Из истории развития партийной этики в СССР

     По материалами СМИ.


     Наряду с позицией Ленина и Троцкого в отношении статуса и роли морали (которая может быть только классовой в антагонистическом обществе) и подчинения ее политике, ставшей к началу 20-х годов доминирующей в среде большевиков, в первые годы советской власти достаточно широко были распространены богдановско-пролеткультовские взгляды на МОРАЛЬ КАК НА СОСТАВНОЙ ЭЛЕМЕНТ ДУХОВНО-РЕПРЕССИВНОГО МЕХАНИЗМА СТАРОГО ОБЩЕСТВА, КОТОРАЯ ДОЛЖНА БЫТЬ ЦЕЛИКОМ ОТБРОШЕНА И ЗАМЕНЕНА НОРМАМИ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ, НАПОДОБИЕ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИХ ПРАВИЛ, к примеру, наподобие тех, которые нужны столяру для изготовления табуретки. (См.: Богданов А.А. Цели и нормы жизни//Богданов А.А. Вопросы социализма. М.: Политиздат, 1990. С. 46-76).

     Подобная же концепция этического нигилизма в значительной мере нашла отражение и в популярной в те годы книге “О морали и классовых нормах“ (1923) Е.А. Преображенского.

     Два указанных подхода партэлиты большевиков к пониманию морали, а также тот факт, что уже к началу 20-х годов деформация партийных нравов достигла размеров, которые стали представлять опасность для дееспособности партии как руководящей силы общества, обусловили необходимость проведения дискуссии о партийной этике.

     Пока партия была оппозиционной, гонимой, подпольной, ее нравственное здоровье поддерживалось как бы автоматически, самими суровыми условиями борьбы. Но став правящей, она начала притягивать людей, которые пекутся прежде всего о собственной выгоде, оказалась подверженной таким общественно-нравственным порокам, которые всегда гнездились вокруг власти, — карьеризму, взяточничеству, угодничеству и т.п.

     Надо также учитывать, что на нравственный облик партии повлияла сложившаяся к началу 20-х годов общая нравственная ситуация в стране. А она была трагически сложной.

     Вспомним некоторые факты: семь лет Россия находилась в состоянии войны, прошла через две революции, впала в разруху, пережила периоды жесточайшего голода и эпидемий (например, сыпным тифом переболело 20-30 миллионов человек, а возвратным — примерно 10 миллионов). Потери населения в I-ой Мировой войне составили несколько миллионов человек. Не менее восьми миллионов погибло во время гражданской войны на фронтах и в тылу. Два миллиона вынуждены были эмигрировать. Все это, естественно, отразилось на психике, эмоциональных состояниях, моральных ориентациях людей. Поэтому революционный энтузиазм, самоотверженность, готовность полностью преобразовать жизнь всего общества и каждого человека парадоксально сочеталось с ожесточенностью, беспощадностью, нетерпимостью, огрублением чувств, создавая трудно развязываемые узлы противоречий в нравственной жизни. Кроме того, обострение моральных проблем внутри большевистской партии было следствием воздействия внешней мелкобуржуазной стихии.

     ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ВОПРОС ДИСКУССИИ — как относиться вообще к морали, нужна ли она в новом обществе и если нужна, то каков ее характер? — был, в конечном счете, разрешен в директивном порядке.

     ЦЕНТРАЛЬНАЯ КОНТРОЛЬНАЯ КОМИССИЯ РКП(Б), ЕЕ ПРЕЗИДИУМ КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТВЕРГЛИ НИГИЛИСТИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К НРАВСТВЕННОСТИ И, ОПИРАЯСЬ НА РАБОТУ В.И.ЛЕНИНА “ЗАДАЧИ СОЮЗОВ МОЛОДЕЖИ“, ЗАКРЕПИЛИ ПОНЯТИЯ ПРОЛЕТАРСКОЙ МОРАЛИ И ПАРТИЙНОЙ ЭТИКИ В ПАРТИЙНОМ ЛЕКСИКОНЕ.

     Второй пленум Центральной Контрольной Комиссии в октябре 1924 г. провозгласил, что «партия должна решительно бороться с тем голым отрицанием классовой пролетарской морали, которую пролетарская коммунистическая партия и пролетариат в целом вырабатывают в процессе борьбы. Партия должна объявить решительную войну тому голому отрицанию морали, которое особенно сильно у некоторой части нашей молодежи в своем законном протесте против отжившей буржуазной классовой морали, отбрасывающей иногда необходимость для пролетариата каких бы то ни было основ в области морали». (Партийная этика: (Документы и материалы дискуссии 20-х годов) М.: Политиздат, 1989. С. 224).

     В качестве основного принципа партийной этики и коммунистической морали в целом выдвигался ПРИНЦИП ВЕРНОСТИ ПРОЛЕТАРИАТУ, РЕВОЛЮЦИИ, БОЛЬШЕВИСТСКОЙ ПАРТИИ, ДЕЛУ СТРОИТЕЛЬСТВА СОЦИАЛИЗМА И КОММУНИЗМА.

     Причем, этот принцип рассматривался как основополагающее начало коммунистической морали, вокруг которого она, собственно и развертывалась в качестве особой моральной системы.
 
     Член Президиума Центральной Контрольной Комиссии А. А. Сольц, характеризуя данный принцип, говорил в докладе “О партийной этике“, что «интересы борьбы, интересы революции являются, так сказать, мерилом, по которому мы оцениваем, хорошо ли мы поступаем или плохо. Все, что облегчает нашу борьбу, все, что нас усиливает как борцов, все, что нам помогает в этой борьбе, то является этичным, хорошим». (Там же. С. 274).

     Социально-утилитарный характер подобного понимания морали и этики наглядно явствует из следующего текста того же А.А. Сольца: “Основой нашей этики являются интересы преследуемой нами цели. Правильно, этично, добром является то, что помогает осуществлению нашей цели, что помогает сокрушить наших классовых врагов, научиться хозяйствовать на социалистических началах; неправильно, неэтично, недопустимо то, что вредит этому... Наша задача состоит в том, чтобы устроить лучшую жизнь, эта задача должна нами преследоваться, всякое сопротивление ей должно караться — и это является, с нашей точки зрения, этичным“. (Там же. С. 260-261).      

     Бросается в глаза абстрактность, предельная расплывчатость критериев такой морали, которые предоставляют поистине безграничный простор для выбора и использования любых средств.

     ПРОБЛЕМА ИЗ НРАВСТВЕННОЙ, ТАКИМ ОБРАЗОМ, ТРАНСФОРМИРУЕТСЯ В ВОПРОС ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ ЦЕЛИ. И теперь вся загвоздка состоит только в том, чтобы решить проблему выбора средств с точки зрения их наибольшей результативности для её достижения

     К ПРИМЕРУ, КАКИЕ СРЕДСТВА ПОМОГАЮТ БЫСТРЕЕ СОКРУШИТЬ КЛАССОВОГО ВРАГА, КАКИЕ — МЕДЛЕННЕЕ, А КАКИЕ И ВОВСЕ НЕТ?

     Строго говоря, концепция пролетарской классовой морали, всецело подчиненная политике, во внепартийном плане мало чем отличается от концепции нравственного нигилизма.

     Ведь и первая, и вторая концепции во главу угла ставят голую целесообразность, с той только разницей, что в первом случае целесообразность сдабривается на словах моральной терминологией, как бы прикрывается (словно фиговым листком) или освящается ею. И только.

     ПОДОБНАЯ ПОЗИЦИЯ, ОТОЖДЕСТВЛЯЮЩАЯ, ПО СУТИ ДЕЛА, НРАВСТВЕННОСТЬ И ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ, БЫЛА ОЧЕНЬ УДОБНОЙ ПОЛИТИЧЕСКИМ ЛИДЕРАМ И ПАРТЭЛИТЕ.

     ВЕДЬ ВСЕ, ЧТО БЫЛО ВЫГОДНО (ИЛИ СЧИТАЛОСЬ ТАКОВЫМ) ПАРТИИ И ГОСУДАРСТВУ ИЛИ ДАЖЕ ТОЛЬКО ВОЖДЯМ БОЛЬШЕВИКОВ, МОЖНО БЫЛО ОБЪЯВИТЬ НРАВСТВЕННЫМ.

     Такая позиция позволяла идти на любые жертвы, платить любую цену за победу, употреблять любые самые бесчеловечные средства и методы.

     Кроме того, при таком подходе сегодня можно превозносить то, что вчера еще гневно осуждалось, а завтра клеймить позором то, что сегодня хвалилось, — словом, любая практическая нужда вождя, правящей партии, государства возводилось в моральную добродетель.

      Возникает резонный вопрос, зачем вождям большевизма вообще надо было вводить в партийный лексикон понятия пролетарской морали и партийной этики? Вполне можно было обойтись и без них.

      Как представляется, по двум причинам.

     ВО-ПЕРВЫХ, для камуфляжа своего часто явного лицемерия (т.е. для внешнего употребления), а, ВО-ВТОРЫХ, из внутрипартийных и внутриполитических соображений, чтобы успешнее бороться с бюрократизмом, служебными злоупотреблениями, с нравственными деформациями в партийных рядах, которые, как мы уже отмечали, стали ослаблять и дискредитировать власть большевиков.

     Именно поэтому в 1920 г. по решению IX партийной конференции была образована Контрольная комиссия, которая впоследствии стала называться центральной — ЦКК и которая должна была стать, по определению большевистского вождя Г. Е. Зиновьева, “судом коммунистической чести“. (Девятая конференция РКП (б). Протоколы. М.: Политиздат, 1972. С. 153).

     Соответствующие комиссии были созданы также в рамках губернских и областных партийных организаций. При этом контрольные комиссии были, образно выражаясь, “малой артиллерией“.

     Наряду с ними стали применяться и “дальнобойные орудия“ — ОДНОРАЗОВЫЕ ВСЕОБЩИЕ ЧИСТКИ ПАРТИЙНЫХ РЯДОВ. Так, по решению Х съезда (1921) была проведена первая генеральная чистка партии, в ходе которой из партии было исключено около четверти ее состава — 24,1%.

     Но чистка не могла решить проблему нравственного очищения партии уже хотя бы по одной той причине, что она вообще не имеет полного, а тем более одноразового решения. Лечение общественной болезни требовало и хирургии, и терапии.

     Как раз терапию и призваны были осуществлять контрольные комиссии. Однако, когда начали работать контрольные комиссии, то обнаружился большой разнобой в их оценках и решениях. Одни и те же проступки оценивались по-разному, причем перепад оценок был настолько большой, что в одних случаях могли исключить человека из партии, а в иных за то же самое слегка пожурить или вовсе оправдать.

     Поэтому возникла необходимость выработать ЕДИНЫЕ КРИТЕРИИ ОЦЕНОК. В 1924 году Н. К. Крупская, избранная в то время членом Президиума ЦК коммунистов, предложила вновь обсудить многократно поднимавшийся вопрос о том, ЧТО МОЖНО И ЧЕГО НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ БОЛЬШЕВИКУ, и дать соответствующие разъяснения региональным контрольным комиссиям.

     Так вопросы партийной этики стали предметом непосредственной, содержательно насыщенной, хотя и непродолжительной, теоретической дискуссии. Ее началом стало обсуждение вопроса “О партэтике“ на II пленуме ЦК в октябре 1924 года, завершившееся принятием документа “Указания Пленуму ЦКК и отдельным членам партии по отрицательным явлениям в партии“.

     Разъяснение, а отчасти уточнение моральных критериев поведения коммунистов, продолжавшееся еще несколько лет, составило содержание дискуссии о партийной этике, в которой приняли участие теоретики и партийные деятели.

     Дискуссия проходила в основном в партийной среде — на пленумах ЦК, в комуниверситете им. Я. М. Свердлова, на партийных собраниях. Она носила открытый характер, ее материалы публиковались в периодической печати, отдельными брошюрами.

     В качестве главного принципа партэтики (как и пролетарской морали) выдвигался все тот же принцип верности интересам пролетариата, партии, социализма и коммунизма. Так, Н. К. Крупская в статье “К вопросу о коммунистическом воспитании молодежи“ писала, что “В СВОЕЙ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ КОММУНИСТ ДОЛЖЕН ВСЕГДА РУКОВОДСТВОВАТЬСЯ ИНТЕРЕСАМИ КОММУНИЗМА. — Сформулировав общий принцип, Н. К. Крупская дальше объясняет, что это конкретно означает.

     - Это значит, что как бы не хотелось остаться в привычной уютной домашней обстановке, то раз нужно для дела партии, для приближения идеалов коммунизма, надо бросить все и ехать в самое опасное место.
 
     - Это значит, как бы трудна и ответственна ни была возлагаемая на коммуниста задача, раз это нужно, коммунист берётся за нее и старается провести ее в меру своих сил, умения и способностей.
 
     - Это значит, что настоящий коммунист свои личные интересы всегда должен отодвигать на задний план, подчинять их общим интересам партии и народа.
 
     - Это значит, что коммунист не проходит равнодушно мимо того, что кругом него делается, что он активно борется с тем, что вредит делу коммунизма, борется с тем, что вредит интересам трудящихся масс, а с другой стороны, отстаивает активно эти интересы, считает их своими.

     Кого выбрасывали при чистке из партии: а) шкурников и примазавшихся, то есть тех, кто свои личные интересы ставит выше интересов партии; б) тех, кто равнодушен к коммунизму, ничего не делает, чтобы помочь ему осуществиться, кто далеко стоит от массы и не стремится сблизиться с ней; в) кто не пользуется уважением и любовью масс; г) за грубое обращение, чванство, неискренность и пр.“. (Партийная этика. Указ. соч. С. 251).

     Дальнейшая конкретизация норм партэтики в ходе дискуссии осуществлялась главным образом в русле характеристики основных направлений борьбы с теми отрицательными явлениями в партийной среде, с которыми чаще всего приходилось разбираться контрольным комиссиям и которые обычно именовали “болезнями“, “элементами разложения“.

     Это были: 1) нарушения нормальных отношений между отдельными членами партии, 2) так называемое “онэпивание“, 3) “хозяйственное обрастание“ и допущение излишеств, 4) разлад в семейных отношениях, 5) половая распущенность, 6) пьянство, 7) примиренческое отношение к религии.

     Каждая из перечисленных “болезней“ имела свою особую симптоматику, выявлению которой участники дискуссии придавали важное значение. Так, к примеру, под ненормальными отношениями между членами партии имелись в виду такие явления, как нетоварищеские отношения между коммунистами (угодничество снизу и высокомерие сверху); случаи подсиживания, склок, беспринципного сведения счетов путем доносов; расслоение в партийных организациях по профессиональным интересам, в частности, обособление партийных работников от хозяйственников. Такое конкретное, узнаваемое изображение пороков являлось необходимой предпосылкой серьезной борьбы с ними. Общая нормативная установка состояла в том, чтобы жизнь коммуниста обычаями и нравами “не слишком отличалась от жизни того класса, который он представляет“. (Там же. С. 12-13).

     Мотивом к тому были не апология аскетизма, а ориентация на нераздельное единство партии с революционными рабочими, неприятие индивидуалистических, мещанских тенденций.

     Так, в “Указаниях Пленума ЦКК“ подчеркивалось: “... мы не должны требовать, чтобы члены партии жили в нищенской обстановке. Мы должны предъявить только одно требование, чтобы товарищи жили по средствам, чтобы товарищи не использовали своего положения и не создавали себе исключительных удобств за счет государства“. (Там же. См. 232-233).

     И дальше, в развитие данного положения: “Партия ... считается с уровнем благосостояния ... масс и стремится к тому, чтобы не создавать имущественного разрыва между отдельными частями, отдельными слоями партии, так как такой разрыв имеет тенденцию к углублению, к созданию различных социальных группировок в единой партии“. (Там же. С. 234).

     Очевидно, что среди перечисленных “элементов разложения“, с которыми начала борьбу руководство РКП(б), имеются такие, с которыми ВЕДУТ БОРЬБУ ЛИДЕРЫ ЛЮБОЙ ПРАВЯЩЕЙ ПАРТИИ В ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ СТРАНЕ — злоупотребление служебным положением, проявления бюрократизма со стороны ее членов, занимающих те или иные государственные должности.

     Кроме того, любая легальная массовая партия заинтересована в том, чтобы между ее членов были установлены нормальные человеческие отношения — не было  угодничества снизу и высокомерия сверху, склок, интриг и прочих  негативов.

     Вместе с тем большевистская партэтика предъявляла к членам партии требования, которые предъявляли своим членам только левые партии конца XIX - первой половины XX вв., прежде всего в индустриально неразвитых странах и, естественно, которые не были присущи правым.

     Среди них — ПРЕДАННОСТЬ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ИДЕИ И АКТИВНОСТЬ ПРИ ВОПЛОЩЕНИИ ЕЕ В ЖИЗНЬ, ПОДЧИНЕНИЕ ЛИЧНЫХ ИНТЕРЕСОВ ОБЩЕСТВЕННЫМ, СКРОМНЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ.
   
     Не касаясь всех уроков дискуссии о партэтике, необходимо отметить три ее момента.
 
     Прежде всего обратим внимание на ОПРЕДЕЛЕННОЕ РАЗЛИЧИЕ ТРАКТОВОК БОЛЬШЕВИКАМИ ПРОЛЕТАРСКОЙ МОРАЛИ И ПАРТИЙНОЙ ЭТИКИ: если первая предельно абстрактна, не предписывает и не запрещает конкретных действий, ибо всецело подчинена политике, отождествляется с политической целесообразностью и вследствие этого может “нравственно“ санкционировать, оправдать любое решение и действие руководства партии и государства, то вторая, относительно конкретна, ПРЕДПОЛАГАЕТ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ НАБОР ПОЛЕЗНЫХ И ВРЕДНЫХ НОРМ ПОВЕДЕНИЯ И ПОСТУПКОВ.

     Правда, и эти конкретные нормы, поступки рассматривались сквозь призму интересов партии и революции, что, в конечном счете, вело к тому, что один и тот же поступок мог оцениваться противоположным образом, в зависимости от ситуации и мнения лидеров.

     Так, то, что вчера, например, считалось недопустимым угодничеством, подхалимством рядового члена партии перед партийным функционером, сегодня уже оценивается как правомерное уважительное отношение, доходящее до культа, партийца к заслуженному авторитету вождя.

     Примеров такого рода, когда нравственно черное (зло) превращалось у большевиков (исходя из политического целесообразности) в белое (добро) можно привести огромное множество.

     Так, если Данте Алигьери в “Божественной комедии“ поместил предателей всякого рода, в том числе предателей родных, друзей, благодетелей в последнем, девятом круге ада, считая их хуже тиранов, убийц, разбойников, то большевизм всячески поощрял доносительство, в том числе и на своих родственников, друзей, полагая, что публичное отречение детей от репрессированных родителей является достойным поступком.

     Заметим, что в жизни, конечно, человеку приходится делать порой и такое, что находится в конфликте с моральными нормами и моральным чувством. Однако ничто, никакая практическая целесообразность не может это оправдать, превратить нравственное зло в добро. Добро должно обмениваться только на добро.

     В связи с этим и в свете дискуссии о партэтике следует затронуть непростой ВОПРОС ОБ АСКЕТИЗМЕ, жертвенности борцов за революцию, социализм и коммунизм. Хотя участники дискуссии в целом выступали против абстрактного морального ригоризма (происходит от лат. rigor — твердость, строгость, т.е. суровое, непреклонное соблюдение каких-либо принципов), аскетизма, тем не менее идеал жертвенности оставался им очень близок и дорог.

     Это выразилось и в самой попытке составить жесткий моральный кодекс коммуниста и в прямых призывах вернуться, как писал Д.З. Мануильский в статье “Мысли вскользь о революции и чадящем быте“,  «к старой “подпольной“ морали, к той морали, которая приучила старых подпольщиков жертвовать личной жизнью, интересами семьи во имя интересов рабочего класса, быть спартанцем во всём, уделять очень мало внимания сексуальным мудрствованиям, учиться, читать, работать». (Там же. С. 362).

     Конечно, аскетичные люди, которые умеют себя самоограничивать, сами по себе, как правило, вызывают уважение. Предельная скромность личных притязаний, самоотречение всегда считались свидетельством чистоты нравственных помыслов. И вообще, в индивидуальном плане мораль всегда связана с самоограничениями и как индивидуальный выбор аскетизм вполне приемлем.

     НО ЕСЛИ АСКЕТИЧЕСКИЕ МОРАЛЬНЫЕ УСТАНОВКИ ВОЗВОДЯТСЯ В РАНГ ОБЩЕЗНАЧИМЫХ, ЭТАЛОННЫХ, СТАНОВЯТСЯ ОСНОВОЙ ГОСУДАРСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, НАВЯЗЫВАЮТСЯ ЛЮДЯМ, ТО ОНИ ЧАСТО ОБОРАЧИВАЮТСЯ ЗЛОВЕЩЕЙ СИЛОЙ. Тогда государство начинает предъявлять гражданам чрезмерные, невыполнимо суровые требования. А если эти требования не выполняются, пускается в ход репрессивный механизм.

     “Моральная“ аргументация террора, как правило, приводит к его усилению. Так, массовые репрессии и порой беззакония (по меркам даже большевиков) первых десятилетий их режима были связаны (и в широком идеологическом плане, и как психологическая мотивация поведения) с аскетическими жизненными установками или, точнее, со значительной идеологической фальшью, наложенной на некоторые особенности массовой психологии, прежде всего социальных низов, замешанной на нравственно-социальном аскетизме.

     Лицемерие и обман, содержащиеся в идеале жертвенности, аскетической суровости, заключаются в том, что его пропагандисты ОЧЕНЬ ЧАСТО ТРЕБУЮТ ЖЕРТВЕННОСТИ ОТ ДРУГИХ, НО ДЕЛАЮТ ИСКЛЮЧЕНИЕ ДЛЯ СЕБЯ.

     Некоторые из участников дискуссии о партэтике сами, к огорчению, не всегда являли пример той бескомпромиссной нравственной позиции, которую они теоретически обосновывали, ПРЕВРАТИЛИСЬ СО ВРЕМЕНЕМ В САМЫХ НАСТОЯЩИХ ВЕЛЬМОЖ, ПАРТИЙНУЮ ЭЛИТУ.

     И наконец, ТРЕТИЙ МОМЕНТ касается форм борьбы большевиков за чистоту партийных нравов. Участники дискуссии, как правило, полагали, что это достигается путем прямого контроля партийной организации за поведением коммунистов, а также путем систематических чисток.

     Такое убеждение оказалось весьма устойчивым. С течением времени оно переросло в распространенное предубеждение. Не приходится спорить — эти меры важны, но только эта проблема так и не была решена.

    Непосредственная, прямая нравственно-очистительная работа не может быть ни единственным, ни основным направлением борьбы за моральное оздоровление любой массовой партии. Это именно тот случай, когда прямой путь не является самым коротким.

     Основное, решающее, исторически продуктивное направление противостояния разъедающим партию нравственным недугам — это ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ.

     ВО-ПЕРВЫХ, демократизация самой партии под углом зрения борьбы ПРОТИВ ВСЕВЛАСТИЯ ПАРТОКРАТИИ, самого аппаратного стиля партийной работы, РАЗВЕРТЫВАНИЯ ВНУТРИПАРТИЙНОЙ ДЕМОКРАТИИ.

     ВО-ВТОРЫХ, установление, расширение и углубление ЛИБЕРАЛЬНОЙ, ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКОЙ ДЕМОКРАТИИ, УКРЕПЛЕНИЕ ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА, СОБЛЮДЕНИЯ ОСНОВНЫХ ПРАВ И СВОБОД ГРАЖДАНИНА И ЧЕЛОВЕКА.

     Понятно, что второго обстоятельства не было и в принципе не могло быть при большевистском тоталитарно-демократическом и авторитарном режиме.

     Что же касается первого обстоятельства, то попытки некоторых большевиков (представителей так называемой “РАБОЧЕЙ ОППОЗИЦИИ“ и “ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ЦЕНТРАЛИЗМА“) установить в ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ ВНУТРИ РКП(Б) И ВКП(Б) ВНУТРИПАРТИЙНУЮ ДЕМОКРАТИЮ, НЕ УВЕНЧАЛИСЬ УСПЕХОМ.

     Да и не могли — на основе большевистской политической доктрины.

     Наше утверждение о том, что существует определенное различие между пролетарской моралью и партийной этикой не должно вводить в заблуждение: между рассматриваемыми нравственными понятиями большевиков еще в большей мере, чем различие, наличествует сходство, причем по главному принципу, которое, в конечном счете, нивелирует указанное различие — ПРИНЦИП ПРЕДАННОСТИ ИНТЕРЕСАМ ПАРТИИ, РЕВОЛЮЦИИ, КОММУНИЗМУ.

     Тем более, что нормы партийной этики со временем должны были распространиться и на остальное население страны. “Этика, — пояснял упомянутый уже А.А. Сольц в докладе на собрании ячейки ЦКК и НКРКИ “О партийной этике“, — это “ВОДВОРЕНИЕ НОВЫХ ВЗГЛЯДОВ НА ТО, КАК СЕБЯ ДОЛЖЕН ВЕСТИ ЧЕЛОВЕК, НЕ ТОЛЬКО ЧЛЕН ПАРТИИ, НО ВСЯКИЙ ЧЛЕН ОБЩЕСТВА“. (Там же. С. 259).


       Итоги власти большевиков в России.

     Как показал 74-летний период большевизма в России, абсолютизация политических утопических целей, без учета социальных и нравственных ориентиров, ведет к тому, что целеустремленность, сила воли, твердость характера, решительность могут стать основой нравственной деформации личности политика.

     Л.Д. Троцкий, к примеру, относил к подлинным революционерам тех, у кого нет внутренних препятствий, а есть только внешние.

     Куда заводит свобода, в большинстве случаев от общечеловеческой морали, большевики показали, узурпировав государственную власть, развязав на пару с контрреволюционерами гражданскую войну, организовав – вынужденно –  лагеря для заключённых и широко используя институт заложничества (в годы Гражданской войны, наряду с белыми), осуществляя массовый красный террор, наряду с массовым белым террором, насильственную (в большинстве случаев) и вынужденную, крайне необходимую для форсирования индустриализации и сплошной коллективизации.

    При большевистском режиме в СССР мораль оказалась подчиненной на официальном уровне политике и под воздействием тоталитарно-демократической и авторитарной власти деформировалась, становясь односторонней.

     Так, к примеру, с подачи властей, считалось гражданской добродетелью и соответственно поощрялось доносительство на родных, друзей, близких, соседей, одним словом, на всех тех, невзирая на родство, кто придерживается иной, чем официальная, точки зрения, не говоря уже о тех, кто критикует власть и общественный строй.

     Или — принуждали детей, других родственников так называемых “врагов народа“ отказываться от них.

     Или — власти разжигали ненависть, иные кровожадные чувства (главным образом до начала 50-х г.) к классовым врагам и инакомыслящим.

     Подчинение норм морали политике — результат особой ветви нравственно-политического развития, ХАРАКТЕРНЫЙ ДЛЯ ЗАПАЗДЫВАЮЩЕЙ СОЦИАЛЬНОЙ  МОДЕРНИЗАЦИИ.

     ЧЕМ БОЛЬШЕ В ГОСПОДСТВУЮЩЕЙ МОРАЛИ ПРЕДПОСЫЛОК ДЛЯ ЭГАЛИТАРИЗМА, ЭТАТИЗМА, тем легче устанавливается ЕДИНАЯ НРАВСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА, ОСНОВАННАЯ НА КУЛЬТЕ ОДНОЙ, ЯКОБЫ НАЙДЕННОЙ НАУЧНОЙ ИСТИНЫ, которая будто бы интегрирует все общественные процессы, подчиняет политику и мораль идеологии и воле самозваных носителей и интерпретаторов некоего единственно верного и всепобеждающего учения.

     ТАКАЯ ПОЛИТИЗАЦИЯ МОРАЛИ В СССР СОДЕЙСТВОВАЛА ГЕРОИЗМУ, ЭНТУЗИАЗМУ, СПЛОЧЕННОСТИ, САМООТВЕРЖЕННОСТИ ЧАСТИ ОБЩЕСТВА, ОСОБЕННО МОЛОДОГО ПОКОЛЕНИЯ, СОДЕЙСТВОВАЛА ФОРМИРОВАНИЮ КОЛЛЕКТИВИСТСКОЙ ПСИХОЛОГИИ.

     В то же время она сосредоточила массовую энергию главным образом не на человеке, его внутреннем мире и мотивах, А НА ВНЕШНИХ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА ЦЕЛЯХ (по-другому, ради справедливости, подчеркнём, в революционную эпоху, и быть не могло), способствовала раздвоению личности, волей-неволей в значительном количестве случаев насаждала лицемерие, ложь, терпимость ко лжи, конформизм, безразличие и даже жестокость к тем, чьи интересы не вписываются в политическую цель.

     На практике это привело к атрофии внимания к человеку как отдельной личности, как основы общественных отношений. Попытки заменить, христианскую мораль политикой, нравственные авторитеты политическими, частично удались. Индивидуальность человека сводилась на нет единой для всех большевистской идеологией, борьбой с постоянными внешними и внутренними врагами (которые действительно были: внешние на протяжении всего существования СССР, внутренние массово наличествовали вплоть до 50-60-х гг.), психологией осажденной крепости (до 1945 г. СССР и был осаждённой крепостью), враждебностью ко всему, что было вне их идеологии, всеобщим обожанием и восторгом перед гением В.И. Ленина и И.В. Сталина.

     Под предлогом борьбы за чистоту идеологии искоренялось все, что несло первенство “общечеловеческого” над классовым (по-другому и быть не могло). Нравственная ценность человека, как основы образа жизни, оказалась затоптанной.

    Зато утверждалось, что семья и трудовые коллективы — это основные ячейки в обществе. Это означало, что его власть распространяется в подавляющем большинстве случаев и на личные, семейные отношения. Нравственно было вторгаться в личную жизнь, семейно-брачные отношения, публично их разбирать в трудовых коллективах, указывать, что можно читать, смотреть и слушать и прочее .

     Некоторые исследователи в вопросе о соотношении политики и морали проводят параллели между большевизмом и нацизмом. Они указывают, что если большевизм изначально отрицал христианско-моральное начало в политике, подчинив ее всецело классовой, пролетарской морали, то идеологи фашизма и нацизма добились того же результата, поставив во главу угла своей идеологии “национальную мораль“, противопоставленную как классовой, так и общечеловеческой нравственности.

     Как подчеркивал один из идеологов германского нацизма А. Розенберг, идея национальной морали стоит выше любви к ближнему. Именно данный постулат послужил в качестве одного из краеугольных камней нацистской политической идеологии, которая возвела массовое уничтожении людей якобы низших рас в ранг высшей добродетели.

     В связи с этим подчеркнём, что НЕЛЬЗЯ СТАВИТЬ ЗНАК РАВЕНСТВА МЕЖДУ БОЛЬШЕВИЗМОМ И НАЦИОНАЛ-СОЦИАИЗМОМ КАК ПРАКТИКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА, В ОСНОВНОМ ИЗ-ЗА ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМА В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ, ДА И В ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ СТРАНЫ У НИХ БОЛЬШЕ РАЗЛИЧИЙ, ЧЕМ СХОЖИХ ЧЕРТ.

     Кроме того, и это крайне важно подчеркнуть - по мере успехов в советском социалистическом развитии, (как его понимали вожди большевизма), и уменьшения угроз для страны извне после Второй Мировой войны, подход руководителей Советского Союза в вопросе о соотношении политики и морали при принятии тех или иных государственных решений ВИДОИЗМЕНИЛСЯ, в расчёт всё больше стал приниматься и моральный фактор согласно христианским заповедям.

     Наконец, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРАГМАТИЗМ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ СОЧЕТАЛИСЬ С РАСШИРЯЮЩИМСЯ СОЦИАЛЬНЫМ ГУМАНИЗМОМ советской власти – ликвидацией неграмотности, установлением системы  образования и здравоохранения за счёт средств социальной сферы, подъемом общекультурного уровня народных масс, расширяющейся системой социального страхования и так далее…