Право на предательство. Глава 9

      Глава 9. МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ


      От самобичевания Алёшу отвлёк преобразившийся берег Быстринки. Пустынный прежде, ныне он был заполнен стайкой женщин, не потрясающей количеством столичное воображение, но достаточно значительной для провинциального городка. Дам в силу преклонного возраста и обмундирования к прекрасной половине можно было отнести с большой натяжкой; гораздо определённее угадывалось их разделение на две половины: с пустыми вёдрами и корзинами — рвущихся в лес; с бидонами, в которых плескалось свежее молоко, с затянутыми марлей мисками с пирожками, с самой разнообразной тарой, в которую были уложены свежие помидорчики, солёные огурчики и прочая снедь, долженствующая согреть в дальних странствиях если не сердца, то желудки водителей-дальнобойщиков, — ждущих скорого и короткого выхода на федеральную трассу. За исключением двоих стариков, явно местных, мужчин среди них не было, и Алёша перевёл взгляд на рабочих, завершающих на мосту и около него последние приготовления перед вводом в эксплуатацию. Потемневшие от ревности глаза искали отца ненавистной Ирки, одну из главных причин своего несчастья, впрочем, не единственную: оставались ещё и Артемий Денисович, Меньшов-старший, со своей прихотью женить сына, и сам отпрыск, так легко шедший на соглашательство, и собственно Алёша, так пассивно это принимавший. «Я должен был… — вяло думал Алёша, напрочь забыв о вскользь набросанном Женей портрете Павла Дмитриевича. — Я должен был не принять и должен буду отвергнуть и расстаться». Но сил не было, не хватало духу рушить привычное, знакомое, дорогое, дарящее удовольствие, притягиваемое чувством.

      От невесёлых дум парня отвлёк приближающийся к ним мужчина. «Несомненно, отец. Появился как бы ниоткуда. Тоже плохой знак», — обречённо констатировал Алёша и приступил к осмотру. Павел Дмитриевич шёл лёгким шагом, был худ и высок и выглядел достаточно молодо для пятидесятипятилетнего человека. В густых волосах, когда-то, скорее всего, мягких и тёмно-пепельных, серебрилась сильная проседь, глушащая былые красоты, лицо было смугловато, с правильными, резкими, но не жёсткими чертами, серые глаза, привыкшие оценивать, смотрели нынче мирно и дружелюбно и тоже, как и волосы, были тускловаты, без искорки. Лёгкие морщинки на лбу и явно прочерченные носо-губные складки, несмотря на моложавость, всё же выдавали пройденный пять лет назад полувековой рубеж. В целом г-н Резников выглядел человеком умным и дельным, хватким и цепким, волевым и сильным, очень не любящим, когда ему лезут в душу, и по сей причине замкнутым и никого в свою личную жизнь не пускающим. Алёше показалась забавной мысль о том, что эти глаза, на прошлой неделе лицезревшие Путина на каком-то расширенном госсовете с министрами по строительству, развитию и пр. и с предпринимателями, смотрят сейчас на внука деревенского доктора в скромной провинции, а мозги под благообразными сединами не погружены в архитектурные проекты, а заняты тем, как поскорее спихнуть своё ненаглядное чадо со своей шеи и посадить на чужую. Алёша фыркнул про себя и тут же разозлился на то, что занимается какими-то пустяками и не испепеляет огнём ненависти алчного капиталиста, которого все честные люди давным-давно записали в исчадие ада. Но ненависти не было, не было даже неприятия, и, машинально отвечая на приветствия, оставалось только обзывать себя — в который раз за последние дни! — рохлей, тряпкой и размазнёй и сетовать на свои добросердечие и мягкотелость. И почему только этот кровосос не разжирел на горбу эксплуатируемых, не растёкся толстой мордой по заплывшей шее, не вывалил на ремень огромный живот, не облысел окончательно и бесповоротно! «А, он такой и был, — сообразил Алёша. — Точно, именно такой, а потом, опротивев самому себе, стал бегать по пластическим хирургам и всяким волосонарастителям — вот и весь секрет его благообразия. А Женька-то соловьём разливается, как только на „папочку“ не перешёл! Во всём умеет найти положительное. И мне так надо. А, вот. Хорошо, что я этого строителя-миллионера встретил без омерзения: выдал бы свои истинные чувства, породил бы сомнения, насторожил бы. А так стою, вежливо улыбаюсь, веду этакую вступительно-ознакомительную полуделовую-полусветскую беседу, держусь в тени, малоприметен, бесстрастен и лишь слегка обеспокоен предстоящей мини-церемонией по поводу открытия моста».

      — Корреспондент не напутает с распределением ролей? — интересовался Женя, ни к кому персонально не обращаясь.

      — Не волнуйся, вряд ли это попадёт на первый канал, или твой отец и это устроил? — добродушно усмехнулся Алёша.

      — Н-не знаю, — запнулся предатель-изменник. — Мы в такие тонкости не вдавались. Павел Дмитриевич, а вы не в курсе?

      Г-н Резников посмотрел на снующего телевизионщика и вновь обернулся к парням.

      — Так узнай. — Алёша состроил ангельскую рожицу. — Не заставляй Павла Дмитриевича бегать туда-сюда.

      — Точно, — обрадовался Женя. — Извините, я на минутку. Вернусь с докладом. — И предатель отправился к представителю СМИ уточнять подробности.

      Соображений в головах оставшихся наедине друг с другом роилось множество. Алёша был удивлён благообразным обличием Резникова и старался разгадать мысли собеседника, не расспрашивая его о впечатлениях и реакции на них, а отец будущей невесты предпочитал анализировать, а не предполагать. Двое парней из обеспеченных семей, вполне могущих позволить себе отпуск на заграничных курортах, легко мирились и даже получали удовольствие в полудрёме захолустного городка. От развлечений, которых здесь было очень мало? Сомнительно, а вот от общения друг с другом… И могло ли оно, оставаясь чисто дружеским, компенсировать провинциальную скудость, сводящую свою прелесть только к красотам природы? Оба были красивы и лишены компании сверстников, уехавших после школы в города-миллионники за высшим образованием или длинным рублём, жили в одном доме и на первый взгляд душа в душу…

      — А вам здесь не скучно? — пустил пробный камень Павел Дмитриевич.

      — Что вы! Интернет есть, связь с «большой землёй» тоже. Мычанье коров настраивает на лирический лад, скоро велосипеды из сараев вытащим для прогулок по просёлочным дорогам. — Алёша догадался, что Резников зондирует его на предмет нежных отношений с потенциальной жертвой. — Кроме того, мы расстроили алчные помыслы местных старшеклассников о взимании мзды с любительниц варенья и маринованных грибов за переправу на плоту. В разбитых чувствах прекрасная половина неудавшихся коммерсантов едва не влюбилась в своего главного разорителя… а, может, и влюбилась — так что мне приходится беречь столичное сокровище для лучшей доли, а сокровище сбережёт меня, если красавица, поняв тщетность своих попыток, вздумает переключиться. Всякий человек — маленький мирок, вокруг него что-то да творится. И тишь после московского бензина, по крайней мере в первую неделю ещё не надоела, в ней есть своя притягательность. Вы не прельстились? — а то остались бы дней на десять.

      — Ты так рассказываешь… Я не удержался бы, но дела, дела…

      — А жаль. Мой дед с вами сошёлся бы. — «Дед» как указание убийце Алёшиного счастья на собственный преклонный возраст согрел сердце обворовываемого влюблённого. — Он интересный собеседник и сильный шахматист. Вы не играете?

      — К сожалению, на шахматной доске преуспел только в чапаевцах.

      — Так мы бы спелись. — Алёша рассмеялся вполне искренне. — Я всегда от него сбегаю, когда он пробует пробудить во мне живой интерес к е2-е4. Смотрите: рабочие уже снимают оградительные ленты, а вот и Женька возвращается. Ну, за неимением трибуны вам на мост. Не забудьте упомянуть, что рука центра отныне всегда будет лежать на пульсе Елегорска.



      Приветственные речи были заготовлены краткими и воздух сотрясали недолго. После отзвучавших здравиц во славу Елегорска, пожеланий процветания маленькой точке на карте большой страны и горячего одобрения развития малого бизнеса её жителей была торжественно разрезана алая атласная лента, и, одобрительно гудя, предпринимательницы ступили на мост. Обременённые лишь пустой тарой направляющиеся в лес вволю напрыгались, проверяя крепость настила; нагруженные корзинами, бидонами и банками искательницы прибылей на федеральной трассе отложили зарядку на момент возвращения, свято надеясь перевести все пирожки, молоко и варёную картошку с укропчиком в пока ещё не совсем свободно конвертируемую валюту.



      — Ну что, как мы смотрелись? — Женя, подошедший к Алёше вместе с Павлом Дмитриевичем, был оживлён и жаждал комплиментов.

      — Одуряюще. Вы раскрыли местным такие широкие горизонты, что они ринулись к ним, не озаботясь вручить прорубившим окно в Европу и десятка пирожков.

      — Ничто не стареет так быстро, как благодеяние.

      — Предвижу ту же печальную участь и надеждам на варенье. Хорошо, что мой дед предусмотрительно заказал его соседке. Павел Дмитриевич, а вы не хотите сделать запас на зиму? Здесь всё дёшево. Или ваша хозяйка доверяет только своим проверенным поставщикам?

      — Моя хозяйка так молода…

      — Однако…

      — Нет, это не кризис постсреднего возраста — я живу с дочкой, и о варенье мы вспоминаем так поздно, что поручать его варку прислуге уже бывает не сезон: много ли наваришь из замороженных ягод?

      — Так не проблема, — нашёлся Женя. — Я закажу и в конце лета привезу вам хоть десять баллонов.

      — Павел Дмитриевич, осторожней с Женей: он экономист и знает куда инвестировать. Сторожите дочку, а то он у вас её похитит.

      — Для хорошего парня и дочки не жалко. — Резников покровительственно похлопал Женю по плечу.

      — Ну, а для хорошей дочки и мне — друга. — «Вот насчёт «дрочки» вышло бы вовсе без притворства». — Так идите прогуляйтесь, присмотритесь к окрестностям, может, надумаете и ещё что-нибудь построите. Женя, я буду дома. О, осторожно! — И Алёша простёр руку к стайке берёзок на краю рощицы. — Вон твоя воздыхательница, по совместительству и разорившаяся конкурентка, со своим оруженосцем. По счастью, охрана при вас.

      (В десятке метров от святой троицы добросовестно любовались возведённым мостом два дюжих мордоворота.)



      — Ну что, грохнулись твои планы? Зря я тебе помогала с этими брёвнами, лучше просто поплавали бы.

      — Это всё твой пижон! Разнюхал, донёс своей банде. Кто это с ним, его пахан? Набрал себе охрану, олигарх чёртов! Ничего, смоется отсюда — тогда я сынку морду и начищу!

      — И сядешь. Капитально, так что не советую. Лучше бы подумал, что после школы делать будешь.

      — Была бы шея — хомут найдётся…



      Алёша шёл домой, к деду, и ругал себя последними словами. Болван, идиот! Ну что ему стоило сказать Резникову, что они с Женей пара и всяким мажоркам абсолютно нечего делать рядом с его парнем и тем более влезать в их отношения: на чужом несчастье счастья не построишь! Хотя какие умные доводы могут прошибить эту жердь! Ему всё человеческое абсолютно чуждо, упрётся к себе в Москву, а через неделю бригаду сюда пришлёт и будет ради своих миллионов рубить прекрасный лес! Им ещё, между прочим, его дед любовался! И до сих пор любуется! И людей лечил! Ещё тогда, когда этот Резников штаны в школе протирал. Наобразовался, ублюдок! Хорошо, что хоть удалось намекнуть на его предпенсионный возраст! Дожил бы спокойно до пенсии и свалил бы со своей драгоценной доченькой на какие-нибудь Багамы! Неважно куда, лишь бы подальше отсюда. Так нет, разъезжает, ошивается тут и нацелился и на его, кстати, Алёшин, лес! Только грабить, рушить и наживаться! Небось, бабки от Женькиного пахана за мост получил, ещё и наварился! Определённо, смухлевал и распилил с Меньшовым-старшим! И хорошо маскируется, скотина, а поскрести немного — и все бандитские повадки девяностых наружу и попрут! Эксплуататор, капиталист, кровосос, угнетатель! Магнат хренов! И Женька тоже хорош со своими умильными глазками, строит из себя пай-мальчика, мечтающего о чистой скромной хорошенькой девушке! Надо наши удовольствия на мобильник заснять. Ещё неизвестно как, но вдруг свидетельства «преступной страсти» пригодятся! Будет знать, как танцевать перед бандюгой, когда Алёша вмиг всё может расстроить!

      С другой стороны, Алёша понимал, что всё его злобное пыхтение ни к чему. Если Меньшов и Резников уже договорились и всё промеж себя решили, свадьбу ничто не остановит, даже обнародование «преступной страсти» косящего под тихоню студента-отличника алчного альфонса Евгения Артемьевича. Как будто до свадьбы он не может заниматься чем угодно с кем угодно! Эта Ирка ещё и обрадуется, что у суженого баб не было, и она — такая вся из себя, аленький цветочек, первая и единственная! Ну что Алёша может сделать против двух спевшихся здоровых мужиков, у которых власть, куча бабла, упёртость и родительские полномочия! Женька, правда, совершеннолетний, но это не отменяет того, что он живёт на содержании отца. Тогда, действительно, свобода, только свобода — выход. А для неё нужны деньги, а для них — приданое, а для приданого — свадьба, и снова выходит, что партнёр для Алёши же и для их любви, и для того, чтобы предки оставили их в покое, старается, а недалёкий любимый лишь ворчит и злобствует! Ну вот, всегда так и выходит: начал за здравие, кончил за упокой. Вечно неверный возлюбленный в итоге оказывается прав, как бы сам собой очищается, и Алёша это принимает! Ещё и подыгрывает. Мать твою, как же всё противно на белом свете!


      Алёша накуривался, негодовал и жаловался пепельнице на свою несчастную судьбу часа два, периодически снижая градус напряжения холодной кока-колой и бутербродами с варёной колбасой; едва ли не больше всех поруганную любовь уязвляло то, что отец соперницы оказался не жирной омерзительной тушей, расплывшейся от неумеренного чревоугодия и прорвы жратвы в дорогих кабаках, а вполне привлекательным мужиком. Женя ввалился в тихий домик далеко за полдень, шумно выдохнул «ффу!» и полез под душ.

      «Естественное в человеке отвращает от мелочных раскладов, а расчёт их утверждает. Ревность злит и возмущается, а любовь обеляет и размягчает. Душа не принимает, а тело несёт к объекту страсти», — не придя, как и обычно в последнее время, к определённому выводу, Алёша отправился в ванную не бить любовника, а срывать то, что пока доставалось ему без боя и при обоюдном согласии. Через полчаса, смыв пыль, пот и сперму и обтёршись, партнёры вышли в садик покурить и обменяться впечатлениями и новостями.

      — И как тебе мой будущий родственничек?

      — Косит под приличного, наверное, полгода на диете сидел, чтобы своей жирной тушей нужных людей не отпугивать.

      — Эт ты зря. Я шерстил инет, он толстым никогда не был.

      — С чего бы это?

      — С душевных страданий. У него, как жена померла, только дочка и осталась — вот он на неё и молится: больно на мать похожа.

      — А на папашку, значит, нет? Может, она и не от него ещё. Вот раскроются шашни усопшей — и плакали твои миллионы.

      — Это навряд: детей у него всё равно больше нет, Ирка — единственный свет в окошке.

      — Так он напечатает одного наследничка. Бабёнка — дело всё-таки не особо убедительное, сын всегда предпочтительнее.

      — Куда ему к шестидесяти…

      — А что по строительству решили?

      — А ничего. Он там белочек с ёжиками увидел — и потёк. Не буду, говорит, родную природу гробить.

      — Ишь, патриот… Храмы он не строит на нажитое непосильным трудом?

      — Не слышал. Мне кажется, вся эта повышенная религиозность лишь политике и благообразию на руку — вот и муссируется. Меня, например, в церковь один раз всего и потащили — когда крестили. А ты давно в божий дом захаживал?

      — Не помню точно, года два назад за что-то свечку ставил.

      — Вышло?

      — Тоже не помню, ерунда какая-то. Что-то типа контрольную не завалить.

      — Всё равно родичи бы отмазали. Я же говорю, фигня и показуха. Бог, конечно, есть…

      — Но только не в церкви. И не в тебе.

      — Ладно тебе… Давай о насущном. Не хочешь ко мне присоединиться? — для того, чтобы точно Ирку окучить, прибивайся ко мне в стан ухажёров. Вдруг я не понравлюсь — ты не подведёшь. В любом случае шансы удваиваются.

      — Ты мне ещё предложи её папашку охмурить. Так сказать, для прямых инвестиций.

      — А что, это мысль!

      — И с кем я связался…

      — А что тебе не нравится? Разве не интересно? Сегодня у нас по плану ещё выход в сеть и удар в самое сердце Ирины Прекрасной.

      — Беги, покоряй свою образину.

      — Насколько я понимаю, там пока маман с сеструхой стараются.

      — Прям морской бой. Б4, В4 — ранил, убил…



      На теплоходе «Иван Бунин» действительно параллельно с последними событиями в Елегорске разворачивалась операция женской половины семьи Меньшовых. Алла Арчиловна и Лиза давно уже вычислили часы принятия мадмуазель Резниковой солнечных ванн в шезлонге перед бассейном и оккупировали два соседних места точнёхонько в ту минуту, когда Ира уже несколько минут лениво листала взятую в круиз книжку. Обстрел начала мать, взяв в руки мобильник.

      — Тёма, как ты там? Душно в Москве? Ну какая работа в июле? Присоединился бы к нам или к Жене. У него дела?! Вот это новость! По твоей части? С Резниковым? Павлом Дмитриевичем? Ну, ты меня удивил!

      — Ма, чего там папа? Какие дела у Женьки могут быть в деревне?

      — Да, Тёма. Вот и Лиза интересуется, что её брат может делать в деревне, чтобы ты с Павлом Дмитричем в этом участвовал.

      Живот соседки по шезлонгам дрогнул, страницы книги затрепетали. Скосив глаза, Лиза наслаждалась эффектом, пожирая сцену смеющимися карими глазами.

      Отговорив по телефону, Алла Арчиловна перешла ко второму акту Мерлезонского балета:

      — Лиза, ты представляешь, Женя выдвинул гениальные идеи по обустройству российской глубинки и заставил отца выделить из бюджета средства на строительство моста в этом… как его…

      — Елегорске, мама, ты всё время забываешь. И прекрасно, братец взялся за ум и делает что-то полезное, а то сидел на лекциях в этом своём институте. Экономика, управление. Ну чему там можно научиться? Таблицы чертить, что ли?

      — Нет, ведь помогло всё-таки. У него и по бизнесу какие-то планы.

      — Так ведь для этого стартовый капитал нужен. Хотя… Елегорск — маленький городок, бизнес пойдёт такой… мелкий или средний, реализация… интернет, да, это приемлемо. Вложу пару тысяч, но под твои гарантии: если что, песцовая шубка с тебя.

      — Ты ж ещё норку не сносила.

      — А песец пушистее.

      — Ну хорошо, только вряд ли до этого дойдёт: один проект они уже с блеском реализовали.

      — А что за проект и почему «они»? — Лиза потянулась за бутылкой с фантой, ещё раз с удовлетворением отметив растущий интерес в шезлонге слева от матери: стройная девица повернула голову, сняла очки и слушала теперь откровенно, не таясь.

      — Потому что Женя скооперировался с отцом и Павлом Дмитриевичем, и они вместе перекинули мост через местную речку на радость жителям, которым теперь не надо делать двухкилометровый крюк, чтобы на соседний берег перебраться.

      — Значит, у Женьки в голове не одни опилки — признаться, не ожидала.

      — Я же говорю, что ты всегда его недооценивала.

      — А ты переоценивала. Ведь пока он только треть проекта, и не строил же он мост, стуча молотком вместе с папой. — Лиза расхохоталась. — Ой, умора! Представила: наш отец вколачивает сваи и растрясает своё брюшко, а Женька руководит, кругом бегает и раздаёт бестолковые указания.

      — Ну, для этого есть рабочие и прорабы, — улыбнулась мать.

      Любопытство мадмуазель Резниковой наконец пересилило девичью застенчивость, и она робко вступила в беседу:

      — Извините, я случайно услышала фамилию Резникова…

      — Да, а что?

      — Вы… вернее, ваш супруг с ним знаком? Это мой отец.

      — Так вы Ирочка? Ну как же, муж вас упоминал. Ваш отец вас так любит и, встречаясь с Тёмой… с моим мужем, Артемием Денисовичем, всегда ваше имя упоминает. Как интересно: мужчины на работе, а женщины на отдыхе. Вы такая симпатичная и скромная, восхищение и любовь вашего отца так естественны! Я Алла Арчиловна, а это Лиза, моя младшая дочь. Вот тебе и подружка, а то ты всё жаловалась, что скучно.

      — Ну, давай руку! — мгновенно отреагировала Лиза. — Надеюсь, подружимся, а то старшее поколение так консервативно в одежде и ничего не понимает в мальчиках. Тебе сколько лет? Ты чем занимаешься?

      Само собой, через пару часов Ира горела страстным желанием пообщаться в сети с таким замечательным Женей и с нетерпением в компании с Лизой ждала его выхода в инет. Алла Арчиловна курсировала неподалёку, в разговор не вмешивалась, но эмоции «Ирочки» отслеживала не хуже многоопытного психолога-профессионала.


      И вот заветный миг настал…

      — Женька! Здорово! Ну ты учудил! Автор сенсации! Давай, колись! — начала Лиза.

      — А кто это с тобой рядом?

      — А это моя новая подружка и заодно дочка преобразователя… Ермака-первопроходца и реформатора российской провинции… ну, в общем, Павла Дмитриевича. Прошу любить и жаловать! Вот он, братец единоутробный. Ваш мост случайно не из моего любимого анекдота?

      — Да он новый, ты подружку представь, а то даже имя не назвала…

      Хорошо рассчитанное якобы нетерпение после как бы неотразимого удара от виденья дивной красоты, живой интерес, призывная и вместе с тем чуть застенчивая улыбка, обнажившая ряд жемчужных белоснежных зубов, томный взгляд чёрных агатов, густые шелковистые чёрные волосы оттеняют белую кожу, нежный овал лица на фоне серебрящейся в предзакатных лучах листвы (сеанс связи ведётся из садика), зовущие бархатные интонации цветут пышным цветом на юге Среднерусской возвышенности; на просторах Волги — робкая нежная улыбка, карие глаза, доверчиво распахнувшиеся навстречу таинственному прекрасному незнакомцу, желание перевести его из незнакомца в знакомца, потом — в друга, далее — везде… милое девичье личико, простодушно любующееся увиденным, неподдельное восхищение… Свершилось!



      Десять минут спустя.

      — Блин, отымели! Ну, краткие выводы?

      — Мамзель потекла — номер один. — Женя стал загибать пальцы. — Я — предмет её желаний, который будет смущать её разум по ночам в монашеской постельке, — номер два. Рожа ничего, рвать во всяком случае не тянет — номер три. Более подробно мамаша расскажет после досконального анализа, она у нас сердцевед.

      — И тебе это нравится?

      — Пока — определённо да, раз это ещё в тысяче километров. И не фырчи, мы играем вместе для нашего безоблачного будущего. Что меня больше всего интересует: твой дед надолго отлучился?

      — Пара визитов и вечерний моцион — не меньше полутора часов.

      — О, тогда стонем, скулим, визжим, охаем и ахаем без ограничений. Приступаем!

      — Драть бы тебя как блудливую козу!

      — Кто ж возражает?

      Руки Жени легли на спину Алёши и заскользили вниз. Когда Меньшов-младший магнетизировал своего партнёра чёртиками, пробегающими в чёрных глазах, и зовуще приоткрытыми губами, то и дело обмахиваемыми языком и прикусываемыми острыми белыми зубками в предвкушении предстоящих хлопот, все соображения о его сволочизме в голове напротив куда-то испарялись. Алёша закрывал глаза в прямом и переносном смысле, подавался вперёд и ждал единственно того, чтобы любимые пальцы поскорее перекочевали со спины на ягодицы, спустились бы к ногам, а потом взметнулись вверх, опрокинули партнёра на кровать и приступили к молнии джинсов. «Я ему ещё всё выскажу» в который раз потонуло в жарких поцелуях…