Глава 62. Мерзкий и жалкий слизняк

    Где-то глубоко внутри ещё теплилась надежда, что он сможет окончательно проснуться и вернуться в кафе на Арбате, где на последние копейки он заказал чашечку крепкого ароматного кофе. Но пока он видел один небоскрёб, отливающий сквозь туманную дымку библейской картинкой, где красный змей хочет улучить момент ужалить красотку Еву, а Адам, словно продавец в торговой лавке, распинается перед дамочкой в сплошном купальнике из фиговых листьев.
- Скажи мне Грач, только честно, - обратился Олег к птице. – Сколько всего у тебя было таких вот как я, заблудших, и хоть кому-то из них удалось вернуться в свой потерянный мир?   
   Грач не ожидал от Олега столь прямого вопроса в лоб, и сразу не нашёлся, что ответить. Олег действительно являлся не первым человеком, с кем ему выпало противостоять Антихристу, но он ничего не знал об их дальнейшей судьбе. С каждой его неудавшейся попыткой подобраться к голубке все они бесследно исчезали из существующих реалий.    
- Были у меня  помощнички, не скрою, но я всегда сам находил нужных мне людей, а ты единственный, на кого мне указали свыше! – после возникшей заминки соврал Грач.- А значит тебе уготовлено своё особое предназначение!   
- Хватит мне вешать лапшу на уши! – За время их недолгого знакомства Олег  уже успел довольно хорошо изучить повадки Грача, и  для него не осталось незамеченным его временное замешательство.
 – Отвечай! Не молчи?! Или всё действительно так плохо?  - Но Грач продолжал молчать, понимая, что совершил оплошность, с потрохами выдав свои сомненья по поводу будущего своего друга. И он бы мог заставить Олега забыть неприятный разговор, но посчитал нужным оставить всё как есть, - для оснастки: уж больно много тот стал проявлять излишней инициативы, какова, безусловно, наказуема. Грач был уверен в том, что: всяк, кто связался с ним, должен был знать своё место.            
    Олег же верно расценил затянувшееся молчание всегда разговорчивого Грача, и перед ним открылась удручающая перспектива, в которую, и не хотелось бы верить, но худая правда, всё же лучше чем красивая ложь: «Его шансы вернуться в свой мир ничтожно малы, а все прежние обещания чернявого дружка гроша ломанного не стоят».    
    И чем дольше Олег рассуждал о возможности увидеться со своими родными и близкими, тем доходчивей понимал, что всё глубже и глубже его затягивает омут безрассудства, где одни только демоны и бесы, и они не оставят в покое, пока не сведут в могилу. Но он не подарит им такого праздника! -  Гонимый мрачными мыслями, он всерьёз задумался о самоубийстве: «И это ли ни единственный выход? А дальше уж куда вывезет нелёгкая! А вывезти теперь, когда он знает о существовании загробных миров, могло: да куда угодно…».               
- Оставайся в квартире, никуда не ходи, и брось хандрить! Не забывай, что жизнь даётся  Господом, и не тебе решать за Него! – Отвлёк от суицидных мыслей голос не то Ангела, не то беса. – Тебе нужно по праву научиться ценить человеческую жизнь, а наше положение не так уж и безнадёжно… – На этой оптимистической ноте голос пропал, а вместе с ним, не заметно пропал и сам,- не то Ангел, не то бес.       
    После очередного искромётного исчезновения Грача, Олег ещё какое-то время простоял у окна, размышляя: что он сделал не так в своей никчёмной жизни, которую намеревался оборвать, меньше всего задумываясь, что может ожидать его, - там, за границей физической смерти. И понимая, что частенько уступал своим не в меру похотливым желаниям, мимолётным увлечениям, проклинал себя за проявленные слабости.      
    Вместо того чтобы после собственной свадьбы взяться за ум, и быть счастливым в браке с любимой женщиной, для чего у него имелись все возможности, он вечно искал приключений на стороне, а затем зачем то шёл в Церковь, думая, что ему непременно проститься: «Какая же, - то была дурость? И за кого он только просил прощения? - За распутных женщин? За проституток, погрязших в грехе и заразе?!». 
    А когда-то он боготворил всякую, а если женщина к тому же предпочитала красивое нижнее бельё, да ещё надушенное возбуждающими ароматами, то это доводило его буквально до ума помрачения. Он без видимых усилий мог одними зубками расстегнуть бюстгальтер, или стянуть с аппетитной попки ажурные трусики, однако сейчас, все эти тряпки казались ему рассадником венерических бацилл, от которых разило зловонием женского пота вперемешку с сопутствующими запахами болезненных выделений, чей шлейф не мог перебить даже самый стойкий аромат.
   Следом он представил всех своих любовниц в образе мерзких отвратительных гусениц, но с женскими головами и накрашенными яркой помадой губами. Они ползали по нему, брызжа ядовитой слюной, которая подобно едкой кислоте разъедала его (он видел себя со стороны) чистую и светлую ауру.         
      Вот и семнадцатилетняя сибирячка без трёх пальцев левой руки, с которой он обошёлся жестоко и грубо, казалась теперь обычной ползучей тварью, хоть и мечтающей стать мотыльком. - Малолетняя мразь, каких ещё поискать, заставившая его своими развратными действиями  лишить её невинности, а потом ещё и мучиться душою, на протяжении долгого времени жалея о содеянном.    
  Да, все женщины, без исключения, - мерзкие слизняки, каких раздавить толстой подошвой, - самое дело, но…  Но в голове Олега что-то переключилось, и ему вспомнился образ родной жены, кормящей грудью его дочь. В один миг он ощутил себя полным ничтожеством: «Разве имеет он право осуждать женщин? Ведь он сам раз за разом совращал их, а иногда и просто за деньги покупал любовь прекрасного пола, - именно прекрасного! А сам он кто? – Он и есть тот мерзкий и жалкий слизняк». 
     …Из его глаз невольно покатили слёзы.  Олег рыдал на взрыт, и рыдал до тех пор, пока его сбивчивые стоны не сменил его же собственный истерический смех...