И Детмерс. Кальвин и Меланхтон в реформатском мире

КАЛЬВИН И МЕЛАНХТОН В РЕФОРМАТСКОМ МИРЕ
Иоахим Детмерс
https://reformiert-info.de/daten/File/Upload/doc-5461-1.pdf

После 2009 юбилейного года Кальвина следующий год тематически посвящен сподвижнику Лютера, виттенбергскому богослову и реформатору образования Филиппу Меланхтону (1497-1560). Кальвин и Меланхтон хорошо знали друг друга, и вполне стоит взглянуть на отношения двух ведущих умов Реформации. Особенно после смерти Лютера (1483-1546) и Бусера (1491-1551) они поднялись на эти лидирующие позиции. Карьера французского адвоката и гуманиста Жана Кальвина (1509-1564) долгое время была далеко не очевидна. Как богослов в изгнании он стал реформатором довольно поздно, ибо сначала ему пришлось просто выработать свою позицию. В борьбе Кальвина за подъем довольно большую роль сыграл Меланхтон. Поэтому общение и конфликты между этими двумя  людьми должны быть описаны как на фоне их общих позиций, так и в конкретных рамках реформатского мышления.
  Прежде чем развернуть наш тезис, мы должны сначала отметить предыдущие исследования отношений между Кальвином и Меланхтоном, а затем очертить теорию поля французского социолога Пьера Бурдье, на основе которой мы представим взаимоотношения между Кальвином и Меланхтоном.

1. Предыдущие исследования отношений между Кальвином и Меланхтоном

С выпуском работ Меланхтона и Кальвина в Corpus Reformatorum XIX в. началось научное исследование взаимосвязи двух реформаторов. Это исследование изначально диктовалось "экуменическими" усилиями снизить конфессиональную напряженность между лютеранами и реформатами. Одним из направлений исследований было сравнение богословских подходов, в особенности к предопределению и Вечере Господней. Личные отношения двух реформаторов также были рассмотрены несколько раз. Биограф Кальвина Эрнст Штехелин был первым, кто установил в 1863 году наличие личных дружеских отношений между Кальвином и Меланхтоном, ссылаясь на свидетельства разных лиц и упоминание этой дружбы в нападках извне. Реформатский  церковный историк Август Ланг также написал в 1897 году исследование о переписке и темпераменте двух реформаторов. Пятью годами ранее  церковный историк Филипп Шафф рассмотрел отношения Кальвина и Меланхтона как пример подлинно христианской дружбы и как образец для сосуществования лютеран и реформатов. Так продолжалось до того, как Андреа Видебург в 1961 году отнесся к переписке реформаторов более внимательно, показав, что Кальвин ждал от нее большего, нежели Меланхтон. Последнюю на сегодня разработку  этой темы провел лютеранский историк Тимоти Венгерт. Он пришел к аналогичному выводу в 1999 году и увидел в высказываниях Кальвина по вопросам таинств и предопределения неверное истолкование умеренных намерений Меланхтона. В целом, соответствующие источники в этих исследованиях из-за церковно-политической запутанности рассмотрены недостаточно. Если в описании отношений Кальвина и Меланхтона ограничиться их личной дружбы, итог окажется неустойчивым.   Напряжение между Кальвином и Меланхтоном также не может быть адекватно понято, если иметь в виду только богословские или личные различия. Наши выводы стали возможными только благодаря социологическому подходу, который дает здесь более точное описание.

2. Теория поля французского культуролога Пьера Бурдье

Сказанное относится к теории поля французского культуролога Пьера Бурдье (1930-2002), которую мы должны кратко пояснить. Бурдье пытался описать законы в социальной сфере, то есть какие правила формируются на поле, как отдельные акторы действуют сами, как они создают сети и зависимости друг от друга и какие цели они преследуют какими средствами. Бурдье полагает, что каждое поле состоит из учреждений и социальных субъектов. Отдельные акторы совместно присутствуют в сети и борются за свои позиции. Цель их стратегий - добиться сохранения или улучшения соответствующей позиции на местах. Это связано с накоплением определенных форм капитала. Бурдье выделяет четыре типа капитала: экономический, культурный, социальный и символический капитал. Экономический капитал состоит из средств производства и обменных ценностей. Культурный капитал состоит из образования и связанных с ним титулов. Значение социального капитала - это набор отношений, взаимных знакомств и признания. Наконец,   символический капитал состоит из привилегий, престижа и репутации. Важно, чтобы  каждая форма капитала в каждой области имела не одинаковое, а особое значение. Особое значение Бурдье придавал символическому капиталу. Иногда сочетание разных типов капитала имеет решающее значение для позиции актора в этой области. Эта позиция, по Бурдье, однако, регулярно меняется: с одной стороны, капитал может быть увеличен или потерян, с другой - на него влияют многие события в этой области. Роль позиции в поле по Бурдье не абсолютна, а соотносится с местом других акторов.  Кроме того, Бурдье указывает на борьбу в поле между установленными действующими лицами ("ортодоксией") и "еретическими" силами, которые лежат в основе определения отношений.

 3. Кальвин и Меланхтон как социальные акторы в поле Реформации

 Это поднимает вопрос о том, как эта сложная теория связана с Кальвином и Меланхтоном и может быть применена к ним. Сам Бурдье описывает такие поля, как экономика, наука,  искусство, религия, журналистика и политика. Он не раз подчеркивает, что описанные им поля являются продуктами истории. Но Бурдье остается с его описаниями в ХХ веке и никогда не применял свою теорию к историческому объекту. Тем не менее, есть некоторые признаки того, что так называемые логические структуры Бурдье также применимы к XVI веку.
 Итак, давайте рассмотрим Кальвина и Меланхтона как социальных акторов Реформации. Реформаторское "поле" выросло исторически. У него есть свои темы, правила, сети и учреждения. Реформация как поле возникла из-за разрушительной критики Лютером теорий и методов позднесредневековой римской церкви. В ходе консолидации Реформации институт немецких князей сыграл важную роль в этом собственно реформаторском поле в отличие от католического. Это новое поле Реформации имело дело также с разрушительными для него силами - например, со спиритуалистами, анабаптистами и антитринитариями. В ходе конфликтов отдельные акторы заняли в поле разные позиции. Эти позиции зависят от накопленного ими капитала. Лютер, как основатель Реформации, приобрел многочисленные работы, учеников и контакты и смог накопить очень высокий культурный, социальный и символический капитал. Это заверило его высокое положение в поле Реформации. То же относится и к Меланхтону, и особенно сразу после смерти Лютера у него было одно из самых высоких мест в реформаторском поле.
 
3.1. Положение Кальвина в поле Реформации (1534-1538)

Кальвин после бегства из Франции оказался никем. Единственное, что за ним было - это то, что он закончил юридический факультет и написал амбициозную работу о Сенеке, которая была издана, но вряд ли замечена в гуманистическом мире. Кроме того, из-за бегства Кальвину пришлось отказаться от важных связей, и в финансовом отношении для молодого ученого это было очень плохо. В изгнании Кальвин оказался в Базеле, имевшем тогда слабый культурный и символический капитал. Как и Меланхтон, он хорошо знал греческий и латынь, но немецкий деловой мир был ему совершенно чужд. Единственным капиталом, который у него остался, были его образование, интеллект и  хорошая память, а также его покровитель и друг Луи дю Тилле, сосланный в 1534 году вместе с ним. В дальнейшем он положился уже на Кальвина, чтобы занять свою позицию в поле Реформации.
  В 1535 году Кальвин начинает писать свое "Наставление в христианской вере". Эта работа была написана на латыни и содержит подробное предисловие к королю Франциску I (1494-1547). Выбрав французского короля в качестве адресата, Кальвин ясно дал понять, на каком уровне он ждет понимания своих усилий. Он также сразу порекомендовал себя немецким и швейцарским реформаторам в качестве ведущего изгнанного представителя французской Реформации. Луи Дю Тилле, помогавший Кальвину в 1536 году, смог превратить этот маленький культурный и символический капитал в первую, но плохо оплачиваемую постоянную должность. Дю Тилле обратил внимание женевского реформатора Гийома Фареля (1489-1565) на Кальвина как автора "Наставления". Фарель нанял Кальвина читать лекции в Женевском колледже. Здесь Кальвин смог приобрести больший культурный и символический капитал - сначала  путем написания Женевского катехизиса, а потом своим впечатляющим выступлением на Лозаннском коллоквиуме. Кроме того, Кальвин смог расширить свой социальный капитал через тесную дружбу с реформаторами Фарелем и Пьером Вире. В это время реформаторы Цюриха и Страсбурга налаживают первые контакты.
Тем не менее положение Кальвина в поле Реформации упрочилось не так, как хотелось бы. В 1537 году лозаннский священник Пьер Кароли (1480–1545) обвинил Кальвина в арианстве и начал конфликт, который должен был преследовать Кальвина в течение нескольких лет и сильно повредил его репутации. Кроме того, Кальвин и Фарель потерпели неудачу в конфликте с Женевским советом по  церковному порядку и церковной дисциплине и в 1538 г. были вынуждены бежать из города. В это время Кальвин отчаянно пытается активировать свои контакты, чтобы преодолеть обструкцию. Его положение в швейцарской Реформации было все еще слишком слабо, чтобы достичь этого. Он уехал в Базель и был благодарен, что приглашение в Страсбург достигло его там. Кальвин надеялся через это нарастить символический капитал, чтобы затем вернуться в Женеву. В письме Фарелю в августе 1538 года Кальвин формулирует это следующим образом: «Не может быть, чтобы наши противники, когда они увидят, что теперь у меня есть служение в Страсбургской церкви, не зауважали меня, хотят они того или нет. Кроме того, если речь идет о встрече, то моим словам придаст вес, а мне самому лучшую репутацию то, что такая уважаемая община призвала меня на служение".
Поскольку ситуация   в Женеве не развивалась в соответствии с желаниями Кальвина, он принял плохо оплачиваемую должность пастора в общине французских беженцев. Он также стал читать лекции в Высшей школе Страсбурга. Причиной приглашения Кальвина было его знание французского, а также его богословский дар, который быстро распознал страсбургский реформатор Мартин Бусер (1491-1551). Таким образом, именно культурный капитал привел Кальвина в Страсбург тогда, когда его репутация пошатнулась.

3.2. Кальвин в поле Реформации на стороне Меланхтона (1539-1541)

Кальвин, который все еще надеялся на реабилитацию и возвращение в Женеву, знал, что его нынешнего положения в поле Реформации не будет достаточно для этого. И поэтому он использует первую возможность возвращения, связываясь с Филиппом Меланхтоном. Это произошло в октябре 1538 г., когда Бусер поехал в Виттенберг. Кальвин в спешке написал для Меланхтона 12 статей о Вечере Господней, чтобы выслушать мнение его и Лютера по этому вопросу. Поскольку вестей от Бусера в Страсбург не поступило, Кальвин исполнился решимости встретиться с Меланхтоном лично. На самом деле в начале 1539 г. Меланхтон вместе с Бусером запланировал общую встречу во Франкфурте. Ехать туда Кальвину никогда не приходило в голову, но когда он получил письмо от Бусера, который был заинтересован во мнении братьев из Франции, то, как он пишет, "я ничего не мог сделать, и у меня сразу возникло желание поехать, отчасти чтобы этот вопрос не был рассмотрен небрежно, отчасти для того, чтобы пообщаться с Меланхтоном о религии и Церкви". Иначе говоря, Кальвин объясняет эту неожиданно возникшую миссию тем, что он мог бы быть экспертом по ситуации с французской стороны. Это значительно поднимало его репутацию изгнанника, и он твердо решил включить французских протестантов в дискуссию и заручиться поддержкой Бусера, чтобы сблизиться с Меланхтоном.   
В конце февраля - начале марта 1539 года коллоквиум во Франкфурте состоялся. Кальвин был обеспокоен двумя вещами: он искал поддержки Меланхтона в споре о церковной дисциплине и, как мы отметили, признания Виттенбергом усилий западногерманских и швейцарских богословов. Однако Меланхтон отказал ему в этом. Все же Кальвин в своем письме из Франкфурта к Фарелю в марте 1539 года создает впечатление, что встреча прошла успешно. Но при чтении между строк становится ясно, что Меланхтон действительно ответил дружелюбно, но не видел оснований придавать мнению начинающего реформатского служителя значение большее, чем необходимо. Он не счел статьи Кальвина о Вечере имеющими твердую основу и сослался в качестве общей платформы между Лютером и Бусером на  Виттенбергское Согласие 1536 года. Кроме того, Меланхтон счел нужным умерить рвение Кальвина в вопросе церковной дисциплины и отложить его до политически более благоприятных времен. Тем не менее, Кальвин полагает, что даже в лютеранском поле есть  ряд ограничений, которые он должен учитывать: "Но он [Меланхтон] признает, что у них есть некоторые люди в их партии, которые требовали чего-то более твердого и устойчивого и менее тираничного, чем мнение одного человека, так что есть опасность, что он практически не сможет посмотреть на себя со стороны".
 В целом миссия Кальвина, для которой он, кажется, использовал свои последние деньги, фактически так и не удалась. Он смог лишь сообщить своему другу Фарелю в Невшатель и, таким образом, косвенно также другим швейцарцам, что он смог стать наблюдателем за международной политикой защиты Реформации. Дружеский контакт с Меланхтоном также был полезен для социального капитала Кальвина. Стоит также добавить, что, говоря о новичках в том или ином поле, Бурдье указывает, что таким акторам нелегко адаптироваться к структурным ограничениям поля. В другом месте он говорит яснее, что они проходят "конкретную цензуру на изгибах поля".
Именно это наблюдалось в данный момент у Кальвина. Если принять во внимание, что он не уклонился от конфликта в Женеве ради последовательной Реформации, будет поразительно, насколько легко он принял компромиссную позицию Меланхтона и стал даже защищать ее от швейцарцев. В первом же письме из Франкфурта Кальвин жалуется, что Меланхтон слишком уступает Риму - ибо тот действительно был готов сохранить в виттенбергской церкви большое количество обрядов и церемоний как имеющих право на существование и не допускал того, чтобы они дополнительно разделяли церкви. Но позиция Кальвина стала меняться, когда в ноябре 1539 года он получил дружеские приветствия и от Меланхтона, и от Лютера, и от Бугенхагена. Появление Кальвина во Франкфурте на самом деле произвело на Меланхтона большое впечатление, и даже то обстоятельство, что Кальвин в своих тезисах подверг критике учение Лютера о Вечере, было отмечено Меланхтоном в докладе с большим великодушием, и Кальвин упоминается здесь как "блестящая голова" ["bono ingenio"]. Кальвин затем пишет Фарелю: «Если бы такая умеренность не ошеломила нас, нам пришлось бы иметь сердца из камня. Я победил".
Кальвин достиг своей цели: его блеск был признан Виттенбергом.  Во внутреннем круге немецкой Реформации это свидетельство имеет исключительное значение для самого Кальвина, потому что несколькими днями ранее в Страсбурге состоялось новое столкновение с Пьером Кароли, который уже обвинил Кальвина в арианстве в 1537 году. Поскольку страсбургские коллеги недостаточно поддержали Кальвина, он оказался на грани паники и решил, что терпит провал. В октябре 1539 года он пишет Фарелю: " Там я впал в тяжкий грех, потому что я не мог сдержать его. Мое настроение упало так, что горечь охватила меня со всех сторон". Столкновение с Кароли угрожало уничтожить одним махом символический капитал, столь кропотливо приобретенный Кальвином. И слова благодарности из Виттенберга пришли как раз вовремя.
То, чему Кальвин обязан Меланхтону, нашло отражение в предисловии его толкования на Послание к Римлянам. В этой работе Кальвин впервые обозначил положение своей позиции по толкованию Писания в поле Реформации. Он выбрал для этого один из самых требовательных и трудных текстов Нового Завета. С другой стороны, он упоминает как своих непосредственных конкурентов Буллингера, Бусера и Меланхтона.  Кальвин хвалит всех троих, прежде всего Меланхтона, который, по его мнению, в своем комментарии показал "выдающиеся знания, усердие и мастерство во всех отношениях". Дочитав этот текст до конца, можно убедиться также, что Бусера Кальвин считал настоящим мастером латинского эпистолярного жанра. И теперь Кальвин сравнивает недостатки двух мастеров: Бусер пишет слишком затянуто и сложно, а Меланхтон не учел важные вещи. Кальвин хочет компенсировать эти недостатки своим комментарием.
Толкование на Послание к Римлянам появляется в марте 1540 года. Хотя не ясно, когда Кальвин послал свой комментарий Меланхтону, ясно, что он не утаил от него этого достижения своего культурного капитала. Вероятно, это произошло через девять месяцев на следующей встрече их обоих в Вормсе. Но годом раньше Кальвин уже послал в Виттенберг пересмотренное издание своего "Наставления" 1539 года, а также свой ответ кардиналу Садолето. Уже в октябре 1539 г. Лютер заявил о своем сочувствии этим работам, а в феврале 1540 г. Меланхтон упоминает Кальвина с признанием его достижений: "Муж большой учености и благочестия господин Кальвин из Страсбурга, мой дорогой друг".
Тем не менее вопреки всему этому в 1540-е гг. Кальвин вряд ли был важен для реформаторов Виттенберга. Меланхтон пишет четыре письма Кальвину, но очень редко. Однажды он упоминает молодого француза в своих письмах другим. Совсем другое дело на стороне Кальвина. В Хагенау Кальвин в июне 1540 года напрасно ждет Меланхтона; он, конечно же, надеялся на возможность выслушать суждение Меланхтона о его недавно опубликованном комментарии на Послание к Римлянам. Но только на религиозных беседах в Вормсе они встречаются  вновь в декабре того же года. Кальвин видел там триумф Меланхтона как отважного лидера протестантской стороны, и как свое особое торжество он описывает в письме Фарелю и швейцарцам в конце января 1541 года, что Меланхтон настаивал на том, чтобы отвезти его на рейхстаг на несколько месяцев. Однако за это время вместо Регенсбурга Кальвин переехал в Женеву, из которой некогда был изгнан. Теперь, когда поле Реформации за короткое время расширилось, он сам мог предложить Меланхтону встречу, и в письме заверяет его, что если коллега соберется в Женеву, Кальвин встретит его с особым удовлетворением. "Теперь Вам стоит извинить меня, если я не нанесу этот визит... ибо сейчас я выезжаю на шесть-восемь месяцев". Затем Кальвин продолжает: "Я не умолчу о том, что я не обязался оставаться в Страсбурге насовсем, ибо это никак не увеличило бы мое жалованье... И теперь, когда мне едва платят, я не могу здесь остаться. Я не хочу жаловаться на это, ибо предусмотрел все сам".
На самом деле Кальвин мог позволить себе подождать с возвращением в Женеву, но в то же время он знал, что у его капитала есть границы. Его труд в Страсбурге оплачивался плохо, в июне 1540 года ему вовсе не заплатили, а он уже вступил в брак с Иделеттой де Бюр, и появление двух детей создало ему большие финансовые трудности.  По-видимому, в Страсбурге Кальвин так и не смог преобразовать свою репутацию в доходы: в апреле 1539 года ему даже пришлось распродать часть своей библиотеки, то есть культурного капитала, чтобы оплатить аренду жилья. Поездка в Регенсбург в 1541 году обошлась бы уже оказавшемуся в затруднительном положении Кальвину очень дорого, кроме того, его социальный и символический капитал там, скорее всего, существенно не вырос бы. В богословских спорах Кальвин уже принял сторону Бусера и Меланхтона, но теперь он  мог говорить сам за себя. Кроме того, временные уступки со стороны протестантов мало что давали ему. Письма Кальвина и Меланхтона королю Франциску I были оставлены без внимания. Кроме того, Кальвин возлагал все меньше надежд на переговоры Бусера и Меланхтона. На его взгляд, они уже уступили Риму слишком много. После четырех месяцев раздумий Кальвин решился на отъезд. «Поскольку я больше не видел себя в рейхстаге, я отказался от отпуска. Бусер вряд ли хотел меня отпустить, а Филипп, который всегда обещал помочь мне, когда придет время, попросил меня остаться. Но я был растерян во всех отношениях". Хотя Кальвин еще был готов заботиться о гимназии и общине в Страсбурге, на самом деле ему еще пришлось уладить денежные дела и позаботиться о жене, прежде чем вернуться в Женеву для переговоров и дальнейшей работы.

3.3. Кальвин в Женеве, Меланхтон и Лютер (1543-1545)

В сентябре 1541 года Кальвин переезжает в Женеву. Он мог сделать это и раньше, но теперь его репутация в Страсбурге позволяла ему договориться о хороших условиях. Он получил значительный оклад, достойный приход, а стоимость переезда семьи была оплачена Женевским городским советом. С переездом в Женеву личные контакты с Меланхтоном закончились. Переписка тоже была затруднена, ибо даже курьер верхом добирался от Женевы до Виттенберга три недели. Этой услуги Кальвин не мог себе позволить, а все остальные способы почтового сообщения были еще дольше и тяжелее. Тем не менее Кальвин стал использовать свои контакты с Меланхтоном, чтобы получить поддержку в своей борьбе и в то же время дистанцироваться от Виттенберга. Отчасти он поспорил с немцами из-за причастия, попытавшись через  Меланхтона влиять на Лютера. Положение Меланхтона в поле немецкой Реформации сыграло здесь неоднозначную роль.
 В начале 1543 года Кальвин попытался снова установить контакты с Меланхтоном и публично документировать социальный капитал, полученный в Германии. Поручив Меланхтону предисловие к своей работе против Альберта Пигия (1490-1542), он всем ясно показал свою дружбу с виттенбергским реформатором. Кальвин писал, что Меланхтон уважает его и даже поручил ему эту работу. При этом Кальвин знал, что его дружба с Меланхтоном на швейцарском реформаторском поле воспринималась неоднозначно. Он послал Меланхтону письмо, где признал, что злоупотребил его именем. Все же Кальвин надеялся на дружескую доброжелательность Меланхтона и с уважением приветствовал Лютера.
В мае 1543 г. Меланхтон ответил из Бонна, где он работал вместе с Бусером над проектом кельнской Реформации. Он любезно поблагодарил Кальвина, хвалил его талант и заявил, что хотел бы поговорить с глазу на глаз, как и прежде: "При всей благодарности я хотел бы, чтобы мы собрались вместе и смогли подробно поговорить обо всем лично... Как много это значило бы для борьбы в эти дни!". Меланхтон, однако, дал понять, что не думает, что Кальвин во всем прав. Он счел, что у него есть опасность сделать Бога автором греха, и прямо советовал Кальвину уделить место для свободной воли человека. Со своей стороны Кальвин не любил отступлений от учения о предопределении. Эта доктрина в том виде, как она была у Меланхтона, не подходила для совместного исповедания истин Реформации, которое, собственно, и требовалось. "Вы знаете, сколько полезных вопросов оставляется, и хотя бывает полезным оставить незначительное и случайное ради необходимого, мы должны следить за тем, какие вещи являются основными и важными в нашей борьбе... Там, где хватает врагов, наше учение должно стать сильнее". 
Использование Кальвином имени Меланхтона становится довольно ясным, если учесть потребность в смягчении сторон. Кальвин знал, как выстроить теорию предопределения, и в целом он был согласен с Бусером. Но Меланхтон некогда очертил свою позицию в реформационном поле именно для того, чтобы показать границы молодому начинающему богослову. К сожалению, ответ Кальвина на его наставления не сохранился, но ясно, что у Меланхтона были причины для осторожности с предопределением.  Гораздо важнее для Кальвина было предложение Меланхтона, на которое тот укажет несколько раз позже. Меланхтон получил официальное уведомление и закончил выводом, что он убедился, что его взгляды в основном совпадают с Кальвином. Именно этот вопрос теперь станет основной темой в ближайшие несколько лет переписки между ними.
В 1544 году Лютер резко атаковал в письме нескольких цюрихских богословов и был близок к тому, чтобы возобновить спор о причастии со швейцарцами. Кальвин в тревоге обратился к Меланхтону и спросил, хотя и не напрямую,  не потерял ли он популярность в Виттенберге. В то же время он убеждает Меланхтона влиять на Лютера в сторону  умеренности. Кальвин заподозрил, что позиция Меланхтона в Виттенберге в лучшем случае под угрозой. На самом деле после того, как Меланхтон обсуждал с Бусером план реформ в Кельне, этот проект, будучи опубликован, встретил жесткую критику Лютера и других. Конфликт в Виттенберге обострился настолько, что   Меланхтон в случае личной атаки Лютера даже готов был покинуть Виттенберг.
В январе 1545 г. Меланхтон писал Кальвину об итогах этих споров и предложил Кальвинав качестве посредника между Цюрихом и Виттенбергом. В ответ Кальвин запросил у Меланхтона и Лютера их позицию по французской Реформе, которую он продолжал поддерживать. В небольшом трактате Кальвин резко обратился к тем французским протестантам, которые были по-прежнему привязаны к "папским церемониям" и отказались публично делиться своими убеждениями. Во Франции это вызвало большую критику, поэтому Кальвин написал письмо с апологией. Он также искал поддержки Лютера и Меланхтона в этом вопросе. В январе 1545 г. он обратился Лютеру, а также просил совета Меланхтона о том, будет ли целесообразно беспокоить и так раздраженного Лютера этим вопросом.  " Вы видите, насколько я уверен в вас, - пишет Кальвин. - Я не боюсь, что я зайду дальше того, что дозволено, потому что знаю, насколько я обязан вам".
 Меланхтон ответил в апреле 1545 года довольно отчаянным письмом. Он отметил, что его позиция в Виттенберге под угрозой, и опасался, что его просто вышлют из города. В то же время он представил отчет по никодемитскому  вопросу, в котором он во многом поддерживал точку зрения Кальвина. Лютеру он письмо Кальвина так и не показал, ибо боялся новой ссоры. В своем ответе от июня 1545 года Кальвин вновь принял на себя роль посредника между Виттенбергом и Цюрихом. Он критиковал Цюрих за его жесткую реакцию на учение Лютера о Вечере в "Кратком исповедании о Святом Причастии" (1544). И в то же время он совершенно разочарован в Лютере и готов винить Меланхтона в неясности.  Здесь он увидел главную проблему Меланхтона: борьба за власть с Лютером и его чрезмерно усердными учениками истощила его, и он стал избегать ясности и предпочитать нерешительные формулировки. Поведение самого Лютера он счел чуть ли не тираническим. "Самое худшее, что никто не осмеливается бросить ему вызов. Признаться, мы всем ему признательны, и я сам хотел бы рассматривать его как величайшего авторитета, а себя ценю куда скромнее. Конечно, вы всегда должны быть осторожны и понимать, стоит ли настолько передавать власть в Церкви человеку. Бывает, что человек может сделать больше, чем кто-либо другой, особенно если он несомненно видит, как велика его сила... Но вы говорите, что у Лютера бывают вспышки ярости. Если это не пойдет дальше, то просто наберитесь терпения. Но если  уже в начале возрождения Церкви в ней появится тирания - то что  должно произойти в ближайшее время, если общие условия изменятся к худшему? (Слава Богу, такие опасения не подтвердились! - Пер.). Итак, мы хотим оплакивать несчастье церкви, а не замалчивать боль в нас, и мы вправе свободно выражать наши жалобы ".А потом Кальвин просит Меланхтона изменить это: «Разве разрешение Господа не привело вас туда по той же причине? Разве эти трудности не вызывали желание однажды полностью снять этот вопрос?.. Я хвалю вашу мудрую умеренность. Но если вас заботит не остаться твердым, а лишь не обидеть некоторых людей, то это оставит очень многих с неуверенностью и неясностью... Я думаю,   это не совсем то, что я говорил раньше, но доктрина, о которой свидетельствует большинство святых, такова, что за свидетельство о ней они рады проливать свою кровь, а не чернила".

3.4. Изменения в общем реформаторском поле после смерти Лютера

Из этого письма ясно, что в результате нападок на Меланхтона его положение в общем реформаторском поле существенно изменилось. Оно было ослаблено, тогда как изначально слабое положение Кальвина заметно укрепилось. Он еще не был целью нападок из лютеранского лагеря или собственных рядов и даже мог выступать в качестве посредника между Виттенбергом и Цюрихом. В 1546 г. он перевел Loci Communes Меланхтона на французский язык. В предисловии он расхвалил Меланхтона и уверенно указал на различия в учениях о  Позиция Меланхтона, с другой стороны, претерпевает еще одно изменение. После таких событий, как смерть Лютера (1546), проигранная Шмалькальденская война (1547) и изгнание Бусера из Страсбурга (1549), жесткая критика Меланхтона сменилась готовностью к уступкам на промежуточных переговорах (1548).
 Смена позиции Меланхтона может быть рассмотрена на первый взгляд как ее ослабление. Прежде всего, нападки при адиафористических спорах всегда раздражали Меланхтона. Даже Кальвин делал ему самые тяжелые упреки из-за этого вопроса. В мае 1550 г. он пишет: «Я хотел бы лучше умереть сто раз, нежели видеть, как отвергнутая Богом доктрина выживет". Кальвин считал это письмо столь важным, что просил Бусера приложить его копию к английскому изданию, но Бусер умер, прежде чем письмо дошло.
Меланхтон остался последним из великих реформаторов первого поколения, сохранив созданный им символический капитал. Кальвин поэтому судил правильно, если он писал Меланхтону: "Как вы знаете, ваша позиция отличается от позиции многих других». Кроме того, Меланхтон преподавал в течение десятилетий и ставил своих студентов на хорошие позиции. Это заверяло его большой социальный капитал. И был еще один фактор: по сути Меланхтон занял среднюю позицию между швейцарцами и своими лютеранскими противниками, но при этом он оставался желанным союзником для обоих сторон. Когда же вопреки желанию сторон вспыхнул второй спор о Вечере между кальвинистами и вестфальцами (1552-1556), Меланхтон принял участие и в нем. Вплоть до своей кончины он был в состоянии четко заявлять о себе для обоих сторон и по сути исполнял роль и посредника, и судьи.
Кальвин, с другой стороны, оказался вовлечен в спор о предопределении и Вечере Господней, став предметом критики даже в рядах своих сторонников. В 1552 году он был вынужден защищаться от Жана Тролье, ссылавшегося на упрек Меланхтона, что Кальвин делает Бога "автором греха". В письме к Женевскому собору от 5 октября 1552 года Кальвин признал, что Меланхтон отклонился от него в «манере обучения» («la facon densigner»). В этом вопросе, однако, Кальвину не смог противостоять никто, даже Меланхтон. "Господа, те, кто из вас хочет привести в раздор Меланхтона и меня, оказывает и нам, и всей Церкви Божией серьезную несправедливость. Я тоже чту Меланхтона за прекрасные знания, которыми он обладает, как и за его благородный характер, но прежде всего из-за его верности Евангелию. Если я нахожу у него что-то, что нужно оспорить, я не буду скрывать это, и он сам также дает полную свободу действовать таким образом. Что касается его, то есть достаточно свидетелей, которые знают, как он меня любит, и я знаю, он будет ненавидеть тех, кто использует его как оправдание тех, кто будет чернить наше учение... Я мог бы послать вам письма из рук самого Меланхтона в доказательство моих слов".
После этого заявления принципов, однако, Кальвин также ясно высказывает свою критику учения Меланхтона: он отказывается вслед за Тролье ссылаться на отрывки, "в которых Меланхтон не удовлетворяет ни одного ученого избегает говорить со слишком большой человеческой осторожностью и при этом не смеет сказать то, что он признал правдой, потому что боится, что, возможно, не все смогут это услышать". Даже в споре о причастии Кальвин с 1554 года возражал Меланхтону. Он надеялся, что по частной инициативе Меланхтона будет созван новый диспут, в котором удастся урегулировать этот спор. Однако с тех пор как религиозная конференция в Вормсе в 1557 г. провалилась, Меланхтон больше не мог занимать посредническую позицию. Наконец, при его участии цвинглианское учение о Вечере было осуждено, хотя  Буллингер и Кальвин отстранили Меланхтона от осуждения учения о Вечере по Цюрихскому согласию. Но Кальвин, который верил Меланхтону на его стороне, не скрывает своего разочарования от Буллингера в феврале 1558 года: "Неудачный исход Вормсского диспута разочаровал меня так сильно, что я чувствую, что слабость Филиппа мне неприятна и раздражает. Потому что даже если я не забуду, как всегда он колебался и хромал и знал, что он все еще слишком робок и вял, он опустился далеко ниже, чем я подозревал".
Тем не менее Кальвин продолжал убеждаться, что Меланхтон в вопросе о Вечере в основном был на его стороне. После смерти Меланхтона он должен был признать Буллингеру в декабре 1560 года, что он - в отличие от других - не может предоставить ни одного письменного документа, в котором Меланхтон явно поддерживает учения швейцарского причастия. Кальвин счел нерешительную позицию Меланхтона слабостью и призывал его ради церковно и политически необходимого единства выражаться сильнее и четче. Многие, наблюдавшие это, и следующие поколения сохранили подозрение, что Кальвин и Меланхтон не были согласны в принципиальном. Хотя Кальвин считал сеья намного ниже Меланхтона, как «первого слуги Бога», но он тоже был поднят до особого звания в Царстве Божием, и позицию его и его друзей нельзя было отвергнуть без реального ущерба для Церкви. Но потрясения в протестантском лагере зашли уже слишком далеко. Хотя Меланхтон занял ключевую позицию после смерти Лютера, он никогда не достиг того авторитета Лютера, который позволил бы ему спорить с Кальвином с позиций силы. Тем не менее влияние позиции Меланхтона обеспечило ему положение в Виттенберге до конца жизни. 

4. Заключение

Отношения между Кальвином и Меланхтоном и их позиции на общих и различных полях могут быть исследованы гораздо более подробно.   Но того, что сказано, может быть достаточно, чтобы показать, что социологический подход Бурдье позволяет пересмотреть известные данные. Категории прежних исследований - христианское товарищество, мужская дружба, общность при различиях в характере или произвольное толкование Кальвином намерений Меланхтона - отчасти возможны, но не подходят, если посмотреть на всю динамику отношений реформаторов. Пьер Бурдье говорит, что некоторые дискуссии между двумя акторами в одной  социальной сфере менее понятны на основе существенных утверждений, нежели из положения обоих в соответствующей области. Ясно, что это вполне приложимо к Кальвину и Меланхтону.

Pierre Bourdieu, Цkonomisches Kapital – Kulturelles Kapital – Soziales Kapital, in: ders.,
Die verborgenen Mechanismen der Macht. Schriften zu Politik und Kultur 1, hg. v.
Margareta Steinrьcke, Hamburg 1997, 49-79.
August Lang, Melanchthon und Calvin (1897), in: Ders., Reformation und Gegenwart, Gesammelte
Aufsдtze vornehmlich zur Geschichte und zum Verstдndnis Calvins und der
reformierten Kirche, Detmold 1918, 88-135.
Philipp Schaff, The Friendship of Calvin and Melanchthon, in: Papers of the American
Society of Church History, New York 1892, 143-163.
Ernst Stдhelin, Johannes Calvin. Leben und ausgewдhlte Schriften. Leben und ausgewдhlte
Schriften der Vдter und Begrьnder der reformierten Kirche IV/1, Elberfeld 1863, 229-254.
Timothy Wengert, »We Will Feast Together in Heaven Forever«: The Epistolary Friendship
of John Calvin and Philip Melanchthon, in: Melanchthon in Europe. His Work and
Influence beyond Wittenberg, hg. v. Karin Maag, Grand Rapids 1999, 13-44.
Andrea Wiedeburg, Calvins Verhalten zu Luther, Melanchthon und dem Luthertum, Diss. phil. Tьbingen 1961, 21-74.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn