Л. Баяндина-Гизингер. Пережитое. Ч. 2

Ч. 2. Маргарита и маленькая сестра Маргарита

И красивую, молодую Маргариту - невесту и степенную даму Маргариту Христофоровну Реш я видела только на фотографии. В живой памяти осталась «маленькая» бабушка, которая никогда не ругалась и не наказывала меня и всегда всех стремилась помирить.
Жила она на улице Горной с овдовевшей старшей бездетной дочерью Марией и приехавшей с двумя детьми из Астрахани дочерью Лидией Заранек. У хозяйки снимали деревянный дом с печным отоплением - несколько небольших комнат, кухонька, где пекли куличи на Пасху. В тёплое время года обедали в «сенках» (так говорят сибиряки), т. е. в первой, после крыльца, неотапливаемой комнате. А летом чай пили во дворе за большими воротами. Был ещё сарай и маленький огород. Можно побегать, полазать, побалдеть.

Вообще, у бабушки здорово, особенно когда наезжала команда двоюродных братьев Лопато, Гега (Генрих) Елин и Рудольф Миттельмайер. В маленьком зале стояло пианино, на нем можно было втихушку потрынькать. А играли по-правде тётя Женя Лопато и сестра Ирина Заранек. А ещё здесь же стоял большой обеденный стол, он накрывался, если наезжали семьями: дочери, зятья и внуки. Подавали нудель-суп, лапшу на курином бульоне. Очень даже вкусно.

А однажды папа привез меня на Горную улицу в традиционной «карете» (обшитые войлоком санки со спинкой) и обратно домой не взял, оставив у бабушки с тётками.
Дни проходят, а меня домой не забирают. Начинаю ныть и вредничать, и тогда мне объясняют, что я уже совсем большая, потому что стала старшей сестрой. Мама и папа купили ещё одну девочку. Это почему-то не было радостью, только любопытство, тревога и такая ревность. «Хочу домой!» - орала я.

Папа меня забрал. И что я увидела, войдя в комнату, где нам так хорошо было втроем? На стуле стояла большая плетёная корзина (как ванночка), а в ней лежала кукла. Было видно, что живая.
Начиналась новая жизнь, где я уже была старшая. Ночью эта куколка разбудила меня своим рёвом («рёва-корова» - называли таких во дворе), родители танцевали вокруг нее польку-бабочку, обо мне вообще забыли. Этого я вынести не могла и начала кричать: «Выкиньте эту корзину! Зачем она нам нужна?»
Вот так печально я встретила Маргариту-третью, мою единственную родную сестру. Слава Богу, и ныне здравствующую. Такая вот эгоистка - это я, конечно. А она недолго и орала, росла потом тихонькой девочкой и огорчала меня только тем, что теперь общей любимицей была не я, а она.

После кончины дедушки Георгия мальчишки больше не рождались, а только девочки. Скоро обнаружилось, что я мешаю маме заниматься Ритой, меня отдали даже не «маленькой» бабушке, где, если честно, жить среди взрослых было интересно, особенно такой любопытной Варваре, каковой я была и осталась. Меня отдали в коллектив — детский сад. Но об этом отдельно.

К бабушке теперь ездили реже, а летом вообще жили на даче. Дом-дача на пятой дачной трамвайной остановке разделен на две половины: в одной - семья папы, во второй - семья папиной мамы, моей «большой» бабушки. Я всегда очень радовалась, когда к нам на выходные приезжала та же команда, что и к «маленькой» бабушке на Горную улицу. Главное, что и бабушка с ними приезжала. А еще главнее, что все мы брали с собой самовар с сапогом, клеёнку, разную еду и шли в ближайший лес на пикник. Наверное, бабушка была счастлива: все ещё вместе, войны ещё нет.

В солнечное воскресное утро 22 июня 1941 года я, сонная, вышла на веранду и увидела маму в гамаке, читающую письмо. Оно было от тети Кати Елиной, которая жила с мужем дядей Лёвой и детьми в Брест-Литовске, на границе с Польшей, по месту службы дяди Лёвы.
Войны еще нет ... и тут подбегает встревоженная папина младшая сестра Эля и, обращаясь к папе, что-то сбивчиво говорит, я уловила: «Вилли, там по радио говорит Молотов, война...»

Все стали другими: растерянными, непонятными, на нас с Ритой никто не обращал внимания, папа убежал на соседскую дачу, где Эля услышала роковое сообщение. «Маленькая» бабушка, всего три недели назад гостившая у дочери Кати на границе, пошатнулась. Что-то сломалось. Довоенная жизнь кончилась, дачный сезон — тоже.

Вернулись в город и стали с мамой подолгу стоять в очередях. Почему-то мне это нравилось. Ездили по всему городу, иногда далеко, продукты давали и на меня. Я же просила маму позволить мне покупать отдельно, самой рассчитываться и самой нести домой. Срабатывал инстинкт добытчицы.
Но однажды не донесла. Пока мама беседовала с встретившейся приятельницей, я, поддавшись уговору мороженщицы, с удовольствием отдала «выстоянную» в двухчасовой очереди селёдку за кругляшок мороженого. Мама была так рассержена, подбежала к будке с мороженым, но ... она уже была закрыта. Надо сказать, мама очень любила селёдку, что и мне передала по наследству, а я так коварно махнулась на мороженое.

Папа стал продавать вещи: шкаф, стол, да всё. Зачем? Куда мы собираемся ехать? Почему детсадовская подружка Люба Самойлова никуда не едет? Этих взрослых не поймешь! Вечно им что-то нужно делать, что детям совершенно не надо. Все смешалось... и к бабушке не ходим, и она не приходит. Когда я её увижу?
Увидела! Ночью на 7 сентября на вокзале, куда нас с улицы Ленина, а бабушку с тётей Марусей с улицы Горной привезли в машине НКВД, чтобы погрузить вместе (папа сумел этого добиться у начальства) в один товарный вагон.
Светила большущая полная луна. Рита спала на руках у мамы. Ей было три года. Я глазела вокруг на то, как все прощаются, плачут, даже устала. Наверное, тоже хотелось спать.  Мне было семь лет.

Как я узнала позже, бабушка могла не ехать на спецпоселение неизвестно куда. Она могла остаться с любой из дочерей, у которых мужья не были немцами. Оставались дочери - жены русского дяди Васи, русского Николая Ивановича (второй муж тети Лиды), украинца дяди Юры Лопато, еврея дяди Лёвы.
 Дочери просили её не ехать в неизвестность. Все верили, что война ненадолго. Ну, зачем в преклонном возрасте подвергать себя таким испытаниям? Ей было 69 лет. Маме и папе - по 33 года.

«Маленькая» бабушка сделала свой выбор: она поехала с нами в товарняке. И теперь я уже с ней не расставалась очень долго: четыре года войны и девять лет после Победы. Она не дожила до реабилитации ... Она прожила удивительную жизнь, где царили любовь, труд и смирение.


Фото: семья Реш, Саратов, около 1917. Из архива Л.В. Баяндиной.

(Газета российских немцев «Sibirische Zeitung plus», 6/1999)

Далее: Ч.3.1. Папа и детский сад
http://www.proza.ru/2019/11/14/1191

В начало: http://www.proza.ru/2019/11/14/1101