхнул его. Он стремглав рванул тут же к ключу и с ходу плюхнулся в него. Ну, нет, посмотрите вы на него, свинья и есть свинья! А я то, что буду пить? Словно услышав меня он, кряхтя, вылез из воды. И уставился на меня своими поросячьими глазками в белых ресницах. В них было столько невинности и чистоты, что плохие слова сами собой застряли во мне. Он всячески подлизывался ко мне, словно понимал свою оплошность. Через полчасика напился вволю, и, набрав с собой воды, взялся за рюкзак. К своему изумлению понял, что хрюшка совершенно не горит желанием, чтобы его несли. Он своей привычной рысцой рванул вперед   меня. Я тогда и подумал, неужели он так от недостатка воды ослабел?
Вечер стремительно опускался на тайгу. Я понимал, что мы наверно, не успеем выйти из леса до темна, но вижу, что мой попутчик все больше увеличивает свой бег. Только потом до меня дошло, что поросенок учуял запах дома. У поросят сильно развито чутье, недаром их учат искать грибы под землей, а так же они находятся в некоторых подразделениях ОМОН вместо собак. Очень хорошо идут по следу. И вот огни леспромхоза. В большинстве домах уже зажгли свет, хотя на улице было достаточно светло. Не доходя до дома бабы Маши, хрюшка, завизжал, как резанный, и побежал к калитке. В это время баба Маша была во дворе. Всплеснув руками, она с причитаниями открыла калитку, впуская свое свинячье чадо в калитку. Закрывая калитку, она увидела меня. В двух словах рассказал о нашей встрече, она охала и ахала, даже прослезилась: «И не знаю, как тебя благодарить? Я ведь Бореньку своего уже похоронила!»
На этом мы разошлись. А на этом мы разошлись. Но как оказалось не совсем. За окнами уже была ночь. И вдруг у окошка кто-то поскребся. Я открыл окно, там стояла баба Маша. Она быстро поставила бутыль самогона на рябине. Мелко-мелко меня перекрестила и исчезла. Но и это еще не все. Рано утром, когда еще чуть брезжил рассвет, послышался топот на веранде. Что за новождение? – удивился я. Выйдя во двор, увидел поросенка Борю. Он поднял голову и смотрел на меня. Взгляд был, как у человека. У меня даже мурашки по телу побежали. Потом он коротко хрюкнул, дескать, пока, и исчез в проломе забора. Странное ощущение потери возникло во мне. Но вот, кажется, и все! Да еще самогонка бабы Маши сыграла важную роль в дальнейшей жизни, но это уже совсем другая история.
Западная Сибирь, Район Горной Шории и Горного Алтая.  Эта история происходила именно здесь.