Повесть о ледяном мальчике

ПРЕДИСЛОВИЕ (от автора).
Перед тем, как вы начнете читать эту работу, я хочу сказать кое-что важное. Про работу. И про себя.

1. Работа писалась с 2013 по 2015 годы. Довольно большой срок. Если вы давно на меня подписаны, вы видели эту работу. Остальные годы я ее просто переписывала.
Что важно: переписывание давалось мне потом и кровью и не удалось до конца. Остались моменты, которые я так и не смогла доправить.
Времена местами скачут. Где-то умышленно, а где-то — нет. У меня нет сил снова впутываться в эту работу, поэтому… Не правьте. Опечатки и ошибки править стоит, времена… Проще забить. И да, я уже правила времена. Не смогла везде вытянуть. Слишком большой объем. В какой-то момент устаешь читать, устаешь редактировать, устаешь крутить предложения. Я сделала и так большую работу, которую никто даже не увидит, ибо не с чем сравнить. Хехе.

2. Надо понимать, в какой период это было написано. Когда я начинала писать работу, у меня был по-настоящему тяжелый период. И все мысли гг, которые есть в работе, принадлежали мне. Это очень личная и тяжелая работа. Много самоанализа, много самокопания. И все же Саша — не я. Это стоит очень хорошо понимать.

3. Магазин «Милена» сменился за это время на «Гуливер» :D
Вообще в этой работе много реальных мест из моего города. И даже какие-то адреса совпадают с моими прошлыми местами жительства. Говорю же, очень личная работа. И, наверное, слишком откровенная.

4. Читать это будет тяжело. Возможно, даже скучно. Потому что… Потому что тут много мыслей. Много непонятного. А несколько линий не было доведено до конца, т.к. я выдохлась и забыла свои же мысли за период с 13 года по 19 год. Простите за все это. :С

5. Эта работа мне очень важна. Возможно, вы даже не сможете ее осилить, но… Если вам интересна я, как человек, вам хочется знать обо мне что-то большее, о моей жизни… Наверное, вам стоит ознакомиться. Я желаю вынести все это из себя. Поэтому я публикую.

6. Честно говоря, эпилог считаю лучшей частью работы. И еще моменты с Комнатой. Получила настоящее удовольствие от сюрра в ней. Но эпилог все завершил, все закончил. Он не дает окончательных ответов, но дает самые важные из них. Мы не знаем, что дальше было с Сашей, Лорэнсом, Ником и Владом. Вернее, я-то знаю, но не вижу смысла в том, чтобы это проговаривать. Пусть у каждого будет свое представление. В концовке изначально был один абзац еще, где после прочтения письма вы могли увидеть Лорэнса, полностью захватившего сознание Саши, но потом я решила это убрать. И я довольна тем, что есть. Упоминание Лорэнса многое бы обесценило в моем понимании. Поэтому воспринимайте такую концовку единственно верной. Если вы читали первый вариант, забудьте тот абзац. Все слишком неопределённо на самом деле.

7. Было удалено полностью, подчистую, четыре вордовских страниц во время переписывания. Так что я все же многое переписала и отредактировала.

Пока мне больше нечего сказать, может быть, позже… Спасибо всем, кто прочитал предисловие и начал читать работу. Это очень важно для меня.





ГЛАВА ПЕРВАЯ: КОНСЕРВАТОР.
Почти идеальная тишина прерывалась лишь тихим шуршанием страниц. Я размеренно вышагивал между стеллажами с книгами, будто выискивал определенную, искал нечто особенное среди потрепанных бумажных изделий, а на самом деле только делал вид. Кончиками пальцев касался шершавых и потрепанных корешков книг, аккуратно подцеплял и тут же отпускал. Снова и снова. До тех пор, пока подушечками пальцев не нащупал особенно старую книгу. Сами пальцы ловко выудили книгу и обхватили цепко старый, но все еще крепкий переплет. И только уже у абонемента я опустил взгляд на книгу. На губах расползлась не самая веселая улыбка, а буквы насмешливо плясали на твердой и старой обложке, откровенно подмигивая мне. Так нагло и грубо.

«Повесть неполноценного человека», — говорили буквы. Пальцами я очертил каждую из них. Почти впитал в себя. Повесть о неполноценном человеке, повесть… Обо мне. Это смешно. Безумно смешно.

Положил на стол абонемента эту потрепанную книжонку, назвал свой номер, и, расписавшись, вышел, услышав в след себе уже столь привычное: «Приходите еще, будем рады Вам». Будут рады? Что за чушь?

Я спокойно вышел на улицу и остановился, задрав голову к небу. Начал падать снег. Снежинки красиво вальсировали и падали на землю, тут же становясь серыми и грязными, как и весь этот мир. Даже тошно. Я встряхнул головой и спешно поправил шарф. Пора домой. И торопливо побежал, нередко оступаясь и угождая прямо в лужи, что не успели замерзнуть. Достаточно и пяти минут, чтобы я смог добежать до серой пятиэтажки, каких вокруг пруд-пруди. Прислонив ключ, открыл домофон и взбежал по лестнице на родной четвертый этаж. Привычная дверь моей девятой квартиры, которая смотрится излишне незаметной. Как и я сам.

Забыл повернуть ключ в замке. Раздраженно махнул рукой: да кому оно нужно? Словно я так уж часто закрываю эту чертову дверь!

Ключи полетели на тумбочку, чтобы, жалобно звякнув, упасть за нее. Но меня это не особо тронуло. При случае достану. Немного намокшая от растаявшего снега книга упала на диван, брошенная с моей небрежной подачи.

И всего пару минут, чтобы я переоделся, поставил чайник и расположился в зале, вновь и вновь касаясь обложки. Пальцы уже выучили, вызубрили каждую букву. И даже с закрытыми глазами я вижу их отчетливо, ярко.

Что нужно этому миру от меня?

Кто есть я?

Какова моя роль?

Может, к чертям послать весь этот мир?! Всю вселенную?!

От зимних каникул осталось немного. Неделя, чтобы я отдохнул, а после лживые лица, фальшивые улыбки и обманчивая сплоченность. Ненавижу свой класс. Что мне до него? Я один. Всегда один. И не собирался я поддерживать всю эту дерьмовую игру в «идеальный класс». Без меня, мои дорогие, без меня! Я не сомневался ни мгновения. Не существует неправильных решений. А значит, и я все решил правильно.

Следом за этим в моих руках оказалась книга. Глупая книжонка. Что ты знаешь? Что ты можешь узнать? Бумага да чернила. Но губы уже прошептали:

— Осаму Дадзай.

Старая привычка, которую я не смогу стереть даже самой концентрированной кислотой. Привычка — читать автора книги шепотом. Почти интимным. Чтобы у мгновения была небольшая магия. Магия в имени — ниточка, которая всегда соединяла читателя и произведение, которое предстоит прочитать, так глубоко, что после никто не в силах ее разорвать. Однако стоило прочитать слишком громко, как нить оглушительно-звонко затрещала бы и порвалась, не давая больше ни шанса на связь. Глупо? Возможно.

На тёмно-бордовой обложке, которая была сделана под дерево, аккуратно пропечатаны светло-бирюзовые буквы, которые указывали автора и название произведения. Вновь разодрал смех. Эта повесть… Насколько она будет похожей на мою жизнь? Название попало в саму душу, разошлось по венам мерзким и холодным ядом.

На кухне начал свистеть чайник, вынудив меня выключить плиту. Книга осталась на диване. Я только начал ее изучать. Впитывать. А пока могу позволить себе и сделать глоток-другой чая. Чашка стукнулась о поверхность стола неловко громко, нарушив сказочную тишину. Та жалобно простонала и рассеялась. И теперь все в доме стало неловким.

Всегда в этом мире был я, был снег, была жизнь и были люди. Холод всегда сопутствовал мне. Снег, как состояние замёрзшей души. Мысль о незакрытой двери заставила меня лениво подняться. Я прошел в коридор, рука потянулась к ручке двери, как та распахнулась.

Жизнь — штука неожиданная. Никогда не угадать, что произойдет в следующую минуту, секунду, что произойдет, стоит сделать глубокий вдох.

А серые глаза юноши, что оказался на моем пороге, уже озорно осмотрелись. Губы его растянулись в усмешке, а рука уже была протянута мне:

— Я Никита. Можно просто Ник. Будет знакомы.

Существовало множество параллельных миров, где события происходили и разворачивались иначе, но в моей реалии все началось с книги и незакрытой двери.

Вероятно, мне не стоило пожимать руку этому молодому человеку — так никто бы не поступил. Но единственная мысль, что проскользнула в этот момент в моей голове была: «Стоило закрыть эту дверь. Стоило».

Другой человек на моем месте начал бы ссору с незнакомцем, что столь нагло и беспардонно вошел в чужую квартиру. Но я — это я. И вся эта история — моя. И поэтому я просто выключил свет в коридоре и прошёл на кухню, налив чай этому парню. Что я о нем знал? Немного. Это был высокий и худой блондин с угловатыми движениями, с ясными серыми глазами и живыми эмоциями. Волосы у него были крашенные, что было заметно по темным отросшим корням волос. Его звали Никитой. И он позволил мне называть себя Ником.

Негусто.

Только меня не особо волновало кто он и почему ворвался в мое жилище. Потому что у меня было дело поинтереснее. И мне не терпелось уже прикоснуться к книге. На кухне я оставил стакан с чаем для Ника, даже не задумываясь о своих действиях, и отправился в зал. Упал в кресло и взял книгу, тут же открыв «Предисловие» — одно из многочисленных. Прикрыл глаза, приблизив книгу, чтобы, коснувшись кончиком носа ее страницы, я вдохнул ее аромат. Еще один ритуал.

А после я выпрямился, перевернув страницу и начав читать. Я впитывал каждую строчку. Я — книга. Я в ней. И не было ничего, кроме текста, пропечатанного на пожелтевших от времени листов.

— Эй, парень, ты так и не представился, — недовольно цокнув языком, обратились ко мне. Нехотя я отрывался от строчек. Этот крашенный встал передо мной, одну руку положив по-деловому на бедро, а второй вырвал книгу из моих рук. И тепло книги исчезло. Вся красота момента была сломана.

— Александр, можно Саша, — негромко выговорил я своим хриплым из-за простуды голосом. Простудился я давно, но последние деньги потратил на книги.

Глупость?

Не важно. Я не человек. И никогда им не был.

Зато Нику словно была до меня забота — коснулся лба, начал причитать, а после, нахмурив брови, умчался куда-то.

Какое ему дело?

Я все равно уже перестал замечать головную боль или усталость — я ничего не чувствовал, потому что не хотел этого ощущать. И поэтому я снова подхватил книгу, жадно впиваясь в ее строки взглядом.

Но меня нагло выдернули вновь — Ник вломился с широкой улыбкой и коробкой в руках. Вероятно, это была аптечка из его дома.

— Что это?

— Аптечка.

Как же это было предсказуемо.

— Ты не мог бы уйти?

Но нет, он не мог. Как же. Без очков почти ничего нельзя было разглядеть — приходилось постоянно щуриться. Никита же поставил коробку на журнальный столик в зале и ушел в коридор.

Щелчок двери.

Закрыл?

— Так. У нас тут много чего есть, — он довольно улыбался. — Стоит заняться тобой. Ты бледный, с температурой и дышишь тяжело. И вообще не ясно, как ты умудряешь при этом всем еще и держаться более-менее спокойно!

Рассмеялся Ник и подошел ко мне с весьма воинствующим взглядом.

— Все нормально. Мое здоровье тебя не касается.

— Не касается. Но я захотел, чтобы касалось. М. Вроде извинений за то, что вломился в твою квартиру?

Он подмигнул и надавил на плечи укладывая на диван. Быстро сориентировавшись, Никита отыскал подушку и одеяло, по-хозяйски устраивая мне место.

— Твои извинения мне не нравятся.

Однако мне было все равно. Пусть делает, что хочет. Я не человек. И реагирую не так, как реагируют люди.

Книга из моих рук давно была убрана куда подальше. Это, конечно, радости не добавляло, но… Рано или поздно же он уйдет.

Никита крутился вокруг. Сновал. Достал какие-то таблетки. Зачитал инструкцию, пытаясь сделать вид, что все понял с первого раза. Прочитал инструкцию еще несколько раз, после выписал правила применения таблеток себе. И только после уже стал измерять мне температуру, ставить компрессы и постоянно что-то галдеть.

Скука.

Почему бы тебе уже не исчезнуть?

Но я молчал. Потому что я не был человеком.

Когда же Ник успокоился, напихав меня таблетками и поохав относительно высокой температуры, он уселся рядом со своей широкой улыбкой.

— Надеюсь, мне простят мое своеволие?

Я отвернулся.

— Ну-ну. Больным можно и покапризничать.

Когда я в следующий раз открыл глаза, Ник все еще был тут. Часы в моей квартире давно встали, словно поддерживая мой отстраненный образ жизни, а потому мне оставалось только гадать: у задремал на пару минут или проспал полноценные сутки?

Никита, заметив, что я проснулся, тут же потянулся и наклонился вперед. Судя по его виду, я проспал не больше пары часов.

 — Слушай, Саш, ты прости, что я тут как хозяин. Просто у тебя температура, а ты даже и не собирался лечить себя, — он нахмурился и несильно дал по лбу мне.

— Ничего, — равнодушно отозвался я, — а от кого ты бежал днём?

— От брата. Я намеренно сломал ему приставку, вот и огребал. Сбегал по ступенькам вниз, смотрю — твоя дверь слегка приоткрыта, ну, я и юркнул за нее. Даже не подумал о последствиях, — рассмеялся юноша, растрепав мне волосы, словно я был младшим братом или просто близким другом. Я не знал, что тебе нужно, но не был против заботы. Я вообще по жизни просто плыл по течению. Так завелось класса с пятого, когда ко мне пришло осознание того, насколько я маленькая крупинка на всей этой громадной планете, когда я понял, что ничего не значу. Тогда я решил просто быть наблюдателем за жизнью. Я хорошо учился, много читал, но никогда не имел целей или стремлений.

На следующий год собирался поступать на филологический — мне отец посоветовал. А мать… А мать теперь в психбольнице. Её забрали полгода назад, но я не чувствую ни отчаяния, ни скорби. Просто так было нужно. Я наблюдал за изменениями в поведении отца. Тогда-то я и получил свою небольшую квартирку. Я перестал с кем-либо общаться. Не то, чтобы я был социофобом — мне просто было не нужно общение.

— Ясно. Почему ты еще здесь? — вопрос слетел с губ. Я забыл всего на мгновение о том, что я наблюдатель и было бы намного умнее просто подождать, пока Ник сам не рассказал бы о причине своих действий.

— Не знаю. Скажем так — интуиция. Мне кажется, что я должен тебе помочь выздороветь, — пожал он плечами и поднялся, — я пошёл домой. Возьму твои ключи и закрою тебя снаружи. Часов в десять утра буду у тебя. Отдыхай, — медленно он сделал наклоны шеей, знатно похрустев, пробурчал себе что-то под нос и, отыскав ключи за тумбой (интуиция, да?), тут же ушел. Я услышал лишь поворот ключа в замочной скважине.

Раз.

Два.

Три.

Теперь ты двинул наверх? К себе?

Я перевернулся на спину, уставившись взглядом в потолок.

Квартира была пуста, а потому шорох одеяла был подобен грому. В этой-то оглушительной тишине, где не было слышно даже часов.

«Стоит заменить батарейки», — лишь глупая имитация действий.

Я прикрыл глаза. Теперь я услышал и шелест веток деревьев за окном, их редкое постукивание по стеклу, скрежет.

Начала мигать лампа, неприятно потрескивая.

«А если бы у меня была эпилепсия, то сейчас мог вполне последовать хорошенький приступ»

Мысли настойчиво крутились вокруг мигающей лампочки.

Выключитьвыключитьвыключить.

Но я лишь мотнул головой и медленно выдохнул, чтобы уснуть.

А во сне я падаю. Бесконечно падаю, пока перед глазами разворачивается вселенная. Она распахивает завихрения и беззубо улыбается, сияя бесконечным множеством глаз-черных дыр. И вселенная — ужасающая, леденящая, хищная — поглощает меня, всасывает в себя, пока звезды водят нестройных хоровод. И Голос, поющий Голос этого отвратительного недружелюбного мира. Я — частица, пыль, ничто на фоне громадных планет.
Вселенная смеется, а после перед глазами рябит. Я делаю вдох, но не вдыхаю, меня окутывает холод и ужас.

На часах, как и всегда, было ровно пять часов утра. Мне не нужно даже тянуться к часам — я просто знал время. После сна осталось неприятное ощущение чего-то сосущего под ложечкой. Чего-то… Неприятного.

Меня одолел кашель, из-за которого я согнулся пополам. На миг даже показалось, что ледяная вода вымышленной моей больной фантазией вселенной собирается выйти наружу, но это лишь додумки — я болел, поэтому и кашлял.

Теперь прибавился еще и жар — я невольно коснулся ладонью головы, поморщившись. И горло саднило.

Встав с кровати, я принялся за свой обычный утренний ритуал: умывание, чистка зубов, пару таблеток. На кухне я поставил чайник, а после подхватил книгу. Крашенный зайдет наверняка часам к девяти-десяти. Люди любили начинать утро примерно с этого времени.

Я хотел продолжить читать, но книга в миг показалась уродливой и непривлекательной образиной. Вчера была испорчена магия, теперь стоило ее вернуть. А до тех пор…
Найти карандаши, большие листы бумаги и набор ластиков было не сложно. Как и организовать себе рабочее место, взгромоздив лист на мольберт — еще одна попытка имитировать кого-то другого, не себя.

Штрихи легко укладывались на лист. Я ни о чем не думал, позволяя рукам работать самим. Иногда я видел много картин в своей безумной, хаотичной голове, а иногда не видел ничего, но чувствовал что-то… особенное. И тогда рисунки выходили особенными. Словно я рассказывал самому себе о чем-то, чего давно уже не помнил.

Так давно…

Когда люди усаживались за рисунки, они выглядели живыми. Я ведь наблюдатель. Я всегда видел, как разглаживаются чужие черты лица, как наползают улыбка или тоска на лица художников, как люди отыскивали единение с работой. И завидовал им. Когда за мольберт садился я, все вокруг умирало. Потому что я давно не жив. Потому что я был прекрасным актером, подделкой, но сидя за холстом или бумагой, или чем угодно еще, я становился собой — мертвым и обезличенным Никем.

Когда мой рука замерла над рисунком, словно потеряв всякий смысл и интерес к нему, я обернулся на часы, но столкнулся с изумлённым, неверящим, но живым взглядом Ника.

Что же его так…

Я вернулся взглядом к рисунку.

Передо мной стоял этот самый Ник в полный рост. Волосы у него были собраны в хвост, а на губах красовалась широкая живая улыбка. Он стоял в легкой расстёгнутой кожанке, под которой выглядывала футболка с волком, чьи янтарные глаза смотрели в самую душу. Никита стоял на пустой дороге, явно где-то за городом, рукой прикрывая глаза от солнца, а второй придерживая походный рюкзак за спиной.

Я завороженно коснулся рукой бумаги, оглаживая ласково шероховатую поверхность бумаги.

Такая правильная картина, что даже кажется не моей. Мои ли руки вывели эти штрихи? Цвета?

Завороженный и напуганный, я встал и метнулся в кухню, где смываю с рук карандаши. Чайник громко свистел с кухни, заставив меня нехотя его выключить и только после я вернулся в зал бесшумно.

Ник сидел возле листа, смотря безотрывно на рисунок.

— Ты так и будешь пялиться на нее? — раздраженно спросил я, желая отогнать парня от моей картины. Ревность к ней затопила меня, иссушая резервы — не так уж много эмоций я испытывал обычно.

Ник вздрогнул и обернулся.

— Когда… Когда ты меня заметил?

— Что? Ты же сам вче…

— Я не об этом! — прикрикнул крашенный и вернулся к созерцанию рисунка. — Это… Этот рисунок — точная копия фотографии, сделанной на мой телефон за час до смерти моей сестры…

Ник судорожно сунул руки в карманы, шаря по ним, а после достал телефон дрожащими руками. Отыскав там что-то, он ткнул мне телефон почти в нос:

— Вот!

С небольшого помутневшего экрана телефона на меня смотрел улыбающийся Ник в чертовой кожанке, с рюкзаком за спиной.

— Когда… Когда это…

— Два года назад. Шестого апреля, — тихо отозвался Никита, сжав с особой силой телефон.

Два года назад… два года назад я не мог нигде видеть этого чудака: мы проходили с матерью реабилитацию в Саратове, после того, как мне провели операцию на печень. Мы поселились на съёмной квартире возле одного из корпусов университета, куда я хотел поступить. Я почти не выходил из дома год и соблюдал жесткую диету. Первые вылазки начались после числа пятнадцатого мая.

И тогда я был еще… живым. Живым Наблюдателем.

— Исключено, — отозвался я, мотнув головой. — Я проходил реабилитацию в Саратове. Я не мог тебя нигде видеть весной двухлетней давности.

В моей голове что-то начало разрушаться. Хрустеть и сыпаться. Смогу ли я… Смогу ли я остаться наблюдателем?

Невольно ухмыльнулся — нет, конечно, нет. В этой трагикомедии я стал актером. Я — участник.

— Пей лекарства и пойдем к брату. Это… Это странно.

Ник растерян. Слова дались ему с трудом. После я услышал пару щелчков камеры на его телефон.

— Почему именно сейчас, — тихо пробормотал себе под нос парень, думая, что я не слышу. Наивно.

Я послушно натянул джинсы, нацепил очки.

Стоило бы сопротивляться, остановить нелогичное безумие, но моя рука каким-то чудом уже оказалась в чужой теплой хватке. И Ник потащил меня за собой, пытаясь широко улыбаться.

Дверь закрыл Ник почти по-хозяйски.

Ник жил и правда этажом выше. Он открыл дверь квартиры и ворвался внутрь с громким криком:

— Влад! Выходи! Надо поговорить! Влад, где ты, черт тебя побери?!

Я делаю шаг. Шаг, который сделал эту историю.



Я разулся и прошел по коридору. Слева была гостиная, справа — комната братьев с двумя кроватями. Зайдя, я начал осматривать второго брата. Это был высокий парень среднего телосложения с подтянутой фигурой. Темные короткие волосы и светло-голубые глаза создавали приятный контраст. Взгляд Влада — так его назвал Ник — был сосредоточенным. Никита сидел рядом.

— Добрый… День?

Никита поднял голову и улыбнулся.

— Это мой брат — Влад. Влад, это тот самый Саша.

Брюнет вымученно посмотрел на меня и устало выдохнул, кивком показывая, что уже понял. И повисла тишина. Я не понимал, что сейчас делаю здесь, в этой квартире. Почему на моём рисунке оказался Ник до смерти сестры, почему я не могу вспомнить тот день и что я делал. Почему голова начинает болеть всё сильнее. Почему вокруг всё резко потемнело, а оба брата начали что-то беззвучно говорить или кричать?

— Саш, Саш, Саш! — меня кто-то тряс за плечо. Неожиданно всё прояснилось, тёмные пятна начали исчезать, и я смог наконец-то рассмотреть всё, что происходило вокруг. Я начал часто дышать и закашлял. За плечо меня тряс, как я выяснил, Ник. Он протянул мне стакан с водой, обеспокоенно смотря. Я выпил воду и сказал невнятное «Спасибо», после сев и облокотившись о стену.

— Что произошло? — хрипло, будто голос потерял.

— Ты неожиданно отключился. Оказалось, что у тебя поднялась температура. Ты нас напугал, — крашенный… друг? Знакомый? В общем, он отошёл в другую комнату, где что-то передал Владу, который следом вошёл в комнату.

— Не вышло у нас нормально поговорить. Ты прости моего брата-идиота. Притащил больного сюда из-за пустяка, — он сел в кресло напротив. — А теперь то, о чём мы хотели поговорить. Где ты видел эту фотографию?

Это был глупый вопрос — я не знал ответа на него. Пожав плечами, я чуть наклонил голову. Почему так много шума из-за этого рисунка?

— Ты, наверное, недоумеваешь почему столько шума из-за фотографии и твоего рисунка. Понимаешь, эта фотография была только у четырёх человек, среди которых были: Ник, отец, мать и крёстный. Фотографировал сам крёстный. И тоже вроде ничего такого, но смерть сестры была не случайной. Дашу, так звали нашу сестру, убил наш крёстный. А после исчез. Теперь у нас есть предположение, что ты знаком с дядей Эриком, — он откинул голову, смотря в потолок, пока я пытался вспомнить кого-нибудь с таким именем, но ничего. Пустота.

Обвинения были почти выброшены мне в лицо, Влад словно пытался напугать меня, прижать фактами, но это действует только на людей. А не на меня.

— Я не знаю ни одного человека с именем Эрик.

— Он сменил имя. Я не знаю, как его зовут. Завтра Ник сходит к родителям и поищет его фотографию. Уже поздно — мать и отец скоро будут дома.

— А где вы собираетесь искать фотографию?

— Она в доме, который мы сдаём в аренду. Так как у матери был нервный срыв, фотографию было решено спрятать там. Мы сдаём весь дом, кроме рабочего кабинета отца. Там-то и находятся все фотографии, на которых можно будет отыскать дядю Эрика.

Повисла пауза, Влад перестал созерцать потолок и перевел прямой, угрожающий, но сдержанный взгляд на меня:

— Теперь до тех пор, пока всё не прояснится, ты будешь вынужден находится в обществе одного из нас почти все двадцать часа в сутки.

— А школа?

— Ты школьник? — он искренне удивился. Ах да, я же выгляжу старше. Киваю. — А класс какой?

— Одиннадцатый.

Скоро экзамены. Их я сдам на отлично и подам заявку в институт. Потом я отучусь и буду работать у матери в фирме, точнее в фирме, которая раньше принадлежала ей. Им нужны люди, которые смогут писать статьи, имея минимум информации. Строить догадки почти ни на чём — это то, что подходит мне. Но не сейчас. Как только я вспомню, что было шестого апреля, так картинка сама начнёт разворачиваться. Мне нужно будет лишь вспомнить этот день.

— Так, я пошёл на работу. За тобой приглядит Ник. Можете оставаться здесь, чтобы тебе лишний раз не мотаться. Всё, ушёл, — он вышел в коридор, накинув куртку и ушел, громко хлопнув дверью.

Ника не было. Возможно, в зале? Может, он уснул? Я тихо зашел в зал и замер.

Парень лежал на диване, смотря в потолок и что-то тихо шепча. У него был потерянный взгляд.

Порой мне кажется, что я всегда заставляю людей вспоминать то, что лучше больше не трогать. Так было со всеми одноклассниками. Как я мог забыть? Не знаю, просто за шутками и улыбками этого парня, всё становилось неважным. Все мои мысли крутились в каком-то водовороте, но теперь лишь в одном направлении.

Сейчас же в голове был хаос без направления и цели. Все было перемешано.

В коридоре я нашел ключи от своей квартиры, куда и вернулся, прихлопывая дверь. Я сделал себе остывший чай, почти залпом выпивая его, а после падаю на кровать.

Ключи с шумом упали на пол.

Я начал вспоминать период реабилитации. Я хорошо помнил май и лето, дни сразу после операции, но апрель… Шестое апреля…

И сколько я не пытался вспомнить этот день, его не существовало в моей памяти. Ни отрывками, ни частями, ни скупой памятью. Как и весь апрель. Словно они были стерты умелым ластиком.

Стерты!

Я быстро направился в другую комнату. Ту, где я весьма редко бываю. Стоило открыть дверь — я зашелся в кашле. Пыль витала в воздухе настолько густая, что создавалось ощущение завесы. Меня не было здесь полгода. Из-за матери. Но именно здесь стоял шкаф с необходимыми мне бумагами. Открыв его дверцу, я принялся рыться в документах, а найдя искомое, шустро покинул комнату, захлопнув дверь.

На контракте — а это был именно он — был указан номер, который я и набрал на телефоне. Я долго слушаю гудки, дольше, чем было заведено негласным правилом, пока грубый мужской бас не стал слышен по ту сторону провода:

— Корнеев слушает.

— Слушай, Вась, это я Саша. Лианов, — я уставился в пол, думая о том, что я, возможно, уже был забыт.

— Какие люди, однако, — громкий смех неприятно резанул слух. — Ты по какому делу? Ведь не просто так же, да?

— Я насчёт стёртых воспоминаниях. Помнишь, мы договаривались, что можем их вернуть, если есть надобность?

— Эй, Сашка, нет-нет, я не согласен. Знаю я, что случится, если ты их вернёшь сейчас, — голос из дружелюбного стал сердитым. А еще было слышно, как нервно Василий постукивал чем-то по поверхности стола или тумбы.

 — Вась! В конце концов у нас договор, — мой голос позволил себе лишние эмоции, впервые за долгое время, отчего внутренности сковал страх.

Нет-нет, никаких эмоций!

— Нет. У нас договор на год. После года можешь возвращать. Так что жди какого там? — он зашуршал какими-то бумагами в течении пары минут, а после продолжил, — двадцать первого июля. А лучше двадцать второго. На этом всё, больше даже не звони до двадцать первого без уважительной причины, — и он бросил трубку.

Я прикусил губу. Что же там за воспоминания такие? Убрав вырванный лист в одну из книг, кинул взгляд на рисунок — и как так вышло, что незакрытая дверь смешала все мысли? Почему я неожиданно ожил и начал желать возвращения воспоминаний, спрятанных ради меня же? Я же всегда был призраком, а сейчас? А может мои воспоминания ложные?
Теперь я ни в чём не был уверен. Мне стоило пока что цепляться за Влада и Никиту, чтобы вернуть свои воспоминания и прояснить всё то, что случилось два года назад и много раньше. А они, надеялся я, будут цепляться за меня, чтобы найти своего крёстного, что убил сестру. Всё было так запутанно, мутно и так ясно одновременно, что мне казалось, что всё это — бред, порожденный моей болезнью. Что если я сейчас лежу где-нибудь в соседней с матерью палате?

Я встряхнул головой. Стоило откинуть подобные мысли. Они не делали происходящее понятнее.

Но как могло так случиться, что случайная встреча повлекла за собой такие последствия? Никак не вязалось с логикой. А что, если и у них отсутствуют воспоминания? Я ведь говорил, что у меня было ощущение, что я знаю Ника сто лет? Может быть, мы были знакомы, и я был в тот день с ними?

Но что сейчас эти догадки, если я не могу вспомнить ничего?

Стоило бы извиниться перед Ником за свой уход. Возможно, завтра?

Я посмотрел в окно, где из-за ярких вывесок и фонарей почти не было видно звёзд на небе. Как иронично: в моих снах они всегда ясно и отчётливо сияли, двигаясь на меня, сминая,  раздавливая.

Каждый раз они были всё ближе и ближе.

Однажды — я точно знал — они настигнут меня и сотрут в пыль.

В голове помутнело, словно ударили чем-то тяжёлым, я с трудом смог встать на ноги и дойти до дивана, почти сваливаясь на него тяжёлым грузом.

Нужно… Нужно было уснуть. Я был должен…



Утро наступило резко и безрадостно.

Я вяло приподнялся. Было без пятнадцати пять.

Адски болела голова, а еще горло… Я зашелся в кашле. Мне не составило труда найти лекарства, выпить их и привести себя в порядок. Теперь надо было заехать к отцу. Нас ждал важный разговор.

Одевшись, я направился к остановке, чтобы дождаться самого первого утреннего автобуса.
Меня быстро начало укачивать, поэтому пришлось отыскать кислую сосачку. Путь был не самый близкий по прикидкам нашего небольшого городка.

Я вышел на «Детском мире» и побрел к «Факелу».

Зачем я говорю так подробно?

Потому что в голове было совсем пусто и стоило занять себя хоть чем-то, пусть даже это «чем-то» будет бессмысленным и ненужным.

И вот я оказался у двери. Отце вставал около шести, поэтому я не боялся его разбудить. Я постучал в дверь, а после позвонил в звонок. С той стороны явно завозились: послышался скрип половиц, а после и поворот замка. Отце открыл дверь, смотря на меня с подозрением.

— Сын?

— Пап, надо поговорить, — я бесцеремонно прошел в квартиру, отодвинув отца.

Эта квартира была больше, просторнее и светлее моей. Она казалась оживленной. Пахло крепким кофе и яичницей. Видимо, отец завтракал.

— Что у тебя случилось? — равнодушно спросил мужчина, возвращаясь на кухню к своему завтраку.

Стоять здесь казалось чем-то неправильным. Да и я ощущал, как хотел отец поскорее избавиться о моего общества.

— Я встретил на днях кое-кого… Их зовут Влад и Никита. Не знакомы их имена? Нет, тогда слушай. Такая приключилась вещь: у нас есть общие воспоминания, которые мне стерли, и мы с ними давно знакомы. Может, ты припоминаешь что-нибудь теперь?

— Да? Не понимаю, о чем ты. Запишись на прием к Корнееву. Это по его части.

Отец не выглядел удивленным, но я знал, что он в мгновение понял, что происходит. Только не собирался со мной этим делиться. От досады хочется рычать, но я лишь развернулся и молча двинул в коридор.

Мне здесь нечего было делать теперь. Ничего я не услышу интересного.

Когда дверь почти закрылась, я услышал лишь выдох:

— Снова эта история… Даша.



Дома я был часам к восьми утра. Я по пути купил еды, а дома разложил продукты.

Прибрался.

Времени было так много, что я ощутил накатившую скуку. Чем я… Чем я занимался каждый день? Все это время? Чем? И почему только сейчас я задался этим вопросом?

Еще через пару часов я стоял у двери Ника, не решаясь постучать. Стоило ли мне лезть в эту историю глубже?

Но я вспомнил портрет и понял, что не могу отступить. Все шло по какому-то четкому плану. Возможно, это была судьба. Мне оставалось лишь повиноваться ей и узнать все, что только мог. Я постучал в дверь, дожидаясь, пока мне ее откроет Никита.

— Я думал, что больше тебя не увижу, — с порога сказал парень. — Ты вчера ушел и… Ты проходи. Только тихо. Родители спят, Влад тоже. Он вообще, прикинь, пришел только полчаса назад.

Он проводил меня на кухню, где стояли две чашки кофе. Одна была уже опустошенная, а вторая — наполненная до верха. Я присел за незнакомый стол, чувствуя неловкость. Между нами повисла тишина. Никита пытался изобразить гостеприимство, поэтому вскоре поставил передо мной чашку чая и наклонился к уху, тихо прошептав:

— Только тихо. Родители спят, — повторил он, — и Влад только недавно заснул. Не хотелось бы их разбудить.

Тишина, повисшая между нами, была неуместной. Неуютной. Но я не стал начинать разговор. Мой взгляд лениво скользил по трубам с потрескавшейся и пожелтевшей краской, по занавескам, которые кое-где слетели с петель на карнизе, по обоям с незамысловатым изображением бамбука, шкафам, висящим на стене, а потом так же лениво соскальзывает с объектов на парня.

Ник сидел, уткнувшись носом в кружку и сильно сгорбившись.

— Я, — голос у Никиты хрипел и звучал робко, — н-нет… Не так. Даша… Она была дорога мне, поэтому… Прости. Все это так… Странно и нелепо и…

Вероятно, в голове у крашенного была полная неразбериха.

— Я кое-что узнал, но хотел бы обсудить это и мои предположения втроем. Мне кажется, что Влад… Он важен для общей мозаики.

Словно все увязало в горле по мере разговора. В этот миг я подумал об одной забавной и непривычной мне вещи: я всегда мало разговаривал обычно, ведь так? Домыслы и анализ, разъезды по городу и внутренние переживания — все это разрушало меня и мой привычный уклад. Я почти слышал, как трещала по швам моя личность. И все леденело от страха.

Только не это.

— А ты стал инициативнее, да? — грустно улыбнулся Никита.

В какой же момент все пошло не по плану? Когда все стало таким неправильным? Когда мое сердце сбилось с ровного ритма и бешено забилось, подгоняемое страхом?

Ятакхочувернутьсякпрежнейжизни. Меня скрутило. Леденящий ужас за пару мгновений от сердца пробрался до самой моей душонки, протягивая уродливые лапы.

Когда перед глазами перестало мелькать сплошное размытое марево, Ник сидел на корточках, упираясь ладонью в мое плечо, и обеспокоенно смотря.

Кажется, он даже что-то говорил. Я бы хотел саркастично улыбнуться, но знаю, что мое лицо все еще невыразительный кусок гипса. Чертова маска. Слух вернулся слишком резко, оглушительно.

-…хорошо?! Саш!

— Воды, — меня хватило лишь на жалкий хрип.

Ник кивнул и вскоре помог распрямиться, всучив незаметно в руку стакан с водой. Становилось легче. Надо бы поскорее со всем этим разобраться. Когда закончим, я смогу вернуться к своему обычному образу жизни.

Наблюдатель. Моя роль всегда — наблюдатель.

— Может, прогуляемся? — парень явно нервничал, не зная, как быть со мной. Что ж, прогуляться было неплохой мыслью. — Вернемся к часам пяти? Влад, скорее всего, уже будет на ногах…

Он болтал дальше, но меня хватило только на кивок. Я не стал слушать его. С меня просто хватало на сегодня. Я готов был побыть молчаливым сопровождающим.

На улице было морозно. Колкий воздух пробирался в легкие и приносил необходимое мне спокойствие. Даже сердце, все еще колотившее в груди некоторое время, стало успокаиваться. Вокруг было белым бело. Но стоило мне сделать несколько шагов, как я поскользнулся и полетел на спину, задевая неаккуратным движением Никиту и роняя следом за собой.

Крашенный начал безумно хохотать, подергиваясь в приступе искреннего смеха.
Улыбку, возникшую ответно у меня, я предпочел не заметить.

И только иррациональное чувство правильности и привычности казалось какой-то неуловимой зацепкой. Связано ли было все это с…?

Но парень уже поднялся на ноги и схватил меня село за руку, утягивая за собой. Намотавшись наугад по различным улочкам, мы оказались в кафе, куда хотел меня затащить мой новый знакомый. Мы заказали чай и сидели в спокойной компании друг друга. Я поддерживал беседу редкими фразами, а Никита, радуясь обретенной компании, без умолку болтал. И был, в целом, прекрасен в этом. Как бы пояснить эту мысль?
Ник был самим собой и на своем месте. Разве не назвали бы люди это прекрасным? Завораживающим? Потрясающим?

Звонок телефона нарушил ход времени много раньше, чем в пять вечера, прерывая очередной рассказ крашенного. И я был уверен, необоснованно и нелогично, что дальше станет еще больше препятствий в поисках ответов.

— Мне надо идти, — убрав телефон, устало пояснил мой друг. — Маме стало плохо, нужно в больницу. Мы все едем, так что… Я пойду, наверно.

— Куда?

— Пятая. Хочешь пойти?

Я кивнул:

— Пятнадцать минут езды. Сядем на пятёрку у «Башмачка».

Автобус не пришлось ждать долго, но в нем была ужасная толкучка, как и всегда в это время года на пятерке. Всегда казалось, что в эту маршрутку пытаются впихнуться все: приезжие, бабульки, учащиеся и работяги. Обходя вокзал, центральные улицы города, заворачивая в самые дальние уголки города и делая огромный крюк, пятерка собирала так много народу, что я частенько ездил с пересадками, лишь бы не в этих толкучках. В этот раз не было времени.

Когда мы доехали, зашли в поликлинику — я еще плохо понимал происходящее в семье Никиты, поэтому не задавал вопросов, да и в целом это было не так важно, если я уже был здесь, у меня имелась возможность увидеть все самому — и поднялись к четырнадцатой палате.

В палате стояли Влад и какой-то мужчина (возможно, отец семейства?), о чем-то озадаченно переговариваясь. Их лица были серьезны и хмуры.

— Влад! Ну? Как там? — Ник подлетел к брату, взволнованно поглядывая на дверь палаты.

Я не стал подходить особо близко — встал по другую сторону от дверного проема и прислонился к стене, делая вид, что не слушаю ничего… Лишнего.

— Все хорошо. Лучше скажи, почему и этот здесь? — грубо спросил брюнет.

Судя по всему, Влад стал считать меня врагом. Недругом. Ну, или просто неприятным типом? Возможно, подозревал в каком-то дурацком сговоре с Эриком? Плевать.

— Он пришёл к нам и сказал, что у него есть пара предположений. Не надо так враждебно. Ещё ничего не известно, — крашенный толкнул в бок брата и что-то тихо ему сказал на ухо. И в этот миг мне уже было ясно, что стертые воспоминания — это крайне подозрительно! Но я не мог молчать. Уже не мог.

— Сейчас я наверняка попаду под ещё большее подозрение и недоверие, но у меня стёрты воспоминания, — на этих словах на меня ошарашенно уставились братья, — и я подозреваю, что ваши тоже стёрты и изменены. Это только предположения. Вернуть свои воспоминания я могу лишь двадцать второго июля, поэтому я буду с вами до того дня. Может быть, я смогу найти некоторые ответы на интересующие меня вопросы, — я поспешно сделал шаг назад, пытаясь уклониться от цепкой хватки Ника, но неудачно — он уже крепко держал меня за плечи, выглядя испуганным:

— К-как ты узнал?

— Я лишь думал обо всём последовательно. А ещё я более, чем уверен, что ваши родители всё знают. И меня тоже, — так легко и просто вылетели эти слова, хотя я даже ещё не предполагал ничего о родителях. В своё подтверждение я посмотрел на мужчину, стоявшего рядом, в его уставшие зеленые глаза. Он был удивлен.

Усталость накатила вновь. Словно весь мир двигался с неприемлемой для меня скоростью. Это все сводило меня с ума.

Возможно, стоило бы от… дохну… ть?

Очнулся я уже в палате. После оказалось, что у меня был упадок сил. Ну да, упадок. Скорее прихоть моего организма, но спорить с врачами не было никакого желания. У окна стоял Ник, смотря куда-то вперёд. Почему именно он? У него мать лежала в палате, а он со мной. Что за ерунда? Хотя, ладно, его дела. Мне бы лишь восстановить наконец-то весь свой баланс сил. Я приподнялся и потянулся, чувствуя, как хрустят кости. Тело затекло.

— Пришёл в себя, — проконстатировал факт парень, а после развернулся и улыбнулся. Он всегда улыбался. Почти всегда. Я не знал нравится мне это или нет, просто это было непривычно. Люди вокруг меня всегда были серые, грустные, серьёзные, а он — другой. Против системы, да?

— Ага. Как у тебя мама? — негромко спросил я.

— Ложная тревога. У нее тоже переутомление. Вот и стало плохо. Так что всё хорошо, — он тихо рассмеялся и неосознанно что-то пробормотал себе под нос. Порой мне казалось, что он обращается к кому-то. А может это была всего лишь игра моего воображения. Я же всегда предполагал невероятные вещи.

— Всё, что ты сказал. Так и есть. У нас не подлинные воспоминания. Но вернуть их нельзя, потому что тогда мы сойдём с ума. Откуда я знаю? Было уже. Я помню эту часть. Когда голову разрывает на кусочки, когда картинка находит на картинку, а я теряюсь в реальности. Когда непонятно, что из этого правда, а что ложь. Когда не получается понять, что твоя жизнь, а что — утерянные воспоминания. Жуть, в общем, — он зевнул, едва успев прикрыть рот, а после присел рядом, — но не суть. В общем, вся надежда только на тебя, Саш. И будет прекрасно, если ты поможешь нам с Владом разобраться в том, что правда, а что ложь, потому что в нашей жизни много несостыковок из-за которых многое непонятно, — он потрепал меня по голове и вышел из палаты. А я думаю лишь о том, что описанное Ником было знакомо мне. Может быть, именно поэтому год? Я ничего не понимал теперь. Я просто знал, что всё слишком запутано, чтобы было возможно понять. Мои мысли путались. Я не мог ухватиться за суть. Это было невыносимо. Встав с кровати, я выхожу в коридор, где столкнулся почти нос к носу с отцом братьев.

Я кивнул в знак приветствия.

— Ну, что, привет, Саша, — негромко поздоровался он и отошел в сторону, давая пройти. Я прошел вперед по коридору, а он последовал за мной. Немой страж, что ли? И почему мне всегда всякие глупые ассоциации лезли в голову? Мы долго молчали, пока я всё-таки не подумал о том, что общество этого человека меня начало напрягать.

— Как Вас зовут?

— Сергей. Сергей Алексеевич, если тебе так удобнее, — а сам подразумевал под этим, что желает, чтобы я его звал по имени и отчеству. Раз он так хотел, так и будет. Мне всё равно — от этого ничего не менялось.

— Хорошо, Сергей Алексеевич. Вы что-то хотели? — спросил я напрямую. Этот мужчина тоже был наблюдателем — заметно по цепляющему взгляду. Он, вероятно, запоминал, как и я, всё, что происходило вокруг. Запомнил, как мимо нас прошла медсестра, переворачивая, если не путаю, пятую страницу какого-то журнала учета. Запомнил, что, когда мы развернулись лицом друг к другу, между нами пробежал мальчик, громко крича «мама», а где-то за углом женщина говорила по телефону с подругой о том, что тридцатого февраля должна будет родить. Все эти мелочи подметил и я, но вскоре они просто-напросто забываются, потому что не имели ни смысла, ни значимости.

— Сашка, Сашка, поменьше бы тебе логики и ума. Не нужно тебе участвовать во всём этом. Лучше бросай всё и уходи, — он говорил так легко и просто, будто это и не серьёзный разговор, а лишь какой-то дружеский диалог, но это было не так. Одна его рука была в кармане брюк, а вторая сжимала сигарету, ломая её.

А у меня в груди начало клокотать, бурлить. Меня выдернули из привычного мира! Меня вытащили, вздернули, вытянули. Как будто я хотел втягиваться в сомнительную историю! Но теперь… Я уже стал частью этого. Как мог я сбежать? Все бросить?

Мой хмурый взгляд говорил лучше слов, но молчать я не мог:

— Простите, Сергей Алексеевич, но я уже во всё это ввязался. Я нашёл цель и интерес, я ожил. Теперь поздно что-то говорить, — развернувшись, я иду к четырнадцатой палате — наверняка оба брата были там.

— Зря ты так, зря, — уставший голос сказал мне в спину. Он тона стало не по себе. Я обернулся на мгновение, а после вернулся к своему маршруту. Мне не стоило слушать его! Разве могло бы все обернуться катастрофой? Катастрофа уже случилась — в день смерти Даши. У мужчины был отточенный шаг, ровный. Дипломатический. Наверняка Сергей имел какое-то свое дело. Так ходили обычно только бизнесмены и дипломаты. Что-то мне подсказывало — логика — что он не был дипломатом

Я спустился вниз, на второй этаж, и отыскал нужную мне палату. Рядом стоял Влад, облокотившись о стену. Задумчиво он поднял взгляд с пола на меня. Глаза в глаза. Его ледяной и холодный взгляд и мой пустой и равнодушный. В конце концов дверь палаты открылась, прерывая наш зрительный контакт, и показался Ник.

— Влад, в общем, мамку отпустят завтра. А сегодня, мол, пусть отдохнёт. Что, пошли? — обратился он к брату, а после обернулся и напряженно замер. — Ты что тут делаешь?

— Домой собираюсь. Я хорошо себя чувствую. К тому же температура спала, и горло больше не болит, — и да-да-да, все это было чертовски не связано логически. Я и сам понимал это! Ник долго смотрел на меня задумчивым взглядом, а после пожал плечами и ушел. Влад двинулся за ним.

У Влада были знакомые до боли тяжёлые шаги.

Прошло достаточно времени, когда ушел и я.

Палата позади меня уже не интересовала. Она пугала меня. Неосознанно пугала. Что-то происходило прямо сейчас, за моей спиной, в той палате — или, возможно, мне снова казалось, снова и снова — но я ведь никогда не лез в дела, которые меня не касались.
Когда я дома — был второй час дня. Шестое января. В школу надо было только одиннадцатого — во вторник. А выйти мы должны были только числа двадцатого — наверняка будет карантин. Как был он каждый год.

Чем бы себя занять?

Собрав вещи, я ушел в библиотеку. Почитаю психологию, может, и нарою чего, а если нет, просто смогу подышать спокойным воздухом в библиотеке, пропитанным страницами книг. Я часто бывал здесь, среди стеллажей, книг, в тишине и покое. Это было самое подходящее место для меня. Для меня, который не являлся человеком, не являлся кем-то до тех пор, пока не началась вся эта история.

Время зациклилось, я начал ходить кругами вокруг стеллажа, словно не ощущая контроля над собой. Свинцовое тяжелое тело, мысли — мутные. И я знал в чем дело: это было наказание от моего священного места.

«Бросил»

«Изменился»

«Превращается в человека»

Словно книги шептали прямо в голове.

— Нет, — убежденно шептал я самому себе. — Я не человек. Я не буду человеком. Я вернусь. Вернусь к вам. Мне только нужно время. Там история, там Ник, вы знаете…

«Ложь», — прозвучало над ухом, заставив остановиться, прекратить движение по кругу.

— Нет-нет, так и будет, — убежденно повторил я. — Я вернусь.

«Я тебе не верю».

Я часто заморгал, приходя в себя, словно сбросив наваждение. Голоса утихли, шепот умолк. Но чувство вины тяжелым грузом уже лежало на душе.

— Я обязательно вернусь, — повторил я снова, уже для себя.

Среди книг я быстро нашел интересующую меня. Книга про гипноз и воспоминания была для меня сейчас очень важной. Я провел пять часов за ее чтением, но так и не нашел в ней ничего нового. Все было так же, как и в любой другой книге по этой теме. Разве что разные слова использовались при описании явлений. Это не давало мне ничего!

Хотя в конце я заприметил кое-что интересное: номер психолога, работавшего над этой темой. И, судя по коду города, он был из нашей области. Скорее всего из ее административного центра — Саратова. Я записал себе номер, будучи решительно настроенным на звонок. Возможно, разговор с тем, кто работал над этой темой, мог бы быть более полезным. Я хотел в это верить. В любом случае, позвонить для меня не было проблемой.

На улице поднялась буря. Я попал в ее разгар. Везде кружил и вился снег, лез в глаза и рот, от холодного сильного ветра перехватывало дыхание. Было невозможно вдохнуть. Радовало одно — я оставил очки дома и теперь не был вынужден протирать стекла или думать куда убрать очки.

Когда я добрался до дома, решил не откладывать звонок. Было еще не очень поздно.
Я набрал номер и стал ждать ответа.

Шел гудок, еще, третий, четвертый…

Мама говорила, что если человек не берёт трубку после пяти гудков, навряд ли он возьмет её вообще. Но я продолжил ждать. На восьмом гудке трубку подняли:

— Здравствуйте, вы один из того небольшого процента людей, которые ждут более пяти гудков. Вас слушает доктор Харбладов, — звонкий мужской голос раздался в трубке.

— - Здравствуйте, вам звонит Александр Лианов. Я нашел Ваш номер в конце книги про гипноз…

— А. Дай угадаю: «Неопознанный и незнакомый, гипноз и сознание»? — хмыкнул мужчина.
— Да. Там не было написано откуда Вы… Саратов?

— Когда-то я там жил и работал, но сейчас перебрался в Балаково. Вы хотели записаться на консультацию? Извините, но я…

— Я тоже в Балаково! — резко перебил я доктора, не сдержав облегчения в голосе.

— О, тогда это уже удобнее.

— И мне действительно нужна Ваша консультация. Мог бы я записаться?

— Подождите, пожалуйста, — судя по звукам, он отошел куда-то, на фоне шурша бумажными листами. — Я свободен завтра утром и восьмого с шести до семи. Когда Вам удобнее будет встретиться со мной?

— А если утром, то это во сколько?

— С восьми и до десяти, — сухо и коротко. Значит, утром ему не особо-то хотелось меня видеть.

— Тогда я лучше подъеду восьмого к шести. Назовите адрес, — сдержанно попросил я.

— Минская два, шестой этаж. Квартира тридцать пять. Это здание ЗАГСа, — уточнил мужчина на том конце провода. Я быстро записал своими кривыми каракулями адрес и кивнул, словно он мог это увидеть.

— Спасибо, до свидания. Я буду восьмого числа.

— Постойте, как вас зовут, говорите? Я не успел записать.

— - Александр Лианов, — терпеливо повторил я, слыша быстрый стук по клавиатуре чужих пальцев.

— Всё, тогда встретимся восьмого. До свидания.

В этот миг я думал об одном: я совершенно перестал понимать себя. Почему воспоминания стали вдруг так важны мне? Превратились в цель? В идею-фикс? Почему все зашло так далеко и пошло по наклонной?

Я кинул взгляд туда, где лежала закрытой книга. Теперь я не мог прочитать повесть Дазая. Я перестал быть призраком. Я стал человеком. Как только я смогу вернуться к себе настоящему, я дочитаю книгу. Обязательно дочитаю.

Вскоре я расстелил постель и лёг, укутавшись в теплое одеяло и закрыв глаза.

Сон пришел быстро. И не было никаких звезд. Только умиротворяющая, пустая тишина и тьма.

Проснулся я, когда было совсем светло за окном. Глянув на время, я обмер: был час дня.

Но… Это было невозможно! Нет! Неужели все усугублялось? Я не видел звезд, преследующих меня уже, казалось, целую вечность! Это потому, что я стал актёром?
Наблюдателей расплющат звёзды, а актёров — темнота? Или тут была другая связь?

Как же мне быть, чтобы остаться собой?

Я снова задавал вопросы. Снова и снова. И не находил ни одного ответа. В моей голове всегда крутились вопросы, но никогда — ответы. Я — призрак. Так я всегда говорил, отрицая в себе человек. Но почему? Почему я никогда не хотел признать в себе сущность живой личности?

«Потому что, — ответил я сам себе, — если ты изменишься, случится что-то ужасное».

Не просто случится — прорвётся мощным потоком, миллиардами звёзд и сметёт всё на своём пути. Это было нельзя допустить. Иначе что-то случится с Ником и Владом. С Ником… Я был уверен, что у нашей истории был пугающий ужасный конец.

Я не желал смерти Никите. Я не мог ему желать смерти. Мы не были друзьями — какие друзья могут быть у нечеловека? Но он уже был. Я не был властителем чужих жизней. Я не был властителем судьбы. Мне стоило быть аккуратнее. Но что, если я вновь создавал видимость? Видимость человеческой сущности. И все, как и всегда: я начал сомневаться и задавать вопросы, но после они себя исчерпают, а ответы затеряются в путанных мыслях. Все встанет на круги своя.

Так и должно быть. Так всегда было.

Моя жизнь, сколько я ее помнил и знал, всегда была циклична. А цикл ведь не мог быть прямоугольным или квадратным, только больше или меньше диаметров. Как бы не менялись действия, все приходило к началу.

Если немного подумать, все это было очень странным. Я привык так жить, привык к собственному равнодушию. Может быть, зря? Мои мысли были мне неподвластны, путались. И этот случай с памятью… Все говорили, настаивали: тебе лучше знать поменьше. Отец, знакомые, семья и врач — все избегали этой темы. Не давали комментариев. И я поддался — им, себе, привычкам, решил не интересоваться о том лете. Забыть. Но что происходило сейчас? Был ли это интерес? Или надобность? До лета было еще целых сто двадцать дней. До двадцать второго июля еще пятьдесят два дня. Но что давали мне эти размышления и подсчеты? Они убивали пустое время, давали занятие мозгу. Сегодня — я чувствовал, я знал — меня ждала бессонница. Такое бывает, наверняка с этим все сталкивались. Ты просто начинал чувствовать: твой разум стал слишком живым и активным, он не даст заснуть.

Время утекало сквозь пальцы. Час дня. Когда это было? Сейчас уже было десять. А минуту назад было семь. Ох, в голове был туман. Это день прошел? Или он еще идет? Возможно ли, что уже шел второй день? За что зацепиться в этом потерянном пространстве, в своих неясных ощущениях? Как считать?

Я уставился отсутствующим взглядом в темное окно, а после подошел ближе и открыл его, высунулся наружу, ощутив свежий ночной воздух. На улице уже было темно. И небо было глубоко черным, но не так, как во сне. Здесь оно было умиротворяющем, а во сне — ужасающим. Смотря на небо, я мог увидеть шарообразность планеты — все ночное полотно было куполообразным в такие ясные ночи. Звезды игриво мерцали и подмигивали мне. Я любил всегда небо, знаете? Запрокинуть голову и долго-долго смотреть — я любил так делать и днем, и ночью. Наслаждаться сумерками, наблюдать за облаками, щуриться от солнца… Начал пробивать озноб. Это летом можно было смотреть часами, а сейчас на улице царствовал ледяной и острый, колкий воздух. Он касался тела и вызывал дрожь.

Закрыв окно, плетусь на кухню, где делаю себе бутерброд. Съев, я отправил в раковину тарелку и кухонные приборы. Я навернул круги по квартире. Время шло, но медленно, спать не хотелось. К книге я не смел прикоснуться сейчас. В конечном итоге, устав от бесцельного хождения, я сел за ноутбук. Ввел пароль и открыл нужный файл. На мгновение я замер, завис над клавиатурой, обдумывая мысли, а после начал печатать. Поймал скользкие мысли и запечатал на виртуальной бумаге, посадил в клетку вордовского листа. Я ведь уже говорил о рассказе, да? Упоминал? Клавиатура громко звучала в пустой тихой квартире. Каждая строка на экране была пропитана мной и моими мыслями. Они были личными. Они были моими. Они были мной.

Когда я закончил, за окном уже стало светло, но меня больше интересовал текст. Пробежавшись взглядом по тексту, я задумчиво зачитал, почти пробормотал, вслух:

— «Тишина. Снова. Пусто в квартире, но меня это не тревожит, лишь вызывает равнодушие, как и всё в этом мире. А я вновь и вновь путаюсь в мыслях, так должно быть? Люди — странные существа. Они что-то ищут в этом мире, на что-то надеются, стараются найти свой смысл. Они плачут, когда им плохо, и смеются, когда хорошо. Они такие… Странные. Непонятные. У них — душа живет. Они живые. А я наблюдаю за ними, впитываю эмоции, беру в себя, втягиваю. Чувствуют ли они себя обделенными, когда я ворую их мысли и чувства? Когда тайком вписываю в свои заметки?».

О чем же был мой рассказ… Кажется, о безразличном, равнодушном ко всему человеку, который много думал и накручивал, старался своровать у других людей эмоции и личности, маски и умения, хотел перенять на себя чужие образы, но сколько бы не пытался, оставался лишь оболочкой. В людях ведь все главное было там, внутри. А во мне… В нем?

Из мыслей выдернул постукивание колес поезда. Это было тем единственным явлением, которое могло меня отвлечь от мыслей, заворожить, приковать взглядом. Поезд мерно покачивался, убаюкивая постукиванием. Я любил поезда. Любил смотреть за тем, как проезжали друг за другом вагоны, сменяя один другого. Когда он проехал, стало совсем тоскливо. Почему поезд проехал так быстро и скоро?

Я посмотрел на свой текст. Скучный, однообразный текст. Он никому не сдался. Даже мне. Наверное, писать стоило не мне, не мне-призраку. Книги ведь всегда писались людьми. Им было, что сказать. А я…

Захлопнув раздраженно ноутбук, откинулся на спинку стула. Что там, между строк? Что было внутри самой повести? Если бы я перечитал ее, обнаружил бы я в ней что-то жуткое?
Я был уверен — да.

Я уставился в окно. Солнце поднялось еще выше, хотя мутное небо не давало его разглядеть. За окном стало совсем светло. Сегодняшний день был слишком пустым. Не было встреч, не было дел, не было желаний. А я был слишком человек для чтения книги. В голове пронеслась мысль: надо взяться за карандаш или кисть, начать рисовать.

Мысль была настойчивой, привлекательной. Настолько, что вскоре я уже стоял перед холстом с карандашом в руке. Штрихи легко укладывались на ткань, ведомые не совсем осознанным образом. Я хотел запечатлеть что-то очень важное для меня. Меня быстро захватил рисунок. Карандаш сменился яркими красками. Руки хорошо знали свое дело. Я зачерпнул особенно много яркой красной краски, накладывая на холст, смешал оттенки, нанес снова, пока бесцветный холст не превратился в яркий портрет.

На темно-синем фоне стояла девушка. По пояс. У нее были рыжие волосы, лежащие в полном беспорядке и доходящие чуть ниже плеч, а еще насыщенные зеленые глаза. Они смотрели насмешливо прямо в душу, вызывая неясный мне отклик. Словно там, в груди, на мгновение воскресло сердце. Человеческое сердце. Смуглая, загорелая кожа и искренняя широкая улыбка. Словно не девушка то была, а яркое солнце. У нее был острый подбородок, вытянутое лицо, тонкие брови и вздёрнутый озорной нос. Она была воплощением Жизни. Она была прекрасной, но…

Бывает, что осознание приходит внезапно, словно обухом по голове. И в этот момент у меня тоже было осознание.

На холсте передо мной стояла неповторимая, потрясающая и давно мертвая Даша. Та самая Даша, про которую говорил Ник. Я был уверен, что это была она!

У меня задрожали, затряслись руки. Заледенели пальцы. И страх выпустил свои ненавистные щупальца. Даша, будучи всего лишь портретом, вызывала у меня страх, испуг. Было что-то неправильное в том, что она была нарисована мной. На это самом холсте. Этими прекрасными яркими красками. Разве имел я в право?! Разве имел я право после того, что сделал?!

Мысль мелькнула и угасла.

Что я сделал? Неужели… Я был причастен?

Испуг толкнул меня на крайнюю меру. Не заботясь о нарисованном, я бросил поверх простынь, а после подхватил холст и бросился к комнате, которую обычно никогда не открывал. Там жили своей жизнью самые страшные вещи для меня. Я оставил картину там и выбежал, захлопнув с силой дверь.

Никто. Не. Должен. Был. Её. Увидеть.

Особенно Ник.

Картина упала, издав громкий звук. Вероятно, плашмя. Но я не открыл бы эту дверь снова. Ни за что на свете. Только не эту комнату, в которой всегда жило что-то жуткое и страшное. А теперь там оказалась и Даша, вызывающая во мне леденящий ужас. И да покойся с миром, комната моих страхов. Покойся с миром.

Силы кончились так же быстро, как появились: я прислонился к двери, зажмурив глаза, и сполз по ней к полу. Мне казалось, что что-то касалось моей спины прямо через дверь. Тянуло ледяные руки. Желало затащить меня в эту Комнату.

И этому чему-то никогда не стоило покидать комнату. Оно было там спрятано, заперто, погребено. Вместе с Дашей. Возможно, это была всего лишь моя паранойя или навязчивые страхи.

В квартире стало неуютно тихо. Как в склепе. Как в гробу. Все было мертво. Ноутбук издал тихое гудение и снова утих. Он был в спящем режиме. И мне тоже был нужен этот режим, но бессонница. Чертова бессонница.

Меня ненадолго хватает. Я физически не мог оставаться в этой квартире сейчас. Я открыл все окна, чтобы это «что-то» выветрилось, а сам оделся и выбежал, сбежал на улице, набрав номер старого друга. Голос, прозвучавший в трубке, был недовольным:

— Чего тебе?

Мне должно было быть стыдно: позвонил так резко и неожиданно. Но у меня тряслись руки, и было совсем не до стыда.

— Ром…

Голос сорвался. Я глубоко вдохнул воздух.

— Ром, ты мне нужен. Ты мне очень нужен. Я не… Нужен. Очень нужен.

В трубке я услышал лишь тяжелый выдох. Уставший.

— Радость моя, я, конечно, все понимаю, но должны же быть какие-то рамки приличия! Я сейчас не дома. Я у Женьки и…

— Она ведь рядом живет, — перебил я.

— Знаешь, тебе стоит чаще появляться и интересоваться старыми друзьями, — язвительно отозвался Рома. — Она съехала в восьмой. Мне нужно время. Я умоюсь и соберусь.

— Прости.

На какое-то время повисла тишина. Возможно, Рома что-то обдумывал. Или же пытался держать себя в руках. Я знал лишь одно: у меня не было никого ближе. Я не мог бы довериться кому-то еще. Меня не мог бы спасти никто, кроме него.

— Ладно. Расскажешь, что приключилось. Подъезжай ко мне. Подождешь у подъезда.

И наверняка он сейчас улыбался. Своей заботливой легкой улыбкой. Этот мир не заслужил его. В этом мире я не заслужил его. Не со своим равнодушием. Если бы я был человеком… Если бы я был человеком, я бы не поступал так эгоистично.

— С тебя чай и еда? — неуверенно уточнил я.

— Как обычно, солнце. Как обычно.

И он сбросил трубку.

Все было как обычно, все как всегда, все «кокраз». Роман Соколовский был необычным человеком для меня. Даже для такого призрака, как я. Роман Соколовский был моим старым другом. Познакомились, когда я работал в библиотеке. Он тогда читал, если я не путаю, «Гобсека» Бальзака. А мне нужно было провести переучёт книг — вещь нужная, но нудная. В общем, мы чисто случайно разговорились. Точнее, он говорил, а я лишь вяло отвечал на фразы, записывая серию и номер книги в нужную тетрадь. Но как-то так вышло, что я теперь мог приехать к нему, когда мне вздумается, а он был не против. Оба уже привыкли. Это было нормально для нас. Он привык к тому, что я еду к нему, как только необходимо было развеять скуку. Порой откладывал все дела ради меня, как сейчас. Отменял планы. Думаю, будь дружба обратной, она была бы крепчайшей.

Был бы я человеком, смог бы я отплатить ему за всё добро? Наверное, смог бы.

Я пропустил намеренно несколько автобусов, чтобы подъехать примерно к его приезду. Доехал на злосчастной пятёрке и вскоре подошел к его дому. Рома уже был здесь: невысокий брюнет с разноцветными глазами. Я бы его и со спины ни с кем не перепутал. Он ходил не как все. Двигался по-особенному. А, возможно, я хотел так думать. Мне всегда нравилась его мутация глаз. Чудные, прекрасные глаза, которые являлись для меня главное загадкой и главной составной частью его личности.

Наверное, я почти любил его глаза, хотя и не умел никогда любить.

Он открыл дверь подъезда и двинулся вперед, я — за ним. В его квартире я снял обувь и одежду, прошел на кухню, устроившись уже привычно на его диване и подогнув ноги.

— Какой чай будешь? Есть «Гейша» чёрный чай и два зелёных: «Мудрость дракона» и «Холодная вишня».

— Мне вишню, — наугад отозвался я, уставившись в небольшое окно. Снег. Не любил я зиму. И лето. Я любил всегда весну, где-то с середины апреля и до двадцатых чисел мая — это было самое прекрасное время. После становилось слишком жарко.

Друг поставил передо мной кружку с чаем и вазу с печеньями. Впрочем, я предпочитаю…

— Есть шоколад. Будешь?

Я кивнул. Да, лучше было с шоколадом. Удивительный факт, но Ромка почти не менялся, сколько бы времени не проходило. В вечном беспорядке волосы, усталый взгляд, легкий от мороза румянец на щеках.

— Ну и чего ты ко мне припёрся? Просто так, что ли? — он раздражённо поинтересовался, поставив руки на стол и положив на них голову. Я задумчиво кивнул, а парень закатил глаза, раздраженно фыркнув.

— Боже ж ты мой, ну сколько можно?

И правда, за эти два с половиной год Ромка не изменился. Только с ним из всей бывшей компании я и продолжил общаться. Не ощущал нужды поддерживать связь с другими.
Мы просидели весь день. Ромка рассказывал мне про остальных, про компанию, про события его жизни, а я слушал. Наблюдал за ним и слушал, впитывал, как губка. Мы так просидели до позднего вечера, а после я вернулся домой. Когда я подходил к квартире, меня немного потряхивало, но уже в квартире я понял, что больше здесь не было ничьего присутствия.

Я почувствовал себя очень уставшим и упал на кровать, отключившись прямо в одежде.
От чего я проснулся? От легких прикосновений ко лбу и недовольного бормотания над ухом. Этим кем-то оказался, конечно же, Ник. Снова.

— О, проснулся. Ты идиот или как? Не закрыл дверь снова и завалился спать? — он дал мне «щелбан», а после зевнул.

— А какая разница? — без интереса спросил я, снова закрыв глаза. Мне все еще хотелось спать.

— Да никакая. Слушай, Саш, мне нужно остаться у тебя. Я не хотел тебя стеснять, но там такая бурда вышла! — крашенный кивнул куда-то в сторону, намекая на произошедшее у себя в квартире. Мне было все равно, но, кажется, от меня ждали ответа.

Я нехотя открыл глаза снова и уставился на него.

Наверное, стоило бы поспорить с крашенным наглецом. Но у меня не было сил. И желаний.

— Моя комната свободна.

И я снова уснул, не задумываясь о том, на что подписался в это мгновение.



ГЛАВА ВТОРАЯ: О ЛИЧНОСТЯХ.
Я снова падал. И сейчас эти звёзды стали огромными. Произошло то, чего я боялся — они уже могли меня расплющить. Я чувствовал, как они сжимали меня, будто подгоняя под коробку. Они давили со всех сторон. Органы, казалось, сейчас вылезут через рот, а голова лопнет. Мне думалось, что тело трещит по швам. Это было жутко, больно, страшно. Почему сегодня я чувствовал страх? Из-за комнаты? Неожиданно звёзды исчезли, и я оказался в той комнате, в комнате матери. Чистой и прибранной. Картинка зарябила перед глазами, словно экран сломанного телевизора, а после все покрылось тенью. Она вытянулась и стала давить на меня. У нее было множество рук и обличий. Она была Тенью и не была ею. У нее было много голосов и много интонаций, а я был нем. Беспомощен. Она шептала мне в самую голову, словно в каждую извилину. И я не мог ни дернуться, ни закричать, лишь смотреть в ее уродливое лицо. Людей так легко было напугать… И эта мысль изменила видение. Людей можно было напугать, а призраков — нет. И тень, напуганная моим осознанием, исчезла.

Я открыл глаза и уставился в потолок.

Теперь я понимал, почему нельзя открывать ту комнату на самом деле: в ней жил мой страх.

Я посмотрел на время. Телефон показал четыре утра. Было рано.

Ник еще спал.

Я направился в ванную, где умылся, помыл голову и чуть взбодрился. Вчерашние мысли и страхи казались уже не такими существенными. День словно начал забываться. Выцветать. На кухне я поставил чайник и сел сушить волосы. Досушив, заглянул в холодильник, а в нем уже давно повесилась мышь. Вскоре уже оделся и запер дверь на ключ, пока мой друг еще спал. Назвать Ника другом оказалось довольно просто, и мне показалось, что это — верный подход. В магазине я купил самые основные продукты: хлеб, масло, молоко. С этим можно было жить и готовить. На завтрак, по возвращении домой, я приготовил тосты. Вышли немного подгоревшими, но были все еще весьма съедобными. Молоко к хлебу подошло более чем.

Утро было в самом разгаре, когда я уже позавтракал. Ник еще спал, и я понятия не имел, когда он проснется. Я вообще, если так подумать, мало что знал о Никите. Он появился в моей жизни так внезапно, но успел уже занять важное место. Были ли мы знакомы тогда? До истории с воспоминаниями? Или же мы просто легко сошлись характерами сейчас?

Мне довольно скучно было проводить время слоняясь по квартире.

Я не успел заметить, когда уселся недалеко от спящего друга и принялся наблюдать. Я смотрел за его эмоциями, за телодвижениями. Ник спал спокойно, умиротворенно. Только часто ворочался с бока на бок, словно быстро уставал лежать на каком-то одном. Даже во сне Ник был непоседой.

Время тянулось почти вечность. Когда Ник открыл глаза и сел на кровати, сладко зевнув, я почувствовал облегчение: наконец-то! Сидеть часами в одной позиции было ужасно скучно. Друг улыбнулся, махнул сонно рукой в знак приветствия, и поплелся в ванную. Сонный Ник впечатлял. Он был растрепанным и неловким. Волосы торчали, глаза смотрели не совсем осознанно, а движения были заторможенными. Когда Никита вышел, на столе уже лежала его порция тостов и чай, а я допивал свой. Я кивнул на тосты, пригласив парня к завтраку.

С мокрых после ванны волос текла вода, лицо выглядело посвежевшим, а взгляд — ясным.

— Доброе утро, — он улыбнулся и сел напротив меня.

— Может быть, — пожал я плечами и продолжил осмотр парня. Тот зевнул и потянулся. Завтрак прошел в тишине. Под его конец, Ник обратился ко мне:

— Саш, спасибо за гостеприимство.

Я кивнул, а после вспомнил о вещи, что давно вылетела у меня из головы:

— Ник, ты сегодня свободен до вечера?

— Ну, может быть. А что? — он недоумённо посмотрел на меня.

— Мне нужно убить время до половины шестого, а наша прошлая прогулка была сорвана.

К моему удивлению Ник рассмеялся и активно закивал головой.

— Конечно, пойдём. Ты так серьёзно это спросил, будто решаешь судьбу мира, — он усмехнулся и потащил меня за руку в коридор, схватив. Отмечаю что мои ладони вновь были ледяными. А Нику хоть бы что. Может, это только мне казалось, что они холодные? Мы вышли из дома. Ник что-то шутливо рассказывал, самостоятельно закрыв мою дверь. Я подумал в этот момент о том, что хорошо было бы сделать ему второй комплект ключей, а то моего экземпляра на двоих уже не хватало. Ник, стоило мне озвучить эту мысль, сначала как-то странно посмотрел на меня, а после согласился, заявив, что с моей забывчивостью это — хорошая мысль. Первым делом, выйдя из дома, мы направились к ларьку с вывеской «Изготовление ключей». Мы заказали копию ключей и пошли дальше, вдоль «Почты», повернув к «Молодёжному». В конце концов мы дошли до шлюзов, которые соединяли две части нашего города. Поднялись вверх по высокой лестнице, прошли по мосту, перекидываясь порой фразами. Ник постоянно говорил, а я лишь порой что-то добавлял, но это не было неуютным. Спустились мы, не доходя до лестницы. Потом уже пошли по жил городку. До «Космоса» и дальше. В жг — сокращённо от жилого городка, — мы гуляли по разным закоулкам, дошли до канала и прошли вдоль него. Здесь дул ветер. И снег мешал ходить нормально, но мы на это не обращали внимания. Когда окончательно замёрзли, я предложил зайти к моему другу. Да-да, я предложил навестить Ромку. Я-то знал, что тот не будет особо против. А Ник сначала не соглашался. В итоге мы все же поднялись к Ромке и постучали в дверь, которую он открыл в крайне раздраженном состоянии. Увидев меня и Ника, он попятился, нахмурив брови.

— Ром, мы замёрзли. Прости, что к тебе, но не хотелось потратить деньги в кафе, если можно поесть и согреться у тебя, — первым делом я получил увесистый подзатыльник — воспитательная мера, так сказать, а после услышал демонстративное фырканье. Ага! Можно было и Нику зайти. Я махнул ему рукой, приглашая.

— Здрасте, — немного смущённо поздоровался Ник.

— Да проходи ты уже. Привыкай — этот дурак чуть что, так сразу ко мне прётся, — Ромка ушел на кухню, заваривая нам чай — я точно знал.

— Ник, это мой друг — Роман, Ромка — это Никита, сокращённо Ник, — представил я их друг другу, сняв обувь и куртку. Я остался в водолазке и свитере. В жилгородке ещё не включили отопление и тут было довольно холодно. Мы прошли и сели за стол. Вскоре Ник уже вовсю переговаривался с Ромой, рассказывая ему что-то и слушая рассказы моего друга. Вообще Роман — начитанный и интересный собеседник, поэтому я не заморачивался насчёт общения с ним. Всегда было, что обсудить. И даже мне, наблюдателю, было с ним интересно. Наверное, это лучшая характеристика, на которую я был способен.

— Сашка, ты его хоть не насилу затащил? — он строго посмотрел на меня и взглядом указал на Ника. Я лишь развел руками. Вышло красноречиво. Брюнет тяжело выдохнул, подразумевая под этим жестом, что я никогда не изменюсь. Мне кажется, что раньше это вызвало бы у меня улыбку, но когда раньше? Я не знаю. У меня была стёрта грань понимания между сейчас и раньше. Поэтому я не могу точно сказать, когда это было. Я просто знаю, что «раньше» чем… Что-то.

— Эй, Сань, ты тут надолго собираешься греться? — спросил у меня Рома, и я неоднозначно пожал плечами.

— Часов до четырёх, — я глянул на время. Как оказалось, недолго. Осталось два часа. Время прошло на удивление быстро. Мы даже засиделись в этой уютной компании. Домой пошли в пять. Обратную дорогу Ник рассказывал мне всё, что узнал от моего друга и восхищался им, а мне было почти всё равно. Почти… Мне не нравилось, что мы с Ником говорим о Роме. Было в этом что-то странное и не очень правильное. Но я никак не мог понять: что же именно? Поэтому я заставил себя не думать об этом. Ник отправился ко мне, а я — к Харбладову. Меня встретили в большой четырёхкомнатной квартире. Оны была уютная, комфортная. Скромно и со вкусом, так сказать. Сам Доктор оказался мужчиной лет тридцати, может, больше, но я не особо мог сказать навскидку. Прищуренные глаза, которые насмешливо смотрели на меня. Голубые, но при падении тени казались более темными, синими. Короткая бородка, теплая, но заученная (наверное, профессиональное) улыбка. Он был высоким и плотным. А еще у него были плавные движения. Образ был у доктора… Впечатляющий.

— Саша, я полагаю? Проходите.

Он широким жестом пригласил меня присесть на диван, а после выжидающе посмотрел на меня. Наверное, ждал историю, но вместо вопросов по делу я начал с другого:

— Знаете, я буду премного благодарен, если вы мне сделаете чая. Это сложная тема. Кроме того… Чай мог бы помочь мне настроиться и собрать мысли в кучу. Они, знаете, как это бывает, совсем разрозненны.

Мужчина вскинул удивленно брови, не веря в услышанное, а после издал короткий смешок и поднялся.

— Тогда прошу на кухню. Пить чай в зале дело не очень правильное, Александр.

И я проследовал за ним, на кухню. Харбладов налил две чашки чая и сел за стол, миролюбиво улыбнувшись.

— Так что, теперь…

— Спасибо. Теперь можно и поговорить, — согласился я.

— Да уж, интересный Вы молодой человек, — снова хохотнув, подвёл итог мужчина. — А теперь к делу. Что же вам нужно?

— Давайте без «выканья». В общем, мне нужно знать всё о… Нет, немного по-другому. В общем…

Оказывается, рассказывать было не так просто, как мне казалось. Я не знал, с чего начать. Как рассказать? Как объяснить?

— В моей жизни нет части воспоминаний. Я не помню, почему, но я знаю, что их нет. Это сложная история, откровенно говоря. Я не раз спрашивал у своего врача, но он ничего не говорит конкретного. Я знаю лишь, что это было сделано специально — мы спрятали мои воспоминания где-то глубоко в моем сознании и поставили срок на их… Как же это назвать?

Я пощелкал пальцами в воздухе.

— Ну, знаете, планируется вернуть мне все воспоминания в определенный срок.

— А в чем же проблема?

— Они нужны мне сейчас, — твердо произнес я. — У меня нет времени. Знаете… Все вышло очень неожиданно.

От меня ждали продолжения. Ну, что ж…

Я решил рассказать все. Начать с начала. С Ника. Нет, с другого начала. С реабилитации два года назад.

— Интересный случай, — в конце концов, произнес доктор. — Думаю, что я немногое смогу сказать. Но попробую объяснить всё ясно и чётко. Ваш случай удивителен, правда. Редко когда людям изменяют память или стирают что-то, а у Ва. тебя и вовсе и то, и другое. Да еще и с такой сложной процедурой. Знаешь, Александр, я сомневаюсь, что это было сделано так просто. Возможно, если сейчас это сделать неаккуратно, да и вообще не дождаться установленного срока, с твоей памятью произойдёт что-то необратимое. Или с психикой. Ты ведь не знаешь причин… Но я могу подсказать тебе направление. Если хочешь что-то вспомнить, избавься от страхов. Твоя память, твой мозг — очень умная штука. Они сделают все, чтобы не подпустить раньше времени, без чужой помощи, тебя к утерянным фрагментам. И нет лучшего механизма отталкивания, чем страх.

Мои глаза невольно расширились. Страх?

— О, видимо, у тебя есть идеи. Да, страх — это надежная защита. Они защищают тебя, они защищают память. Что, если искомое, убьет тебя? Я не могу тебе помочь с установкой порядка в твоей голове. Я не сунусь туда, где работал другой специалист. Но, знаешь… Я писал небольшую работу по вмешательству в сознание человека. Главное, что может помочь с восстановлением, возвращения к истокам — желание вернуться и умение побороть свои страхи, свои фобии. Они — ключ. Они — разгадка.

Но как именно с ними бороться, как с ними сражаться, можешь знать, лишь ты. Подумай над этим. Подумай.

Когда я вышел, в моей голове было много разрозненных и растерянных мыслей. Я понимал свои страхи. Я помнил комнату. Я знал ее. Но как с ней бороться? А планеты? Они тоже — страхи? Или это что-то другое?

Мне действительно было, о чем подумать. Когда я поднялся, Ник стоял у двери. Я вопросительно на него посмотрел:

— А что с ключами?

— Без хозяина квартиры мне там неуютно. Решил тебя дождаться.

Он отошел в сторону, чтобы я мог зайти в квартиру. Пока я снимал верхнюю одежду, Никита уже прошел на кухню и поставил чайник. Кажется, чая в моей жизни тоже стало слишком много.

— Дверь, Саш, дверь! — с кухни крикнул Ник, напоминая. Закрывать дверь… И зачем, спрашивается? Но я послушно провернул дверной замок. Как скажешь, Ник, Как скажешь.

На кухне он долго прожигал меня взглядом, пока я удрученно не завел разговор:

— Завтра со мной сходишь в магазин и поможешь выбрать еду? Я так понимаю ты временно живёшь со мной или что? — глаза в глаза. Сейчас Ник не улыбался.

— Я не буду ничего рассказывать, но с родителями я жить уже не смогу. Брат тоже. Так сказать, поссорились. Так что в ближайшее время я найду себе квартиру. Я уже обзвонил пару людей, нашёл объявления, так что это ненадолго, — он прислонился к зеркалу, что висело у меня надо столом. Он устал, я это видел. Меня совсем не интересовали его причины. Но было странное ощущение неприятия: неужели мы начнем жить в разных домах? И он больше не вломится в мою квартиру? Не зайдет в открытую, непонятно почему дверь?

Этого мне не хотелось. Было что-то такое в Нике, что делало его особенным в моих глазах. То ли вся эта история странная, то ли наше знакомство, то ли…

Я все чаще стал думать о том, что мы могли быть знакомы когда-то. Слишком просто с ним было. Слишком знакомо.

— Свет выключишь. Я очень устал и… И я пойду спать. Хорошо?

Ник кивнул, но это было неважно. Вопрос был риторическим. Уже в зале я замер. Где же мне занять место? Как вчера? Комната находилась ближе к залу и, откровенно говоря, все еще пугала меня. Особенно после того, как в ней оказался злосчастный портрет. Может, стоило бы перебраться в бывшей комнате отца? Разгрести немного ее и остаться там?

В конце концов, я решил не изменять себе. Спал в зале раньше, буду спать и сейчас.

Когда постели уже были приготовлены ко сну, спать не хотелось. Ник был чем-то увлечен на кухне. Возможно, музыку слушал. А, может быть, играл в игры. Кто его разберет? Только и слышны были невнятные звуки.

Я же сел за ноутбук, решив запереть часть своих мыслей внутри своего рассказа. Мне очень нравилось печатать — при нажатии клавиш всегда слышался приятный звук, клацанье.

За окном снова мело — заметил краем глазом. Погода не скоро обещала наладиться, но меня это не особо касалось. Я дописал ещё пару строчек и посмотрел на время, которое отчётливо показывало половину одиннадцати. Перечитал текст, исправив ошибки. Сохранил в документе и закрыл ноутбук, вновь «усыпляя» его.

Встал из-за стола и прошел в комнату отца — нужно было хоть что-нибудь почитать из учебников. Меньше, чем через пять месяцев, должны были начаться экзамены и мне стоило подпитывать свои знания. «Чтобы не рухнули, » — прозвучала глупая мысль в моей голове и тут растворилась. В комнате Ник уже лежал на кровати, думая о чем-то своем. Я даже и не заметил, оказывается, что он переместился.

Захватив тетради и учебники, я направился обратно, в зал, но обернулся. Ник выглядел несчастным и страдающим. Происходило что-то страшное в его голове. Или в семье.

— Всё будет хорошо.

Я и сам-то не верил свои слова, но не мог не произнести их. Зачем? Я знал, что Ник бы хотел услышать эти слова. В этой квартире были только я и Ник, значит, больше некому было их сказать. Судя по благодарному взгляду, друг и правда очень ждал этих слов. Он улыбнулся и кивнул.

— Спокойной ночи, Саш.

— Спокойной ночи.




ГЛАВА ТРЕТЬЯ: ВОСПОМИНАНИЯ И ПРАВДА.
Я сидел за столом с раскрытой тетрадью. Сначала мысли не желали укладываться в последовательность, а стоило мне начать, я не мог себя остановить. Я записывал все, что помнил и знал. Про мать, про отца, про свою жизнь до потери воспоминаний, а потом записал все события, которые случились после встречи с Никитой. Я остановился, когда стал повторяться, а текст начал терять любую логику. Записать удалось достаточно много фактов и воспоминаний, но теперь стоило остановиться и продолжить в другой раз. Тетрадь я оставил на столе, а сам выключил свет и лег на диван.

Проваливаться в сон стало все проще, словно сны были необходимы мне.

Звезды отдалились и насмешливо крутились далеко перед моими глазами. Может быть, у меня все-таки был шанс на спасение? Может быть, я смогу успеть сбежать от них?

Я совсем не понимал движению этой системы. Но звезды снились мне чаще, когда я касался воспоминаний, а значит, была какая-то связь между ними.

Когда я открыл глаза, было пять утра. Как и раньше. Все яснее был один факт: я знал Дашу и Никиту. Лично или нет, но я не мог случайно изобразить два портрета. Все это должно было, нет, обязано было, иметь связь.

В этот раз я решил заняться школьными занятиями, дать перерыв своему мозгу от воспоминаний. Отыскал конспект и сел за его заучивание, благо, что химичка постаралась и дала нам все самое необходимое перед каникулами и карантинами. Когда все закончится, все вернётся в привычный режим, и я буду загружен лишь экзаменами. Никита, Даша, Влад, воспоминания — все нужно было успеть раскрыть до учебы.

В какой-то момент у меня пересохло во рту, поэтому я сходил за водой, а после решил проверить Ника и заглянул к нему в комнату. Он лежал на боку, поджав ноги и смотря в стену перед собой. Не спал.

— Ты бы лучше поспал.

— Бессонница, — тихо отозвался юноша, даже не глянув на меня.

— Все равно постарайся, — настоял я и ушел.

Снова сел за тетрадь, но некоторое время меня все еще мучило беспокойство. Я не мог сосредоточиться на тексте и информации. Наверное, я бы еще долго не смог собраться с мыслями, если бы на уголке тетради не заметил одно короткое слово: «Вспоминаю».

Я удивленно уставился на него. Коряво, словно впопыхах написанное, оно кажется удивительно чуждым на странице. Вспоминаю? Неужели это было как-то связано…

…память услужливо подкинула мне картинки прошлого. Размытые и неясные.



Я стоял в окружении людей, словно был самой их душой. Они смотрели на меня дружелюбно и часто кивали, а я размахивал руками и что-то упоенно рассказывал. И были еще мутные неясные картины, которые показывали словно другую личность, другого человека. Это… правда мои воспоминания?

Но в этих путанных картинках не было ни Ника, ни Влада, ни, тем более, Даши.

Зато начала болеть голова. Я метнулся на кухню, выпив таблетку обезболивающего. Часы показывали половину восьмого. Я начал готовить яичницу, а когда закончил, зашел к Нику, склонился и коснулся плеча.

— Пойдем, позавтракаем? Я приготовил нам яичницу. А через часок пойдем в «Милену»?

Ник посмотрел на меня без энтузиазма, но тут же поднялся и кивнул. Наверное, он был измучен бессмысленным лежанием. До похода в магазин все было мирно. В продуктовом Ник кинул в корзину кофе и пожал плечами:

— Я предпочитаю кофе, а не чай.

По пути из магазина договорились, что сегодня на кухне поколдует Никита.

Ситуация была все страннее. Кто был Ник мне? Друг? Сожитель? Рок судьбы? И почему все шло так быстро и правильно? Почему присутствие Никиты в моей квартире казалось естественным? Привычным? Чувствовал ли он то же самое?

Снег под ногами был скользкий, я умудрился упасть уже подходя к дому. Вставая, я неудачно схватил Ника, и мы свалились вниз вновь.

— Пхаха, Саш! Это надо будет повторить! — искренне смеясь воскликнул Никита и осторожно поднялся. — Бог любит троицу, сам знаешь.

Я неуверенно кивнул. Бог, да? Какая чушь.

Никита продолжил подкалывать меня и мое падение пока мы поднимались по лестнице и когда разбирали пакет из магазина. Его откровенно веселье вызывало у меня ответную улыбку. В описаниях друга все казалось утрированно забавным и нелепым.

Пока Ник готовил, я пролистал тетрадь вновь, но не нашел больше никаких заметок.

— Хей! Я тут картошку пожарил! — выглянул из кухни юноша и довольно улыбнулся, отрывая меня от тетради. — Пойдем, ботан, поешь хоть. Я старался.

И он ткнул себя в грудь будучи, вероятно, очень довольным собой.

Вышло и правда неплохо. Разнообразнее простой яичницы. Я и не заметил, как Ник усадил меня за телевизор. Сначала он активно возмущался, что я совсем не пользуюсь «чудом изобретательной мысли», а после утянул и нащелкал по каналам фильм. Наткнулся на «Беовульфа» и просиял:

— О! Ты должен это увидеть! Там Джоли снимается, а Джоли — это вещь! Ты видел ее фигуру?

Никита изобразил в воздухе фигуру. Я неопределенно фыркнул за что получил тычок от Ника.

— Да перестань ты. Все тащатся с Джоли. Она же мировая баба. Красотка какая! А тут еще и совсем молодая. Ты еще скажи, что в свое время не дрочил на Лару Крофт, — и прибавил звук посильнее, не выслушав ответа.

Фраза Ника натолкнула меня на странную мысль: нравился ли мне кто-то в этой жизни? Я не помнил, чтобы имел кумиров или же объектов симпатии. Или они тоже были как-то связаны с памятью? Стоило запомнить эту мысль и отметить ее в тетрадке среди прочих.

Фильм прошел быстро. Ник был в восторге, я — не понимал, что он вообще нашел в этом скучном и неинформативном фильме.

— Фильмы смотрят для удовольствия! — закатил глаза парень и выключил телек.

— В этом мире есть много вещей для получения удовольствия. Фильмы — это возможность увидеть то, что трудно вообразить, прочувствовать эмоции, которые в реальной жизни мы не испытывали. Фильмы могут научить любви и дружбе, понятиям добра и зла. Фильмы надо выбирать основательно и серьезно. Так же серьезно, как мы выбираем свое будущее, — слетело с моих губ почти неосознанно.

Никита уставился на меня стеклянным взглядом.

— Если смотреть фильмы, то только тщательно подобранные, — закончил я совсем тихо и хрипло.

Друг робко протянул руку и коснулся моей щеки, после отнял руку и показал мне ее.

Я плакал.

***

Я вписал еще несколько пунктов в тетрадь. Ник нашел какую-то книгу в моей своеобразной библиотеке и уткнулся носом в нее. Помимо проблем с воспоминаниями, все ярче я осознавал еще одну: я не мог оставаться призраком, наблюдателем, не человеком дальше. Я общался с Никитой все больше и не очень-то, я мог признаться себе, желал его съезда. Да, он временно перебрался ко мне. Но все это было так… привычно.

С Ником было спокойнее в этой пустой и мрачной квартире. И Та комната меня не так пугала и беспокоила. Во всяком случае до тех пор, пока друг не подошел ко мне, отвлекая от учебы, и не уставился серьезным взглядом.

— Ник?

— Саш, я видел картину.

Словно в воду ледяную бросили. Я схватился за шею, почти физически ощущая мерзкую ужасную пугающую чужую руку. Господи, господи, господи, он что… Он ее…

— Ты открывал её, — прошептал я. — Открыл Ту комнату! Открыл!

Никита неуверенно кивнул.

— Нет-нет-нет, ты… Ты… Ты выпустил Это!

Юноша смотрел на меня с удивлением:

— Это? Саш, я лишь увидел картину Даши.

— Нет! Ты не понимаешь… Ты просто не понимаешь, Та комната…

Взгляд у юноши совсем недоуменный, непонятливый. И я не мог его в этом винить. Он ведь ничего не знал. Но то, что было там… Оно наверняка было теперь везде.

— Останься… Останься со мной подольше, — прошептал я. — То, что есть в той комнате… Оно пугает меня. Оно убьет меня. Я сойду с ума, если останусь один. Хорошо?

— Хорошо, — неуверенно кивнул Никита.

— Нет, скажи точно: хорошо!

— Я останусь, — уже тверже подтвердил юноша.

Ох, я знал, что думал сейчас друг. Наверняка думал, что я псих, сумасшедший. Но это ведь лишь потому, что он ничего не видел и не понимал. Наверное, лучше ему и дальше не понимать.

Спать в эту ночь не хотелось. Ник не задавал вопросов ни по картине, ни по комнате — видимо, я выглядел пугающе, чтобы не задавать такие вопросы. Впрочем, это было к лучшему. Мне было бы тяжело дать на них вопросы. Боясь увидеть Тень, я просидел на кухне со включенным светом до самого утра.

У меня не было никаких мыслей, но все настойчивее в голове звучало «Вспомнить!» Начавшись тихим шепотом, в какой-то миг оно неконтролируемо превратилось в самый громкий крик в голове, пока я не схватился за голову руками, согнувшись в три погибели.

— Саш?

Я не услышал обеспокоенный взгляд Ника. Громкий голос стал менее понятным, слово размывалось, а перед глазами было всё темным-темно.

— Саш!

Вместо голоса Ника я отчетливо услышал приятный женский голос и широко раскрыл глаза: прямо передо мной стояла Даша, смотрящая своими невероятными зелёными глазами. Она улыбалась, махала руками, а после бодро вышагивала по улице.

Кажется… Это была Минская?

Уже нет. Даша под руку шла с Ником, о чем-то говоря, а я шел на пару шагов позади. Никита оборачивался и обращался ко мне, но я не мог оторвать взгляда от Даши. От той рыжеволосой девушки с портрета.

Вдруг она обернулась, прервав рассказ, и чуть наклонила голову.

«Прости».

Парк исчез, ему на смену пришел загородный пейзаж, где Даша стояла прямо передо мной и злобно кричала что-то в лицо. По ее щекам текли слезы, а глаза смотрели с ненавистью, с обидой.

«Мог бы уже и уяснить!»

«Ты не такой как он!»

«Достал!»

И каждое слово словно острое оружие.

И еще сцена, где Даша швыряла в меня книги:

 «Почему?! Саш, почему?! Просто ответь мне, как мне быть?!»

«Так не должно было быть!»

«Шурочка, прости, Шурочка, прошу, прости!»

«Шур, я тебя не желаю видеть!»

«Ник!»

А после была больничная палата. Даша на койке. Бледная, измученная, худая. И глаза у нее были печальные. У окна стоял Влад, смотрящий куда-то на улицу. А я стоял у самого входа в палату. И я сделал шаг, желая что-то сказать, как распахнулась дверь и ураганом ворвался Ник, подлетая к сестре. Он обнял ее крепко и трогательно погладил по голове.

«Все будет хорошо»

Даша кивнула, тепло улыбнувшись, и прикрыла глаза, засыпая Никита уставился на меня и одними губами прошептал:

«Пошел вон».

И, кажется, я был действительно абсолютно лишним. Чужим. И неправильным.

— САШ!

Громкий стук ладони по столу заставляет меня выплыть из чужих, непонятных воспоминаний. Я посмотрел на Никиту растерянно, а перед глазами была Даша. Это и правда моя память? Что случилось с Дашей? Что произошло между мной и Ником, что он так рьяно защищал сестру? Почему Даша плакала?

В голове была сумятица, на душе — неприятно. Никита так защищал сестру, что ненавидел меня? Где-то там, в забытом прошлом? Какого черта Даша смотрела на Никиту и не замечала ничего вокруг?! И почему…

— Саш? — чужое прикосновение вызвало у меня злобу. Я оттолкнул Ника, глянув на него исподлобья

— Окажи мне услугу, Ник, и отвали от меня!

Я выбежал в коридор, обойдя ничего непонимающего парня. Накинул быстро куртку и дернул за ручку двери, выбегая в подъезд.

В голове была путаница.

Почему я вспомнил эти моменты? Почему эти воспоминания не приносили покоя или удовлетворения? Порождали злость, раздражение и бессилие? Откуда во мне вообще были эти сильные эмоции?!

Эмоции заполонили разум и разрушали меня. Мою личность. Я словно терял по кусочку себя раз за разом. Если я все вспомню, я перестану существовать?

Сейчас я чувствовал, что готов сдаться, перестать искать воспоминания и ответы. Если они меня и правда разрушали, нужны ли они мне?

Ник, добежавший до остановки, смотрел печальным и обиженным взглядом мне в след.

Нет, не смотри на меня так, Ник, не надо.

Мне просто нужно было сейчас подумать и привести мысли и чувства в порядок. Они обрушились на меня слишком резко, чтобы я мог быстро с ними справиться. Были ли связаны воспоминания с открытой комнатой? Или было виновато проклятое слово «вспоминаю»?

Судя по воспоминаниям, я преследовал Дашу. Или же старался просто быть с ней как можно чаще рядом? Я умел любить?

Какой-то бред! Разве мог бы я так сильно измениться и стать тем, кем я был сейчас? И даже если так, как это было связано с ее смертью? А с дядей Эриком? Мерлин, я о нем даже думать забыл!

Я вернулся обратно, когда автобус пошел уже на второй полноценный круг своего маршрута. На остановке сидел Ник, закутанный в теплую одежду. Он смотрел на меня нечитаемым взглядом.

Я протянул ему руку и отвел глаза:

— Пошли домой?

Никита протянул неуверенно руку и кивнул. Это момент, пропитанный недоверием и робостью, я не смогу забыть никогда, как и ощущение от его ледяной кожи и пустого жуткого взгляда.

Дома я налил кофе и переставил перед другом.

— Сейчас отогреешься.

Никита молчал и не собирался идти на контакт.

— Из…

Слова застряли в глотке. Я не мог извиниться. Словно… Словно моя память, над которой я был не властен сейчас, не могла его простить за что-то. Я лишь смог кивнуть и сбежать в зал. В зале я замер перед закрытой дверью. Что-то непреодолимо манило меня в Ту комнату, где стоял портрет Даши.

Я уверенно потянул дверь на себя и зашел. Взглядом заметил обогреватель — его стоило вытащить для Ника. Когда я подтащил обогреватель к выходу, дверь комнаты резко, словно я был в дешевом ужастике, захлопнулась. Липкий страх подкатил к горлу. Мне показалось, что ледяные лапы пустоты потянутся ко мне и утащат меня в глубины ада.

— Ник! — закричал я и стал стучать по двери. — Ник! Открой дверь! Спаси меня!

Голос у меня сорвался.

— Ник, ты меня слышишь?! Никита!

«Реабилитация, вспоминай»

У меня дрожали ноги, а по спине заструился холодный пот. Я слышал смех за спиной и краем взгляда заметил движение. Я не хотел, правда не хотел поворачивать голову, но сделал это инстинктивно, столкнувшись с яркими салатовыми глазами Тени. Она оскалила острые зубы и схватила моё тело длинными тонкими щупальцами. Вдохнуть было невозможно, а Тень разрасталась, словно желая занять все место в комнате.

— От…пус….т.ти…

Я схватился пальцами за руки, впившиеся мне в шею.

Что там говорил Харбладов? «Если хочешь что-то вспомнить, избавься от страхов», да?

— Я н…не боюсь, — прохрипел я, уставившись в фигуру Тени. — Не боюсь тебя!

Какое-то время Тень продолжала удерживать меня, а после вздрогнула, пошла рябью и с тихим шипением растворилась.

«Ты еще вернешься».

— Вот уж сомневаюсь, — откашлялся я и прижался к двери вплотную. — Ник, запасные ключи в тумбе под ноутбуком! Быстрее!

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я зашел в комнату. Когда друг открыл дверь, я выскочил с обогревателем, ошалело посмотрев на Ника, а после резко захлопнул чудовищную дверь. Открывать ее я больше не собирался.

— Что там случилось? Почему она захлопнулась? — он, похоже, совсем пришёл в себя и начал трясти меня за плечи, взволнованно смотря. Я откашлялся и качнул головой.

— Когда-нибудь я тебе всё расскажу. Только сначала сам узнаю всё, хорошо? А, кстати, я тебе взял обогреватель, а то ты совсем закоченел. А пока пошли на кухню, я тоже согреюсь.

На кухне я делаю кофе и себе, желая избавиться от неприятного липкого чувства где-то глубоко внутри. Почему-то мне казалось, что кофе могло помочь.

— Сегодня какое число?

— Подожди, — Никита заглянул в телефон, — десятое января. Год сказать?

— Шесть дней прошло.

— Да, многое произошло, — он как-то радостно улыбнулся. А ведь для меня события произошло много больше.

— Мне надо позвонить, — я достал телефон и нашел нужный контакт. Набрал его и приложил к уху. Вскоре раздался женский голос:

— Здравствуйте, вы звоните в Реацентр Саратова. Что бы вы хотели узнать?

— Мне, пожалуйста, нужно уточнить насчёт прошедших реабилитаций в позатом году.

— Секундочку, пожалуйста, — она зашуршала бумагами, тяжело пыхтя в трубку. В конце концов, найдя нужное, девушка продолжила, — с какой и на какой период?

— С седьмого февраля и на пятнадцатое мая. Я хотел бы узнать проходил ли реабилитацию у вас Александр Лианов, — почти заученными словами выговорил я. На том конце провода «угукнули» и вновь зашуршали бумагами. Это длилось минут десять.

— Извините, но никого с такой фамилией два года назад не было, — раздосадовано ответил голос.

— Точно?

— Точно-точно, я проверила несколько раз. Вот, смотрите, — будто я мог видеть, — здесь идут Александр Кяреев, а после сразу же Александр Март. А ведь всё расположено в алфавитном порядке, — она умолкла. — Мне очень жаль, до свидания.

Ясно, значит, никакой реабилитации не было? Тогда что? Я кинул трубку на стол и положил голову на стол.

— Саш, что-то случилось? — Ник снова оказался рядом. Как и всегда.

— Помнишь, я говорил про реабилитацию? Так вот я сейчас звонил в тот центр. Никакой реабилитации я не проходил.

— То есть, — после долгой паузы начал Ник, тут же обрывая фразу. Я кивнул
.
— Да, я не знаю, что было с седьмого и до пятнадцатого мая, — я прикрыл глаза. Так-с, завтра… Нет, сейчас же поеду к матери — время еще было. Чёрт, а если ее не окажется в психушке? Что, если её не забирали? Может быть, я сам был сумасшедшим на голову?

— Ник, — нерешительно начал я, — съездишь со мной к матери?

— Куда?

— В психушку, — нерешительно ответил я и поднял голову, умоляюще смотря, когда заметил, как у блондина побледнело лицо. Ник нехотя кивнул. Я захватил парочку фотографий. В тишине мы оделись, после я вызвал такси.

Вскоре мы подъехали к старому серому зданию времен, наверное, еще советского союза, чьи стены были в потрескавшейся и сходящей краске, что отваливалась там и сям. Вокруг него было не особо-то и высокое белое ограждение. Предварительно, еще в машине, я позвонил лечащему врачу матери и предупредил о приезде, поэтому нас пропустили в здание.

 Внутри было светло. Мраморный холл, пол в клетчатый мрамор и низенький столик, за которым сидела женщина. Ее поседевшие местами волосы выбивались из «шишки», она сонными глазами смотрела на какую-то газетку, казалось, что она смотрела куда-то в пустоту, а не на текст статей. Я подошел к ней.

— Здравствуйте, — вежливо начал я, получил в ответ усталый кивок женщины и ее выразительный взгляд. — Я могу узнать о Лиановой Карине Сергеевне?

— Подожди, милок, сейчас я по списку посмотрю, — она отложила газетку в сторону и с трудом приподнялась, тяжело ковыляя куда-то за дверь. Мой друг нервно теребил край куртки, но молчал. Я тоже. Откуда-то издалека послышались тяжелые «охи-ахи» и шаги той самой женщины. Она кое-как подошла к своему посту вахтера и села, раскрыв толстую тетрадку, которую я не заметил ранее, перед собой. Прищурилась и начала листать страницы одну за другой, проводя указательным пальцем по списку, записанному на уже пожелтевших листах.

— Лианова, да? — хрипло переспросила она, пока я думал о том, что ошибся, и женщина была намного старше, чем показалось мне сначала.

— Да, — сухо ответил я. Вахтерша же еще перебирала страницы, наконец, остановившись на одной из них.

— Сейчас она в 103 палате на третьем этаже. Поднимитесь по лестнице и повернете налево. Там уже сами найдете, — и ее глаза стали будто слепыми. Как будто она была не больше, чем ожившей на время статуей. Но меня это, если честно, не волновало. У каждого своя жизнь, а я лишь один из немногих, кто всегда старался быть наблюдателем и лишь волею случая получил какую-то роль. Хотя… Волею ли? Ладно, эти мысли ни к чему не вели.

Мы поднялись по лестнице на третий этаж и отыскали нужную палату. Наконец нашли. Это точно палата? Дальше, начиная с 103 палаты, все двери были металлическими с небольшими прямоугольниками-окнами. Разве всё было настолько страшно? Или… Выдыхаю. Я просто перепутал дверь. Обернулся назад, где была нужная нам 103 палата. С обычной белой дверью. А та была с номером 203. Какая глупая ошибка. Я открыл нужную дверь и прошел вперёд, пропуская и Ника. В палате было светло, даже слишком. А ещё витал запах медикаментов, как и в обычной больнице. Противный запах. Я скривился, но продолжил осматривать комнату. У окна, на невысоком стуле, сидела сгорбившись женщина. У неё были каштановые волосы, которые грязными паклями висели. Матери уже давно не было дела до своего вида. Она что-то тихо напевала — это было заметно по двигающимся губам и руке, которая отбивала странный и сбитый ритм по подоконнику. Я сел на подобие кровати, которая прогнулась под моим весом и противно заскрипела. На это женщина слишком резко повернула голову ко мне, пронзительно посмотрев своими светло-голубыми глазами. Она долго смотрела мне в глаза, слишком пристально, но я не отвернулся. Я безразлично смотрел в ответ, пока она не изогнула губы в ядовитой ухмылке.

— Так, значит, ты пришёл, — будто змея прошипела она. Краем глаза я заметил, как Ник привалился к стене, стараясь унять дрожь, и хмыкнул.

— Как видишь.

— Тогда спрашивай. Спрашивай, пока Он ушёл, — она доверительно кивнула мне головой, взглядом окидывая дверь.

— Кто — он? — переспросил я.

— Неважно. Просто Его пока нет. Быстрее, у нас мало времени, — она поджала губы и рассеянно уставилась в пол, сосредоточенно сведя брови у переносицы. Она снова начала что-то тихо шептать, обращаясь к кому-то ещё. Я выдохнул. И как с ней разговаривать?

— Мам, — слово прозвучало чужеродно, слишком давно я так ее не звал, — мне говорили, что мы с тобой проходили реабилитацию в Саратове, но, как оказалось, нас там даже не было. Почему?

— Сашка, Сашка, — покачала она почти поучительно головой и рассмеялась, взмахивая неловко одной рукой, — никакой реабилитации и не должно было быть. Ты разве не помнишь? Ты тогда со своим другом жил… Как же его, — она умолкла, пытаясь вспомнить имя, — а, ну да! — воскликнула, щёлкнув пальцами, — Ником.

Женщина повернулась к другу и внимательно его осмотрела.

— Так вот же он. Неужели не помните?

Я и Ник удивлённо переглянулись. Что происходило?

— Да, да, ты и правда Ник, — улыбнулась женщина, а потом она облокотилась о спинку стула и вздрогнула, со страхом поглядывая в сторону двери. –нет, нет. Нет, нет, — тихо зашептала она, закрывая руками лицо, начала размахивать руками, а после все резко прекратилось. Мать уставилась в меня пустым взглядом, который вскоре отвела к окну. Кажется, она потеряла ко мне всякие интерес.

Ник уже вышел, я двинул следом, только перед выходом обернулся:

— Ма… Спасибо. Пока, — и аккуратно прикрыл дверь.

Теперь я не был уверен в том, что я — это я. Я посмотрел на потерянного Ника.

— Ну, что с тобой-то?

— Просто это все страннее и… — он умолк, стараясь подобрать нужные слова. — Вся эта история из-за меня. У тебя теперь такая неразбериха, — он поспешно ушел вперёд. Я догнал его, стараясь идти наравне с ним.

— У тебя тоже, разве нет?

Я смотрел куда-то вперед.
— Ник, уже всё равно. Эту историю нужно закончить, а там кто знает? Может, не всё напрасно?

***

Неделя прошла быстро, нет, пролетела. Ничего важного не случилось. Приезжал отец, чтобы поздравить с Рождеством, я встречался еще пару раз с Харбладовым, но это были лишь случайные встречи. Ник окончательно поселился в моей квартире, хотя и напоминал не раз за день, что вот-вот уйдет. Вот только доделает дела, только закончит с вот этим, только… Слишком много только.

Но меня и не интересовали слова парня. Какая разница, где он будет жить: над моей квартирой или у меня? Наверняка бы все время он проводил в моей квартире. Возможно, уже стереотип. Без разницы. Уже начались уроки. Но под предлогом недуга я своевольно пропускал занятия. Впрочем, мною и в самом деле овладел недуг. Я был болен. Всегда. Апатией.

— Ник, знаешь, — тихо начал я, окликая друга и отвлекая от очередной книги. Его внимательный взгляд мгновенно обратился ко мне. — Тишина — это музыка жизни…

— Саш?

— Нет. Ник, не перебивай. Послушай. В тишине можно услышать сердце, почувствовать жизнь. Рядом. Почти за спиной. Невесомые руки Тишины, — я слабо улыбнулся. Ник кусал губы, беспокойно смотря на меня. — Не понимаешь? Сейчас покажу.

Я встал и подошел к Никите. Обошел юношу и встал позади него, со спины.

— Закрой глаза, — и почему-то я был уверен, что Ник меня послушался. Я медленно выдохнул и поднес ладони к его плечам. Почти положил ладони на них, но остановил руки в нескольких миллиметрах от плеч. Приблизился к уху Ника:

— Ощущаешь? — Тихо спросил я. Друг невольно передернул плечами. А я в это время чувствовал на своих плечах легкие покалывания Тишины, которая, подобно мне, положила свои руки на плечи мне. Я закрыл глаза, почувствовав умиротворение, сделал шаг назад и отошел от Ника.

— И она так же. Обволакивает. Тишина — музыка жизни, — я снова повторил эту фразу. Ник кивнул, робко повернув голову в мою сторону. Кажется, он предпочитал не спорить со мной, когда я говорил такие «странные» вещи. Я же уже прошел и сел на разложенный диван, прикрыл глаза.

Перед взором возник образ. Долговязый. Непропорциональный. Темный. Силуэт. И только яркие желтые демонические глаза смотрели прямо на меня.

«Я смогу».

«Я спасу тебя».

«Только я».

Как утешающий шепот в голове. Нет. Ближе. Шепот на ухо. Я открыл глаза и вскочил.

Передо мной стоял Ник. Обеспокоенный. Испуганный. Бледный.

Мне достаточно было кивнуть головой, чтобы успокоить его. Но вместо этого я наклонил голову и хмыкнул.

— Саш, все хорошо?

И именно этот голос вывел меня из транса. Вздрогнув, я отшатнулся и снова упал на диван.

— Да. Прости. Устал.

***

Темнота снова обволакивала. Поглощала. Я видел планеты. Громадные. Они снова давили. Кажется, еще чуть-чуть и меня не станет. Но ледяные пальцы обняли меня за плечи и потянули на себя. Подальше от Планет. Подальше от Света. И Холод полз ниже, по позвоночнику, к ногам. Я замерз и покрылся инеем — чувствовал, как покалывало плечи, ноги, кончики пальцев.

— Я спасу тебя.

И снова этот шепот. Нет, уже не шепот. Некто говорил в голос. Его невидимые руки обнимали меня всё сильнее и сильнее, почти втягивая в себя. И это вселяло в меня страх.

Я дёрнулся и сбросил с себя оцепенение.

— Зачем же ты так? Лорэнс поможет. Спасет.

Худые и неестественно длинные пальцы легли мне на глаза, закрывая звезды.

— Ты же не хочешь вновь видеть Ее? Свою Тень? — прошептал голос. Прошептал так, словно постучал в колокол или набат.

— Она вернется. Тень вернется, — и рассмеялся. Громко, мерзко, страшно.

— Когда она вернется, то поглотит тебя. Но я спасу тебя. Я сожру тебя первым
.
Ледяной язык прошелся по шее.

— Сожру.

***

И я слишком резко открыл глаза. Тело подрагивало и едва слушалось. Медленно поднес руку к лицу и огладил лоб. Пот. Ручьем.

Приподнялся на кровати, спихнув с себя теплое одеяло.

— Лорэнс? — глухо переспросил я у пустоты. А ты ответила мне холодным смехом. Я коснулся рукой шеи. Казалось, что чужой язык всё ещё её касался. Но нет. Только липкая кожа. Медленно я свесил ноги с кровати и поднялся. Словно и не спал всю ночь. Не выспался. Тело ломило. Язык к небу прилип. И поэтому я прошел на кухню. За окном еще не встало солнце. Его лучи только едва-едва окрасили небо в нежный розовый цвет. А остальная часть неба… Ледяного синего цвета. И этот цвет прочно ассоциировался у меня с Лорэнсом. Кто это? Почему он пришел?

Я поставил чайник. А вскоре уже и налил горячей воды в стакан. Разбавил. Опустошил одним глотком и устало положил голову на стол.

Как же я чертовски устал. Нужно ли мне искать некого убийцу Даши? Зачем мне это? Зачем я пошел к матери? Словно мошка, попавшаяся случайно в сети огромного паука. Я дергал ножками, дергал крылышками, но все больше впутывался в это. А в это время самый страшный враг подобрался со спины.

Я встряхнул слабо головой. Все. Хватит.

Закрыл глаза. Темнота. И снова этот голос.

Нет. Так не пойдет. Я никогда не поддавался Планетам. Значит, вырвусь и из ледяных когтей Лорэнса. Не хватало только Ника, но он наверняка еще спал.

— Тьма, — глухо сказал я. Даже скорей буркнул. И вдруг ко мне пришло озарение! Точно! Тьма! Она живая! Она знает. Я был уверен в этом.

Улыбнулся и встал. Медленно прошел к той-самой-чертовой-двери Той самой комнаты и открыл ее. Ник еще спал.

Попробуем снова… Тьма?

Шагнул вперед. Дверь закрылась. Тени снова стали темнее, а там, у шкафа, распластанная фигура в плаще поползла в мою сторону.

 «Вернулся, а я ведь говорила»

Я кивнул.

— Вернулся. А теперь давай поговорим… Даша?




ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: ДАША.
Тень причудливо изогнулась и издала звук, отдаленно напомнивший смешок. Время, казалось, замерло. Фигура взмыла, подняв большой слой пыли. Плащ соскользнул с ее плеч и растворился в тенях комнаты.

— Лорэнс?

— Именно.

Я кивнул и облокотился о дверь.

— А тебе удалось водить меня за нос.

Девушка рассмеялась.

— Это то, что у меня хорошо получается.

Она тряхнула головой, всколыхнув волнистыми рыжими волосами, и озорно прищурила зеленые глаза. Все, как обычно. От этой мысли стало жутко. И я медленно осел на пол.

— О, нет.

— Тень тебя разрушит. Он предупреждал. — Даша покачала головой и села на корточки напротив меня. — Но я не Тень, да?

— Ты ведь не хочешь сказать, что все это время я занимался ерундой?

Рыжеволосая хлопнула в ладоши.

— Именно, Шурочка. Именно. Тебе рассказать?

И этот озорной и звонкий голос задел невидимые струны, невидимые замки. Разрушил их все в одно мгновение. Голова начала гудеть. Я зажал ее руками и глухо взвыл. Кадры. Моменты. Картинки. Водоворот. Без остановки. И ее улыбка. Та самая, что свела меня с ума. Та самая, что все разрушила. Та самая….

***

— Саш, так нельзя продолжать дальше. Ты мучаешь ее, — тихо проговорил брюнет и мотнул головой. — Мучаешь.

— Ник… Я…. Я не мучаю ее. Разве я…

— А на что это еще похоже! — подскочил парень и скинул со стола все. Ворох тетрадей и листов. — Она плачет каждый чертов раз! Прекрати ее мучать! Прекрати! — медленно он схватился за волосы и сжал их. Его лицо исказила мученическая гримаса. — Саш, прошу. Ради нее. Ради меня. Ради нашей дружбы. Неужели она ничего для тебя не стоит? Просто прекращай!

— Признайся, что ты просто ревнуешь! Ты. Это вообще! Вам нельзя!

Ник низко рыкнул.

— А ты сам-то чем лучше? Не похоже, чтобы Даше нравилось… Это все!

Моя голова опустилась слишком резко. Слова застряли где-то в горле. Стало обидно. Защипало в глазах.

— Можно я… Последний раз. Прошу, Ник. Прошу.

— И больше никогда?

— Обещаю.

— Сто третья палата.

Я кивнул и медленно побрел в сторону той палаты. Вскоре остановился у серой двери. Рука замерла в паре сантиметрах от ее поверхности. Я собрал свои последние силы и постучал. Три быстрых, два прерывистых. Так… Привычно.

— Войдите.

Такой слабый голос. Такой…

Я открыл дверь вошел, натянув улыбку.

— Как ты?

— Готова сражаться с целым миром! — улыбнулась девушка.

Врунья. В паутине проводов. Капельница. Уже не первая. И волосы не пушистые. Совсем свалялись. И улыбка подрагивающая. Врунья.

Но я согласился кивком.

— Это хорошо. Врачи сказали, что ты идешь на поправку, — я прошел и сел возле койки девушки. Та кивнула.

— Через неделю-полторы меня выпишут.

— Я уезжаю.

Зеленые глаза обреченно посмотрели на меня. Она кивнула.

— Прости, Шур.

— Неделю поживу у отца. А потом в Саратов. Буду приезжать совсем редко. И в тайне от этого дурака. Молчи, ясно? — я приложил палец к губам и подмигнул. Даша коротко хихикнула.

— Клянусь кодексом пиратов!

— Молодец.

Аккуратно я положил руку на ее ладонь. Огладил худые пальчики, выступающие косточки, бледную и шершавую кожу. Улыбнулся.

— Как Ник? Расскажешь мне что-нибудь?

— Как всегда. Не подпускает никого к своей любимой сестренке. Скалит зубы и говорит, что будет защищать принцессу до конца. Наш яростный дракон. — Я склонился и поцеловал руку Даши. Замер. — Прости.

— Ты не виноват. Это все я. — Ее рука вздрогнула. Девушка рассмеялась. — И все наши глупые игры. Он ведь никогда не поймет.

— Я люблю тебя.

— Знаю.

— Вы…

Девушка отвернулась к окну. Я выпрямился

— Прости.

Встал и направился к выходу. Девушка уже устремила взгляд в окно. Влад стоял молча, словно спиной следя за нами. Я даже и не заметил его присутствия.

По щеке девушки скатились слезы. И от этого стало невыносимо тошно. Словно вывернули наизнанку ребра, сжали голыми руками сердце, словно проткнули его раскаленным металлом. Нам просто не повезло.

Дверь открылась слишком резко. Ник ворвался, зыркнул на меня и вздернул за грудки.

— Что ты себе позволяешь?! Она снова плачет!

Он быстро вышвырнул меня из палаты. Хлопнула дверь, но я все равно успел заметить легкую и счастливую улыбку на губах девушки. Все, как всегда.

С кривой усмешкой я сел на холодный мрамор у стены и прикрыл глаза. И все это время спину мне прожигал ледяной взгляд понимающих взгляд.

Сволочь.

***

— А что ты можешь мне рассказать?

— Я не имею своего собственного сознания. Я не тело. Субстанция. Моя память — твоя память. Глупо объяснять такие вещи тебе, Шурочка, — усмехнулась девушка, уже усевшаяся рядом. Согласен. Абсолютно согласен.

— И… даже сейчас? Ты его…

— Он — моя единственная любовь.

— Прозаично, — я усмехнулся.

Да, прозаично. Я заперся в комнате, где мои страхи всегда обретали форму. Рядом со мной села уже давно умершая девушка. За дверью спал ее брат. Ее единственная любовь. Даже после смерти. Ирония, не иначе. Но эмоции все еще никак не уложатся до конца. Неясный вихрь. Медленно заполонили сознание. Но все еще не встали на свои места.

Моя рука сама протянулась к Даше. Коснулась ее теплой щеки. Огладила. Девушка улыбнулась и мотнула головой. Рассеялась.

— Я не жива…

И меня разодрал смех. Давно. Два года как! А то я не знал! И от досады меня начало колотить. Я подскочил и ударил кулаком в дверь. И еще. Еще.

Прижался лбом к двери и закрыл глаза. Нужно считать.

Один.

Ее погубил не Эрик. Кто это вообще такой? Придуманное имя?

Два.

Она давно была больна.

Три.

Рак. Диагноз.

Четыре.

Это было необратимо с самого начала.

Пять.

С тех пор, как я полюбил ее, а она — своего брата.

Шесть.

Я начал вспоминать.

Пять.

Но чего-то не хватало в памяти.

Четыре.

Что насчет той фотографии? Перед смертью? И злая ссора за городом?

Три.

Я осознал, что случилось.

Два.

Я снова встал на ноги и выдохнул.

Один.

Я открыл дверь и вышел из комнаты.

Свежий воздух тут же накрыл меня с головой. Теплые руки коснулись спины. Ледяные подтолкнули.

 «Всего лишь один шанс».

Я прошел мимо спящего друга. К телефону. Пальцы набрали знакомый номер. Раз гудок, два гудок, три…

— Алло.

— Влад, я вспомнил.

***

— Ник, иди сюда! — позвала Никиту рыжеволосая. — Шур, с тебя фотография.

Блондин — Ник недавно обесцветился — поплелся к месту, куда указала его сестра. Встал перед объективом. Ник стоял прямо. Низкий и короткий хвост. Широкая улыбка. Он стоит на пустой дороге — эта деталь придавала особую атмосферность фотографии. Черная кожаная куртка была вальяжно расстегнута, показывая футболку с волком. Армейские штаны и берцы. Он прикрыл одной рукой глаза, жмурясь от солнца, а второй удерживал рюкзак за спиной.

— Сколько мне еще стоять здесь? — он поморщился. Солнце нещадно слепило в глаза. Хотелось поскорее сфотографироваться и уйти.

— Подожди еще немного.

Девушка подбежала. Бережно поправила на юноше одежду. Взлохматила волосы и улыбнулась.

— Так. Одну руку вот сюда, а второй держи рюкзак. Шур, готовься!

Она отскочила в сторону. Я взял фотоаппарат в руки и захватил нужный мне кадр. Ник скривился и прикрыл глаза.

— Убери руку! — тут же разозлилась девушка и прикрикнула.

— Тут солнце!

— Потерпи!

— Сама терпи.

Раздался щелчок фотоаппарата. Нужный мне снимок уже зафиксировался на экране. Я взмахнул рукой, отпустив Ника. Тот довольно ссутулился и подбежал. С интересом заглянул в мой фотоаппарат. Я протянул его парню. Тот довольно хмыкнул — ему однозначно понравился снимок.

— Я вам скину сегодня.

***

— Даш, прошу, один шанс? — я протянул руку девушки и умоляюще посмотрел в ее глаза. Никита занимался машиной и оставил нас ненадолго наедине. Возможно, зря.

Даша нахмурилась:

— Шурочка, мог бы уже и уяснить, что тебе ничего не светит.

— Да что ты вообще нашла в Нике? Вы росли вместе! Чем я плох?

Было до ужаса обидно. Это было чертовски несправедливо!

— Я всегда заботился о тебе, я люблю тебя дольше, чем помню себя, я всегда был рядом. Что еще нужно, чтобы ты хотя бы дала мне шанс?

Даша резко толкнула меня в плечи, заставив пошатнуться:

— Шур, ты просто не такой как он! Достал уже!

«А я тебе помогу», — привычный холодный шепот на ухо. Ледяные прикосновения. Я уже давно перестал вздрагивать и сопротивляться. Длинные пальцы провели по моим плечам. К локтям. И даже еще ниже. К запястьям. Обвили их.

«Завидно? Несправделиво?»

Обжигающий своей правотой шепот.

«Разреши».

Холодок забрался под кожу. Равнодушие по телу. Туман в глазах. Еще мгновение….

***

— Все?

— Почти.

Мы сидели в кафе. Я оставил Нику записку и запасные ключи. Навряд ли мы снова встретимся. Я просто… Не смогу.

Сейчас мы сидели с Владом напротив друг друга и пили кофе.

— Почему никто не сообщил в полицию?

— А какой толк, если ничего не доказать?

Я качнул головой:

— А надо было.

Влад кивнул.

— Надо.

Мы молчали еще долгое время. За окном дул ветер. Он поднял снег, заставляя тот взмыть высоко вверх. Белые хлопья кружились перед моими глазами, а потом опадали, стоило ветру утихнуть.

Зима. Холод. И ничего нового. Все просто вернулось на круги своя. И мне скоро пора будет покинуть это место. Навсегда. Только тоска брала. Ник… Он ведь был моим лучшим другом. Во всяком случае, когда-то он точно им был. А сейчас… Я сжал кружку посильнее и перевел взгляд к столу.

— Сколько у меня времени? — мой голос нещадно хрипел.

— Два дня, включая сегодня.

Я кивнул. Кружка громко стукнулась о поверхность стола, когда я ее поставил.

— Почему ты молчал и делал вид, что ничего не помнишь? Ты ведь мог все рассказать.

— Мог, — согласился Влад. — Но тогда бы ты не вспомнил. Я не хочу нести твой груз.

Резонно. Я хмыкнул.

— Два дня, говоришь. Могу я…

— Можешь.

Я поднял удивленные глаза на Влада. На языке все еще крутилось злосчастное: «Правда?» Однако сомневаться в словах Влада не приходилось. Поэтому я молчал. Заскрипел стул. На стол легли деньги и белый клочок бумаги с забористым почерком. Влад вышел молча.

***

Всего один листочек. Несколько букв да цифр. Я слишком был счастлив тем, что вижу их. Сжал покрепче и поднялся большими шагами выше, почти перелетая ступени. В некогда Нашу квартиру. Ностальгия. Девять этажей. И вскоре я уже стоял у двери. Три быстрых звонка и два с перерывом. Наше коронное. Дверь медленно открылась. Передо мной была Даша. Даша, сидящая на инвалидной коляске с коротким ежиком некогда прекрасных рыжих волос. Блеклая улыбка. Опаска во взгляде. Она отъехала немного, но я не сделал и шага. Качнул неопределенно головой.

— Как Ник? — тускло спросила девушка. Заныло сердце. Я и не сомневался, но отвел все равно взгляд и грустно улыбнулся.

— Ничего не помнит.

— Я все еще…

— Я знаю, Даш. Я уезжаю… Завтра.

Мы снова молчим. Всего два года назад уже была похожая ситуация, да? Тогда я не уехал. Но я слишком долго оставался. Столько всего упустил. Я уловил тихий смех и повернул голову к Даше. Она улыбалась. Своей красивой фирменной улыбкой.

— Шур, спасибо за все.



ЭПИЛОГ:
«Дорогой Александр, долгое время я молчала. Тебе стоит сказать правду. Возможно, ты помнишь все и сам, но я не могу молчать. Поэтому просто прочитай строки, написанные мной. В тот день, который мы все так хорошо помним, не произошло ничего, в чем была бы твоя вина. Я всегда дразнила тебя. И в этот раз обошлась слишком жестоко. Надавила на самые больные раны. И мне нет за это прощения. Хотя я все еще слишком зла. Мое падение было болезненным. Ты отнял у меня ноги, всего лишь толкнув в порыве злости. Хотя мне все равно. То, что я все еще жива — чудо. Возможно, оно нужно только для того, чтобы увидеть тебя и Ника после этой глупой истории. Я не уверена, что протяну еще. Поэтому пишу тебе это письмо. Надеюсь, что Влад передаст тебе его.

Как глупы бывают люди. Как глупы были мы. Я в своей влюбленности, ты в своей жестокости, Ник в своей наивности. И каждый из нас считал, что видит все, понимает все. Как глупо. Я никогда не любила Ника больше, чем брата. Можешь возненавидеть меня, но это были лишь выдумки моей фантазии. Для меня Никита был братом. Не более. И хотя я с успехом закатывала тебе новые и новые сцены… Наверное, это было попыткой привлечь внимание к своей измученной персоне.

Я давно думала о том, чтобы признаться тебе. Но… но, если бы я это сделала, ты бы остался. Этого допустить было нельзя. Я разрушаюсь сама и разъедаю окружающих. К сожалению, я уже не та Дарья, что ты знал с самого детства. Те времена прошли.

Я больна. Больна давно. И хотя ты знал о раке, но есть болезни серьезнее физических. Мой разум затуманен. В редкие минуты прозрения я осознаю все совершенное мною, но после снова забываю. Я тороплюсь закончить, боясь, что все испорчу.

Шур, ты — замечательный человек. В моем моральном падении ты не виноват. Я была близка к краю. В тот момент, когда мы ссорились, я желала падения. И хотя я лишилась ног, я ненадолго приобрела жажду жизни. За это мне стоит тебя благодарить. Ни о чем не волнуйся. Все то, что было — давно прошло. Обязательно встреться с Ником. Извинись и поговори с ним. Можешь показать это письмо, но он навряд ли что-то поймет.

Мое время на исходе. Мне осталось, от силы, месяц. Прости за все. Живи без тяжкого груза.



Я люблю тебя, мой названный брат.
Я прощаю тебя.
Твоя Дарья»