Десять из двенадцати миллиардов минут

        Мне показалось, что она похудела: во всяком случае, как-то осунулась, побледнела, - или всё это из-за непрекращающихся  митингов, безответственных заявлений, выстрелов в воздух?
             -   У вас не будет закурить? - спросила она, открывая кожаную сумочку и извлекая оттуда розовую зажигалку. -  И когда же это всё закончится? Мы не можем себе позволить бездействовать... хотя, знаете, порой безделье лучше деятельного невежества.
         Заметив  моё удивление, она продолжала:
             -   Не надо притворяться: мы достаточно хорошо  узнали  друг  друга за эти несколько встреч.  Вы  мне ничуть не нравитесь, но я восхищаюсь вашей настойчивостью. Мой муж никогда  не боится  ничего  потерять, но и палец о палец не ударит, чтобы что-либо приобрести.
         Я уловил интонацию: она говорила о себе, как о вещи. Её, видите ли, сосватали, то есть приобрели,  как красивую вещь  в дополнение к антикварной мебели из красного дерева и дорогому ремонту.
         Площадь зааплодировала выступающему.
             -   Вы - с ними? -  спросила она.
             -   Я  всегда в оппозиции.
         Она тряхнула пшеничными кудрями и самоуверенно, почти с вызовом взглянула на трибуну.
             -   Оппозиция не должна повторять ошибок правительства. Когда приходится выбирать между плохим и очень плохим, всегда появляется третья сила.
         Немного подумав, она добавила с иронией:
             -   Когда муж и любовник думают о деньгах и только о них, возможно появление кого-то третьего, которому ты приглянешься в рейсовом автобусе  №60 и который вместо одежды из престижных магазинов и дорогих духов будет дарить тебе полевые цветы и водить на митинги, где все уверяют друг друга в любви к этой несчастной стране.
         Я  грустно усмехнулся:
             -   Возможно, вы правы насчёт третьей силы. Однако, новое - не всегда лучшее. В конце концов, мы часто возвращаемся к нашим первым ощущениям, к первой любви, к старым друзьям...
             -   Да-да, - перебила  она,  неожиданно  взяв  меня  под  руку. - Я  часто  слышала  выражения  типа:  при коммунистах-то жилось неплохо, может, чего-то и не хватало, зато была уверенность в завтрашнем дне... да и мы с вами были помоложе... Сколько же вам лет?
             -   Тридцать.
             -   Мне же двадцать восемь. Из них двадцать мы провели с матерью  в  нужде. Отца я  не помню, да, по-моему, его  у меня и не было вовсе. Я мечтала о красивых платьях, о цветном телевизоре... Знаешь (это «ты» не прошло, конечно, для меня незамеченным), когда я в первый раз вошла в ванную комнату своего будущего мужа, я подумала, что вполне смогла бы продавать себя за такую роскошь. По счастью, мне этого не понадобилось: я просто вышла замуж.
         Мы помолчали.
             -   Вас не коробит моя откровенность? - продолжала она насмешливо. - Мы  встречаемся  уже  в  третий  или  в четвёртый раз  и почти всё время говорю я, а ведь должно быть как будто наоборот, не так ли? Женщина любит ушами, мужчина - глазами. Кстати, а что вам так понравилось во мне? Иначе говоря: что вы во мне нашли?  Рост чуть выше среднего, ноги обычные, ну, можно сказать, стройные, но что из этого? Может, глаза?
             -   Лия, - сказал я, - разве можно всё так раскладывать по полочкам?
             -    Ах, вы  -  поэт? Тогда  посвятите  мне  стихотворение. Мне  ещё  никто  никогда  не  посвящал  стихов.  Или напишите рассказ про тот автобус, где вы в первый раз меня увидели, напишите про наше первое свидание. Почему вы так настойчиво искали встречи со мной?
             -   А почему вы со мной всё-таки встречаетесь?
             -   Вопросом на вопрос отвечать некрасиво.
            -   Хорошо,  я  отвечу  на  вопрос,  который  вы  мне  задали... Там,  где  над  крышами  Дигомского массива зажигаются белёсо-синие звёзды, a кошки, поднимаясь по водосточной трубе, мурлыча, заглядывают в окна, жила-была девочка, обычная девочка, склонная к волнению и грусти,  мечтавшая о любви, о счастье, о красивых платьях. Потом она выросла, окончила Политехнический институт, стала работать, но того человека, которого она должна была встретить, того принца, о котором она мечтала в детстве, ложась в постель и прижимая к груди любимую книжку, она так и не встретила. Она встретила совсем другого человека, с которым ей было тошно и скучно. Она хотела детей, но детей у неё не было. Жизнь шла своим чередом, приятель мужа стал её любовником, но и это не принесло облегчения, напротив, внесло сумятицу, беспокойство и временами мучительную боль в её и без того мечущуюся душу. Она была красива, но что такое женская красота? Её надо уметь видеть. Чтобы полюбить Лауру, на неё надо взглянуть глазами Петрарки. Она блуждала в темноте, не находила себя, бывала то грустной, то беспричинно весёлой. Я встретил её однажды в автобусе у Сабурталинского базара. На ней была сиренево-голубая куртка, чёрные замшевые сапожки и кашне кизилового цвета. За два года наших встреч в автобусах и маршрутных такси (а я уже знал, где она живёт, где работает, куда обычно ходит), она ни разу так и не узнала меня. Да и откуда ей было знать, что я мечтаю познакомиться с ней, что я, возможно, именно тот, единственный, который ей нужен? И я решил рискнуть: я подошёл к ней у универсама в Дигоми и рассказал обо всех наших встречах, во всех подробностях: что на ней было одето, с кем она разговаривала, в каком была настроении. Это было как наваждение. К моему изумлению, она согласилась на свидание со мной. Естественно, я ей не понравился. Я ей не льстил, как другие, не говорил комплиментов, не приглашал в кафе. Мы ходили на митинги, просто беседовали и вдруг обнаружили, что у нас очень много общего, что моё первое впечатление не было обманчивым: красоте должна сопутствовать духовность, иначе это просто футляр... И сейчас мы стоим здесь, на площади Республики, стараясь понять, что может спасти эту страну, а  девушка из автобуса спрашивает, почему я так настойчиво искал встречи с ней...
         Пошёл дождь, мы встали под брезентовый навес. Не поднимая головы и немного удивлённо, она сказала:
             -   Странно. Откуда ты всё это знаешь?.. Неужели я тебе так нравлюсь?
             -   Да.
             -   Но ведь у тебя семья.
             -   У тебя тоже.
             -   Я не считаю это семьёй. Я просто замужем - и всё. У  мужа своя  жизнь, у  меня -  своя, и  мы  стараемся  не мешать друг другу.
         Она снова взяла меня под руку.
             -   Пойдём  отсюда.  Здесь слова, одни слова...  И  никто  не  понимает,  что  мы, шаг  за  шагом, теряем  самое дорогое, что у нас есть. Слушая речи некоторых политиков, или, скорее, политиканов, мне иногда кажется, что я вполне могу стать националисткой, даже несмотря на то, что у меня мать русская и я никогда не выбирала себе друзей по национальному признаку.
         Мы спускались по улице Пушкина, когда она предложила:
             -   А теперь я расскажу о тебе, как умею. Тебе наверняка было одиноко в  школе: с  твоим  характером  трудно иметь много друзей. Ты замкнулся в себе; так же, как и я, много читал, но что могут сказать о жизни книги? Женился, потому что тебя  уговорили: то ли твои родители, то ли родители невесты, а может и сама невеста. Сам ты до этого никогда бы не додумался. Что дальше? Серая жизнь, магазины, продукты, временами выпивка с друзьями, и вечная нехватка денег. И тут появляется она, кажущаяся такой близкой, потому что очень хочется, чтобы она была такой, чтобы выслушала, поняла... Я права?
             -   Почти.
         И тут она неожиданно рассмеялась.
             -   О каких цифрах ты говорил мне тогда, в первый  раз?  Двенадцать миллиардов и десять?  Поразительно.  Со мной никто и никогда так не завязывал знакомств. «Что вы делаете сегодня вечером?», «Вы сегодня прекрасно выглядите», «Можно с вами познакомиться?», - да, это бывало. Не поленился ведь, подсчитал, что средняя продолжительность человеческой жизни - двенадцать миллиардов минут. И ещё спрашивает: вы можете мне уделить десять минут из отпущенных вам двенадцати миллиардов? Откуда ты знаешь, может я не собираюсь столько жить?
             -   Ты проживёшь долгую и счастливую жизнь.
             -   Встречаясь с тобой? Послушай, а может, ты просто хочешь, чтобы я стала твоей любовницей и весь сыр-бор разгорелся из-за этого? Знаю, знаю, ты не такой. И всё же не стесняйся, скажи прямо. У меня в сумочке ключи от  пустой квартиры, владелец которой уехал и вернётся только через неделю: ты, наверно, догадываешься, кто это. Можем поехать туда: одним больше, одним меньше - какая разница? Эх, дорогой мой, не каждая женщина достойна поэзии, многие из нас, если не большинство, вполне земные существа, которым нужны деньги, чтобы есть, пить, красиво одеваться, а ты потратил целых два года на меня, самую обычную женщину, уже давно позабывшую о таких понятиях, как любовь и нежность. Тебе ещё повезло, что я  сумела понять тебя и что я всё-таки не такая сволочь, как другие. Поедем, подумаешь, сокровище - моё тело!
         Она купила в киоске на Колхозной площади две пачки сигарет.
             -   Опять молчишь? Или у тебя язык отнялся от неожиданности?
             -   Я же тебе не нравлюсь, Лия.
             -   Когда женщина говорит так, то часто бывает как  раз  наоборот. Знаешь,  сколько  раз  я  признавалась  в любви своим мужчинам? И никого, абсолютно никого не любила. Смотри, снег пошёл! Ну, поэт, останавливай такси, едем ко мне!
             -   У меня... нет столько денег.
             -   Ах, ну  разве  об  этом  говорят? Я  богатая  женщина  и хочу подарить тебе ещё триста - четыреста минут из отпущенных мне двенадцати миллиардов.
         Она остановила такси.
            -    Тебе  всё-таки  очень  повезло  со  мной, - шепнула  она  мне  по  дороге. - Другая  могла  бы  ранить твоё сердце, а я, видишь, оценила твои труды и после некоторой, для приличия, холодности, сама стала навязываться.
         Таксист попросил у меня закурить.
             -   Всё в этом году не так, - сказал он, - и митинги, и ранний снег.
         На проспекте Важа Пшавела мы остановились.
             -   Я поднимусь на второй этаж вот этого подъезда, - сказала Лия, - а через пять минут поднимешься ты. Дверь - справа от лестниц.  Надеюсь, ты догадываешься, что стучаться, звонить и прочее -  излишние формальности.
         Я сделал так, как она сказала и вскоре оказался в уютной однокомнатной квартире со светло-коричневой мебелью, диваном и двумя креслами, в одном из которых сидела Лия и задумчиво курила.
             -   Здесь мы предаёмся разврату, -  в её иронии была грусть. - Что поделаешь, если так  скучно  жить  на  этом свете? Ну, не смотри на меня такими глазами! Это ведь я, Лия, помнишь, та романтичная девушка из «Икаруса»? Присаживайся, и вообще, чувствуй себя как дома.
             -   У меня такое ощущение, что я занимаю чужое место.
         Она  вскинула на меня свои тёмно-синие глаза и улыбнулась.
             -   А может, наоборот: кто-то  чужой  занимает  твоё  место? Сейчас  я  сварю  кофе, мы  выпьем  коньяк  и  всё встанет на свои места. Кстати, хозяйка я неважная, но кофе варю превосходно. Пошли на кухню! Что-то я сегодня очень раскрепощённая, сама себе удивляюсь.  Знаешь, я давно не чувствовала такого внутреннего спокойствия... А может, потому и болтаю столько о себе, что уверена: ты никому ничего не расскажешь. Подруг у меня нет, маме всего не доверишь, так что, хочешь - не хочешь, а ты для меня и друг, и подруга.
             -   Такого мне ещё никто не говорил, - с улыбкой заметил я.
         Кофе вскоре был готов. Лия долго искала коньяк, потом разочарованно произнесла:
             -   Извини, коньяка нет. Зато есть водка, и очень хорошая. Наливай!
         Когда мы выпили по рюмке, она спросила:
             -   Боишься?
             -   Чего?
             -   Меня.
             -   Почему я должен тебя бояться?
             -   Не страшно пристально рассматривать мечту, дотрагиваться до неё, пить с ней водку?
             -   Ты меня идеализируешь.
              -  Надо же иметь какие-то идеалы в жизни.
             -   Лия, можно у тебя спросить: почему вдруг ты приняла такое решение?
             -   Какое?
             -   Приехать сюда.
             -   А-а,  вот  ты  о  чём... Ну,   во-первых, я   не   выношу   в   женщинах   ненужного   кокетства.  Кокетство  и женственность - это не одно и то же.  Во-вторых, мне очень понравился твой монолог обо мне. Всё было точно. В-третьих, я хотела отблагодарить тебя за всё, что ты ради меня сделал. А чем женщина может отблагодарить мужчину, который в неё влюблён? Исходя из твоего характера, который я уже немного  знаю, ты будешь вспоминать этот вечер всю жизнь, ничего не забудешь, ни одной чёрточки. И в четвёртых, я сама начинаю понемножку в тебя влюбляться, хотя и не люблю полных мужчин. Исчерпывающий ответ? Очень хорошо. А теперь наступит кульминация.
         ... Одеваясь, она сказала:
             -   Вообще-то, мужчина ты - так себе, но я получила удовольствие. А ты? Не разочаровался?
             -   Нет.
             -   Не  обижайся  на  меня.  Давай  говорить  друг  другу  только  правду, хорошо? Налей  водки, выпьем  за нас: за мечту и мечтателя, за музу и жажду творчества, за понимание и слово. Я  всегда к твоим услугам, а ты - пиши, дорогой мой, может, и я где-нибудь промелькну на страницах твоих рассказов?
         Лия закурила и задумалась.
             -   После полового акта у многих мужчин  появляется  отвращение  к  женщинам. Ты  поцеловал   меня  сейчас ради приличия или тебе вправду захотелось? Ладно, не говори, я как-нибудь сама догадаюсь.
         В комнате стало темно и она включила свет.
             -   А что бы ты написал о нас? Всё, как есть, или бы приукрасил? Напиши лучше, как было на самом деле. И не забудь, что я  - разная. Хотя с тобой я, наверно, именно такая, какая есть на самом деле.
         На проспекте Руставели продолжались митинги, кто-то снова стрелял в воздух и призрак гражданской войны носился в воздухе, как злой рок.
         Мы вышли на улицу. Шёл снег. На ресницах Лии он таял и капельки зимы 1991 года стекали по её щекам  на шерсть светло-серого свитера.