Гомосексуальный роман. 6 часть

Рекомендованный возраст для прочтения 40+
Если Вам нет сорока лет, настоятельно рекомендую воздержаться от чтения.
======================

Аня училась и работала. Выездные семинары с приглашенными из-за рубежа гостями не были правилом, и руководство компании задействовало Аню один-два раза в месяц. Наличие самостоятельной подработки, а главное – реализация в профессии делали Аню более уверенной и счастливой.
Я был рад за нее, хотя сам был человеком неамбициозным.

Как-то мы устроили семейные посиделки, и соединили жанр пикника с самоварным чаем дома у моих родителей. Аня рассказывала о своих успехах. Мама и папа слушали ее, открыв рот и восхищаясь. Мои родители – простые люди, не чуждые физического труда. Аня была для них солнцем и ангелом. Я радовался уюту семейной обстановки.

Посреди ужина я вышел ненадолго во двор, проветриться и подышать.

Пес, о котором я когда-то рассказывал генералу в ответ на его конъюнктурные речи, поскуливал, сидя в будке.

Соседские собаки передавали друг другу непонятные человеческому слуху сообщения.

Морозный воздух дышал воспоминаниями из детства, и был по своей наполненности и звуковой рамке далек от урбанистического мира... Трудно было представить, что уже в пятидесяти километрах отсюда начинается мегаполис.

И вдруг я понял (почувствовал), что он рядом. Это переживание до сих пор остается в моей памяти, как будто это было только сейчас.
Я чувствовал и знал, что он неподалеку, возможно, даже видит меня.

Я вернулся домой.

На следующий день, 11 февраля, у моего дома остановилась черная иномарка. Я заметил ее раньше, чем попал в поле зрения водителя или помощника генерала в сером костюме. У меня бешено заколотилось сердце, но я спокойно и бесстрастно прошел к дому, открыл подъездную дверь, поднялся в квартиру.

Я старался не смотреть в окно, и не интересоваться водителем, человеком в костюме и машиной, но пару раз все-таки взглянул.

Как я понял, дежурство продолжалось до девяти часов вечера.

Назавтра, 12 февраля, машина была там же.

Через день, через два, через три и через неделю ситуация повторилась.

Я уже начал привыкать к дежурству, и оно не раздражало меня. Я неизменно проходил мимо с отсутствующим видом. Ни водитель, ни человек в штатском не проявляли ко мне никакого прямого участия.

Даже в следующий Новый год, 31 декабря, черная иномарка стояла у моих окон с шести до половины девятого вечера, как впрочем каждый день уходившего года, включая выходные.

Если у этих парней есть жены, подумал я, то они получили своих мужей к новогоднему столу не раньше начала одиннадцатого.

Я подумал, что круг замкнулся, и уже в следующем Новом году настойчивость генерала сменится равнодушием.

Но начиная с третьего числа машина снова была на месте.

11 февраля я возвращался с работы позднее обычного: нужно было закончить срочный заказ. Машины не было.

Я подумал, что может, они пробыли в этот раз недолго, и уже уехали.

На следующий день я вернулся домой без пятнадцати шесть. Машины не было. Я то и дело поглядывал в окно, но черная иномарка так и не появилась.

Около восьми я сказал Ане, что когда был на работе, мне прозвонился Виталик. Он прилетел из Праги, пробудет в Москве лишь сутки, и просит меня навестить его. Я также наврал, что он попросил о разговоре наедине, якобы о чем-то посоветоваться.

Аня легко и со спокойным сердцем отпустила меня, и я подумал, что когда у людей хорошие отношения, и наработан кредит доверия, то солгать единожды, и не вызвать подозрений очень легко.

Я поехал на Котельническую. Дверь была приоткрыта. Вероятно, он кого-то ждал. Я аккуратно толкнул дверь, и вошёл.

И как только я переступил порог его квартиры, я почувствовал, что он точно дома, и действительно кого-то ждёт, и этим кем-то был я.

Он стоял на кухне, помешивая сахар в высоком бокале с чаем. Он выглядел задумчивым, и не замечал меня.

Я постоял секунды три напротив него, и сказал:

– Надо поговорить.

Я утвердительно коснулся стола кончиками пальцев, как бы давая понять, что хорошо бы присесть.

Он сделал пригласительный жест в сторону комнаты, и через минуту мы снова сидели у него в салоне за журнальным столиком.

С той встречи с вином и боржоми прошло более двух лет.

Я приготовился говорить, но не был в силах взглянуть на него.

Я упёрся взглядом в пол, и набрал в лёгкие воздуха, но он не дал мне этого сделать, и начал целовать в губы, в шею, в щеки – куда придется.
Я не мог возражать.

Входная дверь так и осталась открытой, и я решил запереть ее изнутри.

Я молча вышел из комнаты, думая, что он понял, куда я иду, но когда вернулся, застал его на коленях в отчаянном крике.

Я не сообразил, что он подумает, что я ушел.

Я присел к нему, и обнял, и сказал, что я заперся изнутри, и хоть это не Большой театр, никогда не помешает позаботиться о конфиденциальности. Он отнял руки от лица, и стал тихо смеяться, потом разошелся, и буквально заржал в голос.

Смех перебил сцену с лаской, и мы не стали к ней возвращаться, и принялись накрывать на стол.

Непонятно откуда нарисовались две банки пива, холодные рыбные закуски, нарезанный хлеб.

К алкоголю, кроме такого исключительного случая как "поезд Москва – Петербург 1 января прошлого года", я по-прежнему относился осторожно.

Он выпил пива, но почти не прикасался к еде.

Я внимательно смотрел на него.

Пожалуй, он не изменился.

Только в черной шевелюре появилось несколько серебряных нитей.

В тот день в нем промелькнуло что-то такое, о чем трудно сказать.

На миг я представил его стариком. А он, считывая, как бывало раньше, образы из моей головы, как бы на миг им стал. Но лишь на долю секунды – как будто тень пробежала по лицу. И через мгновение снова стал собой – ярким, брутальным и, вместе с тем, интеллигентным, сочным, крепким, красивым и притягательным мужчиной, от которого наверняка многие женщины были без ума.

Он двинулся к музыкальному центру, и включил музыку.

На этот раз я вообще не мог определить жанр. Звучала какая-то протяжная флейта в сочетании с другими неизвестными мне инструментами. У меня промелькнула оптимистическая мысль, что под такую музыку не танцуют.

Он задумался, как мне показалось о чем-то далёком, и потом заговорил:

– У меня было несколько серьезных романов с женщинами. Почти всегда они проявляли инициативу первыми. Мне повезло, и я ни разу не оказался подлецом. Они не требовали, не ждали. Они были достаточно независимыми, и к роману со мной относились с благодарностью, уважая мою свободу. Можно сказать, мне везло, все мои женщины как будто принадлежали к одному типу – яркие, независимые самостоятельные... Я так и не женился.

Музыка продолжала играть. После небольшой паузы он снова заговорил.

– У меня не было плана. У меня не было опыта. Ты был первым и единственным мужчиной, с которым у меня была связь. Мы можем закончить все это. Но признаюсь, весь этот год я сходил с ума. Я не мог позволить себе потерять тебя. Вчера, когда я понял, что прошел год, как я безрезультатно посылаю за тобой, я отменил дежурство у твоего дома. Признаюсь, я задумал нехорошее дело. Но теперь могу поклясться: я этого не сделаю. Твой выбор должен быть свободным…

Он впервые исповедовался передо мной.

Я открыл пиво, перелил его в бокал. Потом передумал, и спросил, нет ли у него вина. Он открыл бар, и предложил на выбор: Каберне Совиньон, Мерло, Кагор. Кажется, он отдавал предпочтение красным сухим винам. Я попросил Каберне Совиньон.

Я медленно потягивал вино, и смотрел на него. Мы не сговариваясь начали раздеваться.

Впервые мы отдались любовной ласке без оглядки. Нам было некуда торопиться. Наша страсть уравновесилась более глубоким чувством.

В начале первого я поднялся с постели, и сказал, что мне нужно ехать домой. Он вызвал такси. Я уехал не попрощавшись, но мы оба знали, что завтра или послезавтра вечером я снова буду у него.

Из машины я набрал Анин номер, понимая, что она не ложится спать, и ждет моего звонка.

Я извинился, сказал, что мы заговорились с Виталей, и что он расщедрился, и вызвал мне такси, и я буду дома через час-полтора.

Аня обрадовалась звонку и новости о моем скором возвращении.

Ни в ее голосе по телефону, ни в ее поведении при нашей встрече, я не почувствовал ни тени подозрения или недовольства.

Я не был компанейским или тусовым парнем. Девяносто процентов свободного от работы времени проводил с семьей – с Аней или родителями (моими или ее), или в обществе моего лучшего друга Макса, который также был моим родственником, Аниным братом.

Весь следующий день я разрабатывал план, как не вызывая подозрений у Ани, начать встречаться с генералом.

Я больше не видел  противоречия в отношениях между нами и моими отношениями с Аней, или не хотел видеть.

Вечером следующего дня я снова намеревался поехать к нему. Так как Виталя как будто бы был еще в Москве, я решил снова поэксплуатировать его образ, чтобы объясниться с Аней.

В эту минуту раздался телефонный звонок. Я снял трубку, и побледнел. Говорил генерал. Я ответил:

– Виталик, погоди минуту. Я перезвоню.

И положил телефон на стол, и забыл отключить звонок. Получилось, что генерал, на том конце провода, слышал все, что я наплел Ане ради сегодняшней встречи с ним.

– Понимаешь, Виталя снова просит меня подъехать, посадить его на рейс. У него сейчас непростые времена… Рейс в Прагу – в восемь утра, но он выписывается из отеля сегодня вечером, и ждать вылета будет уже в аэропорту...

Аня обняла меня, и попросила быть осторожней. Ни капли сварливости!

Я схватил телефон со стола, и поехал на Котельническую.

Когда я подошёл к двери, то услышал струнный гитарный перебор.

Мужской голос пел романс на стихи Есенина. (Как я понял позже, немного меняя слова.)

Какая ночь! Я не могу.
О боже мой, какая лунность...
И я как будто берегу
В душе утраченную юность.

Он пел глубоким бархатным баритоном. У меня возникло ощущение, что звучание этого голоса разливается по моему сердцу горячим бальзамом. Я готов был слушать его до бесконечности. Я вел себя очень тихо, прислонился затылком к косяку двери, и закрыл глаза...

Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью,
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью...

Голос звучал нежно, протяжно. В его исполнении чувствовалось настоящее вокальное и артистическое мастерство.

Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело, -
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.

Любить ведь можно только раз,
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В забвенье думы погружая...

Он прикрыл струны рукой, и остановил пение. Возможно, он почувствовал мое присутствие.

Я вошел в квартиру, и сделал вид, что ничего не слышал.

Он не был растерян или смущен, и сказал:

– Я хотел помузицировать для тебя, и распевался.

С каждым новым открытием у меня на сердце делалось свободнее и веселее.

Возможно, это случилось еще тогда, на катке, когда он рассекал воздух лёгкими движениями грузного, но пластичного тела, а я сначала боялся, что он расшибется, а потом восхищался неожиданной ловкостью его движений?

Или тогда, в мажорном поезде "Москва – Петербург", когда порвал с ним, и сгорал от боли этого поступка, и пил водку, как идиот?

Или в тот самый момент, когда он подошёл ко мне, стоящему в строю, и, посмотрев в глаза, заглянул прямо в душу?

Так или иначе, я полюбил его, генерал-лейтенанта армии, мужчину, который был старше меня на 31 год.

- Я пришел предупредить, что нам придется не видеться пару месяцев. Я уже знаю легенду для Ани. Но для ее осуществления понадобятся средства, а чтобы добыть эти средства, мне понадобится время. Я займу денег у знакомых. Буду брать больше заказов в мастерской... И через какое-то время смогу полноценно поддерживать миф о дополнительном заработке в Москве. Я все продумал. Я смогу приезжать два или три раза в неделю.

Он слушал взволнованно, затем встал, намереваясь что-то сказать, но не решался, и глубоко дышал. Он не смотрел на меня.

Я уже знал что, если он не смотрит мне в лицо, это означает, что он сильно волнуется.

Наконец, он заговорил, тихо и проникновенно:

– Пожалуйста, поверь, в поиске каких-то дополнительных средств нет необходимости. Дело в том, что у тебя есть банковский счёт. Я открыл его ещё тогда, когда только встретил тебя. Это то реальное, что я мог для тебя сделать. Я не знал, как сложатся наши отношения, но всегда хотел что-то сделать для тебя... Секунду…

Он крупными шагами смотался в кабинет.

- Вот. Пожалуйста, распоряжайся. На счету сейчас семьсот с лишним тысяч рублей.

И протянул мне банковскую карту с приятным и незнакомым оформлением.

Я почувствовал себя расстроганным.

Мне больше не хотелось воротить нос, как тогда, в клубе, и было просто приятно.

Но я сказал:

– Хорошо. Я возьму карту, но снимать буду только на конспиративные цели. И, со временем, все верну, до последней копейки.

Он взял мою руку в свои две руки, и уже набрал воздух в лёгкие, чтобы что-то сказать, но я положил вторую руку поверх его руки, и твердо сказал:

– Пожалуйста, не спорь.

Он стоял, немного колеблясь, а потом на секунду прикрыл глаза, и мы оба погрузились в ощущение соприкосновения рук.

Я чувствовал его пульс.

Между нами прошло электричество.

Когда это происходило, все дальнейшее было предопределено.

Но в этот раз мы скрепились – мне нужно было идти.

– Сколько у тебя ещё есть времени? – спросил он.

– Не больше двадцати минут.

Как по команде, мы начали раздеваться.

Он развернул меня спиной к себе, захватил сзади рукой за грудь и плечи, а потом, почему-то зажав мне рот, как будто я могу закричать, начал действовать быстро и как-то неуклюже. Я начал дико мастурбировать, так как его действия сильно возбудили меня.

Через пять минут мы кончили оба, я – с криком, он беззвучно, в меня, я – прямо на пол.

Он быстро оделся, и вышел из квартиры.

Я остался один в его обстановке, и тихо дышал, пытаясь прийти в себя.

Я понимал, что в эти минуты он вызывает такси, так как знает, что я тороплюсь.

У меня была самая маленькая кроха времени, чтобы перевести дух.

Я оделся, прилег на постель буквально на две-три минуты. Прикрыл глаза, и... отрубился.

Проснулся, на часах – без пятнадцати два.

Прямо перед носом – мобильник, хотя я точно помнил, что оставил его в кармане брюк. Я увидел на дисплее следы переписки между мной и Аней.

Открыл историю.

Сообщение от меня:

"Милая, Виталя напился перед рейсом, служба безопасности попросила его покинуть здание аэропорта. Мы сняли гостиничный номер прямо в Шереметьево. Я приведу его в чувства, и посажу на следующий рейс. Не звоню, чтобы тебя не разбудить".

Далее – непринятый вызов от Ани.

Опять смска от меня:

"Прости, не могу говорить. Виталя спит. Не хочу его будить. Пусть проспится с пару часов. Увидимся утром".

Сообщение от Ани:

"Хорошо, береги себя".

Он очень рисковал. Я не называю Аню "Милая". У меня есть для нее другое интимное прозвище. Но в целом фокус с напившимся Виталиком прокатил.

Уже утром я позвонил Ане из электрички. Она была ещё дома, собиралась на занятия. Я говорил виноватым тоном, сказал, что сам не пил, да и с Виталей такого давно не бывало... Аня рассмеялась, и сказала, что мол, дома вечером разберемся. Она доверяла мне, и я очень дорожил этим. Я не мог позволить себе разрушить ее доверие.

Вечером я сказал Ане, что Виталя скрыл приезд в Москву от родителей, что он приезжал по романтической причине, тайно даже от самых близких друзей и родных, и что он взял с меня клятву, что я не расскажу о его приезде даже ей, Ане, и что очень прошу ее не выдавать меня.

Так я подстраховался на случай, если Виталя объявится в Скайпе, и трубку, например, снимет Аня.

Я купил маковые мини-рулеты к чаю. Аня их очень любила. Мы весело поужинали. Я включил музыку. Ане нравились романтические исполнители времён молодости наших родителей:  Джо Дассен, Хулио Иглесиас, Адриано Челентано...

Мы с Максом любили джаз. Во всем остальном я не разбирался. Я поставил композицию "All of you" с Дианой Росс, и пригласил Аню на танец.

Мы часто начинали любовную игру с танца. Я целовал ей шею, ласкал талию, лишь немного, как бы невзначай, захватывая редкими прикосновениями область бедер.

Я также любил целовать ее руки на сгибах – это интимные места, которых никто никогда не касается случайно, например, в давке в метро или при дружеском рукопожатии.

Танец подготавливал Аню к близости, располагал ее, и настраивал на романтический лад. Я всегда давал ей время освободить голову от забот, и настроиться на меня. Танец подходил для этой цели идеально.

И тут я вспомнил, как танцевал с генералом, как это было смешно и нелепо, и подумал, что медленные танцы – это всё-таки прерогатива разных полов, мужчины и женщины.

А вот гомосексуальная близость переживалась мной острее, чем близость даже с единственной и любимой женщиной.

Мысли о нем отвлекали. Я посмотрел на Аню.
В тот миг она смотрела на меня, как мне показалось, с вопросом.

Я крепко прижал ее к себе, потом снова поцеловал в щеки и шею. Мне начинала мешать ее одежда. Дальше все произошло как и всегда – нежно и страстно...

Следующие две недели я вел себя как обычно, и никуда не отлучался.

Утром уезжал на байке в мастерскую, вечером приезжал к ужину домой.

Как-то около девяти вечера во вторник я предложил Ане прогуляться в парке.

На прогулке я рассказал, что на меня свалилась неплохая возможность подзаработать, но я сомневаюсь, и хочу с ней посоветоваться.
Аня, как мне показалось, слушала с повышенным вниманием.

В тренажёрном зале буквально на голову мне свалился один московский мажор. Он навещал в наших краях свою родственницу, и просто проходил мимо спортзала.

Увидев меня через окно, он вошёл, и долго наблюдал за моей тренировкой. А потом просто пристал с просьбой лично тренировать его, так как он хочет добиться такой же формы, как у меня.
Я объяснил, что спорт – это не игра и не шутка, и что я занимаюсь регулярно с возраста пятнадцати лет, и это процесс постепенный, и потом его нельзя забрасывать, может быть обратный эффект.

Он сказал, что он все понимает, и хочет, чтобы я начал с ним заниматься с ближайшего понедельника.

Я усомнился, что он сможет приезжать по три раза в неделю в наш зал. Но он сказал, что у него абонемент в вип-клуб в Москве, и он приглашает меня туда.

Я подумал, что не буду таскаться в Москву три раза в неделю ни за какие деньги, и сказал, чтобы он отстал:

– Хорошо, пять тысяч за занятие.

На что он радостно ответил:

– По рукам!

Я несколько опешил. Взял его номер телефона, и сказал, что перезвоню в течение двух-трех дней. И вот хочу посоветоваться с Аней.

Я очень боялся, что Аня скажет: зачем тебе это надо, мы и так редко бываем вместе, а тут мы будем терять целых три вечера в неделю.

Но она, кажется, не потратив ни секунды на размышление, сказала:

Конечно, соглашайся. Шанс получить такое предложение – один из миллиона. Тебе просто повезло.

Я опешил. История с мажором – фанатом бодибилдинга не была полным вымыслом.

Ко мне и вправду три-четыре месяца назад в зале прицепился такой парень. Он восхищался моей фигурой, и хотел иметь такой же рисунок мышц и такую же, как он сказал, офигительную форму.

Но я ответил ему, что телосложение даётся от природы, а занятия бодибилдингом – это долгосрочный и серьезный проект, требующий усердия и постоянства. И так как я отвечал неприветливо и угрюмо (в духе “Макс в общении с девушкой”), то парень в конце концов отвял, и больше у нас не появлялся.
 
Когда я отшивал его, я был стопроцентно уверен, что Макс и Аня где-то за кадром незримо одобряют меня.

И вот, оказывается, Аня совсем не против такого заработка. И перед тем, как дать ответ, она не сомневалась ни секунды!

Я молчал, и просто смотрел на нее. Она поняла мое настроение, и тихим голосом произнесла:

– Я хочу начать откладывать на ребенка.

Моя девочка, она мечтала о детях, она думала о будущем...

А я считал перспективу с ребенком какой-то несбыточной и далёкой, как будто не про нас, ведь Аня училась в институте, потом планировала два или три года посвятить работе по специальности...

Но, как видно, она смотрела далеко вперёд, и зарплата автослесаря, похоже, не внушала ей чувства надёжности.

После ее слов о ребенке мы обнялись, и я почувствовал, что наша любовь стала крепче.

С понедельника я начал "занятия на тренажерах". После каждого занятия я примерно приносил пять тысяч рублей.

Приблизительно через полтора месяца стал приносить по семь, и сказал, что Виктор (так называемый “мажор”) платит теперь и за транспортные расходы, а также покрывает время, затраченное на дорогу.

Аня светилась.

После того, как я стал подрабатывать (а за месяц набегало не так уж мало), Аня изменилась.

Она стала веселее, энергичнее, легче справлялась с многочисленными институтским заданиями.

Я ловил себя на мысли, что меня это задевает, и снова удивлялся тому, что до конца не знаю её.

Я объяснял себе эту перемену в ней тем, что, видимо, раньше безденежье угнетало ее, но из-за своей природной интеллигентности она никогда не давала мне этого понять. Возможно, считала это ниже своего достоинства. Но видимо, втихаря очень переживала, и тревожилась о будущем.

Получается, я был довольно беспечен, а может быть, и просто незрел.

Мне казалось, что деньги – это далеко не главное в жизни, а от больших денег вообще нужно держаться подальше.

Люди, которые делали карьеру и рост дохода целью и смыслом существования, никогда не вызывали во мне уважения.

В этом мы с Максом были похожи, и, несмотря на то, что держали свой собственный бизнес, мы любили в нем не деньги, а саму работу, каждый день приносящую конкретный, ощутимый результат.

Мы помогали людям с починкой авто, совершенствовали свое мастерство, и честным физическим трудом зарабатывали на жизнь себе и своим близким.

Иногда случалось так, что я оставался у генерала. не в силах тащиться в ночь после наших бурных встреч, и Аня совершенно спокойно принимала тот факт, что я "заночевал в Москве у Виктора, так как он затащил меня к себе поужинать и пообщаться".

Однажды Аня ощутила незнакомый запах. (Моя футболка пропиталась генеральской туалетной водой, которой он иногда пользовался – вполне умеренно.) Но так как это был мужской парфюм, этот факт не вызвал в ней ревности, а только вопрос.
Я сказал, что возможно уснул на подушке Виктора, а он пользуется дорогими мужскими духами.

Оказалось, что я неплохо владею собой, и у меня богатое воображение.

Я без труда поддерживал в Ане веру в мифического Виктора, а главное – всякий раз приносил финансовое доказательство наших встреч.

Что и говорить, генеральский счёт, открытый на мое имя, был как нельзя кстати. Он не делал секрета из источника своих доходов, но говорил, что это долгая история, и он обязательно поведает ее мне в подходящий момент.

Наши встречи состояли далеко не только из постели. Страсть накатывала все реже. Теперь, когда мы стали видеться часто и регулярно, бывало, мы обходились без этого по нескольку недель, наслаждаясь беседами, музыкой, спокойными чаепитиями.

Мне было легко беседовать с ним, приятно было вместе молчать.

Он никогда больше не предлагал мне алкоголь.

Думаю, с тех пор, как я напился в поезде, он закрыл эту тему, хотя когда тогда, 11 февраля, когда я попросил у него вина, он не отказал.

Я немного играл на гитаре, с подросткового возраста. Мы с Максом как-то к вечеринке выпускного девятого класса разобрали одну песню, и очень прикольно исполнили ее на школьном вечере. Но мое мастерство было несравнимо с его школой.

У него была шикарная вокальная, драматическая и исполнительская выучка. Не знаю, когда он успел, если всю жизнь прослужил в военном ведомстве.

Мы вместе разбирали классические гитарные композиции. Иногда часами слушали исполнение известных гитаристов, выбирая ролик на ютьюбе, и наблюдая за игрой профессионалов.

Также мы оба любили телепрограммы о животных. Иногда он запасался парой-тройкой дисков, и мы наслаждались просмотром. Особенно нам нравились циклы передач Жака Ива Кусто о подводном мире.

Не знаю, в чем был секрет, но мы идеально подходили друг другу. Наш взаимообмен энергиями приносил глубокое удовлетворение.

Мы оба стали спокойнее и успешнее, каждый на своей работе.
И мироощущение каждого из нас стало светлее.
У каждого как будто залечились какие-то дырки в самооценке.
Каждый из нас стал более уверенным, целостным, гармоничным.

Я очень не хотел, чтобы все закончилось, и тщательно соблюдал конспирацию, чтобы, не дай Бог, по какой-то моей глупости или нелепому совпадению все не оборвалось.

Но этому суждено было случиться в один-единственный миг.

Продолжение следует...