Нукус. Наука

 

Оглавление

ВСТУПЛЕНИЕ
1.    ОТДЕЛ №1
2.    ПОЛЕВАЯ НАУКА
3.    И Я УЧЁНЫЙ :))
4.    ВЕРОЯТНОСТНЫЙ МОДЕЛЬЕР
ЗАКЛЮЧЕНИЕ


ВСТУПЛЕНИЕ

Вот начал писать про одну из важнейших тем серии «Нукус» и оказалось, я мало что знаю про те научные направления, которыми мы там занимались, про тематику работ, про испытываемые образцы и т.п. Я имею ввиду не себя и не наш отдел, а другие отделы, про научную деятельность которых я знаю очень немного. Секретность, однако… Тем не менее взял на себя смелость что-то написать.

Прежде вспомним, что наша контора называлась 23 ГНИП, т.е. 23 Государственный научно-испытательный полигон. Основными словами в названии являются «научно-испытательный» поэтому главной его составной частью у нас являлись научные подразделения – это более десятка разных по научно-испытательной направленности отделов в составе в/ч 26382. Это и математики, и химики, и медики, и артиллеристы, и авиация и др. Собственно научной деятельностью эти отделы и занимались. Они готовили полигонные испытания новых образцов химического оружия (ХО), организовывали и проводили их, по результатам испытаний собирали всякую необходимую информацию, обрабатывали её, изучали и писали научные отчёты на предмет поведения химического оружия на испытаниях в целях его дальнейшего совершенствования и рекомендации по боевому применению, вдруг «если завтра война, если завтра в поход». Руководил нами, учёными, полковник Васильев в должности заместителя начальника полигона по науке – исключительно умный и порядочный человек. Я очень рад, что служил под его руководством около пяти лет.

В принципе, при разработке новых образцов любых вооружений для Советской Армии необходимо было пройти три этапа натурных испытаний: заводские, полигонные и войсковые. Для оружия массового поражения (ОМП), к которому, кроме ядерного и биологического, относится и химическое, по понятным причинам войсковой этап отсутствовал. Получалось, что мы на полигоне выполняли сразу два этапа, следовательно, новый образец ХО принимался на вооружение по результатам именно наших испытаний. Не знаю, есть ли чем тут гордиться, химия всё-таки, но осознание того, что и от тебя что-то зависит, многих из нас реально вдохновляло.

Не забудем и про слово «полигон», т.е. в той же в/ч была большая вторая структура – «полевики». Ими руководил полковник Давренов. Главным их назначением являлось всестороннее обеспечение полигонных работ. Без них ни одно испытание не могло быть ни подготовлено, ни проведено, ни правильно завершено. Хотя собственно наукой, как я понимаю, они не занимались.

Был ещё и полк обеспечения, тоже достаточно важное подразделение ГНИП, обеспечивающее всех нас техникой и рабочей силой, без которых, как и без полевиков ни одно испытание не могло быть проведено. Была и авиаэскадрилья, и батальон на предполевой базе – много кого было в составе полигона.

Научность полигона проявлялась не только в главенстве научных подразделений нашей части, но и в организации их деятельности. Мы писали серьёзные научные отчёты используя не только результаты испытаний, но перелопачивая кучу других данных и другой литературы: открытой и закрытой, отечественной и зарубежной. У нас проводились научные коллоквиумы отделов, где мы на полном серьёзе обсуждали свои научные и около научные идеи, а также всякие положения (особенно спорные) в формируемых нами научных отчётах перед их сдачей в печать.

На ежегодных междисциплинарных научных конференциях мы, от имени и по поручению отделов, представляли свои доклады для более широкого обсуждения научной состоятельности тех новых идей, которые созрели внутри отделов. Причём на наши конференции приезжали представители Научного центра Химвойск из Москвы, научного полигона из Шихан, из Управления Химвойск МО СССР, из нашей Военной академии химической защиты (ВАХЗ). Бывали и представители промышленности, занимающиеся разработкой и производством новых образцов ХО.

У нас писались кандидатские диссертации либо в виде самостоятельного соискательства, лидо заочной адъюнктуры. Были среди нас и уже готовые кандидаты наук, но большинство из них – это выпускники адъюнктуры ВАХЗ. А вот ни кандидатского, ни тем более докторского, научных советов у нас не было – маловато остепенённых у нас служило и работало, не хватало на полноценный совет. Так что кандидатские писались тут, а защищаться надо было ехать, как правило, в нашу академию. Оттуда же, с соответствующих кафедр, выбирались и научные руководители. Но могли быть и варианты…

Молодые учёные, как правило, подбирались из числа хорошо учившихся выпускников Саратовского ВВИУХЗ, а если постарше, то из ВАХЗ. В моём случае случилось по-другому. Учился я в академии хорошо, но в Нукус не должен был ехать, попал же сюда с подачи начальника факультета генерал-майора Шабалина – так своеобразно проявилась у него «любовь» ко мне.

Так что, в целом, научная деятельность под руководством полковника Васильева у нас была поставлена, на мой взгляд, хорошо. Мне и многим моим друзьям-товарищам действительно было интересно заниматься такой своеобразной наукой. Почти в каждом научном отделе были люди совсем больные на голову, которые готовы были двигать её до 19.00, хотя рабочий день у нас был до 18.00. Двигали бы и дольше, но секретная библиотека работала именно до 19.00, приходилось добросовестно сдавать секретную литературу и опечатанные чемоданы с не менее секретными тетрадями, чтобы секретчицы не засиживались лишнего. А когда шла работа с литературой ДСП или совсем не секретной, то просиживали и до 20.00 – потом нас выгонял дежурный по техническому корпусу. В нашем отделе такими больными были: майор Юра Бакулин, капитан Андрей Савельев и я. Частенько к нам присоединялся и капитан Андрей Яковлев, который прибыл в Нукус на год позже меня.

1. ОТДЕЛ №1

Наш отдел с гордым номером 1 занимался математическим моделированием процессов применения ХО, распространения ОВ в результате его применения, статистической обработкой результатов испытаний, планированием проведения натурных экспериментов, моделированием поражения живой силы противника. Также мы решали задачи в интересах руководства полигоном в той части, которая требовала больших расчётов, ведения баз данных (БД) и т.п. Руководил нами подполковник И.Зайковский, закончивший, как и почти мы все, отделение с математическим наклоном инженерного факультета ВАХЗ.

Сказать о тематике работ своих товарищей мне почти нечего. Мы жили по принципу советской секретности, когда все сидят в одной комнате, но никто не знает, чем занимается другой. Конечно, коллоквиумы отдела и научные конференции части проливали некоторый свет на занятия окружающих, но не сильно.

Я, как написано в рассказе «Нукус. Прибытие» с первых дней работы в отделе был озадачен проблематикой влияния ФГиКУ ЮЗ ТВД на применение ХО. Вопрос был интересный, литературные источники для изучения и анализа этой темы были либо не секретные, либо ДСП, но их обобщение и выводы становились секретными, ведь в выводах я должен был написать про применение нами ХО по войскам, например, Пакистана и оценить влияние этих самых ФГиКУ на эффективность его применения в реальном бою и операции.

Разрабатывал я эту тему с августа по декабрь 1984 года. Первые варианты отчёта ещё в середине ноября носил на проверку руководителю группы Жене Рощину, он правил, требовал расширить, углубить, конкретизировать, уточнить и т.п.. Потом, уже в начале декабря, начальнику отдела, но тоже правил. А я всё переписывал и переписывал. Хорошо хоть простым карандашом писал и только на правой стороне тетрадного разворота (левая как раз предназначалась для правок и замечаний) – править было довольно просто – стёр ластиком и переписал с учётом начальственных соображений.

Когда я занимался этой темой в части заканчивалась разработка поисковой темы по вопросам нахождения принципиально новых способов применения ХО и методов перевода ОВ в боевое состояние. Как мне рассказывали сослуживцы, занимавшиеся этой тематикой, это было золотое время, когда на рабочем месте можно было читать любую литературу, а фантастика даже поощрялась. Я, конечно, сокрушался по поводу того, что мне не пришлось разрабатывать данною тематику, ведь фантастику я любил и люблю до сих пор. В конце 1984 года в части состоялась первая научная конференция с моим участием в качестве слушателя Там обсуждались наиболее интересные предложения по тематике исследований. Ребята навыдумывали много новых способов и методов, Один из них, предложенный нашим МНС Женей Лепикоршевым мне особенно понравился. Пошло хоть что-то в промышленность – не уверен, не видел ни одного нового образца ХО, построенного на основе наших исследований.

Очень широко в нашем ГНИП применялся сетевой метод планирования, подготовки и проведения испытаний. Все мы изучали его в академии, но там было всё явно придуманное и очень теоретическое. Здесь же мы, по заданию других отделов, готовящих испытания, строили реальную сетевую модель, с узловыми точками, с критическим путём, с ресурсами и т.п. Только тут я действительно понял, что сетевое планирование – это крутая и реально работающая прикладная математика, а не досужая выдумка далёких от практики учёных.

Проведение самих испытаний мы также помогали организовать, используя другую теорию – теорию планирования эксперимента. Полигон значений, «звёздные» точки и т.д. мы обговаривали с соответствующим научно-испытательным отделом и потом планировали многофакторный эксперимент и в конце строили соответствующие математические модели. Изучая эту теорию в академии, мне казалось, что уж это мне никогда не потребуется в жизни. Ан нет, потребовалось и опять-таки только служа в Нукусе я понял всю прелесть этой теории. Потом, когда сам преподавал её в академии, мог уже не просто теоретизировать, но и рассказывать слушателям действительную прелесть теории для учёных экспериментаторов, каковых среди моих учеников с 4-го факультета ВАХЗ было не мало.

Использовали мы в своей научной практике и теорию управления запасами, и динамическое программирование, и вообще всё то, чему нас учили в академии на кафедре №1. Для более эффективного использования всех этих методов и теорий наше ВЦ имело соответствующее ПО, которое он сам и создавал, и развивал под руководством очень интересного и грамотного майора Володи Антонова.

Что интересно, ни в части, ни у нас в отделе не было ни одной «большой» ЭВМ серии ЕС, которые были тогда очень популярны в СССР. В нашем ВЦ использовались, как правило, японские персоналки, если их так можно было назвать. Их функциональности и мощности вполне хватало для решения наших задач. Язык программирования использовался у них, как правило BASIC, который, среди прочих, мы изучали в академии, обучаясь на математическом отделении инженерного факультета. Вычислительные машины были не только в ВЦ, но и у нас, учёных. Не могу сказать у всех ли, но у меня такая машинка была – маленькая (помещалась в небольшом чемоданчике), с клавиатурой, но без монитора (только однострочный дисплей, где можно было видеть одну строку вводимого кода) и выдающую результаты только на термобумажную ленту (зато цветную). Всякие программки на ней писал, я тогда вообще очень любил программировать, и она очень мне помогла при написании моей собственной вероятностной модели выхода живой силы из строя при применении ХО (но об этом ниже).

Так получилось, что я, да и не только я один, не один раз сказал «Большое спасибо!» своей родной академии и особенно кафедре №1 (руководимой доктором технических наук, профессором, генерал-майором А.Кротовым) и кафедре Математики и физики (начальником которой был во время моей учёбы доктор физматнаук профессор Карташёв), так как полученные там знания впрямую мне потребовались в Нукусе. Да и в дальнейшем, как при написании диссертации, так и во время работы педагогом академии и даже на гражданке они мне не один раз очень помогли. Я в Нукусе ещё раз убедился, что лишних знаний не бывает, бывает недостаток интеллекта.

2. ПОЛЕВАЯ НАУКА

Как ни важен был наш информационно-математический отдел для науки ГНИП, но главнее были, безусловно, научно-испытательные отделы. Именно они в полях проводили испытания образцов ХО, собирали все и всяческие данные по их результатам, обрабатывали и систематизировали их, писали отчёты, формировали рекомендации и т.п. Мы, конечно, во многом помогали им при подготовке и выполнении испытательных работ и, особенно, при обработке их результатов, но не были ведущими. Хотя очень часто наши офицеры непосредственно участвовали в полигонных испытаниях, про это уже написано в рассказе «Нукус. Сайгаки Устюрта».

Однако не только при проведении испытаний мы непосредственно помогали этим отделам, зачастую и после них, когда было необходимо провести первичный сбор и обработку результатов. Сам я участвовал в таких работах, после того, как отработал на испытаниях авиационных ВАПов с боевым ОВ. Приехав с этих испытаний в конце октября, у меня был еще месяц до отъезда в адъюнктуру ВАХЗ. Наш начальник Иван Зайковский, не найдя мне применения в отделе, по просьбе начальника шестого отдела Шарипова, отправил меня и ещё пару наших офицеров в его отдел считать капли.

Это на удивление увлекательное занятие, которое состояло в следующем. Наша команда, по-моему, из четырёх или пяти человек, должна была визуально, глядя через специальный микроскоп, считать количество капель ОВ, осевших на подложки (а это куски молескина размером примерно 10-15 на 20-25 см). Причём подсчёт капель вёлся не просто по количеству, но и с их делением по фракциям. Подложек было очень много – тысячи, причём все они были промаркированы по дате испытаний, по ряду и по дистанции. Это надо было строго учитывать.

Взяв очередную подложку, мы клали её под микроскоп и, постепенно протаскивая её под окуляром, считали капли. Чтобы не сбиться меня научили методу перечёркнутого квадратика на клетчатой бумаге: первые четыре капли данной фракции помечались как точки по углам клетки, вторые четыре – это стороны клетки и последние две – это её диагонали – итого десять. В конце считалось число таких перечёркнутых квадратиков и писалось общее число капель данной фракции на данной подложке. Так как фракций несколько, то и рядов с квадратиками было несколько – главное было правильно отнести каплю к той или иной фракции.

Подсчёт капель происходил под тягой, мы были одеты в какие-то защитные передники, перчатки и в респираторах. От ОВ, реально применённого и высевшего на подложки, оставались только грязноватые следы. ОВ к тому времени в основном самодегазировалось, но безопасность работ у нас блюли.

Ни каких автоматизированных систем, никакого искусственного интеллекта – только многодневный нудный и кропотливый труд офицеров-учёных. Потом результаты подсчёта капель сводились в один отчёт и на его основе появлялась картина реально полученного в данном испытании выседания ОВ из ВАП на поляну. Тут были размеры следа ОВ, его плотность по дистанциям и удалённости от самолёта, ну и какими фракциями эти размеры и плотность достигались.

Подсчётом капель я занимался недели полторы-две. Эффективность и качество моей работы, по всей видимости, уступали работе сотрудников шестого отдела, но без таких, как я пересчитать все капли на тысячах подложек было бы трудно. Тем более сроки поджимают – к концу года отчёт по испытаниям должен быть готов. Радовало меня то, что в одном из разделов этого отчёта давалась вероятностная оценка выхода живой силы из строя в результате применения нами ОВ из ВАП. Оценка эта делалась на основании придуманной и обоснованной мной к тому времени методики, но об этом чуть позже.

Однако не только учёные занимались научной и околонаучной деятельностью, но и сотрудники полевых отделов тоже, как могли, двигали военно-химическую науку. Один из них (выпускник Военно-инженерной академии, майор в должности зама начальника отдела, его ФИО я не помню) даже придумал и собственноручно сработал систему подрыва пиропатронов химических вёдер (см. рассказ «Сайгаки Устюрта»). Штука в том, что подрывать их надо последовательно по дистанциям при прохождении облака ОВ, образовавшегося при подрыве артиллерийского боеприпаса и распространяющегося по ветру. Майор ровными рядами набил на толстую фанеру гвозди к каждому из которых подходил один из проводов от пиропатронов. Рядов и гвоздей в каждом ряду, понятно, было равным количеству дистанций и химических вёдер на них. Сбоку были приаттачены на петлях металлические полосы на которые замыкались вторые провода пиропатронов. При достижении облака ОВ очередной дистанции он вручную опускал полосу и замыкал гвозди, вызывая практически одновременный подрыв патронов и открытие клапанов вёдер для всасывания паров ОВ. И так последовательно по всем дистанциям. Я, вживье видевший работу систему аэрозольной маскировки «Распорядок» с её сложной системой управления поджигом дымовых шашек (кто знает – поймёт) был удивлён простотой (даже примитивностью) и надежностью системы этого майора.

Безусловно, одним из самых интересных достижений полевой научно-инженерной мысли были люльки для солдат, собирающих подложки после испытаний ХО. Люльки представляли собой рамную конструкцию, выполненную из металлических полос, ничем не закрытую, но имеющую сиденье для химика-разведчика (так формально назывались должности этих солдат). Люлька крепилась к УАЗику (переделанный УАЗ-469 РХ) слева по борту за водителем-химиком в проёме двери. Она довольно далеко выдавалась за борт машины, нарушая её равновесие, но я ни разу не слышал, чтобы хоть один такой УАЗ опрокинулся во время работ. Удобно ли там было сидеть – не знаю, не уверен, но солдаты со сбором молескиновых подложек управлялись ловко, не вылезая из своих люлек и даже не сильно отрывая свой зад от сиденья. А собрав их у очередного столба, складывали в специальным образом маркированные дюралевые ящики, которые размещались за офицером – командиром расчёта.

Авторы люльки, к счастью известны – это научные сотрудники 3-го отдела нашей в/ч Анатолий Полков и Алексей Сорокин Люльку они придумали и спроектировали под руководством заместителя начальника отдела Анатолия Сопинского. Люлька была оформлена авторами как рационализаторское предложение на которое они получили соответствующее свидетельство. Рацуха такого рода у нас в части ценилась довольно высоко, тем более, что использовалась она не разово или эпизодически, а на десятках машин и много лет, облегчая работу множества солдат и, тем самым, ускорив подготовку поляны к испытаниям и сбор подложек после их проведения.

Тут только три примера военно-химической науки и сопровождающей её научно-инженерной мысли, но было такого много. Толковые ребята служили в Нукусе. Не знаю кому как, а мне жить среди них и общаться с ними было очень интересно.

3. И Я УЧЁНЫЙ :))

Любопытством я с детства был наделён богато. Про это мне и родители с сёстрами говорили, да и сам я помню много чего про себя. Однако никогда не думал, что стану настоящим учёным (это я круто про себя :) ), что всякие вопросы, связанные с ХО так увлекут меня, что начну сам для себя выдумывать научную тематику, доказывать её необходимость, а доказав, увлечённо заниматься ею за государственный счёт.

Первой моей научной темой стала, как уже написано выше, была вот эта: «Влияние ФГиКУ ЮЗ ТВД на применение ХО». Не я её придумал, она уже стояла в плане научных работ отдела и мне её поручили разработать. Месяцами занимаясь темой я нашёл много интересных данных о том, как и какие защитные сооружения строятся в Пакистанской армии (именно Пакистан тогда представлялся в СССР наименее дружественной нам государством на этом ТВД), какое летнее и зимнее обмундирование используется в его армии; какие имеются средства защиты и как хорошо армия обучена их применять в бою; как влияет горный и горно-пустынный рельеф на применение разных видов ХО и на распространение ОВ; насколько климат вообще способствует этому; на сколько быстро происходит самодегазация, так и далее тому и подобное.

Я с удовольствием копался в секретной, ДСП-шной и общей библиотеке, собирая эту информацию, делал выписки и обобщения. Частенько засиживался на работе до тех пор, пока дежурный по корпусу не приходил меня выгонять. Не один я был такой усидчивый, три-четыре таких было у нас в отделе, а в научных отделах нас набиралось человек 15-20.

Первый отчет по этой теме был мной написан к концу ноября 1984 года. Потом он неоднократно правился, дополнялся, переписывался – руководитель отдела внимательно читал научные опусы своих подчинённых и делал, как правило, довольно много замечаний. И так по два, три, а то и четыре круга. Только тогда я окончательно убедился в том, что нас не зря заставляют писать черновики отчётов простым карандашом и только на правой странице разворота. После учёта всех замечаний и левая страница зачастую была плотно исписана. В конце концов, когда начальник отдела ставил свой окончательный одобрямс, мы переписывали свой отчёт начисто чернилами в другой тетради и сдавали эту тетрадь в машинописное бюро для печати и дальнейшей брошюровки отчётов. Потом один экземпляр уходил в Москву в Научный центр Химвойск и один оставался у нас.

Нужны ли были кому-нибудь ещё наши научные изыскания – не знаю. Но мой училищный товарищ, с которым мы учились в одном взводе, Саша Логинов мне рассказывал, что в то время, когда он служил в научном отделе УНХВ (Управление начальника химических войск) МО СССР наши Нукусские, Шиханские и Лефортовские измышления им приходилось читать. Они составляли на их основе всякие обзоры и справки, докладывали самым вышестоящим начальникам Управления, а наиболее занятное иногда шло ещё выше.

Написав первый в своей жизни научный отчёт, съездив на полевые испытания (см. рассказ «Нукус. Сайгаки Устюрта») пообщавшись с сотоварищами, вспомнив теорию вероятностей (один из самых любимых мной разделов высшей математики, наряду с мат. статистикой) и мой богатый опыт подсчёта потерь в бою и операции при применении ядерного и химического оружия, мне в голову пришла мысль, что мы останавливаемся на полдороге, считая только физические параметры распространения облака ОВ и возможного объёма вдыхаемого живой силой противника его паров или осевших капель. Но ведь при планировании применения ХО в бою или операции нам интересна не сама по себе физика процесса, а те потери, которые в результате понесёт противник. Однако, на потери, кроме физических параметров распространяющегося облака паров и/или аэрозоля ОВ, созданных в результате применения того или иного типа ХО, влияет ещё куча всяких параметров. Это наличие у живой силы противника укрытий (перекрытые щели, блиндажи, убежища и т.п.), средств индивидуальной защиты (противогазы, импрегнированное обмундирование, защитные комплекты и т.п.), антидотов, а также натренированность живой силы в использовании всего этого. А ещё сильно влияют всё те же ФГиКУ в районе применения ХО, организация химической разведки и оснащённость соответствующими средствами подразделений, компетентность командиров и начальников и всякие другие факторы. Вот это всё надо было выяснить и попытаться свести в одну вероятностную модель. Сделать такое, по моему мнению, было возможно и я решил этим заняться.

4. ВЕРОЯТНОСТНЫЙ МОДЕЛЬЕР

Первый год построением своей вероятностной модели занимался я «в свободное от работы время». На мне висели стандартные темы, которыми занимался наш отдел, и отчёты по ним, которые надо было регулярно сдавать. Строил сетевые модели подготовки к проведению полевых работ нашими научно-испытательными отделами. Разрабатывал планы проведения многофакторных экспериментов нашими научно-химическими и научно-медицинскими отделами. Писал всякие вспомогательные программки для руководства полигоном. Ну и службу никто не отменял: наряды по корпусу, по части, проверки полка, проверки секретной части и прочая, и прочая. А ещё марксистско-ленинская подготовка, участие в парадах, обязательные занятия физкультурой и сдача соответствующих нормативов, партийные и административные собрания и совещания. Да мало ли чем ещё можно занять военных учёных. А ещё мне хотелось поступить в адъюнктуру и посему приходилось учить философию, историю КПСС, английский, вспоминать специальные дисциплины родной для меня кафедры автоматизации управления войсками. Несмотря на это удавалось-таки и на свою тему найти время, пусть даже за рамками стандартного рабочего времени.

Очень сильно мне в разработке модели помогали те знания, которые я получил, изучая ФГиКУ ЮЗ ТВД. Кроме собственно их влияния я много узнал про обеспеченность войск Пакистана и других стран этого стратегического направления необходимыми средствами противодействия применению ХО, про уровень подготовки их командиров и обученность живой силы, про воздвигаемые ими на поле боя фортификационные сооружения и их защитные свойства. Много ещё вычитал того, что прямо в отчёт не требовалось, но что позволяло примерно прикинуть вероятности проявления этих факторов при применении ХО. Поэтому и решил использовать именно ЮЗ ТВД в качестве модельного – тут я много что знал и знал неплохо, в то время как про Западный, Юго-Восточный и другие ТВД мог только догадываться.

Не лишним оказался мой опыт работы в Управлении химвойск Штаба ПрибВО. Там я узнал, что такое фронтовая и стратегическая операция, как они планируются и обеспечиваются, как управляются и выполняются в том числе с применением с обоих сторон атомного и химического оружия. Да и вообще участие в штабных учениях такого масштаба сильно раздвигает кругозор, причём не только чисто военный.

Собрав всю, полученную мной информацию про ЮЗ ТВД, обновив знания из теории вероятности и матстатистики уже к концу 1985 года я построил первый прототип модели. Были у меня два друга в отделе с которыми я обсуждал её: Юра Бакулин, являвшийся основным оппонентом. Андрей Савельев, ставший идеологическим помощником. Большое им спасибо за помощь и поддержку!

С Юрой мы, бывало, спорили и на работе, и после неё про обоснованность применения того или иного уравнения теории вероятностей, про общее построение модели, про выводы и умозаключения, которые я делал. Спорили мы даже стоя в наряде по части. Несколько раз мы нарочно, ради выяснения научной истины, просились в один наряд – он дежурным по части, а я его помощником. В нашей в/ч было принято, что дежурными ходят только старшие офицеры, а младшие (обычно не ниже капитана) – помощниками. Так вот спорили мы иногда всю ночь, выкуривая по пачке сигарет, чтобы не уснуть. А ведь нам полагалось полночи поспать – помощнику с 22.00 до 02.00, а потом, до 06.00 спал дежурный. Но не удавалось – спор затягивал.

Юра спорил очень корректно и аргументированно, но настойчиво и упорно. Убедить его в своей правоте я мог не всегда – мои умозаключения оказывались либо кривыми, либо недостаточно продуманными, либо ничем не подтверждались, кроме собственной интуиции. Приходилось отступать и снова исследовать те умозаключения и элементы модели, которые мне ещё вчера казались не просто правильными идеологически, но и красивыми математически. Но уж если я убеждал Юру в своей правоте, то я мог убедить любого, кто хоть как-то пытался меня выслушать, а не просто послать подальше, тупо упёршись в свои старые знания и прежний опыт.

Андрей, видя мои пробелы в знании теории вероятностей, матстатистики и математики вообще, носил мне книги, типа «Математика. Потеря определённости» или «Пушистая математика» и т.п. А там, где я не догонял, помогал разобраться с новыми для меня вероятностными и общематематическими понятиями. Я хоть и сдавал все экзамены и зачёты по математике на отлично, как в училище, так и в академии, но по сравнению с ним в этом плане был слабоват.

Андрей не был критиком, он был идеологом и работником. Он довольно быстро усёк, что моя модель в принципе может работать и не особо ковырялся в её деталях. Но помогал всегда.

Так, разрабатывая плановые научные темы и строя собственную модель, прошёл мой первый полноценный год в Нукусе – 1985-й. В конце года, когда верстался план научных работ на 1986-й год я набрался наглости и предложил начальнику отдела Ивану Зайковскому и его заму Юрию Сеничкину (именно зам собственно и писал этот план) включить в него мою тему в качестве инициативной и поисковой. Мне хотелось официального её признания и какого-то реального выхлопа, а не просто умственного блуда в свободное от основной работы время. Я был уверен, что моя модель может быть полезной не только при оценке эффективности испытываемых нами образцов ХО, но и при прогнозировании потерь противника в случае его не дай Бог реального применения на поле боя. Поэтому и заявился, представив начальникам не только название темы, но и некоторые основные её моменты и ожидаемые результаты.

Как оказалось, с такими заявками в отделе ещё не сталкивались и у Ивана с Юрой случился некоторый организационный ступор. Причём зам, как потом выяснилось, был не против моей темы, а начальник то ли не верил, то ли боялся. Юра вообще был более авантюрным и гибким мужиком, чем Иван. Хотя, быть может, тот не от косности, а от боязни за престиж отдела не хотел пропускать мою тему. Ведь если он заявит тему перед руководством полигоном, а я окажусь некомпетентным и её не вытяну, то престижу отдела и его личному будет нанесён существенный урон.

Какие споры шли между начальником и замом я не в курсе, но знал, что они были. В качестве внешних экспертов по этому поводу даже приглашались Юра, Андрей, Стас Оксаниченко, Володя Антонов, а м.б. ещё кто. В итоге было решено провести внутриотдельский коллоквиум и по его результатам окончательно принять решение о включении моей темы в план научных работ отдела и всего ГНИП на 1986 год. Коллоквиум до некоторой степени снимал с руководства отделом ответственность за расширение тематики отдела инициативной темой, да и вообще по регламенту поисковую тему только на основании решения коллоквиума и можно было официально легитимизировать.

В начале декабря такой коллоквиум в отделе был собран. Присутствовали все. Я доложился, потом выступали Андрей (он поддержал меня), Юра (также поддержал, но указал на некоторые недостатки в предлагаемой модели – кому, как не ему было их знать) и Володя Антонов (он тоже поддержал, но предложил не забыть про программную реализацию модели). Выступал кто-то ещё, но никто не высказался против. Таким образом, с января 1986 года я мог официально заниматься собственной темой и даже был обязан к июлю представить промежуточный, а в декабре итоговый отчёт по ней. Причём плановые научные темы с меня не снимались и по ним я также должен был своевременно представлять отчёты. Кроме того, мне предлагалось осенью 1986 года выступить с докладом по моей теме на ежегодной общеполигонной научной конференции. Конференция эта была очень даже представительной и ответственной. На неё собирался народ не только нашего ГНИП, но и из головного московского института, и из Шихан, и из академии, и из УНХВ МО СССР. То есть набрал я на себя много, это понимал, но не боялся, был уверен, что всё смогу сделать.

Далее, по сути дела, пошла нормальная научная работа и по-прежнему на два фронта. Но если ранее мой собственный фронт был не официальным и отчитывался я по нему только перед самим собой, то теперь за оба фронта я отвечал в полной мере и отчитываться должен был с соблюдением всех формальностей.

В июне был написан промежуточный отчёт, и он лёг в основу моего доклада на конференции. Несмотря на случившуюся катастрофу на ЧАЭС, конференцию не отменили. Мой доклад состоялся, был в целом одобрен и предложено продолжить работу над темой в направлении как детализации модели, так и в её привязке к другим ТВД. Предложения конференции стали основанием для продолжения моей работы над моделью и в 1987 году, но уже не в виде поисковой и инициативной темы, а темы вполне официальной и плановой. Другие темы с меня и с моей группы (я и ещё два МНС: Миша Васильев и Юра Котенко) по-прежнему не снимались.

К тому времени я уже получил майора и фактически выполнял обязанности СНС, хотя формально числился руководителем группы математического обеспечения на нашем ВЦ у Володи Антонова. Должность, как и СНС, подполковничья, так что и с наукой, и с прохождением службы у меня всё складывалось нормально.

В июне-октябре 1987 года я поработал ликвидатором на ЧАЭС и на конференцию не попал. Командировка в Чернобыль была спланирована ещё в начале года, так что тема моя в плане конференции появиться не могла. Но работа над темой продолжалась.

За 1987 я окончательно вылизал модель, начал её реализацию в виде программы для ЭВМ и привязал модель к условиям Западного ТВД. Мою тему уже автоматом, без конференций и коллоквиумов включили в качестве плановой и на 1988 год. Но, так как я планировал в 1988 году поступать в адъюнктуру (и в самом деле поступил), то решил тему полностью дописать в полугодовом отчёте к июлю. Заодно решил ещё раз выступить с программной реализацией модели на очередной научной конференции нашего ГНИП, которая в 1988 году должна была состояться не осенью, а весной.

К тому времени про мою модель узнали многие, в том числе в нашем головном институте и в УНХВ МО СССР. Там она учёным и практикам, как я понял, понравилась. В результате в материалах конференции появилось решение рекомендовать нашему ГНИП должным образом документально, а также в виде программы для ЭВМ оформить мою модель и представить необходимые материалы в головной институт и в УНХВ для включения её в качестве одной из официальных методик Руководства по проведению полигонных испытаний образцов ХО.

Слов нет – радости моей не было границ, такого я даже не ожидал и не надеялся, что доберусь до этого решения. Ведь это получилась полноценная практическая реализация. Но надеялся… Поэтому сделал всё, чтобы в полугодовом отчёте выполнить все требования по оформлению модели. Володя Антонов помог правильно дописать (особенно в интерфейсной её части) и оформить методику в виде ЭВМ-ной программы. Сдав отчёт в конце июня 1988 года поехал поступать в адъюнктуру и вернувшись в середине августа уже почти адъюнктом узнал, что решение о включении моей модели в Руководство состоялось. Выпили мы с Володей Антоновым, Андреем Савельевым, Андреем Яковлевым и Юрой Бакулиным по этому поводу в гаражах изрядно, заодно обмыв моё поступление. В отделе тоже проставился, поблагодарив всех за помощь и поддержку. К тому времени антиалкогольная компания имени Егора Лигачёва и Михаила Горбачёва практически свернулась и ни для кого никаких последствий от этой небольшой пьянки не случилось.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, за прошедшие три года я фактически написал диссертацию кандидата технических наук в предметной области испытаний и применения ХО. Было выполнено и в виде научных отчётов написано всё необходимое: анализ предметной области – это Глава 1 в любом дисере; описание модели и обоснование её применимости – это Глава 2; практическая реализация модели в виде программы для ЭВМ и порядок её применения – это Глава 3, заключительная. А также в приложениях: листинг программы, примеры применения модели на практике, подтверждение её практической реализации, список научных трудов и выступлений на научных форумах и т.п.

С таким багажом я поехал в адъюнктуру, надеясь за полгода дооформить кирпич дисера и выйти на защиту. Тем более, что соруководителем моим с т.з. предметной области сам предложил стать коллега по ГНИП Валера Тимашев, который вместе со мной поступил в докторантуру при головном институте. Но не тут-то было. На нашей кафедре №1 не оказалось ни одного преподавателя с допуском к документам особой важности по направлению ХО. Отдавать меня на кафедру № 8, которая занималась такими вопросами, никто даже и не думал, да я и сам не хотел куда-нибудь уходить с родной мне кафедры № 1. Кроме того, в соответствии с приказом МО СССР (номера не помню) до 1991 года во всех военных академиях необходимо было подготовить научно-педагогические кадры для проведения научных исследований и преподавания курса искусственного интеллекта и экспертных систем. В химвойсках, как оказалось, ни одного такого специалиста, тем более остепенённого, не было. Я должен был стать первым, но про это я ещё напишу в серии «Адъюнктура». Так и получилось, что фактически написанная мной в Нукусе диссертация осталась не защищена.

Очень надеюсь, что вероятностная модель, о которой здесь шла речь кому-нибудь пригодилась, но сомневаюсь, ведь в конце 80-х годов Горбачёв всё сдал американам и даже возил их в Шиханы. В 1993 году была открыта к подписанию Конвенция ООН о запрещении химического оружия, в 1997 году она вступила в силу. ХО было полностью запрещено, его разработки, испытания и производство полностью остановлены. ОЗХО контролирует исполнение Конвенции, но как-то криво, всё больше в интересах США и Запада.

Научная деятельность для меня Нукусом не кончилась. Еще была адъюнктура, окончившаяся успешной защитой, преподавание в ВАХЗ, которое без науки не бывает. Но только в Нукусе я по праву назывался научным сотрудником, как и многие мои друзья/товарищи/сослуживцы, которых запечатлела фотография в заставке этого рассказа. В центре первого ряда офицеров-учёных стоит наш уважаемый начальник – полковник Васильев, вокруг него начальники отделов и их замы, а дальше мы – МНС-ы и СНС-ы в/ч 26382. Где-то среди них и я. Золотое было для меня время, ведь я занимался удовлетворением собственного любопытства за государственный счёт, пусть и в неблагоприятных ФГиКУ и в среде с больной природой.