Венев-городок

                Венев-городок


Во двор въехала телега, запряженная усталой кобылой. Въехала и остановилась. Скосив  глаза
на хозяина,  лошадь   тут же принялась жевать жухлую    траву на избитом  босыми  ногами  пустыре. 
Рядом  покосившаяся от времени куренная  избенка, на крыше которой почерневшая солома   
чередовалась  с глубокими бороздами, куда в ненастье потоками стекала  вода.
Избенка подслеповатыми окнами сквозь  бычьи пузыри  наблюдала за происходящим во дворе.
На телеге несколько  бревен, а рядом коренастый мужик в лаптях. Длинная рубаха из домотканого
полотна, подпоясана  веревкой,  концы которых кокетливо свисали  с боку  до колена.
Ребятишки высыпавшие во двор  приветствовали  отца  шумным гамом и визгом. Следом  вышла
мать визжащей  детворы и остановилась невдалеке, наблюдая за происходящим.
Серое невзрачное  лицо и голова покрытая видавшим виды платком вогнало бы в уныние не одного
крепкого мужика, но только  не целовальника Степку  Бороду, хозяина избы и понурой кобылки.
Глянув  в прищуренные глаза  своей супруги,  Степан громко   произнес,  деловито поправляя
на  поясе  сильно затупленный топор:
 -Хлев  новый ставить буду.
Жена промолчала, пока  слово  сказать ей никто не давал.  И вообще в хозяйственных делах  она
должна  была принимать  участие не больше той  Хавроньи, что на заднем дворе поросилась
каждый   год, принося большое потомство.  Впрочем по  этой части  женщины в русских
селениях  не отставали от своих неразговорчивых питомцев. Забитость  русских  женщин при
ранних  Романовых  не у кого не вызывало  вопросов. Это бесправие было узаконено
не только  традиционным укладом    жизни, но и церковью. Но только не в семье целовальника
Но только не в семье  целовальника  Степки  Бороды, который в присутствии своей  молчаливой
супруги чувствовал  себя  не совсем  уверенно.
Супруга Степки продолжала  наблюдать за  действиями  мужа. Казалось,  она не понимала о чем говорит
супруг и слушала   его по выработанной годами привычке,  на людях подчиняться во всем  мужу.
Такой расклад вполне устраивал  выборного посадского целовальника и он  продолжил
мечтать, почесывая затылок.
 -Избу также надобно подправить, - сказал Степка.
Кобыла потянулась за очередным пучком  притоптанной травы. Однако силенок, чтобы сдвинуть
вновь телегу у неё не оказалось и лошадь припав на переднюю ногу, пересохшими губами
попыталась схватить  приглянувшееся лакомство.
Заметив мытарства кобылы, Степан гаркнул во весь двор:
 -Лазарько! Гараська!
Тут же возникли будто  не откуда два крепких  паренька.  Старший Лазарько был  на голову
выше  своего брата. На этом, правда,  и заканчивались все его преимущества. Его младший брат
Гераська был полон противоположности старшему: широк в плечах, а его привлекательная внешность
очень даже сочетались с карими  глазами, взгляд которых убийственно влиял  на соседских девчонок.
Лазарько  же  мучился от неизвестного недуга. Часто крестился, повернувшись  челом   ясным
к храму Христову мученику Георгию и на его измученном  от болезней лице часто возникал
укор всевышнему, который он тут же глушил в себе, падая на колени и прося Христа
смилостивиться над ним и простить за непотребные   мысли.
Однако эти противоречия никак не мешали двум  братьям  любить  друг  друга и быть почти
всегда вместе и в играх и работе по дому.
 -Кобылу распрягите, - распорядился Степан и тут  же направился в сторону избы.
Но встретив взгляд супруги, задержался.  Повернулся так, что лапти, скрипнув, утонули
в пыли. Задержал  взгляд на телеге с торчащими из неё грудой бревен. Инные из
них охватить руками сложно было даже взрослому  человеку.
 -Бревна не трогать, - сказал важно Степан, искоса глянув на  супругу, - позову  людей, сгрузят.
Пошел в дом, жена поспешила следом.  На входе в горницу пришлось сделать не один поклон,
чтобы  в избу войти, уж  так стара стала она. Век, а может более. За это время вросла в землю.
Пора было править избу. Самое тому  время.
Затеял все правильно, подумал Степан усаживаясь за широкий стол, доски которого
незадолго до него были  тщательно выскоблены  ножом.
В красном углу икона и коптящая лучина. Наскоро  перекрестившись и буркнув под нос
молитву, обратил внимания на яства, что  приготовила жена.
На столе квас, к которому  тут же жадно потянулся  Степан. Супруга угодливо  пододвинула
запеченную в летней печи  щуку. Тут же  моченные яблочки и куриная грудка. Сброженный мед.
 -А что, ребята? - проронил Степан, охмелев уже от кваса и ласки  супруги, - отобедали?
 -С Божьей помощью, - сказала супруга. Повернувшись к иконе,  она застыла в поклоне.
Не разгибаясь, задала вопрос:
 -Бревна рубил в заповедном лесу?
 -А то как же!
 -Чего же ты, родимый, сиротами нас оставить решил? - супруга разогнувшись, грозно сверкнула
очами.  Да так, что Степан почувствовал вдруг немощь во всем теле. Тут же поспешил опередить
дальнейшее негативное на себя влияние супруги.
 -Пошутковал я, - пробормотал  Степан и вновь потянулся  к меду, чтобы восстановить равновесие
в организме, вдруг пошатнувшемся от неудачного розыгрыша, - с Осетра вез, через ключи.
 -Люди, что скажут?
 -А что скажут? - мед вновь ударил в голову, - целовальник я. И могу себе  позволить.
   Если и будет  правеж, так дети в новой избе жить будут. О них  думаю  я.
Супруга  упал на колени  на пол и уткнулась  лицом в грязную рубаху мужа.
 -Ну, - только и сказал  Степан и грубой рукой  попытался погладить голову супруги, чем вызвал
лишь тихие рыдания и всхлипы.
Степан с супругой и детьми  люди посадские.
Посадское население составляли общину во главе с земским старостой, который  отвечал
за сбор налогов с посадов и распределение  этих налогов среди тягловых людей, коими
являлись посадские  люди.
Большая часть  посадских  людей — это средние и мелкие  торговцы, товаропроизводители,
ремесленники и люди, кормившиеся работой и подаянием, находились в «черных» тяглых
общинах. Они в 17 веке делились на посадских людей «лучших», «середних» и «молодших»,
а иногда и на «самых молодших».
«Лучшие» - это богатые горожане. В грамотах указывались их полные имена с приставкой «сын».
«Средние» - зажиточные горожане. Называли по собственному  имени и имени отца.
«Молодшие» - бедные горожане.  Им давали унизительные имена или прозвища.
Посадское население являлось лично свободным, но государство заинтересованное в исправном
получении  платежей, стремилось прикрепить тяглецов к посадам.
Поэтому за самовольный уход из посада, даже за женитьбу на девушке из другого посада,
наказывалось  смертной  казнью.
Тягло платилось с места и промысла.  Повинность — общинная.
Посадами управляли  земские избы. В земской избе  сидели земной  староста, ларечный целовальник,
а также земские целовальники, которые избирались на один год. Степан ныне был избранным
целовальником и в его обязанности входило собираемость налога с посадского населения.
За недобор  налога с него могли  спросить  строго. Но пока неприятности  миновали  Степку
и его семью. Это радовало и Степка считал, что может позволить себе попользоваться
служебным положением.
 -Ну, встань, - хмельно проговорил  Степан и попытался приподнять супругу. Но, или с устатку,
прошагав не одну версту за  телегой, толи хмель уж сильно ударила в голову, целовальник
пошатнулся и присел на прежнее место.
 -С ведома старосты рубили лес, - сказал, мотнув головой,  - за деревней Свиридова.
 -Люди злые вокруг, - Агафья подняла голову. Сама тоска глянула  выцветшими глазами,
в которых отразилась вся убогость не только  избы, но и жизни   убогой.
 -Люди злые вокруг, - повторила женщина, обхватив колени мужа, - а староста не вечно
   в земской избе сидеть будет. Попомнят посадские  нам  эти бревна. Пока мы живем  так же
   как и они, я  спокойна за  детей, себя и тебя.  Как выделимся из черни, быть  нам на плахе.
 -О чем говоришь, жена, - вскочил вдруг  Степан, - каркаешь! Пошла вон!
Оттолкнув  супругу, направился  Степан на выход, крепко стукнувшись о косяк вросшей
в землю двери. Вдохнув полную грудь  свежего  воздуха, окинул   мутным  взором двор.
Малые ребятишки носились по двору, старшие Лазарь да Гераська, забравшись на телегу,
сидели на бревнах. Хотел окликнуть их, но передумал.
Побрел на другой конец двора, где  за ветхим забором   стояла  полухата-полуземлянка
его соседа Мишки. Два года  назад  пожгли  крымчаки  его избу. С тех пор ютится Мишка
вместе с женой и семерыми ребятишками в яме. Не может  Мишка справить себе избу, хоть
и посадский он.  Подрядился  Мишка со старшими сыновьями  поставлять рыбу из Веневки
в Венев-монастырь, да рыба вдруг перевелась в речке. Говорят  Парамонка-мельник, что
в Стрелецкой  слободе  мельницу  держит,  ночами верши из ивовых прутьев  поперек речки
ставит. Пудами рыбу  на берег тащит.  Говорят!  Но никто не видел и не поймал.
А налог платит Мишка, а он ,  целовальник Степан, строго спрашивает с  Мишки.  Не желает 
Степан дожить до правежа, когда за недобор  налогов  потянут его на плаху.
Ел сегодня  щуку. Но разве  жена скажет, где купила. Уверен Степан, что у  Парамонки.
Но как поймать? Выручил бы тогда  Мишку.  Как никак сосед.
Да разве один  Мишка так живет! Вон сколько вокруг ям-полуземлянок. Не успевают избы
отстраивать после  набегов крымских царевичей. Не доходят  руки. Сначала восстанавливают
сожженные  храмы, потом прорехи  в засечном  лесу  торопятся заполнить надолбами. Валят
крест на крест лес кронами в сторону возможного появления врага, строят хитроумные ловушки,
роют ямы, вбивают колья в дно  этих ям и прикрывают кустарником и листвой.
А когда дело доходят  до собственного жилья, татары вновь  подходят со своим войском
под стены города, минуя все расставленные преграды и ловушки, и неистовствуют как зверьё.
В новом остроге мелко ударили  колокола. Перезвон повис над посадом, заставив народ
склонить  голову и задуматься о бренности существования.
Степан размашисто перекрестился, отвесив поклон  новому  храму.
Разогнувшись, заметил на соседнем  дворе Мишку, который также отвесил  поклон соборной
церкви, а потом обратил внимание на любопытствующего соседа.
 -Хоронят  кого? - спросил Степан.
 -А то не знаешь, - не то спросил Мишка, не то упрекнул в неведении.
 -Откуда знать, то, - важно сказал  Степан. Хмель все еще играла в голове, - только, что прибыл.
   Ходил с засечным сторожем за деревню Свиридова.
 -Вон оно как! - многозначительно проговорил  Мишка и посмотрел через дырявую изгородь на
стоящую во дворе  Степана телегу, нагруженную  бревнами.
Проследив за взглядом соседа, Степан однако, не моргнув глазом, продолжил:
 -Поле голое  там. Прямо за  деревней  Свиридова. И до самых  дубрав  Тулубьевых. Ветер
  гуляет  по степи, от солнца  горячего спрятаться негде, а за  каждым овражком  татарин  чудиться.
  Мы здесь засеки рубим, караул  держим, а царевич  крымский вон откуда на  Венев  идет.
 -Твоя это забота? - скривив губы, спросил  Мишка, - на то воевода есть и ему  решать, где
   ставить заслон, а где нет. Ты вот лучше скажи, как думаешь избу ставить? Ведь лес уворовал,
   а срок твой  целовальника заканчивается по осени.  Не успеешь избу поставить.  А не будешь
   вторично выбран...
 -Ты каркаешь как моя женушка, - ощерился в улыбке  Степан, -  намедни я думал, как  тебе
   помочь  выбраться из нищеты  и  из той ямы, в которой живет вся твоя семья, а ты …
 -Уж не знал, что в твоих  мечтал я также оказался.  Интересуюсь,  кем же я там был?
 -Ты не сказал кто же помер на посаде? - сменил тему Степан, у которого хмель постепенно
заменялась унынием помноженную  на перспективу  воротиться назад в избу к супруге, которую
любил, ненавидел и боялся  больше, чем земского старосту.
 -Утопли, - сказал Мишка, - или утопили. Сыновья Федьки Носырева.
Степан вновь перекрестился, повернувшись лицом к храму.
 -Почему думаешь, что утопили?
 -Когда выловили, у обоих проломлены черепа.
 -Может ударились обо что, - предположил Степан.
 -Может и ударились, - проговорил Мишка и примолк.
 -Говори, что знаешь, - сказал Степан и от нехорошего предчувствия заныли обмороженные
прошедшей  зимой  ступни ног.
 -Блаженный  наш, что  живет при церкви  Благовещения Пресвятые Богородицы Матюшка
  Булгаков, который нищенствует и славит Господа Бога нашего, видел, как убивали невинных.
 -Расскажи, - напрягся весь  Степан.
 -Боюсь я, Степка, боюсь, - Мишка замолк.
 -Думаю, что знаю, кто это сделал, - сказал Степан и резко добавил,- Парамонки мельника стрельцы.
 -Вероятно к нехорошему твои  мечты, Степка, - сказал вдруг Мишка Степанов.
 -Я знаю, Мишка, что думаешь ты о своих сыновьях и радуешься, что не оказались  они там
   в это время. Но твоих  сыновей  не тронет  Парамонка и его стрельцы.
 -Почему? - Мишка  вскинул голову и посмотрел прямо в глаза соседу.
 -Парамонке нужно, чтобы кто-то платил  исправно налог за выловленную им рыбу. Парамонка
   хитер. Недаром ходит в десятниках.
 -Но зачем убил невинных?
 -А вот это хотелось бы узнать, - сказал  Степан, напыжившись. Мед еще не выветрился
из  его бесшабашной головы.
 -Только без меня, - сказал Мишка и направился в сторону своей полуземлянки, полуямы.

               

                …................

За сто лет до описываемых  событий земли в окрестностях  речки  Веневки  купил  боярин Иван
Васильевич  Шереметьев. Ранее участвовавший в войне с крымскими татарами  боярин не по
наслышке знал о коварствах  татар при набегах на Русь.
Поэтому  князь  особо тщательно подбирал  место для будущего  поселения.
Он выбрал для городка   труднодоступное место на крутом берегу  реки, которая защищала
крепость с востока. С юга острог защищал овраг, по которому в половодье струиться малозаметный
ручей под названием Моржовка. Весьма странное название для центральной России, не правда ли?
Но овраг  был  глубок, а  бревенчатые стены  возвышающие над  ним  не давали  врагу  шанса
с ходу взять крепость.
Как бывает в таких  случаях  крепость обросла посадами и слободками. Простой  крестьянин
и свободный тяглец не прочь были иметь рядом  такую защиту, как острог со стрельцами.
Крымчаки и ногайцы  особо  неистовствовали  на южных подступах к московской Руси, не
стесняясь грабить и убивать, внедряясь глубоко в русские земли.
Городенском назвал Шереметьев  эту крепость. Самое простое название, которое в ту пору
можно было дать  новому поселению.
Через несколько лет Шереметьев попадает в опалу и Городенск переходит к князю Мстиславскому.
Через пять лет,  в 1572 году,  князь Мстиславский   также попадает в опалу, а Городенск переходит
в дворцовое  владение вместе с несколькими селами и деревнями.
Существует версия о происхождении названия городка, которая не смотря на явные  противоречия,
стабильно держится уже очень много лет.
Считается, что  Городенск был  переименован  впоследствии   в честь разрушенного  раннее
поселения  Венева, что  стоял на  реке Осетр в нескольких десятка верстах  ниже выстроенной
Шереметьевым  крепости.
Вероятно, царю  была послана  челобитная,  в которой  жители посада, а также  дети  боярские
слезно  просил  присвоить городку, который отныне стал в собственности государя,
имя сожженного  татарами  прежнего  места обитания  предков просителей.
В том же году по грамоте Ивана Грозного  Городенск   стал  называть  Веневым.
Через пару  веков  забвения, имя уничтоженного  города  продолжило  свое существование, что
делало честь  её жителям.  Продолжило, но уже в совсем другом месте. На крутом берегу  Веневки.
Продолжило  также и в другом  статусе. Пограничным городком, чем ранее не являлся.
Подобный случай  был необычаен не только в те древние времена.
Откуда же  произошло это столь устойчивое топонимическое  название? Которое так  прижилось
среди  местного населения.  Да так, что  благодарные  потомки  жители  погибшего городка
не в коим случае не захотели с ним расстаться.
К  множеству версий о происхождении названия  старинного русского городка можно добавить
еще одну, так же имеющее право на существование.
В словаре  Владимира Даля слово «вено» - плата от жениха за невесту.
«Венити» церковное и давать «вено» в обоих значениях подразумевалось одно и тоже. Дарить
что-то женихом к свадьбе.
Однако в нашем  случае это было приданное невесты.
Древний Венев в 1371 году находился во владениях  рязанских князей. Рязанский князь  Олег
Иванович в том же  году потерпел поражения в битве от москвитян и  был скинут с престола
разгневанными  рязанцами.
Вернуться на престол  ему  помог татарский  мурза  Салахмир.  В знак благодарности Олег
отдал  свою  родную сестру  Анастасию за этого татарина, к тому времени  принявший христианство
и попутно  имя  Иоанн. Новоиспеченный боярин Иван  Мирославич стал любимым  зятем
и надежным  сподвижником  рязанского князя.
Подарил Салахмиру и Веневу в числе других населенный пунктов.
Таким образом  Веневу  (Венева - так раннее назывался город  на берегу Осетра)  можно считать   
приданным невесты  жениху.
У  истории есть свои  секреты и тайны.
Подойдем к проблеме возникновения  топонима с  другой стороны. Или предоставим на  суд
читателю  следующую  версию.
Глупо было бы думать,  что при  строительстве  Шереметьевым  Городенска, у речки, что протекала  рядом
не было  названия и она была безымянна? А потом её назвали  вдруг в честь  переименованного  городка.
Этого не может  быть никак. На Руси    даже  незаметный овражек за селом имел свое  название,
а  тут речка, длинной в несколько десятков  километров.  И названия  речек  не меняли 
в честь новых  поселений.  Наоборот, да!
Венев получил свое  имя  от речки  Веневки.
А не речка была названа  по имени, расположившегося на её берегу городка.  Все просто.
Продолжает бытовать мнение, что  свое название город получил вдали от своего
нынешнего местоположения.
Будто придя на новые земли,  жители не захотели  расставаться  со  старым   названием?
Абсурд!  Несколько поколения сменилось с тех  пор  как был разрушен  прежний  Венев и
память о нем давно выветрилась у потомков.
В двадцатом веке при одном поколении несколько раз менялись названия  городов. И ничего.
Люди  привыкали и через десяток лет  забывали прежнее название.
А что  речка  Веневка? Откуда  такое название?  Кажется  мне  такое  название  придумали
люди, влюбленные в это чудо природы.
Они олицетворяли  его с венком, что были на головах молодых веневчанках, когда в ночь
на Ивана Купалу  те  прыгали с любимыми  через костер, а вокруг  шумели  березы,
которые также отождествлялись  с таинственным  для нынешнего  поколения  словом.
Нет прямых доказательств, что город Венев первоначально  возник  где-то в другом  месте. Род
Апраскиных, родоначальник  которого был татарский мурза  Салахмир,   документально  не
предоставил  доказательства, что Венев  некогда был  подарен  их предку. Грубая подтасовка
фактов с целью возвеличить свой род  для  потомков.
Если эта фальшь имела место,  то все становиться на  места. Городенск действительно
в дальнейшем стал называться  по имени речки, на берегу которого он стоял. И возник  город
в 1560 году, на 190 лет позже обозначенного раннее срока.
Впрочем,  пусть наши  потомки-историки  поломают голову над  разгадкой этой тайны.



                ….....................


В августе 7141 года от сотворения  мира по православному  календарю  или 1043 году от Хиджры
крымский  царевич нурэддин Мубарак-Гирей  подступил к городку-крепости Венев и четырежды
приступом  пытался взять его.
Отец Мубарака, хан Джанибек-Гирей считался верным  союзником Османской империи и по
приказу  султана  Мурада-4 не раз ходил в походы  на  Персию и Польшу.
Походы эти были не всегда удачные, но пользуясь  поддержкой великой империей, продолжал
делать набеги.
В 1630-х годах для сохранения равновесия  сил в восточноевропейском регионе  Джанибек
поддержал  Польшу, совершая  успешные  походы в окрестности Москвы.
В один из таких  разбойнических походов и отправился с 30-ти тысячной  армией  его сын
Мубарак-Гирей.
Погромив в середине июля посады  Тулы, Мубарак подошел к пограничному  Веневу  в августе
1633 года и пользуясь численностью, тут же напала на городок.
Армия царевича была крайне разношерстна:  гвардия нурэддина, сеймены, нукеры  крымской
знати, рекруты из простых крестьян и, так называемые, добытчики, которые увязывались за основным
войском  только для того, чтобы  привезти  добычу -ясыр — пленников, которых они затем продавали
на рынках  Крыма  или Османской  империи.
Ударная сила  этого войска — сеймены  или «крымские янычары»- ханские стрелки на жаловании.
Набирались  в вассальных от Османской  империи странах. Среди них немало встречалось и христиан.
Это были выходцы из Валахии, Молдавии.
Они честно служили  хану и пользовались особым  доверием правителей  Крымского ханства.
В тот страшный для веневцев день  татары как всегда   напали  неожиданно.
Обойдя веневскую крепость, где засела основная часть русского воинства, бояре и духовенство
окрестных поселений, сеймены на коротконогих лошадях   понеслись по посаду и слободам,
уничтожая  огнем  и коротким саблями  все на своем  пути.
В воздухе  повисла гарь и копоть от пожаров. Горели низкие куренные избы крестьян, подворья
служивых людей, небольшие слободские церквушки. Горело все, что только могло гореть.
Визжали свиньи в горящих  хлевах. Туда же татары  бросали грудных детей, отнимаемых у молодых
матерей, чтобы не стесняли женщин в долгом и тяжелом для невольников  походе  через Дикое
поле в рабовладельческий  Крым.
Вспыхнул старый острог. Обгорелые, полусгнившие бревна  покатились в овраг. Столб искр,
взвившись в небо, окутал церковь Преображения  Господа Бога.
Пламя лизнуло старые стены   храма и все занялось  огнем. Загудело в вихре.
Православные, которым не нашлось место в крепостных стенах города, бежали прочь из
селений, делая отчаянные попытки спрятаться от врага  в оврагах, в густых зарослях ивняка,
которыми плотно поросли  топкие берега  Веневки.
Бежали в поле, где  колосились  зерновые, в надежде здесь найти укрытие от преследующих их
коварных татар и  злобных ногайцев.
Хоронились в заповедных  лесах, где ранее запрещалось им   собирать даже валежник
на свои нужды. Теперь этот  сухостой мешал  обезумевшим  людям углубиться в лес, чтобы
спастись от неизбежного  татарского полона.
Татары догоняли,   нагайками  сбивали с ног, вязали  несчастным   руки сыромятными ремнями.
Теми же ремнями привязывали  полонянина к седлу и на рысцой выезжал за околицу.
Не надолго   покидали места разбоя и грабежа.  Спешили  передавал  ясыр под
присмотр верных  людей  из числа  добытчиков, и тут же возвращались назад: грабить, убивать.
Высокий частокол из отесанных  бревен  с заостренными концами  надежно защищал веневскую
крепость  и кучку людей, со страхом  выглядывающих сквозь щели в бревнах. Бояре с кудлатыми
бородами, да попы, подоткнув длинные рясы под поясные веревки, осеняли себя знамениями.
Тут же воины  со старостой, который с посиневшим от страха лицом, страстно молился, повернув чело
по старой привычке, в сторону старого острога, где обуглившиеся  стропила   кусками сыпались
наземь, вызывая мучительные  чувства у всех, кто наблюдал за этим.
 -Пусти, - стучал малой в высокие  ворота   крепости, - пусти.
Татарин скакавший  с факелом  в руке, на секунду натянул поводья и шапка  из верблюжий шерсти
сползла ему на глаза. Эта оказия  спасла  парня.  Съехав спиной  по свежеоструганным бревнам
частокола, паренек тут же оказался в гуще жгучей крапивы.
Татарин натянул шапку на голову.  Подхлестнув  коня, на ходу оценил неприступность крепости.
Смачно сплюнул в её сторону, процедив  что-то сквозь гнилые зубы, и умчался вперед. Туда, где
полыхало  пламя  и  метался в ужасе  народ.
Голой пяткой малой опять задребезжал в ворота, как только татарин исчез в клубах дыма.
 -Кто таков? Что надо? - сквозь щель толстые губы да борода клочьями.
 -Пусти!
 -Кто таков?
 -Гераська, Бороды Степана  сын.
 -Поди прочь!
 -Пусти! - что есть сил Гераська застучал кулаками.
За частоколом  мелькнула еще одна фигура.
 -Кто там, Петр? - Гераська узрел в щель человека в черном одеянии.  Служитель церкви, осеняя крестным
знамением  упавшего  перед ним холопа, поднял край рясы  и утер им  вспотевший лоб.
 -Малец! Видимо,  из посаду. Просится в крепость, - сказал натужено  Петр, - не знаю как быть. Не велено
  подымать ворота  без согласия на то головы.
 -Что ты, что ты! - в словах священника  ужас, - Какие ворота? - на сей раз  священник перекрестил себя, -
   поганые вокруг.
 -Малец просится, - заикнулся стрелец.
 -Поди, - сказал святой отец, - сам я переговорю с отроком.
И тут же  прильнул к щели, что между частоколом. Слышно было лишь тяжелое  дыхание человека
только что сытно пообедавшего, организм которого требовал полуденного отдыха.
Гераська разглядывал этот  желтый, налитый кровью  глаз и никак не мог это око соотнести с человеком,
которому его отец, Степан, целовал край грязного подрясника и перед кем,  его,  Гераську, заставляли
падать ниц, в пыль и грязь.
 -Чей будешь, отрок?
 -Открой, батюшка, ворота, - запричитал Гераська, - посадский  я.
 -Никак нельзя, - смиренно произнес священник.
 -Почему? - воскликнул Гераська, - почему я не могу спрятаться за этими чудными стенами.. Почему
   вы  там, а я  здесь? Разве не вы  давеча  в храме Божьем гладили мне по голове и хорошо рассказывали
   о  нашем Спасителе и о том, что мир стал добрее с его  приходом!
За частоколом тишина, лишь вдали треск пожарищ, да крики людей. Истерические  славянские
с мольбами  о пощаде и резкие короткие выкрики на  не знакомом языке. Ржание лошадей, да перезвон
далекого колокола, довольно поздно возвестивший о беде, пришедшей на Русь.
 -Пусти! - повысил голос малец, - пропаду ведь! Вокруг крапива жгучая, та татары злючие.
   Смилуйся, батюшка, открой ворота.
 -Не смогу  этого сделать, - моргнул желтым глазом человек за частоколом, - и делать  этого
   никто не будет. Иди отрок. Спрячься  где-нибудь. Бог с тобой!
Тонкая татарская стрела вошла в глаз священника и конец ей еще какое-то время дергался среди
оструганных бревен. Сжавшись, Гераська, мелко задрожал. Понимая, что  надежды  его вмиг обрушились,
он весь сник. И когда петля из кожаных ремней  легла ему на плечи, а затем, соскользнув,  туго прижала 
руки к телу,  Гераська безропотно  принял  полон.


                …...................


При приближении врага  из  старого острога  в городскую крепость посадские вынесли наиболее
ценную церковную утварь: образа, книги.  Кое-где были сняты даже колокола, хотя  татары
были не охочи до тех христианских  ритуальных  ценностей, которые нельзя было сжечь.
Все  что было дорого сердцу христианина из Преображенской церкви, церкви Благовещения,
церкви Рождества Пречистой  Богородицы, церквей Христова мученика Георгия и пророка Ильи
срочно  были перемещены  в соборную  церковь  города — храм Параскевы  Пятницы.
Прятали ценности даже в земле.
Славный пример случился с Введенской церковью Оборочной слободы(ныне Озеренской), которую
варварски   сожгли  татары. Церковную утварь перенести в крепость не успели, однако  после
возведения на месте сожженного храма часовни, выявилось, что большая часть ценностей
была сохранена. Люди рискуя жизнью, спасали то, что принадлежало  храму и обществу.
Но это было потом, а  пока звонко  и ярко горели  старые  храмы  небольшого засечного городка.
Горели амбары и куренные жилища  крестьян и посадских людей. Визжали животные, слышны
были стоны и плач тех кто остался без крова, а кто без  родных своих.
Гарнизон  крепости молчаливо следил  за заревом  пожарищ. Не было достаточных  сил
у русских чтобы противостоять врагу.
В гарнизоне   чуть более  двухсот  стрельцов с запасами пороха лишь на несколько  выстрелов
их древних ружей.   Ружья  расположили  удобно, сами  устроились  тут же за частоколом.
Но стрелять было в некого. Татары на значительном расстоянии обходили стороной крепость.
Новенькая крепость  на высоком берегу высохшей Моржовки оказалась не у дел.
Охотились  за крестьянами, да посадскими людьми, отлавливая зазевавшейся народец
старыми   захватническими способами, применяемые в ежегодных набегах.
Огнестрельного оружия у татар почти не было, не считая некоторых  экземпляров, которые
у некоторых мурз и приближенных хана висели на поясах в качестве украшений.
Ходили поганые на окраины Руси с кривыми османскими саблями, да колчанами набитыми
стрелами. Брали города и села не столько числом, сколько  умением.
Вперед войска  татары пускали отряд, который не только добывал  сведения о состоянии
противника, но и деформировал  о местонахождении своих, уводя русских дозорных
в противоположную  от наступающего войска сторону.
И в этот раз,  прознав о небольшой численности защитников  Венева, напали  неожиданно.
Коварно напали, по-хозяйски, подсчитывая и рассчитывая  сколько с этой земли в полон уведут. 
Черные, чуть раскосые глаза, подтверждающие дальнее родство с монголами, выискивали ясыр,
молодых парней и девушек, за которыми тут же начинали погоню, которая  почти всегда
заканчивалась не в пользу русских.
Татары торопились. И было почему.
В  любое время мог появиться летучий  русский отряд, который тут же вступил  бы в бой.
Открытый бой татары принимать не любили. Особенно, когда выходили грабить не во главе
с ханом.  Нурэддины и мурзы не преследовали никаких политических  или  военных  целей.
Просто  приходили на Русь грабить. Русские рабы на просторах Османской империи и странах 
Средиземноморья в были в цене.  Были очень выносливы  физически. А женщины были
очень смазливы и попадали в основном в гаремы высокопоставленных османов.
Это стоило больших  денег, поэтому на сей  промысел татары ежегодно ходили  как на работу.
Но не всегда русичи  смирялись с  полоном.  Захваченные в плен тут же пытались  бежать.
Поэтому за  ними нужен был  глаз да глаз. Больно охочи были   русские до побегов.
Тактика  грабежа у татар  была известная. Разведав, что противник располагает силами в несколько
раз меньшими, они нападали.  Но тут же откатывались, как только угроза поражения  была на лицо.
Брали ясыр -пленников- и тут же уходили  степями.
Полон  гнали  по степи без  передышки. Побаивались преследования. Поэтому ослабевшим
пленникам, которые  задерживали движение, перерезали  горло и оставляли на корм степным
хищникам, которые неотрывно сопровождали  татар.
Таким образом они  сразу, по пути в Крым, отсеивали из полона слабых и пригоняли на невольничий
рынок более крепких мужчин и женщин.
Татарин, привязав Гараську за длинную веревку к седлу, спешил вывести добычу за поселение,
чтобы уже  там Гараська оказался в числе десятка прикованных  друг к другу  мужчин, гонимых
на жаркий  юг.
Здесь, в компании других мучеников, Гараське  будет суждено забыть  о свободе. Связанные за спиной 
руки и сыромятная  веревка на шее будут  стеснять бег в далекий  Крым.  Подбадриваемые  татарскими 
нагайками, полоняне будут  стараться бежать в ногу, чтобы не спровоцировать  татар  на крайние меры.
И не только поэтому. Проклятая веревка, которой татары скручивали своих пленников, тут
же будет  причинять  боль несчастным, если даже один из низ нарушал размеренный шаг в строю.
Так начиналось несладкое будущее русских пленников.
Однако не теряли надежды на освобождение. Не редко  посланные  вдогонку  татарам, уводящим
в полон русских людей,  летучие отряды разбивали на голову отступающих татар и возвращали
полон домой.
Годом раньше  при набеге татар на Мценск, Новосиль, Орел, Карачев  воевода Вельяминов Иван
Яковлевич разгромил татар в пределах Новосильского уезда  и освободил 2700 полоняников.
И все же в тот год  Мубарак — Гирей  угнал в полон  пять тысяч несчастных, разорив  17 уездов.

                ----------------

Лазарько стоял на коленях, повернувшись лицом к острогу, где  горели  храмы. Они всегда казались
ему такими  незыблемы, как и та вера, что впиталась в его сознание с молоком  матери.
Но случилось то, что никак не хотело принимать хрупкое сознание паренька.
Слезы скатывались по его грязному лицу.  Рыдания непроизвольно вырывались из горла.
Лазарько и не пытался приглушить их. Зачем?   Объятые огнем  привычные  святыни  были
для него  концом    существования  всего бытия.
Лежал в высокой  траве, временами отводя  голубые глаза от пожарищ и возводя их к небу,
как бы  отыскивая там на извечные  вопросы, которые всегда встают перед глубоко 
впечатлительными людьми.
Высокая колючая крапива скрывала  его от мечущихся взад вперед всадников, которые изрыгая
проклятия на незнакомом языке, плевались и хохотали, когда  ловили  зазевавшуюся белокурую
девчонку или сопротивляющегося  недороска мальца.
Устоявшийся мир рушился в глазах  Лазарьки.  Понимал ли он, что происходит? Неведомо.
Старики привыкшие к почти ежегодным набегам и натерпевшись  невзгод за последние годы
понимали, что происходит, а Лазарько не понимал. Ему было  жалко  обугленные  храмы и он
даже видел иконы  внутри горящих  церквей. И у него сжималось сердце. Молил он Бога, чтобы
огонь пожрал и его тело, ибо для чего жить далее не понимал.
Сквозь листья цветущей  крапивы  видел как татарин   тащил  за собой  человека, привязав
его веревкой к седлу коня.
Видел, что это Гараська бежал следом за конем, выставив вперед  руки, крепко обвязанные
сыромятным  ремнем. Бежал, спотыкаясь о рытвины и кочки  высохшей  травы.  Бежал, оставляя
кровавые  следы на высохшей  на  знойном   ветру  земле.
 -Гераська, - подался  всем телом вперед  Лазарько, - Гераська!
Раздвигая жгучую крапиву  руками и не чувствуя резкую боль, Лазарько выбежал из своего
убежища  и бросился  догонять татарина на коне, за которым обессиленно  бежал Гераська.
 -Гараська!
Но Гераська не откликнулся. Не слышал  он  возгласы и крики  своего брата.   Смотрел лишь
себе под ноги.  Уберегая  босые ступни, как мог перепрыгивал  канавы и рытвины на своем
пути,  норовя уберечься  от мелкого кустарника, который резал  ноги  как ножом.
Уши заложены, а в душе молитва.  Молитва спасителю о спасении.
Заметил  бежавшего следом паренька  татарин. Придержав коня, разбойник  повернулся в седле.
Удивления не было на его лице. За годы набегов привык к такому развитию событий. Рыдающая
старая мать, ухватившаяся за хвост татарской лошади, пытавшая вымолить свободу своим чадам
или старик, вставший на колени перед лошадью, надеясь на милость завоевателя, лишь раздражали
крымчака и в этом случае  кривая  сабля  служила хорошим помощником, помогая прорубать путь
через людское  горе  путь в Дикое поле.
Почувствовав  как ослабла ненавистная  веревка, Гераська упал на колени, а потом повалился
на бок, поджав под себя избитые в кровь  ступни ног.
Татарина не интересовало  состояние  уже состоявшегося  полонянина. Он увидел перед собой добычу
и кровь охотника и зверя одновременно взыграли в нем.  Потянулся  к  связке сыромятных ремней,
что  сразу за седлом покоились в сумке сшитой из козъей  шкуры.
Не торопясь полез  за  веревкой, дивясь тому, как удача сегодня очень уж милостива ему.
Подумал даже, что одного русского можно продать уже в поле  тем же москвитянам, что приедут
к ним в стан выкупать полон. Другого повезет в Каффу, где выручит намного больше.
Двоих гнать  через  дикое  поле  тяжело  будет
Сыромятные  ремни в сумке  спутались  между собой, что привело татарина в ярость. Пока он
пытался  распутать ремни, Лазарько  добежал  до своего брата и  несколькими  простыми
манипуляциями с веревкой, сумел освободить  того от ненавистных пут.
Резко развернув  уставшего коня, татарин с усмешкой  наблюдал, как Лазарько  делал  попытки
поднять с колен своего брата. Герасько встал, держась за плечо  брата и улыбнулся  ему, вызвав
ярость крымчака.
Взмахнув нагайкой, обрушил удар на Гараську. Был расчет, что тот с избитыми в кровь  ногами
не подастся в бегство. А пока будет отлеживаться в дорожной пыли,  крымчак  сладит со вторым,
так удачно возникшим на  пути татарина.
Болезненный Лазарько, который  едва дышал на ладан, когда входил в церковь и которого
на посаде  давно считали не жильцом, проявил вдруг необычайную  жизнедеятельность.
Резко загородив  брата,  принял удар нагайкой на себя.
Предчувствуя  следующий  удар, Лазарко  обратился лицом  к татарину.
Смутился было татарин под жгучим взглядом   паренька, но нагайку поднял и ударил вновь.
Лазарко вытянул вперед руку.  Ремень кнута послушно обернулся несколько раз вокруг его руки.
Да так, что конец мягко уложился в ладонь бледного Лазарки. Он  инстинктивно сжал ладонь.
Крепкий мужик, каким являлся крымчак, не смог вырвать конец кнута из рук  Лазаря, а лошадь
на котором  сидел,  вдруг рванулась в сторону, испугавшись неизвестно  чего.
Татарин тут же свалился  вниз, но рукоятку  нагайки из рук не выпустил. Он оказался коротышкой,
хоть и выглядел крепышом. Став на ноги, зло оскалился  гнилыми зубами.
Выхватил  из  ножен  кривую  саблю  и  тут же   вонзил её в грудь  Лазарки.  Подросток  завалился
вперед, да так быстро, что татарин не успел выхватить саблю из  тела уже  мертвого паренька.
Этим воспользовался  Гараська.  Время  стычки  татарина с его братом, позволило отдохнуть
младшему брату и быстро набраться сил.
Прыгнув  сзади на басурмана,  Гараська обеими руками мертвой  хваткой сжал ему горло.
Оставив  в покое саблю и  нагайку, татарин сделал попытку  оторвать  ладони  подростка. Это
сделать ему не удалось и, задыхаясь, татарин полез за ножом. На полпути рука  обвисла, как
и все тело. Оно бездыханное завалилось на бок, а Гараська все  сжимал  татарину горло, а по лицу
его текли слезы.  Паренек боялся взглянуть в лицо  брата и видел  лишь   его кровь, растекающуюся
по августовской  пыли. Он продолжал сжимать горло врага и пальцы его онемели, но боялся Гараська
уже разжать их.
Прикрыв  глаза, перебирал  все молитвы, что знал. И читал их себе под нос, но не
крестился, поскольку руки, сжавши горло врага, онемели до посинения в пальцах.
Неизвестно до  каких пор продолжалась  бы эта душераздирающая  сцена, если бы  Гараська
не почувствовал, что кто-то тычет ему в  спину чем-то острым.
Повернув голову, увидал богато одетого боярина, который восседал на   породистом коне.
Боярину пришлось  нагнуться , чтобы кончиком  меча  достать до Гераскиного голого плеча.
За  боярином топтались на конях  несколько  десятков вооруженных казаков.
Следовало бы  Гараське упасть в ноги  боярину, но он лишь посмотрел на воинов непонимающе,
всхлипнул и по грязному лице вновь потекли слезы.
Боярин разогнулся в седле и сказал, повернув голову в сторону  отряда:
 -Вот уже чернь голыми руками давит  нечисть поганую, а мы все гоняемся по лесам и весям
  за погаными, да все без толку.
Войско  боярина  промолчало, лишь кто-то осмелился кашлянуть, но не смело.
 -Чей будешь, малец? - спросил  боярин.
Не получив  ответа,  боярин сошел с коня.  И взял  Гараську за плечо.
 -Отпусти ты татарина, малец, - улыбка скривила  шрам  на  лице  боярина. Давно не было чему
радоваться,  поэтому и улыбка не получилась, - Мертв  он.
Гараська с трудом разжал  руки, но всхлипывать не перестал.
 -С веневского посаду? - спросил боярин.
Гараська кивнул головой.
 -Кто  у вас голова засечная?
 Парень назвал.
 -Вор!-воскликнул  боярин, садясь на коня, - вор!
Развернув коня  всадник подъехал  вновь к Гараське, который только теперь осознал, кто перед ним.
 -Чей будешь? - уже грубо спросил боярин.
 -Посадский я, - повторил  Гараська, подчеркнув этим, что не крепостной, - Гераська, Степанов
  сын  Бороды.
 -Брат твой? - спросил боярин, указав нагайкой на мертвого Лазарьку.
 -Да, - ответил  Гараська и вновь залился слезами.
 -Воротишься на посад, скажешь , что князь  Вельяминов  велел  твоего  брата захоронить и отпеть
  по обычаю  как следует.
Гараська будто в тумане видел, как отряд князя исчез в просеке, выбитой копытами татарской  конницы.
Потом встал, покачиваясь, и со страхом подумал, как   будет  говорить отцу и матери о смерти Лазарки.



По социальному составу  население  Венева  в 17 веке   делилось на две части.  Первую образовывали
посадские  люди — коренное  население, несущее тягло: Оброчная и Озеренская слободы.
Вторую часть населения составляли  служилые  люди, посланные в эти города царем: стрельцы, казаки,
пушкари, затинщики.  Селились они отдельно и создавали свои слободы: Стрелецкую, Пушкарскую.
Слободки располагались вокруг  острога-крепости.
Острог на высоком берегу Веневки  обнесен  тыном - бревнами высотой в пять-шест метров
Веневская  крепость  рубилась «в быки».  Сруб, соединенный  однородной рубленной стеной  и
заполненный  землей и камнями и называли эту работу- рубить в  «быки». Поверх быков устраивали настил,
на котором стена рублена  уже в два ряда с поперечными перерубками. Но без галерей в стене, клети
имеют сообщения между собой  только через двери.
Крепость по периметру  насчитывала  186 сажень.
Веневская крепость имела семь башен. Все башни рублены в четыре стены, кроме проездной, которая,
которая была многоугольная и значительно выше остальных.
В крепости несколько житниц, караульная изба, изба воротника.
Две стрелецкие избы, более полусотни  клетей для служилых людей и крестьян, которые  обживались
здесь во время осады  крепости.
Гарнизон крепости- 50 стрельцов- размещался в стрелецкой слободе.
Командовал  гарнизоном крепости  и  всей  засечной чертой  засечный  воевода. В подчинении у него
засечный голова, который в свою очередь командовал  пограничными отрядами  на  определенных
участках  засечной черты  - засеках.    В подчинении у каждого засечного головы находились
засечные приказчики и несколько сотен рядовых — засечных сторожей, которые набирались  из
местных  крестьян.
Основным их занятием в затишье между  набегами кочевников  это уберечь  лес от пожаров и вырубок.
В 1632 году  началась  война  между Россией и Речью Посполитой. Россия  попыталась  вернуть
себе город Смоленск и  прилегающие к ней территории, завоеванные  противником в ходе войны 1609- 
1618 годов.
Для сбора армии  русскому правительству  пришлось  сильно сократить  численность войск
на южных рубежах. Численность  южных полков  уменьшилось  более чем вдвое. Резко  сократились
и  гарнизоны  засечных  городов.
На войну с поляками, оставив  веневскую крепость под присмотр головы  засечного из числа детей
боярских, ушли князья и дворяне, служившие  на Веркошской   засеке  по государеву указу.
Дети боярские-это  незаконнорожденные  отпрыски   дворян от простолюдинок.  Этим увальням,
которые гордясь своим происхождением, но не неся не за что ответственности,  князья  предоставляли
должности, соответствующие  их пониманию  происходящему  вокруг.
Оставив пограничную крепость  на не  сведущих в военном  деле людей, воевода отъезжающий
на литовский фронт, рисковал попасть в опалу.
Но время, пришедшее на смену правлению  Ивана Грозного  и  дальнейшей  смуты, во время 
которой  поляки  попытались  было  посадить на престол московский  католика Владислава,   
можно было назвать оттепелью и некоторые действия воевод  сходили им с рук.
Однако вызывали недоумение, поскольку  действия  были не всегда оправданы. Царь периодически
менял  местопребывания  провинившихся воевод, но строго не наказывал, в виду  прежних заслуг.
Михаил  Федорович — первый царь из рода Романовых торопливо  подписывал мирные договоры
то со Швецией, то с поляками, которые тут же  нарушались.  В результате «вечного»  мира
с природным врагом — польским царством, царь потерял  Смоленск  и Северные  земли.
Удачно  заключая  совместные  военные действия с  крымчаками,   поляки  предпринимали
походы на западные земли русского государства, которые  в большинстве своем заканчивались
большими  неприятностями  для русского государства.
В июле 1632 года в Москву доставлено было донесение Ливенского воеводы о появлении татар
в Ливенском уезде.  Было послано в Тулу, к воеводе  Пушкину Б.Г., возглавлявшего   Большой
полк, предупреждение «жить с великим бережением», то есть быть на чеку, так как враг  может
вот, вот появиться и в окрестностях  тульских засек.
Игнорировал ли Пушкин сие послание, либо сил не было погнать назад, в степь, проклятого
басурмана, остаётся  лишь нам только догадываться. Но татарин прошел  мимо  Тулы, срезав
его посады как ножом по маслу. И его никто не остановил. Как это назвать? Халатностью ли?


                -----------------------------

Хоронили  посадских и служивых на пустыре.  Пустырь тот  сразу  за  острогом старым, что
сожжен был татарами. Копали братскую могилу всем  миром посадским. Служивых хоронили
отдельно, но тут же на пустыре, рядом с посадскими.  Край пустыря обрывом  шел, а внизу
речка Веневка, что приняла прямое участие в людском горе, так как в свои  воды  приняла
большое количество  убитых православных.
Голосил  колокол на соборной Христовой Мученицы  Параскевы  Пятницы. Ему глухо  вторил
колокол на церкви  Благовещения. Остальные молчали, искалечены  были  нашествием.
Отпевал покойников поп Иуда Гурьев. Помогал провести службу  дьячок Офонка  Федоров.
Иуда Гурьев, священник Введенской  церкви  Озеренской  сотни, Казачьей слободы, потерял
храм божий, который был сожжен татарами. Но не потерял приход и авторитет в крепостном
городке, в котором еще  его отец.  Гурья Афанасьев  пользовался уважение не только  простым
посадским людом, но служивыми и их начальством.
Приглашен Иуда  земским подьячим  Онтипкой  Савельевым, что правил всеми  делами
города от имени  дьяка и воеводы.  Ездил  Онтипка сам в Казачью слободу. Целовал подрясник Иуды,
измазанный сажей, облобызал грязную  руку, упросил возглавить заупокойный молебен.
Народ стекался  на пустырь будто ниоткуда.  Выходил из ям, что покрыты были валежником
и  лапником, выходил из  лесу заповедного, где нашел временное  убежище. Шел, чтобы проститься
с убиенными, что были  ранее бывшими  соседями, друзьями, родственниками.
Смиренно стояли, внимая  молитвам  на старославянском наречии, смысл которых едва понимали.
В первых рядах  Степан Борода.  Чуть позади   него  супруга. Молилась женщина, но взгляд с муженька
не спускала.   Степан шевелил губами в такт  едва слышному  бормотанию  священника. 
Осеняя  себя крестным знамением, склонял голову в низком поклоне.
Вокруг слышались  тихие всхлипывания  и тяжелые  вздохи.
Хоронили  посадских по братски, в общей могиле. Иуда  Гурьев честно  исполнял  возложенный
на него  долг, резво  размахивая кадилом. Его натруженный голос не вызывал вопросов  со стороны
православных.   Ведали  они, что Введенская церковь  погорела вся и  что побит был  озеренский  народец
и та трагедия была причиной  странного хрипа в горле батюшки.
Всенародное  горе  объединяет.  Временно забыты  были  некоторые  разногласия в обществе.
Прочь пошли все житейские  неурядицы, чем жил  Венев до набега татар.
На  лучшие времена  был оставлены  нерешенные  вопросы  между  соседями, посадским  народом
и властью, проблемы с жильем, с хлебом, что выгорел на корню  прямо на полях.
Хоронили лучших  людей, что положили головы, защищая город- крепость.
Но не все, однако, оставили  житейские затеи на потом. Не все.
Резво  крутился подьячий Савельев Онтипка, стараясь  угодить в во всем попу  Иуде, чем  вызывал
удивление у посадских. Несмотря  на  гнетущую обстановку в связи с панихидой, они  обратили
внимание  на несвойственное  тому  поведение.
 -Чего это, Онтипко такой  прыткий? - не то спросил, не то просто сказал сосед  Мишка, стоящий
рядом  со Степаном.  Горе  вошло и в полуземлянку  Мишки, татарин убил одного из сыновей,
в полон угнал дочь. Однако невзгода не помешала  Мишки зорко  следить за происходящим
на пустыре. Такой  уж наблюдательный  был.
 -На пустой двор попа  Гурьи  метит, - блеснув осведомленностью, пробасил  Степан, - поэтому
   и метет  хвостом  перед  его сыном.
 -Преставился Гурья, - вздохнул Мишка, - не выдержал  татарове бесчинства.
 -Да уж, - согласился  Степан, оглянувшись на супругу, -  как тут  выдержать, то.
 -У Онтипки власть, - заговорил  Мишка  через минуту, - в приказной  избе сидит. Почему  не
  не может  просто так взять.
 -Деревня! - ухмыльнулся  Степан, но тут же оглянулся.  Не оскорбил ли  чьи  чувства
своим неуместным высказыванием. Но посадские скорбили искренне  и не обращали внимание
на посторонние  звуки.  Осмелев  Степан добавил, но уже  тихим голосом:
 -Торопиться Онтипка, - сказал целовальник, ухмыляясь - пребудет скоро от государя  человек 
  с дозором. Писать о разорении  Венева. О том, что татарове  натворили  тута.  Какие  дворы
  пусты оказались, не угасла ли торговля, а если нет, то кто  торгует? Имеет  ли разрешение и
  платит ли налог. По закону ли государеву  живут?  А  если ропщут, то  почему?
  Глядь, а двор  Гурьи уже принадлежит Онтипке. Каково, а?!
 -Хитер Онтипка, - изрек  Мишка и замолчал, дожидаясь дальнейший откровений соседа.
Почудилось  Степану,  что не один  Мишка  заинтересовался  его болтовней.  На то может быть
были причины. Толпа пришла  в движение и тесно  сомкнулась вокруг.
Степан понял  этот всплеск однозначно и, не смотря   на участившиеся толчки со стороны супруги,
расхрабрился. Да так, что  даже  сосед  Мишка  предпочел  сменить  свое месторасположение,
отодвинувшись от Степана , загородившись  толстой   вдовой, которая утирая  раскрасневшийся
глаза, не преминула  искоса  оценить  мужичка, который так славно притерся с боку.
 -Батя, - сказал Гараська, подойдя к отцу, - мать просила передать, что пришли мы сюда, чтобы
  убиенных   молитвами  нашим  помочь.
 -Мать? Что же сама? - буркнул  Семен и умолк.
 -Срамно, - сказал  Гараська и тут же отошел в сторону  под   одобрительный взгляд   матери.
Отошел, но с  отца глаз не отвел. Знал  сын , что когда  батя хмельное примет, язык как помело.
Дома смерен под взглядом   супруги, но на людях неуправляемый был.  Болтал без умолку, привлекая
к себе не только охотливых до сплетен  слушателей, но  и  старых недоброжелателей.
Однако, недоброжелатели эти  знали, кто в доме  Бороды хозяин. Было желание у них  напакостить
Степану не только за его болтливый язык, но и  злоупотреблением  служебным положением, но
побаивались  его  супругу. Считалось в народе, раз верховодит женщина в семье значит ведьма.
Если не вдова, конечно, которые почитались в средние века на Руси и пользовались  некими
правами наравне с мужчинами.
Естественно супруга  Степана не была вдовой и поэтому возникало  много вопросов у  посадских
насчет невидимой  стороне её жизни.
 -Гараська, - рядом стоящий  паренек тронул   того за локоть.
 -Что, Федька? - оглянувшись, спросил Гараська худощавого пенька.
 -Айда на  речку!
 -Прямо сейчас?- Гараська обвел взглядом редеющую толпу.
Люди  расходились, наскоро  крестясь.
Горе  от  поганых  пришло  почти в каждый  дом.  Но помянув убиенных,  люди стремились вновь
наладить свою жизнь. Крайне трудно  было это сделать в пограничном городке, где вся жизнь
посадских  и крестьян  строилась на осадном положении.
К смерти быстро привыкали. Мало кто в Веневе умирал своей  смертью. Даже далекие  от
военных  дел  священники и те страдали от  татарских набегов. Как не хоронился  черный  поп
Ефрем за  высоким тыном крепостных  стен, настигла  его татарская стрела.  А   Гурья Афанасьев
задохнулся от тоски при виде горящей  церкви  Рожества Пречистые  Богородицы. Сгорел  изнутри
подстать своему кумиру  мученику Дмитрию  Салунскому,  на образа которого  денно и нощно
молился, спасая  души  грешных  прихожан.
Люди расходились, а Иуда, сын  Гурьи  продолжал  читать, искоса поглядывая на  Онтипку, резво
бегающего  вокруг  попа и услужливо исполняя   того прихоти и указания.

                ---------------------------------------

С высокого берега  Веневки  открывался  отличный вид на Пушкарскую  слободу.  Избы покрытые
соломой и  камышом  стояли  друг от друга  на значительном расстоянии. Пыльные дороги, сады и
огороды  делали слободу  более защищенной от пожаров, чем  плотно  застроенный  городской посад.
Пушкарская слобода никогда не имела  своего  храма, не раздражала неприятеля другой веры
маковкой  христианской церкви.  Поэтому и страдала меньше  от набегов  поганых.
А может потому, что здесь  обитало больше  ратных  людей, которые рьяно защищали  свои
жилища и многочисленные  семьи.  Но разве  стрельцы воевали  хуже?   Не хуже!
Но Пушкарская  слобода  на другом  берегу  Веневки. И  речка как могла  защищала  подступы
к этому населенному пункту.
Однако  пушкари выходили на защиту города, храбро сражались и также как и стрельцы не жалели
животов своих. И хоронили их рядом.  На пустыре. Как героев.  А как же еще!  Заслужили.
Над слободой зависла тишина. Разве услышишь с этого берега  Веневки стоны вдов, тихие причитания
матерей, скорбные вздохи  стариков. Увидишь ли  отсюда застывший взгляд молодой  вдовы, по лицу
которой скатилась слеза и высохла в морщинке, раннее которой не было. И сиротские взгляды
детей, которым с измольства прописано  видеть смерть в пограничном- засечном  городке-крепости.
А на этом  высоком берегу, где валун, на котором мох стерт до основания  от частого  сидения,
кучка парней посадских.
Гараська здесь и Федька, пасынок  старосты  Ермачка Пшнеичникова, Офремка, сын сапожника,
Шушарин  Ортюшка, Халчихин Симанко, Ивашка Полстовал.
Грызли яблоки. Урожай на них  удался в этом году. Природа сама по себе  живет, не встревает в дела
человеческие. Поэтому и родит  не по настроению, а по Божьему распорядку.
Яблоки вкусные,  хрустящие. Солнца много в этом году. Уродились на славу.
 -Ребята, айда на Азов! - сказал вдруг Ивашка.
Ребята продолжая грызть яблоки,  посмотрели на товарища. Шутит ли! Аль не о чем говорить?
А впрочем  мечтать Ивашке можно. В доме за старшего  остался. Убили его отца Треньку татары.
Глупо  погиб.  Отсиживался при  татарском набеге   хозяин с семьей в яме, покрытый  дерном.
Другого жилья не было. Не успели отстроиться. Хоронились теперь в полуземлянке.
Татарин знал  об этом. Кривой саблей  промеж ивовых прутьев несколько раз   потыкал, но не решился
сунуть голову в сие  худое жилище. Но мечтал,  что там  могла  бы быть справная русая девушка
или крепкий мужичок, за  которых на рынках, не только  мусульманского  юга, дали бы хорошую  цену.
Но тут его взгляд остановился  на огромном  хряке, который, упершись   задом в гору  навоза и подняв   
рыло, зорко наблюдал за разбойническими действиями татарина.
Глаза  татарина и  хряка встретились. Басурман чертыхнулся и направил  коня к кабану, по пути
сожалея, что испачкает клинок своей  саблей кровью  грязного животного.
Хряк  почувствовал приближающую  смерть.  Нагнув голову и свернув налитыми кровью глазками,
решил опередить события, ринувшись под копыта  коня.
От неожиданности  лошадь встала на задние ноги и скинула наземь татарина. Удачно упав на спину
хряка, басурман  сделал круг по двору на спине мерзкого животного, прежде чем свалился в навозную
жижу. Поднявшись на ноги,  татарин  злыми глазами  стал выискивать  предмет отмщения.
Но хряк. спасаясь от верной гибели, сиганул через забор и был  таков.
Но на свою беду из полуземлянки  выполз Тренька. Уж больно интересно  было ему узнать, чего это
его кабан поднял  визг. И тут же завалился  от хладнокровного удара  саблей профессионального
убийцы.
Так погиб  отец  Ивашки и ребята  знали  это. И сочувствовали ему. Но не завидовали, что главой
семьи вдруг стал. Это как сказать!  Главой семейства староста может признать вдову и Ивашке
до самой женитьбы быть на вторых  ролях.
 -А что на Азове? - поинтересовался Халчихин. Он единственный кто не ел яблоки, а задумчиво
разглядывал черные  крыш слободы Пушкарской.  Потом перевел взгляд на речку,  через брод
которой  тощая кобыла  тянула груженную подводу. Такой же тощий, как и  лошадь,  мужичок
тянул за узду кобылу, чем  вызывал  веселое любопытство  селян, которые переходили  речку по  мосткам,
расположенных чуть ниже  брода. У Симанко это представление также вызвало улыбку.
Заметив это, Ивашка засомневался: отвечать или сначала выяснить причину радостной  улыбки
на лице  товарища.
 -Казаки там воюют с османами, - блеснул знаниями Федька, закинув огрызок яблока далеко вниз.
Тот покатился по склону и застрял в крапиве.
 -Воевать собрался? - спросил Гараська, выплюнув кожуру от яблока и добавил с усмешкой, -чего
  ж ты не пришел на подмогу хряку, когда тот  татарина отгонял от вашего дома.
Ребята  прыснули.  Но это напоминание о каверзном случае, которое   было на слуху у всего посада,
не смутило  Ивашку.  Настрой у него  был  основательный  и оставалось найти лишь повод
 -Мал я еще, чтобы поперек батьки в пекло лезть, - под хохот ребят процитировал Ивашка очень
старинную поговорку.
 -Батя сказал, что после каждого набега татар  много без вести пропавших значится, - проговорил  Федька.
 -В полон идут, - заикнулся Офремка.
Федька скосил глаза на сына сапожника и добавил до всеобщего сведения:
 -Позапрошлогодний  полон отбили у татар, а без вести пропавшие были. Как это получилось, то?
 -Прохоров Степан ушел в казаки. Живет у тульского воеводы   Ивана Пушкина в днепровских казаках.
 -Повезло малому  или решил дело  посулом, - вставил слово  Гараська.
 -Одному Богу то ведомо, - сказал  Шушарин  Ортюшка.
 -А, я бы подался бы  на Азов, к казакам, -  прошептал  Ивашка,  мечтательно.
Слова его услышали все, но предпочли  промолчать.

                ---------------------------------------

Ближе  к полудню явился ратный человек  в избу  Бороды Степана с приказом срочно отправиться
в приказную  избу, чем  вызвал переполох и смятение  в душе целовальника.
Стрелец остался снаружи, поджидая хозяина   крепкой  избенки, которая  удивительным  образом
не пострадала после  набега  крымского царевича.
 -Почему за мной пришел  служивый, Агафья? -  пальцы рук Степана  мелко дрожали, а лицо
целовальника  покрылось красными  пятнами.
 -Разве я знаю? - растерялась  женщина. Прижав  обе  заскорузлые  руки к груди,  уже приготовилась причитать.
 -Цыц! - прошептал  Степан и оглянулся на дверь, за которой, быть может, подслушивал стрелец, - сам бы
  дошел, чего же  служивого посылать - пробубнил себе под нос, - дорогу  знаю. Каждый день по ней хожу.
Посмотрел на супругу, ища подсказки в её взгляде. Но та упорно смотрела в пол. Злость подкатила
под самое горло. Но  сказал тихо, стараясь сдержать дрожь в  речи:
 -Знаешь, ведь, - и тут  ему  показалось, что он проявил твердость в голосе.
Его супруга, услышав за  последние  несколько лет  свое имя из уст  своего мужа, была  в замешательстве.
Даже осипший  голос  Степана  не помешал ей  наяву погрузиться в  несбывшиеся мечты
 -За бревна забыли уж, - что-то подобие улыбки  проскользнуло на лице  женщины. Степан заметил это
и на миг  воспрянул  духом.  Подумал, что молодая еще его жена, а улыбка не получилась.
Кривая какая-то. Морщины виноваты ли  или шрам на щеке. Откуда он?   Запамятовал.
 -Пойду я, - сказал  Степан
 -Бог тебе в помощь, - сказала супруга.
Нагнувшись, чтобы переступить порог оглянулся на супругу. Пустой взгляд  усталой женщин
застал он и подумал, показалось, что увидел  девчонку  своей молодости,  сох по которой и
которую привел в родительский дом и улыбкой которой очарован был.
Потом ежедневная рутина сгорбила не только её, нарожавшую кучу детей, но и его завязшего в этой
рутине в поисках  более лучшей доли в житейской суете.
Стукнувшись о притолок,  Степан вышел.
Дьяк скрипел пером и не поднял  даже  головы, чтобы  полюбопытствовать,  кто же смел вновь
напустить  мух в избу.  Этих насекомых подьячий с великим усердием  давеча выгонял из помещения,
готовясь к приходу воеводы.
Степан прошел по скрипучим половицам и сел на  широкую  лавку.
Дьяк продолжал скрипеть пером, раз за разом окуная заостренный  кончик в чернила.
Семен не смел нарушить тишину и ход мыслей  дьяка. От этого лысоватого писаки зависело не
только его благосостояние, но и порой жизнь. И не только его, а всего посада. Лишь на ратных
людей повлиять он своей властью не мог. Те подчинялись  лишь полковому воеводе в военное время, а
в редкое затишье  торговали на площадях Венева  перекупленным товаром  у проезжих  купцов.
Не на наезженной московской дороге Венев стоял и купцы сюда редко заглядывали.
 -Парамонку, мельника, что в Стрельцах мельницу держит, знаешь? — не поднимая головы
от писанины, вдруг спросил дьяк.
 -Как не знать, - живо откликнулся Степан, - налоги  вовремя оплачивает. В земской  избе книга,
   а в ней весь учет.
 -Смотрел, - сказал дьяк и умолк.
Что за напасть такая, подумал Борода. О чем  молчит этот рыжебородый разбойник. Говорил бы уже
сразу в чем его вина, раз прислали за ним стрельца.
Встречались по службе  с дьяком и перекидывался  даже с ним  словечком.  Правда  приходилось
это делать преклонив  голову, но отношения  были  вполне  приемлемые. Но что случилось
за последние сутки? Почему вдруг дрожь в коленках и безразличие к нему вчерашнего собеседника.
 -Убили стрельцов, - сказал  дьяк, подняв  голову и глянув в лицо  Степана, - Парамонки сотоварищей.
Степан перекрестился и сделал движение, чтобы стянуть шапку с головы, которой там не было.
 -Татары, - сказал  Степан, а удивление скрыл.  Чего это вдруг  дьяк помянул  стрельцов. Не они
одни  пострадали от внезапного появления крымчаков.  В каждой семье, и на посаде и слободах
нынче горе. Вот у него Лазарько погиб не за что. Очень уж богобоязненный был. Справно ходил
в храм, не пропускал не одну службу.  Но вот не угодил  чем-то  тому, кто прибрал его молодым.
Может там на небесах нужны такие,  как Лазарько.  И нужны  молодыми.
 -Убили свои, - сказал дьяк, продолжал рассматривать ставшее вдруг глупым лицо  целовальника.
 -Как так? - опешил Степан Борода.
 -А вот так! - сказал  дьяк, - на берегу Веневки  нашли стрельцов Данилку с Петрушкой У Данилки
  нож торчал в шее, а Петрушке проломили череп камнем.
 -Но?
 -Татары не сходят с коней, чтобы взять камень и проломить череп противнику. На то у них,
   у басурман,  есть кривые сабли.
 -Но почему камень? - спросил  Степан, в тоже время пытаясь угадать ход мыслей дьяка и, в конце
концов, на что этот рыжебородый намекает, - кто видел7
 -Рядом у изголовья окровавленный валун нашли.
 -Ударился, думаю я, Пертушка, упав на камень, и умер, - промолвил  Степан, не зная, что сказать.
 -А до этого нечаянно всадил нож в шею Данилке, - сказал дьяк, не выразив никаких эмоций.
 -Смею спросить вас,  почему  понадобился срочном порядке, - спросил Степан, застыв в поклоне.
 -Садись, -дьяк указал на скамью, что под оконцем, в которое сквозь  бычий  пузырь едва
проникал  свет. Его было недостаточно для таких важных дел, какими занимался делопроизводитель
воеводы, поэтому на столе стояла огромная свеча, какую не каждый посадский мог позволить  себе,
даже в большие религиозные праздники, - садись. Сейчас приведут  Федьку Носырева 
Дьяк уткнулся в бумаги, изредка кося глазом в сторону  целовальника.
При упоминании имени  Носырева, у Степана  вдруг о себе дала знать обмороженная  нога.
Разболелась, мочи нет. Сел на лавку, затертую множеством просителей, и  тут же почувствовал  себя  очень
неуютно в этой  избе, которую охотно обходил, идя  на службу

                ---------------------

Не только  царь Романов  Михаил Федорович, но и Шуйский, Годунов, а ранее и Иван Грозный
заботились об укреплении  окраинных  земель, оберегая  русскую землю от степных недругов.
Сооружались  заставы, крепости приграничные, делались засеки в дремучих  лесах, чтобы не
прошел враг в глубь русского государства, копали  рвы, ставили надолбы.
Вряд ли этого было достаточно для освоения  новых земель и сдерживания кочевников и не только,
которые стремились подорвать экономику государства, уводя в полон  тысячи и тысячи
крепких и здоровых мужчин и женщин.
Политика русских царей  была весьма продумана и не останавливалась только на том,
чтобы  посылать ратных людей  сидеть сиднем в  деревянных крепостях и  понуждать  тягловых
людей валить лес в направлении наступающего  врага и отрабатывать прокорм  служивым.
В участии защиты  южных окраин Руси, правители привлекали и родовитое дворянство.
За различные выслуги дарили  высокопоставленным  дворянам вотчины  в приграничных районах.
Этим  актом  российские  правители рассчитывали на то, что с северных территорий  государства
будут  переселены  крепостные  крестьяне на новые земли.  На новые земли, раннее  называемые
«диким полем»  Послаблялись  или вовсе отменялись налоги.  Знаменитые слободы и слободки
своими названиями  до сих пор говорят об этом факте русской истории.
Однако, дворяне получив в награду земли в приграничных территориях не спешили заселять
их  своими крестьянами из  других  мест  необъятной уже в то время  России.
Присылали дворовых на места управляющих, но сами не спешили  отправить свои семьи
в столь опасные районы.
К таким относился  князь  Долгоруков Владимир Тимофеевич, который никогда не был в Веневе,
но небольшое поместье вблизи острога  содержали его люди из числа дворовых.  Сам  Владимир
Тимофеевич  до 1629 года был воеводой в Вологде, где  захворал и после долгой болезни  умер
в Москве в 1633 году.
То же  самое можно сказать и о Туренине Василии Ивановиче, последнего представителя  рода
Турениных, который умер в Астраханском  воеводстве в 1634 году.
«...а ныне тот двор за Трофимом Степановичем Хрущовым...», сказано в Дозорной  книге
дьяка  Василия  Свиязова.
Предок Хрущовых, которым наши цари, начиная с Ивана Грозного, охотно раздавали  поместья
и  земли в Тульской земле, был выходец из  польских и литовских  земель и звали его  Хрущ.
Почему он вдруг стал полезен русскому государству, история умалчивает. Во времена  Михаила
Федоровича поляки и литовцы не отличались  симпатиями к народу русскому.
Во второй половине 1633 года в Венев, царевым указом, был послан   служить воеводой
Устин  Афанасьевич  Хрущов., потомок  обрусевшего поляка или литовца.
Не сказать что новый воевода нагрянул в острог веневский неожиданно. Однако застал он
там  ветхую крепость  и сонных блудливых сторожей. Тут же учинил допрос с пристрастием,
вследствие чего несколько человек были биты кнутом.
По месту службы  познакомился с дьяком. Остались недовольны друг другом.  Дьяк, кратко
ознакомил  воеводу с делами Веркошской  засеки. Последний слушая дьяка, откровенно позевывал.    
В смежной комнате съезжей избы, дьяк  распорядился  устроить для  воеводы  ночлег,
где тот   почивал в то время, пока  Степан изнывал на  скамье от неизвестности.
Дверь скрипнула и в щели  проема  показалась голова  Носырева  Федора.  Дьяк поднял голову.
 -Кто таков?
 -Носырев я, - сказал мужик переступая порог. В руках  он сжимал  головной убор, который снял
еще на крыльце, перед избой. Бечева которой  была подпоясана белая рубаха, поддерживала
также  и широкие штаны, сшитые из домотканого  полотна. На ногах онучи, одетые в лапти.
На дворе еще не зима, но уже  не лето. Становились  ночи  длиннее, а дни прохладнее. Посадские
одевались  потеплее. Зимы крепкие бывали в этих местах. Холодом веяло не только с севера, но и с юга.
 -Садись на скамью, - подошел подьячий и грубо указал Носыреву на его место.
Дьяк поднимал голову над  своей писанины и какое-то время внимательно изучал  новоприбывшего,
а потом вновь скрипел пером.  В наступившей  тишине этот скрип  не столько раздражал,
сколь успокаивал. Теперь Степан не мучился неизвестностью. Теперь он решал загадку, почему,
его  целовальника, важное лицо по сбору налогов, вдруг  привели под присмотром стрельца,
в тоже время  простой мужик пришел сам. В чем здесь была причина. Степан в экстремальной
обстановке плохо  соображал, но все же пытался это сделать.
Смежная дверь резко открылась  и в комнату  ввалился воевода.
Выпучив глаза, тут же обратился к дьяку,  брезгливо  тыча толстым пальцем в сторону  Бороды
и Носырева. Те повскакивали со скамьи и смиренно склонили  головы  перед высоким начальством.
 -Это кто?
 -Провожу следствие , Устин  Афанасьевич, - чуть приподнявшись  и вновь плюхнувшись
на скамью, произнес дьяк.
 -На дыбу  надобно  всех, - прохрипел воевода, - мигом сознаются.
 -Это не преступники, Устин Афанасьевич, - не вставая из-за стола спокойно сказал дьяк, - свидетели, то.
 -Где же воры? - опухшие глаза часто моргали. Хрущов  поднес  платок к глазам и промокнул им
отяжелевшие веки
 -Ищем, - невозмутимо  сказал дьяк.
Наш дьяк был происхождением из служивого сословия. Дворянин, но прошел службу подьячего,
прежде   чем   выдвинуться по карьерной лестнице. Дьяки входили в особую категорию  служивых людей.
В приказной избе основной обязанностью дьяков была не военная, а канцелярская служба.
Перегибы воеводы на местах  чаще всего пытались смягчить или вовсе ликвидировать  именно
эта категория  служивых  людей.
Хрущов отыскал глазами подьячего:
 -Распорядись подать лошадей, - сказал он, а потом повернулся к дьяку, - я к государю.
Дьяк тут же  встал и уважительно склонил голову.
 -Передайте государю, что его холоп  бьет челом поклон и просит уважить   меня в моем рдении
  сделать великим государство, над которым  лежит благословение  бога нашего  Иисуса Христа.
На эти слова  ответа от воеводы не последовало. Хлопнув  дверь, он покинул избу, оставив
Степана Бороду и Федьку Носырева в полном неведении о дальнейшей своей судьбе. Но  слова
дьяка о том что мужички причислены к категории свидетелей, взбодрили  обоих посетителей.
Дьяк сел и уже обратился к мужикам, которые продолжали стоять, переминаясь с ноги на ногу.
 -Рассказывайте, - сказал дьяк, - ты, Носырев,  первый  рассказывай.
 -Что рассказывать, то? -  спросил Федька.
 -Как убивали Данилку с Петрушкой?
Носырев рухнул на колени.
 -Смилуйся, благодетель, - запричитал Федька, - не убивал я никого. То моих  деток побили.
  Я  же не убивал.  Бог свидетель, нету злобы у меня на убийц  моих  сыновей.
Из подслеповатых глаз  вытекла слеза и тут же засохла.
Дьяк внимательно изучал лицо мужика.
 -Почему же не помышлял отомстить? - спросил дьяк, макнув перо в чернила.
 -Разве справлюсь я? - прошептал  Федька, но дьяк услышал.
 -А если бы справился, отомстил?
Вопрос поставил Носырева в тупик. Он не знал что ответить и готов был пустить очередную слезу.
Дверь открылась и вошел  староста Ермачко  Пшеничников, а за ним  боязливо переступил
порог Мишка, сосед  Степана.
Степан опять был в растерянности.  Почему вдруг Мишка здесь   оказался. По какому вопросу?
Чертова нога! Опять ломит, аж мочи нет.
 -Кто видел, как убивали твоих сыновей? - продолжил допрос дьяк, вдруг перестав скрипеть пером.
 -Матюшка Булгаков  видел, - промолвил Федька, глянув в сторону  Мишки, который остался
стоять у порога, нервно сжимая в руках  шапку.
 -Юродивый? - поджав губы, переспросил  дьяк и добавил, - не обознался ли блаженный?
Носырев  промолчал и лишь  развел  руками.
 -Ясно, - сказал дьяк и обратился к вошедшему:
 -Ты ли  Мишка  Степанов?
Мишка кивнул и сделал шаг вперед, но тут же, передумав, сделал шаг назад.
 -Что слышал ты? Говори.
 -Сыновья  мои  рыбу ловят  в Веневке  для монастыря, для монашеского стола....
 -Знаю! Дальше говори.
 -Слышал, как Булгаков  говорил на площади,  что напротив церкви   Благовещения, об
   утопленниках.
 -Когда говорил? Помнишь?
 -Накануне  набега крымского царевича.
 -За день, за два?
 -Раньше, - твердо сказал Мишка.
 -Ишь ты, - проговорил дьяк, - а стрельцов  убили  за день  или в  день  набега татарского, чтобы
  скрыть преступление. Как  же понять расхождение такое? Кому верить? Блаженному или Парамонке,
  который и обнаружил убиенных.
 -Степан, сосед  мой, сказал, что знает кто убил  Носыревых. И грозился  узнать как это было.
Дьяк перевел  на Степку  Бороду тяжелый взгляд , от которого последний  поежился и тут же
у него случилась сильная боль  в  больной ноге.
Мишка в тоже время вздохнул с облегчением. Совсем занемог под взглядом  дьяка.
 -Говори!
 -Не знаю  я,  кто убил  братьев Носыревых, - насупился  Степан.
 -А  стрельцов Данилку с Петрушкой  также не знаешь  кто убил? - грозно спросил  дьяк.
Мишка, осмелев, сделал небольшой шажок вперед:
 -Степан говорил, что Носыревых убили стрельцы, Парамонки  сотоварищи, - выпалил  скоро
Мишка, - а еще обещал, что  моих сыновей  Парамонка не тронет. Пусть, мол, спокойно  ловят
  рыбу  для монастырского  стола.
 -Вот как!- положив перо на  стол, резко  сказал  дьяк.
В избе воцарилась тишина. Степан, Федька и Мишка  продолжали стоять с непокрытыми  головами
ожидая   дальнейшего развития событий.
Но дьяк решил, что на сегодня  событий достаточно для расследования.
 -Вы оба, - кивнул дьяк на  Федьку с Мишкой, - пошли вон! А этого, - показал подьячему на  Степана,-
  под стражу. Позови  стрельца, пусть отведет в острог.

                ----------------------------------

Падал мелкий  снежок. Белыми  островками  прикрывал   обугленные остатки убогих  жилищ.
Тут же таял и стекал с пригорков серыми  ручьями. Следом опять  заметало. Природа  приводила
мир к первозданной чистоте, но  человеческая страсть  норовила выползти наружу.
Не один  день вьюжить зиме и заметать посад и слободы. Однако возьмет свое. Скует на  долгие
месяцы  землю, загонит людей в жилища и постучит им в двери трескучими  морозами.
По черному затопят люди печи, приоткрыв входные двери. А на дверях тех сторож, чтобы не угореть
и не выхолодить  избу.
Кто-то в ночи  затянул песню. Кто это леший или кикимора? Нет! То волки подступили к Веневу.
Растаскав  трупы по лесам, к  посаду вновь  подходят. Кличут беду или по  привычке, надеясь
поживиться, что случается довольно часто.  Каково  слободам?  Там волки в окно смотрят,  через
бычий пузырь  мелькает отражение  лучины. Бабы жмутся  друг к другу и своими  разговорами
о домовых и ведьмах  наводят еще больше страху друг на друга.
И будет казаться им, что ходит кто-то по чердаку, бормочет  что-то, скрипит, а потом заплачет,
заплачет. Да так, что страшно станет.  Визжать боязно, а вдруг  чужой  кто встанет напротив избы
и нашлет невзгоду.  Болезнь порушит не только  редкую живность, что  живет  тут же, в избе,
и питается тут же, что со стола сбросят на  земляной  пол, но и на малых деток, стариков.
Старики на печах  наблюдают суетливость молодежи. Улыбаются   выцветившимися  глазами.
День становился короче, а ночи  длиннее. Солнце редко выглядывало сквозь  тучи, низко нависшие
над  Веневым. Уличная грязь к утру  промерзала.  Редкие телеги, запряженные худосочными 
лошаденками  скрипели по утрам. Хозяева торопились завершить дела до прихода настоящей
зимы. Там уж и сани  запрягать надобно.
А вечерами  уже  не выглядывали  наружу из  теплых  изб. Какие  там  дела, в холоде и сырости?
Однако же  не все сидели по избам, теснясь около  теплых печей. Были такие, которым и лето не
в радость, коль беда, а зимой бывало приплывет удача, вовремя бы дверь настеж распахнуть.
Между избами дорога в кривь и в бок  ведет,  будто норовит недоброго человека
заблудить летом в омут за околицей, а зимой в прорубь.  То не хитрость русского человека,
строить плохие  дороги, а его вечная манера приспособиться ко всему, что для  него   не в радость.
Ежели сгорела изба, то не будет крестьянин или посадский человек  заново строиться  прямо на этом
месте, а возведет землянку рядом, что  создаст сложность соседу  преодолеть эту преграду.
Сосед промолчит и примет это неудобство как должное, ибо не знает он, что случится
с ним завтра. И будет это поведение правильным, иначе никак.
Нагромождение полуземлянок и наспех построенных изб превратили Венев в нечто подобное
хаоса. Впрочем, к нему  веневцы привычны были, або татарье  этот хаос невольно поддерживали.
Тихо в тот  вечер было.  Собаки лениво голос подавали, зарабатывая тем на еду.
Два крепко сложенных  паренька,  долго  плутая по кривым  мрачным   и грязным улочкам  посада,
вконец  выбрались  в лес   и  тут же прислонились к еще  теплой, но уже  давно сбросившей
свои листья, березе. Зипун на  Гараське  был отцовский. Снежок ложился на плечи парня и лежал, пока
младший Борода своими резкими движениями не сбрасывал его с себя.
Он говорил, а Ивашка Полстовал слушал, не перебивая. А уж когда тот  закончил, сказал:
 -Дьяк у нас справедливый. Должен разобраться, - успокаивал ли друга, или не знал чего сказать.
 -Боюсь, отправят в разбойный приказ, - лицо Гараськи раскраснелось, а зипун болтался  не
по размеру. Подхватывая полы, притягивал  к себе, но тут же бросал их  и закидывал ладони
за голову, а взглядом шаря по серым  тучам, которые  неслись по темнеющему небу.
Снежок незаметно перешел в моросящий  дождик.  По лицу  Гараськи стекали  крупные  влажные
капли. Теперь уже никто не уличит его в слабости, если пустит слезу.
 -Тут еще мать, - скрипнул зубами Гараська, - цельный день плачет и винит батю  за его
   болтливый  язык.   Потом  кричит на нас, будто мы  виновны, что его  отправили в острог.
   Не уследили мол. А как можно  уследить за  словом.  Выскочило оно, но совсем  не такое,
   которое может  понравиться  народу. А назад не воротишь. Тут и неприятности  сразу.
 -Что думаешь делать, - спросил Ивашка  расстроенного друга.
 -Не знаю, - честно сказал  Гараська, - разве что ты подскажешь.
 -Поговорить  надо с Федькой Кузнецовым.  Он хоть и не родной  сын  старосты, но как никак
  имеет влияние на отчима.
 -О чем говоришь, Ивашка, - горько улыбнулся  другу  Гараська, - что Ермачко  Пшеничников скажет
  в защиту целовальника? Что тот исправно собирает  налог. И все!  Разве это  доказательство  тому,
  что  отец мой не убийца. И будет ли слушать его дьяк?!
 -Идти надо к  старцу  Федосею.   Может  он  подскажет  как то, - боязливо проговорил Ивашка.
 -Далеко  идти, - сказал  Гараська, но в этих словах  было согласие отправиться тотчас в путь
хоть на край земли. Бездействие мучило.
Идти  было  далековато, но не на край земли. Отшельник, старец  Федосей,  обитал в искусственно  выдолбленной  пещере в окрестностях  монастыря, что на берегу  Осетра.
 -Разве  ты  другое  что-то  надумал? - спросил Полстовал задумчивого друга.
 -Нет, - откликнулся Гараська, - я готов. Только вот сомневаюсь я. Успеем ли до морозов  трескучих
  воротиться назад. Кабы не замерзнуть! Матери горе вдвойне будет.
 -А ты не сомневайся, - уверенным голосом проговорил Ивашка, - положись на меня.
Гараська усмехнулся скрытно в молодые, едва пробивающиеся усы. Без году неделя  как  без  отца,
а уже  мнит себя  Ивашка   бывалым. А может, так и ему  надо  вести  себя, а не распускать нюни.
Усмешка застыла  на лице. Вспомнил про клятву  Ивашки  уйти к казакам.
 -Ты к казакам собирался ты, Ивашка. На Азов.
 -Помогу сначала  тебе, а потом пойду, - сказал  Ивашка, не скрывая дальнейших своих намерений, -
  может и ты со мной.
 -Нет, Ивашка, - в голосе  Гараськи появились твердые нотки, - Не могу. Без  меня  мать с малыми
  ребятишками по миру пойдет. А кто поможет ей. Ведь  она  жена целовальника, что сидит в остроге.
  Посадские считают, что взяли отца за воровство. Не поверят они, что его  привлекли  за убийство.
  И получит он сполна  по  заслугам.  А заслуги  у него небольшие. В основном  воровские.
  Знают  отца с детства. Не способен он зло  людям сделать. Но попав во власть, как не уворовать то?!
  Попомнят ему  посадские  те бревна, что не пошли впрок. Рассыпались с горящей  телеги  по приходу
  татар и несколько бревен укатились к соседу  Мишки. Теперь тот примет все усилия  чтобы  мой
  отец никогда не вышел из острога.
Гараська замолчал. Молчал и Ивашка. Тихо  шумела  береза голыми ветвями. Она  слышала  разговор
двух  друзей, но не спешила его пересказывать  своим  соседям-березам.

                ----------------------------

Основание Венев-монастыря обросло легендами.  Упоминания  в летописях редки.  Тому способствовали 
дремучие  леса, окружающие  обитель. Известна единственная легенда о происхождении обители.
Старец  Евстафий   нес  икону святого Николая, пробираясь сквозь дремучие  леса древней  Руси.
Нес он её из  Херсонеса, где был  крещен князь  Владимир.  Нес в Зарайск, в то время  очень 
небольшой  городок, но имеющий значительный вес в Рязанском княжестве.
Почему  священник нес святую  икону окольными путями, мы уже это никогда не узнаем.
Очевидно, Москва могла по своему усмотрению распорядиться святой реликвией, если  бы старец
Евстафий  прошел  по московским землям. Но есть предположения, что  еще до основаниях
монастыря.  в годы крещения  Руси, в скальниках реки  Осетр  селились  монахи-отшельники,
которые проповедовали  христианство  среди местного населения.
Остановился  отец  Евстафий в  вении,  то есть в  березняке, славными  рощами которыми 
всегда богата славная веневская  земля.
Длинные солнечные  прекрасные   дни,  которые Евстафий отдал   отдыху, были  также
посвящены местному населению, которые прослышав  о свершившимся в их дремучих лесах  чуде,
появлению святой иконы, толпою шли, чтобы узреть   сокровище  христианское.
А иные ползли на коленях стирая в кровь ноги.  В намоленное  место  превратилась  Веневская
пустошь, где и случилась это событие.
И когда  священник  продолжил путь, а натоптанное  место тысячами лаптей осталось пусто,  местные
помещики в память о сим событии решили воздвигнуть здесь  храм.
В те времена веневская  земля принадлежала  Рязанскому  княжеству.
Храм с божьей помощью был  воздвигнут  сразу из  камня, которым был богат  скальный берег
Осетра. Трудолюбивые   крестьяне  окрестных деревень, которых сразу приписали к обители,  искусно 
отесывали известняк, превращая сей природный валун в  строительный материал.
Поднимались стены, башни  с маковками. Были построены два здания келий  из  камня, что добывали
из скальника на берегу реки. Трапезная с видом на  дремучий  лес, что вечерами окроплялся чудными
красками заката солнца.
В дальнейшем появились торговые  лавки, выстроенные вдоль стен  монастыря для  традиционной
ежегодной  успенской  ярмарки, чему  были рады паломники и окрестный люд.
А когда  первый колокольный  звон пронесся по округе,  то по случаю отдаленности его уже не могли
услышать  все  крепостные жители, подаренные  этой святыне   окрестными помещиками  и князьями. 
Очень  уж  обширные территории  попали во  владение сей  христианской обители.
Река Веневка извиваясь  малым ручейком,  замысловато    стекала по  веневщине чтобы попасть в Осетр. 
Речка кружила  по уезду  и так уж исторически сложилось, что все селения, что оказались
внутри  этого полукруга, обращенного к монастырю, оказались в крепостной зависимости от него.
Около десятка деревень и сел.  Больше   двух  тысяч  крестьян.
В те смутные времена  не было больших,  накатанных, телегами дорог. Были широкие  извилистые тропы,
за которыми  вели  наблюдения  засечные  сторожа  из  крестьян  ближайших  деревень.
Да ручьи и речки, что являлись  путеводными нитями  для путников и богомольцев-странников.
В это не  простое время и пробирались наши  герои   сквозь  дремучий лес, руководствуясь
полетом солнца  и деревнями, которые   старались аккуратно обходить.
Шарахались от  лая  собак и звуков  топоров и пил  в лесу.  Шли буреломом, перепрыгивая  через
упавшие, подгнившие  деревья. Было трудно, но безопасно.  Друзья считали, что далековато  до
поселений, раз валежник и сухостой в избытки встречается вокруг.
Сами огонь не  разжигали, боялись что на дым откликнуться не только крестьяне  ближайших
деревень, но и лихие  люди, толпами скрывающиеся в  тульских  дубравах.
Прошедшая  недавно  смута, непрекращающая  война с поляками, набеги  татар  сказались  на настроении
простых людях. Свое недовольство  высказывали в вольностях, которое выписывали сами себе.
Никто их не ловил. Было не до них. Но если уж невзначай  попадались, расправа была жестокой.
Зная  это, лихие люди, разбойничая, ограничивались лишь небольшими  вылазками. Чтобы  добыть
себе на пропитание.  Или ограбить купцов, кои  на  свой  страх решались  вести  торговлю в столь
неспокойное время.  Но в деревни  лихие  не люди наведывались.  Побаивались  крестьян, которые  не
жаловали разбойников, хотя жилось самим не сладко.
Гараська с  Ивашкой  не чувствовали  себя  разбойниками, скорее  загнанными  жертвами обстоятельств.
Прислушиваясь  к каждому  шороху  в непролазном  лесу  и избив ноги в кровь, мечтали о скорейшем
достижении цели, которое представляли себе очень смутно.
Позади  был  уже  день пути, и по расчетам Ивашки  к вечеру  завтрашнему должны добраться
до  Осетра, а там  Бог  поможет найти отшельника,  что  родом из  Венева.
Медленно  наступала ночь.
Темнело рано и  терялись  все ориентиры, которыми руководствовались  ребята.  Остановившись,
тут же почувствовали  пронизывающий холод. Северный ветер, которому был не помехой
оголенный лес, заставил съежиться  от холода  наших  героев и искать  более безветренное  место, где им
придется  дожидаться следующего дня.
Огромный  дуб  привлек внимание  ребят. Некогда гроза изрядно повредила ему жизнь. Разорвав
громадный ствол напополам, опалив огнем  изнутри.
Однако дуб продолжал  жить, чему  свидетельствовали  большое количество  желудей, разбросанных
вокруг  дерева.
 -Зима будет холодной, - сказал  Гараська.
 -Откуда  знаешь?
 -Желудей  много.
В дупло дерево  влезли  оба, хотя  стоило им это громадных усилий. Тулуп, который прихватил с собой
Ивашка, уже в дупло уже  не влазил. Поэтому его пришлось набросить снаружи, чтобы доступ холодного
воздуха не превратил наших  героев до утра в сосулек.
Прижавшись друг к другу, они согрелись и даже почувствовали некий комфорт.
 -Дай Бог найти  нам  без беспокойства  старца Федосея
 -Ты его хорошо знаешь, Ивашка? - спросил Гараська, поджимая под себя ноги.
 -В церкви  Святого мученика  Георгия  служил  дьячком.
 -У попа Ефрема?
 -Да.
 -Нынче умер он, - прошептал   Гараська, поежившись.
 -Знаю, - сказал  Ивашка, перекрестившись в тесноте.
 -Почему в отшельники пошел старец?
 -Бога всуе поминал, гневил попа. Прогнал поп его...
 -Черный поп Ефрем?
 -Ну да.
В ночной тиши заскрипело вдруг, потом с шумом что-то грохнуло почти рядом.  Да  так, что  старый
дуб  затрясся весь, а полусгнившая труха  внутри  дупла  посыпалась  на  ребят.
Гараська и Ивашкой онемели, прижавшись друг к другу.
 -Что это? - прошептал  испуганным  голосом  Гараська.
 -Не знаю, - также тихо проговорил Ивашка, - дерево, думаю, упало.
 -Чего бы это? Ведь ветра нет сильного.
 -Сгнило от времени.
Снаружи послышались четкие звуки, похожие на шаги. Стало страшно.  Замерли в ожидании,
что вот сейчас  кто-то сдернет  за полы, торчащий из дупла,  тулуп  и заглянет внутрь.
Но время  шло и ничего не происходило. Ребята успели  уже и страху  набраться и расслабиться,
поверив, что лихо мимо пробежало  тихо.
Вытянув, как мог, отёкшую  ногу, Гараська произвел  еле заметный  шум.
Но снаружи  его услышали. Чье-то бормотание  вновь  ужасом  отдалось во всем теле Гараськи.
Ивашка  молчал, едва  шевеля  рукой.  Гараська понял, что его  друг  молится.
Снаружи дерева кто-то тяжело  вздохнул, после  чего  послышался шорох   удаляющихся  шагов
по мокрой  листве.
Но  ребята так и не проронили не  единого звука. Крепкий сон  уже овладел молодыми организмами.

                -------------------------

Гараська проснулся в полной темноте. Рядом сопел  Ивашка.  Память быстро подсказала  где
они  находятся. Снаружи  дупла  раздавался  стук, который и разбудил  Гараську.  Он поспешил
связать   этот звук с ворчанием и бормотанием  неизвестного, слышимые давеча. 
Но тут же передумал. Очень  уж веселыми и забавными  показались  Гараське эти странные  щелчки.
Проделав щель между обугленным стволом и тулупом, Гараська  выглянул одним  глазом  наружу.
Земля  была  покрыта  белым  инеем. Иней был на стволах  деревьев,  причудливо  повис на ветках.
Минуту  любовался Гараська этой  красотой.  Очередной перестук  заставил  его искать  взглядом
источник  странного звука. Хотя  уже  начал  догадываться, кто его создавал.
Расширив  отверстие  впустил в дупло большую порцию  холодного воздуха, отчего  заставил
поежится во сне  своего друга  Ивашку.
А вот и дятел. Пристроившись на толстом  суку  дерева, птица долбила  свои роскошным  клювом
желудь, который  она только что принесла  сюда, подняв с земли.
Покончив с плодом, дятел слетел на землю за  очередным  лакомством.
Проснулся  от  холода Ивашка. Непонимающе  разглядывал восторженное  лицо своего друга.
 -Что там, Гараська? Чему ты так рад? Разве мы  уже  достигли  заветной  цели, но в сумерках не заметили
   святой  обители?
 -Отнюдь, - сказал  Гараська, выталкивая наружу  тулуп, - Посмотри какая  красота снаружи. Иней
  разукрасил  все  вокруг.
 -Не  в нашем  положении радоваться наступившим холодам, - резонно рассудил  Ивашка.
 -Это божий  промысел, - сказал  Гараська, - и надо принимать  грядущую зиму, как дар божий.
 -Ты чем  то  становишься похожим на  своего  покойного  брата, Лазарьку, - равнодушно  сказал
Ивашка и полез  вон, из дупла. Гараська вылез  следом. На  земле они тут же оставили  мокрые
следы. Дятел  с неохотой  покинул толстый сук, на котором  было очень удобно  колотить  желуди.
 -А разве  плохо во всем видеть следы  божьего творения? - спросил Гараська. Его  польстило
сравнение, которое сделал  Ивашка.  Сразу вспомнил изможденное неизвестной болезнью лицо
брата  с  тоскою  обращенное к храму.
 -Пойдем уже, - проговорил тот, накидывая на плечи  тулуп, - не  замерзнешь в зипуне.
 -Терпимо  пока, - откликнулся  Гараська, - до крепких  морозов, думаю, далековато еще.
 -Пошагали, - и  друзья, оставляя  следы на покрытой  инеем   подгнивающей  листве, резво пошли
вперед, перепрыгивая через упавшие  стволы мертвых  деревьев.
Солнце  поднялось над горизонтом и замелькало сквозь деревья  осеннего леса. Земля  вновь
почернела. Утренний сказочный наряд  подтаял и если  бы не  солнечные лучи, жутковатый  вид
окружал  бы ребят.
Ивашка расстегнул  тулуп  и  теперь  это одеяние  стало тяжелой ношей   для молодого парня.
Присели на поваленное дерево.
 -Я все думаю, - сказал Гараська, - о ночном происшествии.
 -Медведь то был, - твердо сказал  Ивашка.
 -Откуда  знаешь? - удивился Гараська уверенности в голосе  друга.
 -Терся о дерево, - со знанием дела продолжил Ивашка  Полстовал, - видел  шерсть на коре дерева.
 -Почему мне не сказал?
 -Думал, что ты видел  тоже.
 -Нет. Не видел.
Мелькнул  солнечный луч  вдали, который едва  пробивался сквозь  голые ветки деревьев.
Мелькнул и погас.  Кто-то загородил  его.   Ребята насторожились, вглядываясь вдаль.
Показалось?  Нет!  Темные  фигуры  между деревьев  вдруг  зашевелились. 
Гараська с  Ивашкой  вскочили с места, чтобы  бежать. Но куда?
Хрустнула  ветка позади. 
Оглянувшись, встретились с тяжелым взглядом  мужика с взъерошенной, торчащими клоками
бородой. Протертый до дыр  тулуп, подвязан  кушаком. Из за  пояса  топор  торчит.  Лезвие
сверкнуло  на солнце, заставив Ивашку и Гараську  тесно прижаться друг к другу.
Кто  это? Крестьяне  ближайшей  деревни?  Что они здесь  делают? Ловят  их? Но как узнали?
Сдадут  властям. Расправы  не миновать. Без разрешения  старосты  нельзя  надолго  покидать
посад.  Могут обозначить  беглыми.  Тогда пиши, пропало.
 -Потерялись, ребятки? - мягкий голос бородача  совсем не соответствовал  его грозному виду.
 -В монастырь мы  идем, - не растерялся  Ивашка, - помолиться.
 -В какой такой  монастырь? - спросил бородач, а Гараська заметил, что  глаз у того только один,
да и тот  куда-то в сторону  смотрит, второго не было. Пустая глазница.
 -Известно какой, - пожал плечами Ивашка, - один он у нас на  Осетре.
 -Откуда вы  ребятки  такие? - усмехнулся в бороду одноглазый.
 -С посаду  Венева-городка.
Хохот мужиков, что незаметно обступили  наших  ребят, заставили Гараську с Ивашкой
насупиться, сделав обиженный вид.
Одноглазый  выждал, когда мужики  повеселятся, а потом  сказал мягким своим голосом:
 -Немного в бок вы взяли, ребятки. Скосили верст десять, не меньше.
 -Где же мы сейчас, дядя? - спросил Ивашка, сразу же поверив  этому  одноглазому  чудовищу,
чей голос внушал  доверие.
 -Семьянь тут недалеко, - сказал  одноглазый, - сразу  вон за тем лесом.
 -Антип! - голос позади, от которого  вздрогнул  Гараська, - снимай с него тулуп, да к праотцам обоих.
 -Погодь, - Антип   выставил вперед четырехпалую  ладонь, - погодь.
 -Что ждать то! - произнес   из  толпы тот же  самый  голос, - к себе  принять не  можем.  Самим
   жрать нечего, а впереди зима.  Отпустить  рисково, наведут на след служивых.
Разбойники, подумал  Гараська и перекрестился. Ивашка молчал. Дошло и до него о смертельной
опасности, но повел себя так, будто чуть ли не ежедневно встречается с бандитами.
 -Идем к скальникам, что за монастырем. Там наш брат  веневский  Федосей  богу служит
  в  отшельничестве, - медленно проговорил  Ивашка, - благословит он нас уйти к казакам
  на  Дон, а дальше  на  Азов, где  жизнь, говорят,   вольная и широка, будто  степь.
Одноглазый  усмехнулся в бороду.
 -Верю  вам, несмышленыши, что ждете от жизни  понимания, - сказал Антип, - но она
  прокатит  мимо и дай  Бог  если  создаст  видимость  благополучия, какой  её представляет 
  крестьянин  из  своей убогой избушки.
Как уживалась в этом одноглазом  чудовище  странное мировоззрение и убогость,   уж точно
не понимали  его соратники,  которые  столпились  вокруг, ожидая  окончательного  решения
участи  двух «несмышленышей» , так неудачно попавшим на пути  разбойников.
Разношерстная  банда, половина  из которых была одета в стрелецкие  кафтаны, приоткрыв рты
с нескрываемым интересом  слушала  своего вожака, который сильно  отличался  от своих
дружков не только  выбитым глазом и отрубленными  большими пальцами на обеих руках.
Как не от мира  сего, подумал Гараська, прислушиваясь к словам  Антипа.
 -Останутся у нас до  первых  морозов, - сказал  Антип, - поглядим, будут ли  искать их.
Сказал и отошел прочь, предоставив  остальной  разбойнической  компании  по зубоскалить,
разглядывая свежие лица в этой  Богом забытой  глуши.

                ------------------------

На  Веневе  ударили  колокола в соборной церкви и двух восстановленных  после прошлогоднего
приходу  татарского  царевича.
В светлый праздник святой  Пасхи  пригрело  так, что  даже  курица и та  поспешила  напиться
из лужицы  подтаявшего  сугроба.  Зима  была  сурова,  Великий  пост только  на  руку был
простым   крестьянам, мечтающим  растянуть продовольственные запасы на более долгий срок.
Пост закончился.   Тут же проглянуло солнышко, пообещав скорое  тепло.
Храмы  были полны  православным  народом. Христосовались  с знакомыми и незнакомыми.
Шли потом  домой к скудным  столам, на  котором в это время и  краюха хлеба в редкость была.
В слободах  служивые  были зажиточные, на казенных харчах. На посаде   ремесленники и торговцы
жили не хуже пушкарей и стрельцов, но гораздо  лучше крестьян, что   были в крепости помещичьей.
Однако, в это Светлое Воскресение веневцы  старались  на время сгладить сословное неравенство.
Это им почти  удавалось и счастливые лица  можно было наблюдать повсюду.
Отстояв службу  в храме и освятив куличи,  Агафья  спешила  на  кладбище похристосоваться
с покойным  сыном.  Оставив на могилке кусок освященной пасхи, отправилась  домой
говеть с малыми детьми.
А уж потом торопилась к мужу.
Меся  весеннюю  распутицу, шла  Агафья в острог, где с осени  томился  супруг  её  Степан.
Несла завернутый в чистую тряпицу  кулич, да отдельно,  в  плетенной корзине  рыбный  пирог.
Пирог   издавал мудреные  запахи, отчего не только  бродячие собаки поворачивали  в сторону
Агафьи  чуткие  носы.  Сопровождали   женщину косые взгляды  из-за полуобгоревших  заборов.
Агафья ускорила  шаг, подхватив свободной рукой  полы  праздничной  юбки. Под босыми
пятками  чавкала  черная  жижа.
Собаки раздраженно, но беззлобно  тявкали.  Из соседней подворотни  донеслось: « Ух, ведьма».
До острога добралась без  происшествий, но изрядна запачкав подол юбки, что  одевала раз
в год только в праздник и только на  святую  Пасху.
Стрелец споро   отодвинул засов и впустил  женщину, тут же заглянув  в корзину,
что принесла с собой Агафья.
 -Зови Степку, Гришутка, - на широкой  лавке прямо перед избой, Агафья  разложила  принесенные
с собой  продукты, от запаха  которых стрелец Гришутка чуть не поперхнулся  слюной.
На крыльце избы появился Степан  Борода. Агафья оценивающе  посмотрела на его живот
и достала со  дна корзины  глиняный  горшок, наполненный  сброженным  медом.
 -Садитесь отобедать, мужички, чем  Бог послал. Помолимся  Спасителю нашему.
Мужички и Агафья  дружно перекрестились и прочли  молитву
 -Не плохо Бог то послал, - сказал стрелец. Наблюдая, как Агафья   делит  пирог.
 -Помолчи  Гришутка, - сказал  Агафья, разливая хмельной напиток  в  глиняные чаши, - очень
  плохо  охраняешь супруга  моего.
 -Обижаешь  Агафья, - сказал  Гришутка, уминая  кусок  пирога, -  как  положено, так и охраняю.
 -Ну, да, - согласилась  женщина, - растолстел он тут. Скоро приду, а  Степан не выйдет, потому,
  что в дверь не пролезет.
Гришутка затрясся от смеху, но  пирог, что дожевывал  беззубым  ртом не выронил.
Меды ударили в голову обоим мужикам и как всегда  Агафье  почудилось, что  не плохо
здесь  в остроге  живется  её  муженьку и стельцу-охранику, которого  она также  была обязана
кормить по указу  дьяка.
 -Что слышно на Веневе? - спросил  Степка, сладко  позевывая.
 -Пасху празднуют, - ответила супруга.
 -Я не о том, - сказал  супруг.
 -Про Гараську  ничего не слышно, - сказала  Агафья, зыркнув  глазами  в сторону стрельца, -
  ей богу в монастыре  за тебя, старого, поклоны обивает
Гришутка намек понял. Супругу Степана побаивался, но и уважал  за  сытные обеды, что  та
частенько  приносила в острог, да еще успевала за детишками малыми  приглядеть.
В минуты размышлений удивление было у стрельца, как баба у которого муж в остроге, сын погиб
от  татарского меча, а второй  неизвестно где шатается, может так себя  держать в руках.
К тому  же готовить вкусные пироги, кисели овсяные на меду, варить  мед, что поспевал в градусах
за несколько недель.
Ведьма да и только. В горящий  сруб  войдет, не моргнет. Стрелец не скрывал восторг в глазах,
когда наблюдал за Агафьей, когда та чуть ли не из рук кормила своего  Степку.
Когда Гришутка, сытно пообедав,  отошел на приличное расстояние, Агафья промолвила на ухо
муженьку своему:
 -Освободить тебя должны на днях.
 -Почему так уверена, - прошептал  Степан, оглянувшись на охранника, которому вообще не было
никакого дела до их разговора.
 -Дьяк обещал, - в тон  мужа прошептала и  Агафья, - пока не вернулся из Москвы  Хрущов.
 -Но как...? - спросил  Степан, восхищенно  глядя на супругу.
 -Мишка бревна  уворовал   наши, потому и наговорил  на тебя.
 -Развязались  они и скатились во время  пожара, - заикнулся было Степан, - Мишки двор ниже
   нашего  будет.
 -Не болтай, - прикрикнула на него  Агафья, - слушай что говорю. Мишка наговорил на тебя, чтобы
   лес  наш присвоить. Так я и сказала дьяку. Обещал  разобраться до приезда  воеводы.
 -Болтают, что воеводу  другого пришлет, - прошептал Степка.
 -Не верь, - зашипела  Агафья, - Хрущовы  здесь везде. Государь  им земли и поместья, а они
  злобой пышат. Польских  кровей  одним словом. Потому и хочу тебя  вытянуть из  острога
  до  приезда  этого  жирного  борова, который  дышит одышкой.  Не станет  долго разбираться
  в твоем деле, сразу на плаху пошлет.
 -Благослови тебя Господь, Агафья, - содрогнулся  Степан  от нарисованной  супругой перспективой.
 -Помолчи, - Агафья  нежно  ладонью прикрыла рот мужу, - не одна эта причина, чтобы  вызволить
  тебя отсюда быстрее.
 -Говори, что известно, - затаил дыхание Степан.
 -В лесах, что между  Тулой и Веневым,  разбойники  появились. В больших  количествах.
 -Но откуда? - удивился Степан, - в малолетстве моем  побили  Болотникова, что шел  против
  государя и  Бога.  Неужто  его  дружки-злодеи до сих пор  бродят по дубравам?
 -Не знаю, - проговорила Агафья, еще сильнее понизив  голос, - бродят ли по нашим лесам
  люди  Болотникова  или он сам, но люди болтают, ужас чего.
 -Не тяни, - строго сказал  Степан, оглянувшись вокруг. Сердце сжалось от  еще не сказанных
слов супруги, но чувствовал, что скажет  она  весьма  неприятное  до его слуха.
 -Наши посадские встречали разбойников, что кружат  вокруг  Венева.
 -Почему же   расплодившиеся воры и разбойники  могут повлиять на мою судьбу?
 -Потому, что видели  среди них  нашего  Гараську.
Степан  потянулся к горшку с квасом, отхлебнул. Потом спросил с придыханием:
 -О чем говоришь, старая?
 -Понесло! Гляди на него. То была  Агафья, теперь старая. Кликни Гришутку. Пусть отведет
  тебя в самые заклятые темницы и товарищи  тебе будут не жена и Гришутка, а крысы с мышами.
 -Погодь, Агафья, - теперь уже  Степан шикнул на супругу, - откуда новости такие, о которых
  воротит как от ведьмаков поганых.
Тут же  Степан перекрестился, заметив гневный взгляд  супруги.
 -Поганые  слова на языке  твоем, - чуть повысила голос   Агафья, - потому и живем, боясь
   соседского взгляда. Потому и за ведьму меня считают, а ведьмак ведь ты.
 -Чур меня, Агафьюшка, о чем толкуешь? Не пойму.
 -Гараська в тебя  весь. Языкастый. Поэтому и верховодит у бандитов.
 -Ведь не известно еще...
 -Посадским  известно.
 -Что же  делать, Агафья?
 -Молиться.

                ----------------------------


Отъезжал  воевода  в Москву в тихое время, когда слух о  явной тишине в диком поле  был
более, чем достоверным. Отъезжали воеводы  в Москву часто и на долго. Иной раз не успевали поспеть
назад, ожидая  в Москве новых поручений  и назначений из  Разрядного приказа.
А там, скачи не скачи, одна  надежда на смекалку и смелость  защитников  крепости, при появлении
татар на подступах к  засекам, что  на многие  версты  растянулись на южных  рубежах страны.
Однако Устин  Афанасьевич не спешил  вернуться в  Венев.  И лошадей  гнал  не в Москву.
Гнал  лошадей, рискуя  попасть в опалу. Однако  уверовал, что  недавняя смута, нашествие поляков
и участившиеся набеги татар  на Русь давали надежду  на   конечный  успех задуманного дела.
Гнал лошадей в Верховские, по иному Верхнеокские  княжества, что в конце пятнадцатого  века
по результатам  Пограничной  войны  с Литовским  княжеством  отошли  России.
В те  времена  недовольные политикой тогдашнего  великого князя  Литовского  Александра
Ягеллончика  часть  русских  князей подвластных Литве  некогда исконно русских территорий
предпочли  переметнутся на территорию  соседнего государства, то есть  России.
Предок  Устина  Афанасьевича,  некто  Хрущ, родом из  тех  земель, перебрался  поближе
к русскому  государю, приняв православие и получив при этом  земли Рязанского княжества,
которые  московский  великий князь  щедро   раздавал, не испросив  разрешения у законных владельцев.
Став  крупными землевладельцами, Хрущовы верно служили  новой  родине  без оглядки на старую.
Не забывали  только  Хрущовы, что в землях Карачевского княжества, которые были  подарены их
предкам  в пожизненное владение  великим  князем  литовским, остались  несметные  сокровища.
Закопаны были в яблоневых  садах у самых корневищах и прочитаны  были  на ними молитвы,
более похожие на заклинания.
А как же было иначе. Отъезд из литовских  земель был более похож на  бегство.
В 1449 году великий князь Казимир  заключил с великим князем московским  Василием вторым
мирный  договор, в котором в частности  оговаривался запрет каждой стороне  принимать
внутриполитических  противников  другой  стороны. И хотя формально  договор соблюдался
до конца  15 века, практически его  повсеместно и с обеих  сторон игнорировали.
Тому пример Хрущ, который  выехал к новому  покровителю, бросив свое имение на произвол
судьбы. Однако судьба, вопреки здравому  смыслу, распорядилась в пользу  беженца.
А богатства, зарытые с саду, остались  ожидать  своей  участи.
Не сподручно было их  вывести в Россию при Иване Третьем, когда московский  правитель одаривал
Хруща  всеми благами о которых  можно было только мечтать.
А в землях  тех схоронено было много  злата и Устин  Афанасьевич  считал, что настало благополучное
время  для переправки драгоценностей  в свои имения  на Руси.
Он наивно считал русские  намного глупее литовских баронов и польской шляхты и считал, что
дважды обвести  вокруг пальца русских  сам Бог  велел.
Подумав так, Устин  Афанасьевич  сладко  улыбнулся своим  мечтам и кликнул верховому, чтобы
не скучал, а  резвее погонял  лошадей.

                --------------------------

Дьяк, отодвинув лист бумаги, над которым только что корпел, задумчиво поглядел в  оконце.
Наступала  ночь.  Бычий пузырь пошел волнами, снаружи поднялся ветер.
Подьячий услужливо подал голос:
 -Не желаете,Иван  Васильевич, чайку  испить в вприкуску с кулебякой. Нынче светлая
   седмица, а вы все в работе, все в работе.
 -Не откажусь, - сказал  дьяк, вытянув ноги под столом.
Его  помощник, взбодренный приветливым  тоном  своего начальника, засуетился, выкладывая
на стол продукты  из туеска, что собрала  ему супруга.
Дьяк  волосатой  рукой смел со стола  толстые подшивки  документов, освободив  место
для  стихийного застолья.
Не преминул предводитель  канцелярии воеводы  выложить на стол все, чем и сам был  богат.
Бедрышки  вареной  куропатки, кусок осетрины  запеченной в углях, обильно обсыпанный
тертым  хреном,   сбитень пахнущий медом и мятными травами.
И конечно кулич и крашенные яйца  аккуратно в центре  стола.
 -Давай,  Онтипка, говеть будем и мы.  Богоугодное это  дело. Какие могут  быть дела
   в сей  праздник. Грешим мы, Онтипка.  Но бог простит.  Как же без нас-то?!
 -Правы  вы, Иван Васильевич.  Как без  канцелярии?! - промямлил  подьячий  Онтипка, жуя
кусок кулебяки, что положила ему  жена. Глазами косил  на   осетрину, но взять не смел.
А дьяк и не предлагал.  Обглодав бедрышки, Иван  Васильевич сытно  отрыгнул, вытер
жирные руки о передник и только потом повернулся к иконе  святого угодника и размашисто
перекрестился.
Подьячий последовал его  примеру.
 -А что, Онтипка, как тебе  дело  стрельцов  Данилки с Петрушкой?
 -Туманно, Иван  Васильевич, туманно.
 -Да уж! - дьяк откинулся на спинку  стула, которая тут же  отозвалась жалобным  скрипом.
Подьячий  Онтип удивленно устремил взгляд на  громадный  живот  своего  начальника, который
завалился  вдруг  на правый бок и был  готов  увлечь за собой  хозяина.
 -Да уж, - повторил Иван Васильевич. Отрыгнув, он посмотрел  осоловелыми   глазами на кусок
осетрины, - весьма темная. Ждем когда слухи   посадские  наведут  на  правильную мысль.
   Иначе  как вести  дознание?
Тишина воцарилась в избе. За оконцем наступила  ночь.  Весенняя ночь, пахнущая оттаявшей
землей и сыростью, что  навевала  уходящая  зима.
Казалось, дьяк  после  сытного  обеда погрузился в глубокую  дремоту.
А  что  молодой подьячий  Онтипка?
Тот улыбался своим мечтам. А мечты у него  были - оказаться  прямо  сейчас  среди  молодежи
посадских  и оброчных, что гуляют сейчас по  берегу  Веневки и предаются  праздничным  утехам.
Ну и, конечно, с лучшей посадской  девушкой  под руку.  Видит Онтипка  себя и  девушку свою в лодке,
что  мягко  рассекает  тихие воды  спокойной  речушки. Она на лавке, напротив  него, а он  сидит
на веслах и  изредка отталкивается веслом от встречающихся кочек и небольших островков.
Рассказывает   что-то  ей из своей недолгой  практики канцелярского служащего.
Она улыбается, смущенно поглядывая на  парня, не совсем  понимая тонкостей его должности. 
А потом он под руку ведет её к  родителям своим на благословение,  далее в церковь венчаться,
а уж потом на подводе, празднично украшенной  едут они на  новое  подворье, купленное
у сына  попа  Гурьи.
 -А я не верю, что  Борода  мог  убить  стрельцов, - сказал вдруг  дьяк,  из сказки  вернув 
подьячего в русло  повседневной  рутины.
Онтипка  промолчал, рискуя ответить не так, как того желает Иван  Васильевич.
 -Сегодня была  супруга  Бороды, - продолжил дьяк говорить в пространство, будто кроме
него в избе  не было больше никого, - сделала наговор на  своего соседа. Надо сказать, супруга
  Бороды-чистая  ведьма.
 -О том весь посад  ведает, Иван Васильевич? - подал  голос подьячий.
Дьяк скосил  глаза на  своего помощника. Потом облокотился двумя руками о стол. Живот его,
бултыхнувшись, занял более реальное положение.
 -Она пыталась подкупить меня  сладким пирогом, тесто для  которого, вероятно, месила
  с самим  сатаной.
 -Надо  послать  стрельца  к ней  и в острог к мужу, - невзначай  сказал Онтипка и испугался 
своим словам.   Разве можно ему, мелкой сошке.   давать советы дьяку.
Но размякший от  перебродившего  меда, дьяк  пропустил  слова  подчиненного мимо ушей.
 -Муж у  этой  бабы  болтун, - продолжил  дьяк, -  не понимаю, почему эта  ведьма,  которая,
  как я думаю, верховодит в доме,  меры не примет,  чтобы   чуть присох болтливый язык
  этого  глупого мужика. Распорядился  я,  чтобы и соседа  Бороды в острог  завтра.
 -Не уловлю ход ваших  мыслей? - проронил  Онтип.
Дьяк повернулся к  своему  помощнику  так, что живот  его опять принял  причудливое положение.
 -Их дружеская встреча в остроге  поможет  нашему следствию, - сказал  дьяк и его маленькие
глазенки  сузились, да так, что Онтипка подумал не бредит ли, не дай Бог, его высокое начальство,-
  не вижу смысла в разборе их дел.   Пустое  это занятие,  обвинить первого попавшего
  пустобрёха-мужика в том, чего он не совершал.
  Наша, Онтипка, с тобой  задача найти  убийц Данилки и Петрушки  до приезда  воеводы. Тот
  разбираться не  будет. Не наш он. Не местный. Из  литовских  земель. Мечта  у них, у литовцев
  и поляков, весь наш народ на наших же  березах истребить.
  Приедет Устин Афанасьевич, говорю тебе, пойдет на эшафот не только Борода.
Дьяк потянулся к глиняному  кувшину и большим  глотком отхлебнул хмельного.
 -А я расскажу тебе, Онтипка, как было  дело, - Дьяк отщипнул  кусочек  осетрины, поднес его
к носу, а потом швырнул на  стол, - поругались  Данилка с Петрушкой из-за бабы.  Крепко
   сцепились стрельцы, а разнять некому. Петрушка в ярости выхватил нож, да повалил  его
   Данилка  на  землю, ненароком прямо  на  тут же  острый валун, о который   Петрушка
    разбил  голову.
   Умирая,  ударил Петрушка  Данилку ножом и попал в самое горло.
   Данилка  упал рядом с Петрушкой,  захлебнувшись собственной кровью.
 -А может так оно и было, - зачарованно  сказал  подьячий.
 -Так оно и было, - кивнул головой  дьяк, - а свидетелей, подтверждающих это, мы найдем.

                ---------------------------

Антип, пригнувшись, вошел в землянку  крытую березовыми ветками и  дерном. Внутри
несколько человек, громко храпя, досматривали беспокойные сны.
Утреннее солнце заглянув следом за Антипом, осветило  давно нечесаные косматые бороды.
Зыркнув  здоровым глазом  по  нездоровым  лицам друзей по несчастью, выискал  среди  них  Гараську.
Кивком дал знать, чтобы   вышел..
Рядом с  молоденькой березой, что шелестела зелеными листочками  гнил ствол  старой  березы.
На неё присел Антип, дожидаясь  Гараську.
 -Чего звал? - недовольно спросил молодой  Борода, протирая заспанные глаза.
 -Дело есть.
 -Какое у тебя может быть ко мне дело?  Я у тебя  тут будто в заключении.
 -Не груби, - тем же тоном ответил Антип, - не заслужил я этого.
 -Как же не грубить, - усмехнулся  Гараська, - если бы не ты и не твои тати, молился  я сейчас
   вместе  с Федосеем  в его  келье, а быть может и дома уже был. А теперь, я не знаю  как и быть.
 -Ивашку мы отпустили, - вздохнул Антип, - а могли бы и порешить. А тебя оставили, потому, что
   недоверие ты наше вызвал.
 -А меня оставили в заложниках, - с досады  Гараська пнул сухой березовый сучок, - а почему, я знаю.
   Может  тебе  сказать, Антип, почему?
 -Твоя мать стала носить нам еду после  того, как ушел  Ивашка, - сказал одноглазый.
 -Хитрый  ты Антип, - сказал, рассмеявшись, Гараська, - удивляюсь,почему тебя до сих пор не повесили.
   Ты ухитряешься отвечать на вопросы  прежде, чем  их  успевают   тебе задавать.
 -Мы отблагодарим твою мать, - уверенно сказал  Антип, - слово даю.
 -Как? - насмешливая улыбка не сходила с лица  Гараськи, -Чем?  Вы же  голодранцы! И зиму
   пережили благодаря  моей матушки.  Разбойнички  хреновы.  Вы только и сможете, что убить меня.
   Да и то  сзади топором, если  вдруг надумаю уйти от вас...
 -Послушай  меня, Гараська, - Антип поднял изуродованную  руку, - не для того я тебя  позвал,
  чтобы  слушать твои упреки. Есть  дело.
 -Опять ты  про свое  дело! Какое  может быть  дело  тут  у вас?
 -Перехватили  мы тут барского холопа, что  блуждал тут лесом,   добираясь в  Венев.  Спросили
   мы его, чего это он нашим лесом  шастает...
 -Уж знаю, как вы  спрашиваете, - вставил  словечко  Гараська.
 -Поделился с нами тот холоп, - продолжил Антип, не обратив внимание на реплику собеседника, -
  сведениями, что знал.  Скакал он в Венев сообщить, что  едет  воевода и  чтобы встречали 
  того со всеми почестями  и приготовили  баньку и обед  хороший и прочее и прочее.
  Да вот   заблудился тот  холоп, то бишь гонец, в двух соснах, пока мы его культурно не сняли с коня.
 -И что? - спросил Гараська, понимая куда клонит Антип, но  не совсем веря, что это может
случиться, - вы хотите ограбить воеводу.
 -Ты паренек понятливый, -  Антип улыбнулся.
 -Чего же от меня требуется? - спросил  Гараська, - разве у тебя недостаточно бездельников,
   готовых стащить с седла дворянина.  Или они, твои вояки, только жрать горазды, да  между
   собой браниться.
 -Братва  болтлива, - терпеливо пояснил Антип, - пока будем готовиться к встрече с воеводой,
   Венев  может узнать, что мы здесь  такое задумали.
 -Ясен твой  намек, Антип, - сказал  Гараська, - с  Веневым связан  только я через  свою  мать и
   поэтому разрушить твой  коварный план могу только я.  Чего же  ты  предпримешь,  чтобы
   твой  план душегуба осуществился?  Убьешь меня?  Свяжешь и бросишь в землянку, а  моей
   матери скажешь, что сбежал к литовцам?  Говори.
 -Поедешь в  монастырь к своему  другу, - спокойно сказал  Антип. Поднес беспалую руку к пустой
глазнице и секунду  держал её там, - проводят  тебя  братья  Гришутка с Мишуткой. Знают  дорогу
   в деревню, что рядом  с монастырем.
 -Зачем же ты  сказал мне про воеводу, - удивился  Гараська, - раз собрался отослать меня. Мог
   бы и не говорить,  я бы никогда и не узнал про столь  дерзкое  дело, как ограбить самого воеводу.
 -Поэтому и говорю, что доверяю  тебе, а отсылаю  потому, что в случае неудачи, не желаю
   подвергать опасности твою  семью, которая помогла пережить  зиму.
 -Никогда не слыхал о благородстве  разбойников, - уголок рта дернулся в попытке усмехнуться, -
   в церкви  нас  учат совсем другому.
 -Ты прав, Гараська, - сказал  Антип, - с самого детства наша душа принадлежит церкви. Храм
   божий-центр нашего мировоззрения. Он формирует наше  сознание, подчиняя его государственным
   интересам. Чему  научат  попы, то и останется до конца нашего бытия. Потому, что другой  жизни
   в отличии от дворян и  бояр мы не знаем.
 -Чудны твои слова Антип, - сказал  Гараська, - некоторые  твои слова я не понимаю. Будто из другого 
   мира  ты, непонятного.  Говоришь ты  красиво, но непонятно.

                ------------------------------

Утром налегке тронулись в путь.  Гришутка с Мишуткой были крайне неразговорчивы.
В руках рогатины, за  поясом топоры, за плечами котомки  с едой, вероятно, сэкономленной 
дикой  братвой   на этот случай.
У Гараськи тут же возникло  подозрение, что его  попутчики  не были в родстве друг с другом, а подобрал
их  Антип в товарищи  Гараське  по принципу-меньше болтаешь,  дольше живешь.  Не болтливых.
После  нескольких  попыток  разговорить Гришутку с Мишуткой, Гараська отказался от  этой затеи.
Но свою работу, вернее дорогу к монастырю, псевдобратья  знали неплохо. Шли быстро, старательно
минуя деревни, что встречались им  на пути. На вопросы  Гараськи, который интересовался географией
местности, отвечали   коротко и не совсем ясно. Переспрашивать после грубого ответа желания не было.
Стараясь не отставать от своих  попутчиков, был  удивлен выносливости  Гришутки с Мишуткой.
Усталости не замечал у мужичков,  в то время как Гараська едва передвигал ноги и мечтал о привале.
Шли  уже полдня, солнце повисло на  макушках  деревьев и  изрядно припекло.
Неожиданно  Гришутка и  Мишутка  замедлили  шаг, с опаской вглядываясь  сквозь шевелящиеся
от  дуновения ветра  ветки березняка.
Впереди на  опушке  леса некоторое шевеление.  Пахнуло  дымком с привкусом чего то неуловимого.
Лая собак не слышно, значит не деревня это.  Гараська   так   же заинтересовано напряг свое зрение.
Уловил  близкое присутствие  людей. И странный  запах, который не мог  объяснить.
Мужички поспешили  обогнуть  объект.
 -Железо  варят, - буркнул  Гришутка ни к кому не обращаясь. Мишутка кивнул в знак согласия.
 -Как это - железо  варят? - поинтересовался  Гараська.
 -Из руды, - был весь ответ.
Не удовлетворившись ответом, тем не менее Гараська не стал  пытаться узнать  подробности,
зная, что  исчерпывающего ответа  все равно не получит.
И был  несколько  удивлен, когда, будто услышав немые сетования  Гараськи, Мишутка сказал:
 -Крестьяне  помещика  в домнах плавят руду.  Плавят для своих нужд и на продажу.
 -Почему так далеко от  деревни, от жилья, - спросил  Гараська.
Мишутка недовольно хмыкнул. Не рад был что ввязался в разговор. Но решил закончить начатое:
 -Что бы меньше  вопросов от властей  было, - сказал  Мишутка и замолк.
Это было удивительно для  Гараськи. Стоило выйти за околицу, открывался мир полный неизвестности
и  странностей. Отошел  недалеко от дома, а уже  стало известно ему, что вокруг Венева   много 
народа обитает  и  занимаются они не только обороной московского государства.
Морщил  лоб  Мишутка, а Гараська  улыбнулся  про себя. Как не старался  Антип  найти в попутчики
Гараське неразговорчивых  людей, как не напутствовал  их  держаться строго с молодым  человеком,
первым  сдался Мишутка. И сейчас он казнил  себя за болтливый язык., часто посматривая  на Гришутку,
надеясь, что тот не осудит его за  эту  слабинку.
 -Отдыхаем, - сказал  Гришутка и стянул  котомку с плеча.
Сели в тень  раскидистой  березы.  Развязали  котомки и пообедали, помолившись прежде.
Разморило. Прикрыв глаза, Гараська услышал храп. Но поленился открыть  глаза, узнать, кто  же
из двух братьев так скоро отключился.  Усталость переходила в дремоту.
Привиделась матушка.  У входа в дом. А двор необычайно пуст.  Матушка в черном платке. Из
под длинной юбки босые  ноги  по щиколотки в   зеленой  траве. Ясные глаза влекут к себе. Молчит.
Не видит, как Гараська тянет к ней  руки, плачет, молит пожалеть его. Но матушка смотрит  мимо.
Гараська видит рядом с собой расплывчатое пятно и узнает в нем  Лазарьку. Лазарько  смотрит на
него и  пытается  что-то сказать, но слов не слышно, только  поскуливание недоброе.
Резко  проснувшись, Гараська  ощутил  тревогу. Гришутка с Мишуткой спали тут же, рядом,  вповалку.
Чувство опасности нарастало и Гараська приподнялся, чтобы обозреть  опушку леса, которая на половину
терялась в тени.
На его движение  тут же отозвались  рыком.  Злобно  засветились глаза, отражая  полуденной солнце.
 -Волки! - вскрикнул  Гараська и толкнул рядом  лежащего  Гришутку.
Мишутка  вскочил уже с рогатиной в руках. И сделал это вовремя.  Матерая  хищница  зависла
в броске, злобно  ощерившись пастью.
Сжавшись в клубок, Гараська был в растерянности. Однако,  неожиданное нападение серых не
помешало  ему  наблюдать за молчаливый битвой  людей и стаей  волков.
Мишутка ловко  управляя древним инструментом,  уперся   ногой в основание рогатины. Этот
маневр позволил  ему   на миг приподнять  матерого хищника в воздух. Волк повис, застряв
мордой в рогатине.
Гараська заметил  как от напряжения вздулись  вены на  шее  Мишутки. Впрочем  лицо  того
осталось  невозмутимым. Выхватив из-за пояса  топор, он с легкостью махнул им, оставив
несчастного волка без головы, туловище  которого  Мишутка  оттолкнул  той же рогатиной.
И сделал это вовремя, следующий хищник кинулся  на Мишутку с другого бока. Но  рогатина
мужика   тут же подхватила волка за  шею и приподняла  над  землей, чтобы  тут же  лишить головы.
Все происходило так быстро, что  Гараська едва успевал переводить  испуганный и в тоже
время восхищенный взгляд  с Мишутки на Гришутку, который  не отставал от своего названного
брата  в смелости и ловкости.
Матерые  хищники бились до конца и никто из  волков не покинул  поле боя., поджав хвост.
Все они в буквальном смысле сложили головы в  битве с  человеком.
Привыкнув питаться падалью, разучились воевать с человеком.
Померились  силами, но  проиграли.
Гришутка с Мишуткой  отдыхали недолго после ожесточенной  битвы с волками.
Помолившись благополучному исходу битвы, они ухмыльнулись   над Гараськой, который не
сводил с них восхищенного взгляда.
 -Надо идти, - сказал  Гришутка.  На этот раз Гараська  посмотрел на неразговорчивого
попутчика с симпатией. Но тот не оценил этот момент. Отправив топор на его законное
место, то есть за пояс, Гришутка пошел вперед, не удосужив узнать способные ли это сделать
его попутчики.
Гараська последовал следом под  приглядом Мишутки.
К вечеру  они достигли реки Осетра и его  скальных  нагромождений.
 -Где же здесь монастырь, - скорее сказал, чем спросил Гришутка, так  как усталость, наконец,
пробилась на  на лицах обеих  псевдобратьев.

                ---------------------------------------------

Лошади  встали дыбом, когда перед ними  наземь грохнулась огромная  сосна и перегородила
единственную  дорогу,  что вела в  крепость  Венев-городка.
Всадники на конях, что сопровождали  воеводу Хрущова, сосредоточившись, проехали вперед
проверить, почему вдруг случилась такая  оказия.
Устин  Афанасьевич не доверял московским  князьям. Имел  собственную  охрану, которая состояла
отчасти из отъявленных стрелецких головорезов, преданных воеводе, отчасти из  поляков, которых
воевода,  прибыв на службу  русскому государю, привез с собой.
Русские стрельцы, состоящие на службе у воеводы  ненавидели иноземцев, те в свою  очередь
презирали  стрельцов, как и всю  Русь, которая, однако, сытно кормила их.
Воеводу устраивала негласная вражда в его стане. Русские и литовцы готовы  были выслужиться
перед свои кормильцем и это  соперничество сказывалось  на прямую  на дисциплине и боевом духе.
Нескольких мужиков с топорами, выскочивших из укрытий, охрана тут же порешила,  а одного
взяли живьем, дабы поведал сей бородач по чьему  велению устроили  засаду.
Устин Афанасьевич с нескрываемым презрением смотрел с высоты своей повозки на  бородатого
мужика, что стоял  на коленях  в дорожной пыли  столбовой  дороги.
 -Как ты смерд  осмелился перегородить дорогу   воеводе? - спросил сотенный  голова,  что
сидел рядом с воеводой, - сказывай!  Кто послал тебя совершить гнусное это  дело? Какой князь
  заплатил тебе, за  твое   будущее злодеяние.
 -Черт попутал, - проговорил мужичок.
 -Говори, не бойся, Кто послал тебя?
 -Антип.
 -Какой такой  Антип?
 -Отец наш. Бедняцкого стана.
 -Так ты  разбойнического племени, - улыбнулся  голова  и посмотрел на воеводу,  - тать  он.
 -Повесить его,- сказал Устин Афанасьевич, - разберите завал и побыстрее. Мне надобно  быть
   в  Веневе уже сегодня  вечером.
Бородача  потащили к ближайшему дереву.
Придерживая коня, подъехал  стрелецкий  десятник. Не снимая шапки, склонил голову.
 -Что такое, Степка? - тревога на лице стрельца передалась и  голове, - вижу, несешь  нам
   плохую  весть. Говори  как есть, - невольно закончил  голова  монолог  стихом.
 -Дорога на  многие версты  вперед  повалена  лесом.    Подводы  наши
   не пройдут. Завалы не один день  придется  расчищать.
 -Так сгоните крестьян с ближайшей  деревни, - к разговору подключился  воевода, - с двух
   деревень, с трех. Учить  вас...
 -Так то она так, - смиренно сказал  голова, - но до ближайшей  деревни далековато, а мы  не знаем
   что за  коварный план у  бандитов.  Пока будем ждать помощи, все может  случиться.
 -Чего брешешь как собака, - огрызнулся воевода, - накликаешь беду.
Голова и стрелец промолчали и правильно  сделали, зная буйство характера беженца литовского.
 -Что предлагает твой  человек? - успокоившись, спросил воевода  голову сотенного.
 -Как же нам быть? - обратился  голова к  десятнику, -не можем мы воевать с невидимым войском.
  Есть ли какие  задумки?  Не велик наш отряд. Пищалей на всех стрельцов с десяток, и  пороху
  горсть, да и тот отсырел, пока шли лесом. Бердышами махать перед разбойниками? Это не крымчаки,
  которые отступили и уже в Диком поле. Разбойникам деваться некуда. Будут биться на смерть.
 -Пойдем  по берегу  Осетра …
 -Но пройдут  ли там подводы? - подал голос воевода, - лучше всем нам  геройски  погибнуть
  в схватке с ворами, чем бежать от них.
 -Где не пройдет подвода, - сказал  стрелец  Степка, - на руках вас пронесем.
 -Я согласен, - кивнул воевода, кинув взгляд  на дно подводы, где богатый расшитый  персидский  ковер
скрывал  несколько сундучков и ларцов до краев набитых  золотыми изделиями и драгоценными
камнями.

                ----------------------------

Приближаясь к монастырю, Гараська с попутчиками все чаще  пересекался с  паломниками , которые,
им только ведомыми тропами, шли на  намоленное место  поклонения  тысяч  богомольцев.
То были крестьяне крепостные,  холопы  отпросившиеся  у хозяев, чтобы соприкоснуться с богом
и вымолить более радостное существование в загробной жизни.
Страх совершить в этой жизни  что-то неугодное Богу, торопил крестьянина замолить  существующие
и намечающиеся в будущем грехи.
В дорогих экипажах и с охраной подъезжали к монастырю и богатые  богомольцы.
Монастырь не стоял на перепутье больших дорог. Глухой лес вокруг.  Ночами выли голодные волки,
медведи подходили к стенам монастыря, водили мордами в поисках пищи, чем наводили страх на обитателей.
Но утром приходили крестьяне  окрестных деревень и деловито изгоняли вон зазевавшихся  ночных
гостей, которые при дневном свете торопились скрыться с глаз  людских.
Сам монастырь выглядел, как небольшая крепость  в чаще заповедного леса, среди дубрав  и древних
намоленных языческими проповедниками мест.
Монастырский двор обнесен крепостной стеной. Вход в монастырь венчала надвратная церковь. В центре
монастырского двора  колокольня. Колокольный звон извещал обитателей монастыря и жителей окрестных
деревень и сел о времени молитвы, о праздниках.
С верхних площадок колокольни  наблюдали за окрестностями и в случае  нашествия врага били в набат.
Монастырь на веневской земле был основан на правилах монастырей  греческого  Афона.
Гараська  при виде мелькнувшего средь кустов орешника крестов монастыря счел этот  вид за
чудо и, упав на колени, долго осенял  себя   крестом, славя  Бога и всех святых, которых знал.
Перекрестились и Гришутка с Мишуткой, но не так неистово. Разочаровавшись в жизни, они снисходительно
относились и к религии, принимая её как традицию.
Не очарованные видом монастыря, попутчики  Гараськи обратили внимание на  крестьян, из местных,
которые весьма подозрительно оглядывали странную  троицу, своим поведением резко отличавшиеся
от  остальных паломников и прихожан.
Чтобы остудить  любопытство   зевак, Мишутка поинтересовался у них, где можно   найти монаха-
отшельника  Федосея. Мол земляки к нему наведались из Венева.
Любопытство  крестьян было удовлетворено. Они доброжелательно отнеслись к вновь прибывшим и,
перекрикивая друг  друга, пытались объяснить, как найти соотечественника.
На возбужденные выкрики из ворот  монастыря  вышел  монах и поинтересовался о причине  шумихи.
Крестьяне приумолкли, предоставив представителю монастыря объяснится с путниками.
О монахах, что  с самого крещения Руси  несли в народ знание, веру в истинного  Бога  рассказывать
не буду. Сказано о них   было очень много и повторяться не хочу. Но кратко расскажу.
Обязательный труд монахов  сочетался  со строгим бдением, соблюдением постов, посещением
всех служб, молитвами. Наиболее приверженные аскезе  становились пустынниками, отшельниками.
Таким стал и Федосей. Получив  благословение  игумена, в скальниках на берегу Осетра  нашел
небольшую  пещеру, расширил её и ушел в затвор.
Там и встретил он  земляка.  Спросил о жизни в Веневе.  Вспомнил  некоторые имена, интересна
стала быть монаху их судьба.
Гараська с охотой отвечал, подробно расписывая  жизнь в крепости, будто  прибыл только что оттуда.
Слушая новости,  Федосей  возбужденно вскакивал, ходил по келье, больше похожий на склеп, теребил
подол одеяния, потирал вспотевшие вдруг руки, поворачивался к Гараське, пытаясь перебить его
очередным  вопросом, но тут же махал  рукой и слушал, слушал, слушал...
Но уже вскоре  Гараська счел, что  рассказал достаточно, чтобы  перейти к главному, ради чего он здесь.
Развернув прямо на полу тряпицу с завернутым в ней  куском хлеба и половинкой испеченной на
костре куропаткой, Гараська жестом пригласил Федосея присоединится  к трапезе.
Федосей сглотнул  слюну и попросил  убрать все это и вынести из его жилища.
 -Но почему? - спросил  Гараська.
 -Зарок перед Богом дан, - смиренно произнес  Федосей.
 -Разве тебе не хочется кушать? - спросил Гараська.
Но обитатель отшельнической пещеры ушел от ответа. Задал  встречный вопрос, сменив тему разговора.
 -Как ты добрался до монастыря? - спросил Федосей, - Далек ведь  путь. Аль кто показал  дорогу или
  проводил  сюда. Хорошо здесь. Тихо.  Татары сюда не ходят, потому, что бояться Бога нашего.
Зря, конечно, он это сказал,  в чем мы вскоре убедимся. Накликал ли беду наш аскет или просто
стечение обстоятельств  случилось, но  худшее сбывается, когда не ждешь его.
 -Люди подсказали, - проронил Гараська в ответ. Он проголодался  и его нутро никак не соглашалась
   с федосеевой позицией, который готов говорить на голодный желудок.
 -Какие  люди? - усмехнулся богомолец, - неужто разбойники?
 -Откуда знаешь, Федосей? - врать у  Гараськи не было желания соврать.
 -Чего хотел то, придя сюда, - спросил  Федосей, игнорировав   вопрос земляка.
 -Ты прости меня, отец Федосей, - сказал без обиняков Гараська, - представлял  тебя старцем, убеленным
   сединой. Шел сюда, повторял слова, что скажу  здесь, но все  слова  вылетели вон из головы, как только
   увидел тебя.
 -Чем я удивил тебя? - нахмурив брови, спросил Федосей, - разве не знал ты меня раннее? Там в Веневе7
 -Похож ты на моего отца. Как две капли  воды. В Веневе не замечал.
 -Ты  пришел сюда в эти  пещеры  монашеские  подшутить надо мной?
 -Не серчай, отец Федосей, - склонил голову Гараська, - беда у нас. Не к кому обратиться за  помощью.
  Решил идти к тебе за советом. Отца моего в острог  определили. Мать  стонет и плачет. Клянет  отца
  за болтливый язык, себя, что не уследила за  супругом. Клянет и нас, обещает  оставить  меня и
  младших сиротами. Бежит на кладбище, что сразу за острогом, к могилке  Лазарки и плачет там.
  Что делать мне, отец  Федосей?
 -Что случилось с Лазарькой? - спросил уважительно Федосей.
 -Татары зарубили.
Обратившись к иконе, что  висела в темном углу  кельи, несколько раз осенил себя крестом  и
встал на колени, бормоча  под нос  молитву. Гараська ждал ответа.
 -Молись, - был короток ответ Федосея, - и я помолюсь за вашу семью, ночь простою на коленях.
   Уверен, все наладится в вашей  семье
 -И это все? - кротко спросил  Гараська. Впрочем он и не рассчитывал на большее после  того,  как
увидел  быт и условия в них монастырского отшельника.
 -Думаю этого будет  достаточно, - сказал  Федосей, - Бог милостив. Не оставит  тебя в беде, если
  положишься на него.
Отшельник  замолчал. Прикрыв глаза, он забормотал молитву, покачиваясь при этом.
Вот и все, подумал Гараська, свиданьице закончилось. А как же отец  его?   Страшно подумать,
но  в живых того уже, вероятно.   нет.  Воевода на расправу  скор. Простолюдинам поблажек не дает.
Еще раз глянув на пещерного отшельника, который в полудреме  уже забыл про земляка, Гараська
подался на выход. Преодолев небольшой  выбитый  в скале вход , усыпанный острыми  камнями,
молодой человек выскочил  наружу.
Гришутки с Мишуткой у скальников  не было.
-Так не договаривались! - крикнул в пространство  Гараська, очень  разочарованный результатами
длинного своего путешествия  в  монастырь.
Не дожидаясь пока объявятся  друзья-разбойники, направился  в сторону виднеющегося  над 
лесом  маковки  церкви с позолоченным  крестом, которые тут же исчезли как только Гараська
покинул скальники и оказался под кронами вековых сосен.
Шел через  кустарники и заросли  крапивы  напрямую, держа  церковный ориентир в голове.
У подножия скалистой глыбы  бил  родник. Прохлада исходила  от него и притягивал тот родник к себе
не только натоптанной  тропой, но местом, где можно уединиться и отдохнуть.
Остановился Гараська, чтобы испить прохладной водицы. Да пока пил, почувствовал любопытный
взгляд на себе.
Молодая девица с коромыслом на  плече, с нескрываемым интересом и без всякого испугу смотрела
как молодой человек ловко набирал в горсти  воду и пил её с ладоней.
 -Не боишься меня? - спросил растерянно  Гараська.
 -Чего вдруг, - улыбка еще ярче подчеркнула  красоту девушки, - не татарин же. 
 -Давай помогу воду набрать, - предложил Гараська.
 -Кто ты, мил человек? - скинув  коромысло с ведрами с плеча, девушка  направилась с  ведром
к роднику, - не надо  мне помогать. Барин  увидит, заругает.
 -Ты крепостная?
 -Ну, и ты не барин, - ответила девушка, наливая черпаком воду в ведро.
 -Из  Венева я, - сказал Гараська, - с посада. Вольный человек.
 -Оно и видно, - девушка искоса глянула  на  парня, - что по своей  воле приехал в монастырь
  с воеводой и  войском служивых  людей.
 -Что говоришь  такое?  О каком  воеводе  упомянула? - спросил Гараська.
Девушка не ответила, лишь пожала плечами. Наполнив  водой одно ведро,  наполняла уже второе.
Гараська растерянно наблюдал за  действиями  крестьянки, потом вновь повторил  вопрос:
 -О каком воеводе ты  говоришь, милая? О каком войске? Кто, в конце концов,  приехал в монастырь?
Переведя взгляд с  девушки  в ту сторону. где  должны быть  купола  монастыря, а на них
кресты венчающие дом Божий, Гараська в  поклоне осенил себя крестным  знамением.
 -Воевода  приехал, - не замедлила ответить девушка.
 -Какой воевода? Зачем он приехал сюда?
Девушка наполнив ведра, взялась за  коромысло:
 -Не знаю я. Люди говорят. Я лишь  видела  переполох в барском  доме.
Крестьянка ловко  подцепила коромыслом оба ведра и ступила босыми ногами на  тропу, которая
тут же уведет её в неизвестность и Гараська уж точно никогда более не повстречает её.
 -Как звать тебя? - крикнул вслед Гараська
 -Настасья,- был ответ
 -А по батюшке? Фамилия как твоя?
 -Гончары мы.
 -Пришлю  к тебе сватов.
Девушка звонко засмеялась и ускорила шаги.

                -------------------------

Дьяк зло стукнул  кулаком  по столу, да так, что  подьячий  Онтипка  вжал голову в  плечи. Иван Васильевич
вновь погрузился в бумаги. Его тихое  бормотание сопровождалось шелестом бумаги, которые дьяк
перелистывал. Онтипка  макнул  перо в чернило, после чего аккуратно вынул его и поддержал
над чернильницей, чтобы, не дай  Бог, не сделать кляксу на документе.
 -Здесь написано, - дьяк повернул  голову в сторону Онтипки Савельева, - Олфимова  Фрола крымчак
   взял в полон во время набега летом прошлого года.  Кто это видел?  Откуда  такие  сведения?
   Приедут от государя, а мы  им про слухи  расскажем?  Это же враки.
 -Сведения проверены, Иван Васильевич, - подьячий привстал из-за своего стола.
 -Каким образом?
 -Супруга  его, Дуняшка, готова крест целовать. Видела из-за забора, как его  муженька басурман
  за конем на веревке поволок.
 -Судачат  люди,  будто  прелюбодейка  Дуняша, -  сказал дьяк и почесал затылок гусином пером.
 -Не могу знать, - отчитался подьячий.
 -Куда же  его братец  Гаврилко  тогда подался?  Вслед за  братом?
 -Не могу знать, - честно признался  Онтипка.
 -А надобно бы, - задумчиво  произнес дьяк и домыслил по-своему, - быть может Фрол сбежал
  от супруги. Иначе ведь никак.
 -Что же и  сапожника сын Васка тоже сбежал от супруги! - удивленно воскликнул  Онтипка.
Дьяк усмехнулся.
 -Твоя правда.  Эдак мы всех под одну метлу. Не пойдет.
Он вчитался в документ.
 -Петрушка  Микитин сын    Жерноклев,  Варламка  Кувшиников  сошли безвестно в прошлом году, -
 дьяк, не поднимая головы от писанины спросил, - в этом году нет таких?
 -Пока  не известно, - снова привстал над своим  стулом  подьячий, - обычно судим  по сборам
  налогов. Прошлый год был  тяжел и  есть   задолженность по налогам. Но это не значит, что люди
  не хотят платить  или  сошли безвестно.  Вопрос в том, чем платить?
 -Ходят слухи, что младший  Борода по лесу вокруг  Венева бродит, - сказал  дьяк,- в друзьях
  имеет разбойников. Не понимает  недоросль, что своими действиями затягивает петлю на  шее
  отца. Как быть? Жалко целовальника. Преданный  своему  делу был, хотя и болтун.
 -Сказывают  посадские, что  Борода  Гараська с Ивашкой Полстовалом помолится отправились
   в  монастырь, что на  Осетре.
 -Это хорошо, если правда, - размяк вдруг  дьяк, - но как узнать? Боюсь попасть впросак, если
   малой действительно в разбойниках. Не сносить  мне тогда головы. Воевода не нашенский,
   не Русью от него пахнет, - дьяк примолк и хлопнув ресницами  посмотрел на подчиненного.
Подьячий  сделал вид, что не услышал  слова, завершающую речь главы веневской канцелярии.
В сенях  возник  шум и в дубовую дверь постучали. Не сказать, что застенчиво.
 -Кто? - крикнул подьячий.
Вошел стрелец. Сотник. Не скинув шапки, поклонился.
 -Татары на подходе, - выдохнул разом служивый, - обогнули Тулу, идут к Москве. Завтра к обеду
   будут здесь. Головы стрелецкого нет нигде, воевода отъехал  в Москву  и незнамо, когда будет.
   Принимай, господин хороший, оборону  Венева под свое начало.
 -Голова стрелецкий отъехал встречать  воеводу, - сказал дьяк, - должны  оба  вскоре быть. Я человек
   не военный, мое поле битвы это канцелярия.
 -Нас всех здесь  государь поставил для охраны государства, - осмелился возразить стрелец. Дьяк на этот
выпад служивого  человека отреагировал мучительно, но сдержанно.
Противоречивые чувства  испытал  он, пока стрелец, скрепя половицами,  выжидал у двери ответ.
 -Крепость не совсем еще отремонтирована, - сказал глава канцелярии, - стены порушены, в иных
   местах  сожжены прошлогодним  набегом крымского царевича. Башни дозорные обвалились.
   Как  быть с посадскими  и крестьянами, что  прибегут  с семьями  под защиту  крепости.
   Пушкари и стрельцы раны  еще не залечили. Как их в бой то поднимать? 
Стрелец  молчал. Казалось, не слушал он оговорки дьяка. Ждал он распоряжений.
 -Сколько крепость выставить может на оборону  стрельцов? -спросил дьяк, не совсем понимая
для чего задал  этот вопрос. Но его слова благоприятно  подействовали  на служивого.
Тот заметно воспрянул духом и даже  поправил  шапку на голове, хотя та исправно сидела на нем
и была  очень даже  к лицу молодого служаки.
 -Сотню, не больше.
 -И что же, - воскликнул дьяк, - этим количеством воевать будем с татарином, который, если уж
   собрался идти на Москву, то идет  многотысячным войском?
 -Зачем  воевать? - пришло время удивляться  стрельцу, - отсидеться бы, да сберечь народ.
   Татарин  пройдет мимо. Не любит он воевать  окраинные крепости. К тому же и пороху нет.
 -А вдруг задумает басурман взять  огнем крепость?  - спросил дьяк.
Стрелец оторопело поморгал, но тут же нашелся с ответом.
 -Воевода за это время подойдет с отрядом, - сказал он, покашляв в кулак.
 -Иди, - вставая, махнул рукой Иван Васильевич, - готовь ополчение, стану во главе.
С поклоном стрелец вышел, легонько прикрыв  за собой  тяжелую дверь. Дьяк же продолжал  смотреть
в ту сторону, будто стрелецкий сотник до сих пор стоит у дверей, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Отметил:голубые глаза у служивого. К добру ли это? Давно не видал голубоглазых  стрельцов.
Все чаще  такие глаза встречаются у древних  стариков. Не вырождается ли русский народ?!
 -Что  скажешь на это, Онтипка? - произнес дьяк, не поворачиваясь к  подьячиму. Знал, что тот приготовился
уже слушать своего начальника и заранее отложил в  сторону срочные  дела.
 -Очень правильное  решение, Иван Васильевич, - сказал подьячий.
 -Одобрит ли государь мое вмешательство в военные дела? - спросил дьяк, но уже не обращаясь
к своему помощнику. Иван Васильевич смотрел в окно и уже видел свои великие свершения на
военном поприще. Грудь машинально  выпятилась  вперед, требуя наград, живот втянулся, да так,
что заломило в спине. Дьяк крякнул и поспешил занять удобное место на  широкой скамье.
Подьячий Онтипка  промолчал. Он не ответил на вопрос своего начальника, который не предназначался
ему, но в тайне  надеялся, что  Иван  Васильевич не сменит канцелярское перо  на стрелецкую саблю.

                ---------------------

-Заблудился, - проговорил вслух  Гараська, ища ориентиры в виде монастырских куполов. Нет их.
Только что были  и вдруг исчезли. Наваждение какое-то, - заблудился!
Оглянулся вокруг. Древний лес вокруг. Валежник под ногами нетронутый. Деревня далеко значит,
коль нетронутая природа вокруг. И тишина давит. Не ветерка, не шелеста листьев.
Гараська в растерянности. А был  ли родник?
А девушка Настасья? Привиделась ли ему? С какой деревни не сказала. Сказала только фамилию.
Гончары. А может это название деревни  её родной?  Почему не переспросил?
Это что  впереди, болото?
Гараська остановился. Впереди зеленело  озеро, покрытое ряской. Под ногами чавкала земля.
Сунулся влево — под ногами топь, вправо такая же напасть. Назад шагнул увяз по щиколотки.
Лес заколдованный,  решил Гараська. Пробормотал молитву, перекрестился и вновь шагнул
наобум. Нога  нащупала кочку и вступив на неё, потянула за собой  другую.
Лапти, шитые веневскими умельцами из  лыка, не успели зачерпнуть  воды.  Сделал следующий шаг,
опять кочка. Гараська знал, что так и будет, помолился искренне.
Только вот куда шагал, не ведал. Выбраться бы из этого ужасного места, куда невзначай занесла
его лихая.  Ох, лихая. Оглянулся, поежившись. Будто повторил за ним его  мысли.
Впереди изба. Покосившаяся на бок и подпертая  полусгнившим  бревном. Камыш на крыше
почернел от времени и местами провалился в чердак.
Вероятно, подумал Гараська, брошенная много лет назад.  Но тут же вступил на натоптанную стежку,
что вела  прямо к дверям избы.  Дверь болталась  на железных  петлях и жалобно поскрипывала.
Ветра не было, однако  дверь норовила захлопнуться, но тут же  жалобно скрипя приоткрывалась,
чтобы вновь сделать попытку соединиться с  дверной коробкой.
Гараська смотрел завороженно  на дверь и ждал, что сейчас  хозяин  выйдет из избы  и поинтересуется
его личностью, быть может пригласит в дом.
Но проходило время, а дверь неестественно скрипела, а вокруг  мертвая тишина.
Даже птиц неслышно, отметил про себя  Гараська, но шагнуть вперед не побоялся.  И когда достиг
двери, она вдруг замерла, будто насторожилась.
Гараська грубо ухватился за угол покосившейся двери и рванул её, освободив  себе дорогу вглубь
избы. Чернота виднеющаяся снаружи, сменилась теплым светом, когда  Гараська переступил
порог  таинственного сооружения.
Хвоей пахнуло на парня, едва оказался посреди горницы. Несколько слюдяных оконцев
сконцентрировали  дневной  свет на  крепком дубовом столе, что стоял  посередине помещения.
 -Есть кто! - кликнул  Гараська  и не узнал свой голос. Хриплый и оцепеневший.
В ответ тишина. Только лист бумаги зашуршал на столе, угол которой  был прижат   небольшим
кругляшом тяжелого металла. Зашуршал от голоса Гараськи, хотя тот мог поклясться  на святой Библии,
что даже  не дышал в этот момент. От страха, конечно.
Но лист бумаги шевельнулся, намереваясь поведать некие тайны  человеку, вдруг нежданно
явившемуся в заброшенную избу  на  бугорке  у самого гиблого места  призрачного болота.
Но  Гараська не умел читать и не знал  букв.
Пытался  Самсонко Самуйлов, дьячок  Преображенской  церкви  учить  грамоте  народ,
собрав при этом   местную ребятню.
Ребята учили  буквы и слоги  по  Часослову, Апостолу и Псалтырю. Многие были охочи к науке.
Но инициативу  дьячка пресек очередной набег крымских татар.
После уже к учебе не возвратились.
 -Есть кто в доме!? - крикнул  Гараська, не сводя глаз с потемневшей от времени бумаги.
Поднял глаза, понимая, не он должен был быть здесь сейчас. Но кто? Для кого бумага шелестела?
Кого призывала приобщится к тайне?
Бумага лишась тяжести, соскользнула  на пол, на  широкие некрашеные доски и забилась в щель
между ними, лишившись возможности  в ближайшем будущем попасть в нужные руки.
Гараська попятился к входной  двери, чувствуя свою ущербность. Изба вдруг стала  тесна и
не приветлива.  Крестясь, выскочил наружу. Дверь скрипнула на прощание и затихла.
До следующего посетителя, надо думать.
Гараська пошел прочь от странной избы, сжимая  в руке тяжелый кружок свинца со странными
рисунками на обеих сторонах.

                -----------------------------

Сотенный голова склонился в поклоне, но так, чтобы это действо не привлекло внимание
нижестоящих  чинов.
Холопство на Руси — опухоль на теле государства, возведенное в ранг государственной политики.
Холопами, то есть рабами,  считали всех  закрепощенных крестьян. Однако, последние  себя
таковыми не считали  и в многочисленных  челобитных на имя царя писались  как «сироты твои...»
Бояре и дети боярские, напротив, называли  себя холопами, обращаясь к высокородным  чинам
или к самому  царю.
Унизить себя в глазах тех высокородных  особ,  не считалось у чванливых  бояр чем то позорным.
Немало  было  людей, из числа служивых, которым была неприятна сия  процедура, но без которой
пробиться по карьерной лестнице было нельзя.
Тщательно скрывая от посторонних или сослуживцев  свое унижение, они вынуждены были
прибегать  к разным уловкам, чтобы сохранить честь и достоинство.
К таким людям  относился сотенный голова, выехавший  из  Венева встречать воеводу.
После того, как небольшой отряд  сопровождающий  воеводу, повернул в сторону монастыря,
сотник  почувствовал свое  положение крайне  опасным. Вознамерившись  укрыться за стенами
монастыря, воевода спасал свою  шкуру и ему было плевать, как в дальнейшем обернётся дело.
А дело может обернуться так, что головой ответит сотник, приняв в свое время предложение
стрельца  Степки идти по  Осетру к  монастырю.
Это сейчас  воевода, спасая свое  богатство, а голова знал зачем тот ездил в литовские земли, быстро
согласился на предложение бежать от разбойников. Но когда улягутся страсти, сотника привлекут
к ответу за паникерство и не умение владеть собой в сложной ситуации.
Воевода отдаст его на растерзание в приказную избу. И  голова знает за что. За то что в поисках
мнимого лазутчика, приподнял  богато расшитый персидский ковер на дне подводы.
 -Устин Афанасьевич, - застыл в полупоклоне  сотник, - подъезжаем к монастырю. Как прикажите
  встречать вас. Торжественно. С колоколами?  Или  войдем обычными паломниками?
 -Тайно войдем, - сказал воевода, - не хочу, чтобы кроме игумена, еще кто-то знал о нашем приезде.
 -Но наш  отряд, сильно  растянувшийся, уже вероятно, вызвал немалое любопытство у окрестного
  населения. И я не ручаюсь за  каждого стрельца, который не  сболтнет, кому принадлежит сей обоз.
 -Каков поп, таков и приход, - с намеком сказал  воевода.  После тех слов холодный ручеек пота
заскользил по спине  сотника, онемевшего от прямого намека.
Голова все больше и больше убеждался в том, что  воевода подведет его под виселицу.
 -Я распоряжусь, чтобы  меньше болтали, под страхом смерти, - как можно спокойнее произнес
сотник, хотя видимое спокойствие  стоило  ему  неимоверных усилий.
 -Распорядись, чтобы в монастыре  меня  не беспокоили и предоставили отдельное  помещение, 
   можно даже  свободную  келью.
С поклоном  отбыл  сотник по наезженной к монастырю дороге, прихватив с собой стрельца Степку.
Подъезжая к главным вратам,  сотник придержал коня:
 -Недоволен воевода, - сказал он, косо взглянув на Степку, - быть беде, как только возвратимся
  в  Венев. Не сносить головы нам обоим.
 -Разве на то есть причина? - спросил  Степка, которому передалось  волнение сотника, - мы
   хотели  как лучше. От разбойников  спастись. Сейчас их в лесах под Веневым больше, чем волков
   злобных и голодных. Разве винить за это можно?
 -Глупый ты, Степка, - сказал  сотник, - долго быть  тебе в десятниках. Рыбу ты ловить в Веневке
   мастер был, а вот ходить под Парамонкой не схотел. Удружил по родственному тебе тогда, а иначе
   на плахе жизнь закончил.
 -К чему это ты? - проговорил, побагровев Степка, - зачем напоминаешь?
 -А то, - произнес голова, -не должон воевода доехать до Венева, - не должон. И сделаешь это
  ты. Чур, не в монастыре, - перекрестившись, сотник  направил коня  навстречу спешащем 
к всадникам монахам, которые уже прослышали о приезде высокого гостя.  На звоннице  монах
ударил в малый колокол.

                -------------------------

Гараська услышав  колокольный  звон, резко повернулся и увидел  сквозь листву деревьев
позолоченные купола монастыря. Перекрестился, преклонив  колени прямо в высокой траве.
Плутал под носом у святой обители, а оно вон как вышло. Позвал Бог  в свою земную обитель.
Вновь Гараська подошел к воротам монастыря и через  небольшую калитку сбоку прошмыгнул
во внутрь. Сделал он это  быстро, постаравшись не попасться на глаза  стрельцам, которые
прохаживали вдоль трех  подвод, что стояли недалеко от входа.
Распряженные лошади  тут же  поедали овес из торб, монахи  щедро сыпали его  также и в широкие
деревянные лотки. Зеваки из числа местных  прихожан  толпились  рядом, дивились щедрости
монахов, пытаясь  узнать у иноков, много ли пожертвовал воевода  монастырю, коль даже
лошадям праздник устроили.
Монахи зубоскалили, но правду не говорили, або сами не знали. Стрельцы поглядывали на хорошеньких
прихожанок, что скрывая лица платками, быстро прошмыгивали мимо  разухабистых  мужичков.
Гараська же шагнул  к главной церкви, куда вереницей шел  народ.
Пристроился  за женщиной. Та прихрамывала, но старалась  не задерживать очередь. Это ей стоило
больших усилий, но её светлый лик вселял надежду на милость Божию даже рядом идущему.
Внутри храм расписан лучшими библейскими сюжетами. Со стен на народ смотрели святые,
неестественно, не по-русски, с широко открытыми глазами, во взгляде скрытое  удивление.
Быть может, то игра света или безвестный художник своим талантом хотел сказать что-то
сокровенное  или до боли обыденное своим потомкам.
До Гараськи долетели капельки влаги, что брызгал на прихожан, пожилой священник, цитируя
при этом отрывки из священного  Писания.
В помещение   храма втискивались очередные страждущие, Гараська, вслед за людским потоком,
что скользил вдоль стены, понесся на выход.
Вздохнув свежего воздуха у предела святых  мучеников, почувствовал любопытный взгляд на себе.
Ранее не было такого, чтобы кто-то им заинтересовался, а вдруг сейчас прямо жжет кто-то взглядом.
Рука на плече. Скинуть бы, но  тож напрячься надо.  А вдруг скинешь судьбу свою!
 -Гараська! Ты ли это?
 -Степка? - удивился Гараська, - чего  тут делаешь?
 -Грехи замолить приехал, - засмеялся стрелец и вновь хлопнул по плечу  старого  знакомого, - не
   рад видеть земляка?  Ведаю, давно не был ты  в Веневе. Слухи странные про  тебя ходят.
 -Разве больше слухам  веришь, чем очам своим? - насмешливо  спросил  Гараська.
 -Верю больше очам своим, - весело ответил  Степка и обхватил  Гараську за плечи, - пойдем
   к подводам. Посидим, поговорим. Есть у меня к тебе  дело.
 -Так ты с воеводой сюда прибыл? - удивился Гараська, - но почему в монастырь? Должон в Венев.
 -Странно ты говоришь, Гараська, - улыбка спала с лица стрельца, - почему воевода должон ехать
   в Венев?  Не пойму я тебя.
 -Разве не Венев он ехал из литовских земель?
 -Даже это ты знаешь? Откуда?
 -Все знают.
 -Не может того быть!
 -Её Богу, знают!
 -А вот мы сейчас остановим  богомольца и спросим его знает ли он, чьи это подводы и куда
  направляется отряд стрельцов, который охраняет те подводы.
Остановив двух крестьян, которые попытались было прошмыгнуть незамеченными  мимо
стрельцов, Степка задал  им каверзный, как он думал, вопрос.
Сгорбленные фигуры богомольцев и безобразные капюшоны на головах сердобольных вызвали
внутреннее  ликование Гараську.  В понурых лицах   паломников узрел  лица Мишутки с Гришуткой.
 -Спрашивай, - усмехнулся Степка, предоставив Гараське устроить допрос несчастных.
 -Скажите, добрые люди, -начал Гараська, которого так и подмывало рассмеяться в лицо не только
разбойникам, но и глупому стрельцу, - знаете ли вы, кому принадлежат те подводы, что стоят
   у ворот монастыря.
 -Не знаем, мил человек, - ответил один из богомольцев. То был, ей Богу, Гришутка. 
 -Вы не расслышали меня, добрые люди, - Гараська заглянул под капюшон, откуда на него хитро
посмотрели глаза  Мишутки и подмигнул  тому - я вас спросил, знаете ли вы, кому принадлежат
   эти славные подводы?
 -Ах, - воскликнул недоуменно Мишутка, - вы о этих подводах, которые принадлежат нашему
  храброму воеводе, который намедни  приехал в сие святое место   помолиться?!
 -Ну вот, - сказал  Гараська, повернувшись к Степке, - слухом земля полнится, а до Венева рукой
  подать.
 -Вижу, вижу, - важно произнес стрелец, - болтливый наш народ, поэтому и не победим.
 -Как так? - удивился Гараська.
 -Никогда не знаешь  правду ли он говорит, аль врет. Поверишь - в беду попадешь, не поверишь - в просак.
 -Умные стал речи толковать, Степка,  - оживился  Гараська после встречи с разбойниками, - аль друзья
   у тебя ученые?
 -А ты как думал? - стрелец вновь обнял за плечо земляка, - но не о них говорить с тобой хочу.
 -Говори, если есть что сказать.
 -В сторону отойдем. Не нравятся мне что-то богомольцы эти. Глаза блестят не хорошо. Почему они
   вдруг остановились у ворот и не идут  дальше?  Надо сообщить десятнику. Пущай  узнает кто такие.
 -Это ты мне хотел сказать? - спросил Гараська, у которого настроение резко подпортилось.
 -Гараська, хочу спросить тебя, а не пытать. Правду ли, что  жил в разбойниках? Слухи ходят верные.
 -Зачем тебе это? - Гараська все еще чувствовал защищенность, хотя, под подозрительным взглядом
стрельца, Гришутка с Мишуткой исчезли из виду, - зачем тебе моя правда, раз слухи верные.
 -Ты же сосед был  мой, Гараська, - произнес елейно стрелец, а глазки его внимательно изучали
собеседника, - вместе рыбу руками ловили, из камыша плоты строили. Лазарьку твоего любил очень.
 -Почему ты о нем вспомнил, Степка?
 -Молился он за нас грешных, - сказал стрелец и перекрестился, - чистая душа была у него, Бог его
  любил. А кого бог любит, святой тот человек.
 -А разве не всех Бог любит? - спросил  Гараська. Не мог понять куда клонет стрелец. Или просто
поговорить схотелось с земляком.
 -Всех, -кивнул убедительно головой   Степка, - но по разному.
 -Откуда ты все это знаешь? - поинтересовался, удивленно, Гараська.
Степка повернулся лицом  к церковным маковкам монастыря. Тень задумчивости мелькнуло
на его челе. Медленно поднеся перст ко лбу, произнес:
 -Жизнь учит.
Потом спросил, уже повернувшись спиной к монастырю:
 -Поможешь мне?
 -Конечно, Степка, - сказал Гараська, удивленный  застенчивости  стрельца, - ведь мы не только
  земляки? Земляки вот, вокруг, которые идут молится в обитель святую. Мы с тобой друзья.
  Друзья детства и когда то клялись в верности друг другу. Говори же. Что надо?

                -----------------------------

Антип поднял лицо к небу, прижав пустой глаз тыльной стороной ладони. Глазница пылала
огнем, как  тогда,  в темнице, когда  брат  родной  выжигал ему глаз каленым железом.
Хотел ослепить совсем, но в последний  момент вдруг передумал.
Вероятно  Бог  надоумил, а может сам сердцем отошел. Брат  ведь, как ни как.
Антип  опустил голову. Неприятны воспоминания. А не выкинешь из головы. Постоянно
с тобой, как и боль физическая.
 -Антип! - крикнул мужичок, бегом  приближаясь к главарю разбойнической  банды, - татары
  в лесу. Идут на  Венев. Спешились с коней. Идут тихо. Матюшка  видел и прибежал сюда.
  Как быть?
 -Много их?
 -Кто их считал в лесу? - пожал плечами мужичок, - обоза не заметил Матюшка. Вероятно
  тот стоит  у излучины  Осетра.
 -Как думаешь, Найденка,  если возьмем обоз татарский и отрежем  басурманам путь назад в степь
   Дикую, окажет ли  милость нам воевода. Сыщет  ли нам сладкую и славную жизнь?
 -На плахе закончится наш путь, - сказал мужичок по имени Найденка, - милости от власти
   там и дождемся.
 -Я так и подумал, - сказал Антип, задумавшись, - так как нам быть? Важен мне твой совет.
 -Пропустить  надо татар до  Венева.  Узнав о набеге, воевода снимется, а мы его тут...,  - Найденка
для пущей убедительности хрустнул  костями пальцев, стукнув кулак о кулак.
 -Пограбят татары опять посад, а воевода отсидится за стенами обители, - сказал  Антип.
 -Как быть? - спросил Найденка, опустив руки.
 -Татар направить надо на монастырь, чтобы выкурили оттуда воеводу. Вот тут мы его и возьмем
   за ворот и спросим, зачем ездил в литовские земли. Сдается не с проста совершил  Хрущов
   столь далекую  поездку. Не спроста.
 -Думаешь, связь какую с литовцами держит воевода? Говорят  тут, сокровища  везет несметные.
 -Может и так, -сказал  Антип, опять прикрыв беспалой ладонью пустую глазницу, - знать по личным
   делам  ездил. Слышал сам он из поляков. Ненависть к нам имеют, но без России ни куда.
   Гришутка с Мишуткой в монастырь отправились с Гараськой. Надобно  сообщить им, что
   татары под стены обители подойдут.
 -Говоришь, будто дело сделал, - удивившись, сказал  Найденка, - как татар к монастырю подведешь?
 -Слух надо пустить, - хитро  улыбнулся Антип, прищурив здоровый глаз, - что воевода  повез
  в монастырь подарки богатые и деньги на прожитие монахам.
 -Умно сказал, - Найденко почесал затылок, - но кто слух то пустит? Нам  кто поверит?
 -Знаю о чем говоришь.   А я скажу так. Беглые мы тут все. В разбой ударились не от жизни хорошей.
   Но о том не ведают крымчаки. Им дела нет, как жизнь у нас здесь сложена. Мечтают с хорошей
   добычей уйти в степь. А кто слух пустил, допытываться татары не будут.
 -Прав ты, Антип, - сказал Найденка, - слышал от татарина  плененного, удивляются на османщине,
  не верят, что русские  на Руси  еще остались. Поэтому им все равно: разбойник ты  или честный крестьянин.
 -Оно так, - буркнул под нос Антип.
 -Однако, меня мучает мысль, - сказал Найденка.
 -Поделись.
 -А если татары возьмут монастырь? Как быть тогда нам?
 -А здесь мы должны побеспокоиться, - сказал  Антип, прикрыв  здоровый глаз, - о том, чтобы и монастырь
  цел остался и приход не пострадал и татары не солоно хлебавши отправились от монастыря на  Венев,
  где их уже  будут ждать, проведав за это время о проделках  степняков.
 -А как же воевода?
 -Как воевода? -прищурил глаз Антип, -  а воевода сам по себе. Бог даст доберется до Венева, а ежеле
   нет, то пусть пеняет только на себя.
 -Так тому и быть, - подытожил разговор Найденка.

                --------------------------------------------

Венев в движении. Татары за околицей. Селяне и посадские хоронят скот, прячут девок в погребах.
Погреба  вырыты хитро. В свинарниках.  На время  нашествия закиданы навозом.
Хитрость эту давно татары прознали,  объезжали на своих конях сии места.  Однако свинарники
по пути сжигали. Тут уж гибли девки, задыхаясь угарным газом.
Наученная опытом  посадских или по колдовским понятиям, Агафья  отправила  чад своих малолетних
в крепость и велела слушаться  старших. Сама же  помчалась к острогу.
Отряд из  стрельцов, бросив дома в слободке, вместе с семьями вошел в крепость. Туда же потянулись
пушкари, а также  простые люди, прихватив с собой котомки с едой и питием.
Здоровались между собой, обнимали дальних  родственников, делились новостями, жадно слушали
встречные  новости. Когда еще приведется вновь встретиться в столь сплоченной  обстановке.
О татарах  совсем не говорили. Привыкли. Пользуясь  случаем, интересовались жизнью  посадских,
делились своими проблемами.
Народ в крепости  гудел и это  было  более похоже на  ярмарочный  день
 -Прибег от монастыря гонец, - сказал дьяк  десятнику, которого едва  нашел  среди снующихся
взад-вперед людей, - воевода требует, чтобы  послали стрельцов к монастырю.
 -Зачем? - удивленно спросил стрелец.
 -Воевода в монастыре! - рявкнул дьяк, до толе всегда сдержанный.
Волнение пробежало по лицу  служивого, хотя тот и держался молодцом.
 -Голова стрелецкий выехал  навстречу  воеводе и с ним воинов два десятка и более, - проговорил
медленно стрелец, -разве они не встретили обоз воеводы.
 -Голова также в монастыре.
 -Но как же? - продолжал удивляться  стрелец, - Заблудились? Или какой маневр  совершили?
 -Не буду гадать, - сказал  дьяк, - как они оказались в святой обители. Воевода  требует выслать
  к ним отряд стрельцов. Не знаю, зачем им это.  С кем воевать собрались?  С татарами? Но басурманы
  всегда обходили стороной монастырь. С разбойниками? Но разве у воеводы не достаточное
  количество  бердышей и сабель? Мог бы он просто отсидеться за крепкими стенами монастыря, пока
  татары не уйдут в поле, разбойники же сразу разбредутся по лесу, едва татарин скроется
  за  ближайшей  березой.
Задумался дьяк. Чему то улыбнулся и докончил вслух сформировавшуюся в голове мысль:
 -Чего это воевода в  монастырь подался, до сих пор не разумею. Аль грех где на душу взял, аль...
  Говорят, что у монахов  хорошее вино. Поставляют вино из тех мест откуда пришел старец  Евстафий.
  Тропа натоптана ныне. Не только татары ходят на Русь, но и племена греческие  торговые.
 -Что делать будем? - вставил стрелец слово, разметав винные грезы перед дьяком, - нету у нас
   людей на подмогу послать воеводе.
 -Скачи служивый, -вздохнул  дьяк, - скажи воеводе, что маленькое войско у нас.  Большое количество 
  воинов перебито  прошедшим  летом. А новых служивых государь не прислал еще.
 -Разгневается воевода, - предположил стрелец.
 -Пока доберешься  до монастыря лесом, думаю нуждаться в нашей помощи отпадет охота у воеводы.
 -Дай Бог, дай Бог, - сказал стрелец и растворился в толпе.
 -Иван Васильевич! И вы тут? - голос подьячего дьяк узнал сразу, но повернувшись, изобразил
удивление, граничащее с растерянностью.
 -Где ж мне быть, Онтипка? Мы с тобой завсегда с народом.
 -Искал я вас Иван Васильевич давеча. Не мог определиться, как поступить с арестантами, что в остроге.
  Оставить там, стало быть отдать на растерзание огню татарскому. Острог ведь не достроен.
  Поспешили церквушки отремонтировать, а стены вокруг не возвели. На авось понадеялись.
 -Церквушки  возвели, чтобы  народ  молился, в божьем слове искал спасение  и от татар в том числе.
 -Думал я про то, Иван Васильевич, - смиренно произнес  подьячий, - однако, на Бога надейся, а сам
  не плошай, говорит поговорка народная.
 -Это хорошо, что про народ думаешь, - сказал  дьяк, - по видимому, Богу нашему угодно все-как есть.
  А что арестанты? Как решил с ними?
 -Перевел в крепость Степку Бороду и соседа его Гришку. Велел стрельцу присматривать  за   ними.
 -Правильно сделал, - похвалил дьяк  своего  подчиненного.
 -Благодарю за слово, - склонил голову Онтипка.
 -Здесь такое  дело, Онтипка, - елейно проговорил  дьяк, приглядываясь к народу  снующему вокруг, - наш
  воевода в монастыре на Осетре  вдруг оказался.
 -Как так?! - округлились глаза у Онтипки.
 -А вот так, - усмехнулся дьяк, узрев лицо подьячего, - и что удивительно с большим отрядом,
  возглавляемым нашим стрелецким головой.
Онтипка не нашелся с ответом, а Иван Васильевич не ожидал со стороны подчиненного  каких либо
комментариев  или вопросов.
 -Мало того, что он схоронился в монастыре с большим войском, - продолжил дьяк мысль вслух, -
   так  воевода требует  выслать еще подмогу, собираясь  своими действиями оголить оборону Венева.
 -Вы считаете, Иван Васильевич, - робко произнес  Онтипка, - что воевода сам соизволил запереться
   в монастыре? Быть может на то у него были веские причины.
 -Причины веские, Онтипка, - улыбаясь, сказал  дьяк, - и даже знаю, почему он там схоронился. Причина
   у него весьма веская, чтобы схорониться не только от татар.
Подьячий не смел спросить у дьяка, о каких таких причинах он говорит. Но заинтриговано замер,
ожидая, что Иван Васильевич  прояснит в конец ситуацию.
Улыбка слетела с лица начальства. Дьяк притянул за ворот кафтана  Онтипку ближе к себе и шепотом
сказал тому на ухо:
 -Устин Афанасьевич ездил на родину свою бывшую, в польские земли, имение свое проведать.
   Знают об этом несколько человек.
 -И вы, Иван Васильевич, - вставил слова Онтипка.
 -Мне  воевода не соизволил рассказать о своих семейных делах.
 -Но кто же те несколько человек, о которых вы только что сказали.
 -Его личная охрана. Весьма подозрительные люди. Так же выходцы из  Литвы, которых ранее
   воевода привез с собой. Сторонятся общения с нашими стрельцами. Живут в отдельной избе,
   недалеко от  съезжей избы. Повсюду  сопровождают того.
 -Почему же вы, Иван Васильевич, шепотом?
 -Слушай дальше, - прошептал дьяк, - Агафья, супружица  Бороды  Степана,  тут приходила
   молила не слушать посадских, которые трещат по углам избы, что сын её  Гараська в разбойниках.
 -Не уловлю ход ваших мыслей, Иван Васильевич, - прошептал  Онтипка.
 -А ты слушай дальше, - в самое ухо Ваньке  прошипел  дьяк, - был Гараська у разбойников,
  но ушел от них в монастырь. Перед самым уходом слышал; нападение на воеводу  готовят тати.
  Говорили меж собой разбойники, будто везет наш воевода  две подводы золота из литовских земель.
 -Да, ну! - вскрикнул подьячий и присел в растерянности.
 -Цыц! - зажал ему рот дьяк, - молчи.
  -Донести  в приказ надобно, - еле слышно произнес Онтипка, так как в горле у него неожиданно
   пересохло, - осведомить государя.
 -Дурак ты, Онтипка, - вздохнул дьяк, оттолкнув от себя подьячего, - какой год сижу с тобой
  в одной избе, поглядываю за тобой и дивлюсь. Дурак ты, дураком!
 -Как скажите, Иван Васильевич, - просипел  Онтипка.
 -Так и говорю, дурак дураком.
 -Я другое имел ввиду, Иван Васильевич, - твердо сказал подьячий, - как скажите, так и будет.
 -А вот это уже правильное слово, - дьяк тут же  схватил  Онтипку за рукав и притянул к себе, -стрелец
   Клименка нынче отъезжает в монастырь. Найди его и скажи  ему, чтобы больно сильно не радел
   за злато, которое  везет  воевода с литовских земель. Хотя что ему  рдеть о чужом богатстве, которое
   охраняют  веневские  стрельцы. Так и передай слово в слово. Особо подчеркни  о веневских
   стрельцах. О неразумной литовской охране помалкивай.
 -Клименка знает о злате?
 -Узнает от тебя, - сузив глаза, сказал дьяк.
 -Прорвется ли Клименка сквозь татар? - засомневался было подьячий Ванька.
 -Татары не грязь на подошвах  лаптей, - сказал  дьяк, - отстанут. Нынче страшиться надо чиновников
   наших.  Пусть  стрелец   не идет по   речке Веневке  к деревне  Свиридова, басурманов  это
   путь. Татарова там дорога на Венев. Пусть идет через Хавки и лесом, лесом.

                -------------------------------

 -Антип! - Найденка появился будто ниоткуда. Недалече, стало быть,   от  главаря  отходил.
То ли приглядывал, охраняя, толи охранял, подглядывая. Кто их разумеет, людей, кои не в ладах
с законом. Тать он  своим  подстать.
Одноглазый  приподнялся с пригорка, на котором полулежал и вопросительно глянул на мужичка.
 -Антип, тут Агафья до тебя.
 -Ну так, позови.
Колыхнув широкой юбкой, Агафья сурово  глянула сверху вниз на  главаря банды разбойников.
В левой руке она держала  ивовое лукошко, содержимое  которого было  накрыто тряпицей, в правой
платок, вернее кусок материи, которым она изредка  промокала  свой вспотевший лоб, наполовину
выглядывающий из под черного платка.
Антип моргнув единственным глазом, показал на примятую  траву рядом с собой, приглашая присесть.
 -Антип, - сказала Агафья, игнорируя его приглашение, - я пришла в последний  раз. Больше твою
  банду кормить я не буду. Сын мой в монастыре, помолиться  за вас, грешных. А там, как Бог даст.
 -И на том спасибо, - сказал Антип, вставая на ноги, - не знаю, как  без  тебя зиму пережили бы.
 -Лето на дворе, а твои люди  до сих пор  с ложками  встречают меня.
 -У нас достаточно пищи, Агафья, - спокойно произнес Антип, - а люди мои привыкли к тебе.  Рады
   когда ты появляешься здесь. Не много радостей выпало на их долю.
 -Скажу тебе Антип  секрет. Слышала бояре говорили. Злато воевода везет в Венев, да завернул
   в монастырь или со страху перед тобой,  а быть может помолиться. Не одну  душу, знать  загубил, пока
   злато накопил, над которым сейчас чахнет. Мечется. Ад создал себе при жизни. В аду и после
   смерти ему гореть.
 -Напраслину  говоришь, Агафья, на ближнего своего.
 -Какой же он мне ближний.
 -Знать не даром ведьмой  тебя назначили на посаде.
 -Сам то не веневский, - скривила губы женщина, -о чем судишь?
 -Говори, зачем я тебе? Чую не спроста затеяла неприятный разговор.
 -Слыхала, отблагодарить меня  похвастался!?
 -Ей Богу, ведьма, - подивился Антип, - откуда сведения? С Гараськой на эту тему разговаривал,
  а он в монастыре по сей день и не мог передать тебе мои слова.
 -Бог просветил, - уклончиво ответила Агафья, - а ты не ответил, Антип, на мой вопрос. Так как же
   отблагодарить меня собираешься?
В разбойническом лагере  движение. Мужики выскакивали из землянок, недоуменно провожая
чернобородого соратника, который подняв над головой шапку,  шел  по лагерю,выкрикивая  слова
которые  едва доносились до Антипа из-за большого расстояния. Но  уже люди не возвращались 
в землянки, а продолжали стоять, переминаясь с ноги на ногу, разговаривая между собой.
У Антипа заслезился единственный глаз, он понял спокойный период их разбойнического бытия
закончился, но все же твердым  голосом спросил женщину, которая также внимательно следила
за действиями рыжебородого:
 -Как ты хочешь, чтобы мы тебя  отблагодарили, Агафья? Злата предоставили? У нас его нет.
  Думаю, что оно есть у воеводы, - Антип отвел взгляд от столпившихся вокруг рыжебородого мужика
разбойничков и посмотрел на женщину, - а воевода просто так не расстанется с тем, что ему
   принадлежит  даже  если не по закону.
 -Ограбить  решил воеводу, - ухмыльнулась женщина, - знаем вас, разбойничков
 -Ты ведьма, тебе и положено знать, - ответил Антип.
 -Сына моего не останавливай, когда домой будет вертаться, -   грубо сказала Агафья, - негоже ему
   после посещения святой обители к разбойникам возвращаться.
 -Это и есть твоя просьба?
 -От вас мне больше ничего не надо!
 -А злата?
 -Жечь будут руки.
 -Ишь ты! - Антип прикрыл здоровый  глаз, безобразность лица  поразила женщину. Выжженный
глаз и шрамы на лице от каленного железа имели давнюю историю, но на впечатлительных  людей
срок давности не распространялся.
Агафья была  впечатлительным человеком, хотя на людях  не показывала  свою слабинку.
Вот и сейчас, её рука не произвольно потянулась к  Антипу, чтобы до тронуться до его щеки. Но тут
же отдернулась.
 -Антип, - рявкнул рядом голос, - татары разделились. Минуя заповедные дубравы, часть подалась
  к монастырю, другие рвутся на Венев.
Антип открыл  глаз и глянул на Агафью. Тоску заметила та во взгляде  предводителя разбойников.
 -Чуял, не хорошо закончится день, - сказал одноглазый, - а ты, Агафья, повремени  с возвращением
   в Городенск.
 -В Венев, - поправила  женщина.
 -Пусть будет так, но ты повремени с возвращением. Татары уйдут, потом пойдешь.
 -Ишь ты, - воскликнула Агафья, - защитник нашелся. Побеспокоился, стало быть.  А разве твои
   тати лучше татар поганых?
 -О чем мелешь, женщина? - возмутился Антип, - разве первый раз ты у нас? Кто обижал тебя
   здесь? Грубо ли относились к тебе?
 -Всегда приходила  и уходила днем, но ты предлагаешь сейчас остаться мне здесь на ночь. Ночью
   я всегда доверяю  только  крючку на дверях и мужу, что спит на лавке с краю.
 -Хорошо, - сказал Антип, - уходи. Без женщин спокойнее у нас. Только не говори потом, будто не пытался
  сберечь  тебя, Агафья, от  татар поганых. Достаточно   с нас иных людских проклятий.
 -Дорогу укажи, как   до Николая Чудотворца попасть, - резко заявила Агафья.
 -На монастырь навострилась? Только что на  Городенск, то бишь на Венев, собиралась. Не постоянны
  вы бабы, однако.
 -Ишь ты! Судить собрался  нас, баб. Тебе ли судить  кого, о себе вон подумай, весь как решето.
   На ладан, небось, дышишь. Ночами Бога молишь, чтоб прибрал.
 -Глупая баба, - Антип прикрыл здоровый глаз. Жуткая боль пронзила весок, -  К сыну собралась? Иди.
 -К сыну. Давно не видала  родненького.
 -Не разошлись бы...
 -Уж не твоя  это забота, Антип, - сказала  Агафья, - а ты бы  поднимал  свое войско, да попробовал
   татар воевать. Воевода все одно повесит тебя, но славу бы  народную  сыскал.
 -Я подумаю над твоими словами, Агафья.
 -Ну тогда прощай!
 -Провожатого дать? - тихо спросил  Антип, надеясь смягчить крутой нрав  Агафьи.
 -Бог укажет дорогу, - будто уловив молчаливую просьбу одноглазого, спокойным  голосом
откликнулась женщина

                -----------------------------

Стрелец Степка познакомил  Гараську с Фролом. Опытный стрелец, не чета молодым служивым, Фрол
с ног до головы оглядел Гараську  и спросил  Степку, не отводя глаз от нового знакомого.
 -Доверяешь ему?
 -Как себе.
 -Поручишься за него?
 -Целую крест, - Степка  достал нательный  крестик и прижал его к губам.
 -Верю, - сказал  Фрол, - сказал  ему о воеводе?
 -Знает он, что в воевода в монастыре.
 -Молодец, - выдавил  слово  Фрол.
 -Не я ему сказал про воеводу, - поспешил сообщить Степка.
 -Все окрестности ведают правду эту, - вставил слово Гараська.
 -Истину он говорит, - ободрено заявил  Степка.
 -А что везет воевода, народ знает? - опять взгляд  Фрола остановился на Гараське.
 -Может и знает, а может и нет, - произнес Гараська.
 -Злато везет наш воевода, - выложил неожиданно Фрол, не отводя взгляда от  Гараськи, - много злата!
От неожиданности  Степка присел  на корточки, одной рукой стянув шапку на лицо. Не ведомо было
остальным, что под шапкой? Какое лицо скрывал, улыбался ли от того, что к тайне был посвящен, либо
ужасом покрылось оно, представив, какой конец ждет ежели прознают о том слухачи воеводы.
Гараська от неожиданности отступил на шаг назад и остановился, глупо наблюдая, как расплывается
улыбка на лице Фрола, столь неожиданным образом решив  ввергнуть в ступор своих дружков.
 -Аль не верите? - прошептал Фрол и повернулся к Степке, который стянув шапку с лица, тяжело
дышал, будто груз какой-то только что перенес тяжелый, - разве я  просил бы тебя, Степка, найти
  помощника, если бы не затевалось бы дело крупное.
Степка промолчал. Гараська собирался с мыслями, в тоже время ждал дальнейшего развития событий.
 -На одной из трех подвод, что стоят перед монастырем, то, за чем наш воевода ездил  к полякам
  в литовские  земли. Долго ездил. Встречать наш голова выехал его и нас с собой прихватил.
  Слежу литовцами, так я называю охрану воеводы, пытаюсь узнать, где то злато. Но  литовцы
  никак не  проявляют себя. Почему я не знаю. Быть может, воевода так их учил? Но злато где-то
  здесь, пред вратами монастыря. Ты, Гараська, должон  выяснить  это.
 -Как? - тяжело выдавил из себя Гараська и покраснел почему-то.
 -Проползи под подводами и проткни  дно   ножом, узнай, что в каждой.
 -Степка, - вдруг взъерошился Гараська, - это ты называешь делом? На смерть меня посылаете?!
 -Кто же тебя там, под подводами, узреет?
 -Почему сами  не  продырявили подводы  до сих пор.
 -Мы, стрельцы,  здесь  у всех  на виду. Литовцы очень уж  подозрительны к нам. Мы уж думали
  со  Степкой, как быть, как подводы  проверить, но постоянно чувствуем нехорошие взгляды.
  Кто-то  должон отвлекать  литовцев разговорами, - ухмыльнулся Фрол, - не подумай, Гараська,
   что  мы  тебя на смерть посылаем. Знают  нас здесь, а тебя нет. Ты ползи себе  под телегами, да знай,
   Фрол со Степкой не дадут  тебя в обиду. Чуть что, дадим знак, так сразу в лес  беги, не оглядываясь.
 -А вы?
 -А что мы?  -  правая бровь  Фрола  слега приподнялась, -мы  сделаем вид, что не знаем  тебя.
 -Э, нет! - сказал  Гараська, - не согласен я.  Степка, друг,  ты  меня под смерть подводишь. Подумать
  страшно, поднять руку на воеводу.
 -На добро воеводы, - поправил  Фрол.
 -Разве воевода не пуще будет зол, когда злато у него уведут. 
Фрол повернулся к Степке.
 -Ты божился за него, а оно видишь как, - разочаровано сказал стрелец.
Степка бросился к Гараськи, схватив его за руки.
 -Соглашайся, Гараська, воевода вскоре отъедет. Думай.
Разговор сей происходил  враз  перед  главными церковными воротами  монастыря. Прихожане
скосив глаза на двух стрельцов и мирянина,  проходили мимо через небольшую калитку,
предварительно  осенив  себя крестным знамением. Стрельцы  и Гараська  также кланялись и
крестились в ответ, чтобы не вызвать подозрения.
Дорога, что из лесу идет, вдруг  запылилась. Паломники     дружно  расступились.
Верховой проскакал до  церковных врат и спешившись, бегом бросился  по церковному двору  в
левый флигель центральной церкви, где расположилась трапезная  обители.
Это событие вызвало замешательство среди стрельцов. Перебивая  друг друга, каждый высказал
свое мнение  о случившемся. Мнения разнились, вызвав нехорошие  толки среди несведущих мирян,
которые  проходили мимо и  замедляли шаг, чтобы послушать о чем говорят служивые.
Не осталась безучастная, преданная воеводе  литовская охрана. Любопытствуя, они заглядывали
через невысокий  забор, сложенный из скальника,чтобы выяснить кому выпала такая честь,
беспрепятственно и без зову явиться  к воеводе, славившемуся своей не любовью к местному
населению. Но еще долго люди оставались в неведении, поскольку верховой, принесший некую
весточку, вскоре вышел их ворот и вскочив  на коня, был таков.
Темнело. Солнце скрылось за лесом, который темной стеной  стоял вокруг   монастыря.
Последние  лучи  золотили края  редких облаков. Но и они вскоре  погасли, предвещая теплую ночь.
 -Гараська, вперед, - промычал Степка и подтолкнул земляка своего, - лезь под подводу, пока
  не видят стрельцы и литовцы.
Гараська шмыгнул под телегу, и только потом подумал: чего это я,  не согласился  же участвовать
в темных делах  Фрола. А оно вон как вышло. Сиганул под подводу  под  шепот Степки.  Будто
в тумане каком. Голова действительно дико кружиться. Не привычно. Темень.
Подвода длинная, подбита снизу  крепкими  сосновыми досками.
На ощупь  нашел щель между досками. Достал  нож. Посетовал, что ноги не разогнуть, лишнее
движение не сделать.  Слышно шаги стрельцов совсем рядом.
Щель межу досками небольшая, в некоторых  местах её совсем нет.  Не проходит там лезвие ножа.
Но как  узнать, что в подводе?  Ежели ничего не видно? Ради чего рисковал жизнью?
На ощупь определить, что выковыряет   ножом из щели, не реально.
Возвратиться назад, проблема не решаемая.  Сразу в бок лезвие сабли, это уж без проблем.
Стрельцы и литовцы, потеряв интерес к гонцу, сгрудились вокруг  повозок. Байки травят наши
стрельцы, веневские. Литовцы с охотой слушают, в ус усмехаются, но в контакт  не идут.
Не расслабляются! Воеводу страшатся или в крови  призвание  такое,  родиться  слугой?
Ворота монастырские  заскрипели.  Стрельцы приумолкли. Дивились, что так? Покойника выносят?
Не слышно перезвона малого колокола, скорбно в последний путь провожающего.
А когда уж ворота  совсем раскрылись, появился голова засечный и зычным голосом  крикнул,
так, что слышали, вероятно, и запоздалые паломники, что собрались ночевать под стенами обители:
 -Загоняй подводы во двор!
А когда  спешно запрягли лошадей и первая телега въехала в монастырский двор, добавил,
но уже не так зычно:
 -Стрельцы веневские останутся снаружи, - и уже тихим голосом, - не велено настоятелем столько
  служивых в обители святой держать.
Литовцы въехали вместе с подводами в монастырский двор. Въехал туда и Гараська, держась
за днище телеги. Степка с Фролом, досадно морщась, остались за монастырскими  стенами.

                ----------------------------
Телеги въехали на монастырский двор, но  лошадей распрягать голова  не велел. Литовцы, польских
кровей, молчаливо гадали чтобы это означало.  Ночь  на дворе, коней следовало бы распрячь,
сытно накормить на тот случай, если надумает воевода вдруг в дорогу.
Видать тревожна ночь намечалась, коли не велели коней распрягать.
Не смотря на это, охрана  воеводы расположилась на ночлег. Под  фырканье лошадей, пристраивались
литовцы на теплой еще  земле, где щекотливая трава, пахнущей  полынью.
Тут же, лежа на  земле, и заметил литовец скрючившегося под телегой  Гараську.
Разбудив   своих  сослуживцев, наблюдательный литовец, организовал  окружение  неизвестного
лица, которого долго били  ногами после  того, как вытащили из-под телеги.
Гришутка с Мишуткой прикорнувшие под развесистой яблоней, проснулись  под шум
воеводской охраны и к своему  великому удивлению обнаружили в лапах  литовцев  Гараську,
которые те тащили на суд к засечному голове.
 -Выручать надобно,- сказал взволновано Мишутка.
 -Как? - трезво оценил обстановку  Гришутка, - были бы в лесу, рискнули бы, но во дворе
  монастыря мы как в клетке.  Здесь и за  стеной монастыря служивые. Живо нас к ногтю.
 -Что же делать?
 -Выждем.
Тем временем литовцы оторвали от жирного  воеводского стола голову стрелецкого. Тот  с  неохотой
вышел во двор, где перед ним на колени бросили Гараську.
 -Кто таков? - спросил  голова, поглаживая живот, сытно выпирающий из распахнутого  кафтана.
 -Прятался  под  телегой, - доложил литовец, тот, кто обнаружил Гараську.  Он  надеялся   теперь
на  заслуженную награду и глазами выискивал  за спиной веневского головы  воеводу.
Однако голова повернулся спиной к вдруг растерявшимся литовцам и бросил через плечо:
 -Выгнать вон за ворота!
 -Но, то шпион! - прошипел вслед литовец. Этими словами хотел сказать — ты мне не указ. Как
скажет воевода, так и будет. Однако воевода не спешил  появиться на высоком крыльце трапезной.
 -Крестьянин -шпион?  Не смеши, - не оборачиваясь, сказал голова, -  Прогнать вон, как собаку.
Литовцы в растерянности.  Слова и действия стрелецкого головы разнились со строгими
требованиями  к ним со стороны воеводы в  таких вот  щекотливых  ситуациях.
Литовцы  продолжали стоять, переминаясь с ноги на ногу.
Тянули  время и оно сыграло в их пользу. На крыльце возник Устин Афанасьевич.
Заплывшие жирком глаза недоуменно смотрели на  служивых, которые были из личной его охраны.
По именам никого не знал, но в лицо помнил.
Зыркнув зенками спросил, в чем дело. Голова отпрянул к перилам крыльца, поняв вдруг, что гнева
воеводы ему  опять  не избежать.
  -Обыскали? Допросили? - спросил воевода после того как ему доложили  о лазутчике.
Получив отрицательный ответ, повернулся к голове:
 -Займись. Допроси с пристрастием, - и тут же,  передумав, добавил, -  впрочем от вас, веневцев,
  ждать положительных  результатов расследований не стоит. Народец слабохарактерный вы.
  Кумовство у вас здесь кругом. Веди, служивый, лазутчика на задний двор монастыря.
  Сам допрошу. 
 -Вот, - литовец протянул туесок, ранее сдернутый   им с пояса Гараськи, - нашли
  у шпиона этого.
 -Что там такое? - брезгливо спросил воевода, - а ну, вытряхни.
Литовец  тряхнул туесок над раскрытой ладонью и тут же протянул  руку, двумя пальцами
удерживая нечто, при виде которой воевода соизволил сделать шаг вниз по ступеньке.
 -Дай сюда, - вырвав из  рук служивого   странный предмет, воевода приблизил его к  глазам своим
слезившимся и мгновение  разглядывал  свинцовый кругляшок.
Взглянув на Гараську, а потом вновь на  предмет, что обнаружили при парне, воевода еще сделал
шаг вниз по ступеньке  и приблизился к виновнику ночной суматохи.
 -Откуда у тебя  сея печать? - спросил воевода, дыхнув свежим перегаром на Гараську, - украл? Как
  смел, смерд!
 -Там, в избе, - сжавшись от страха произнес  Гараська, - там еще бумага...
 -Под стражу  его, - рявкнул воевода на своих подчиненных, а Гараське, сжав кулаки, сказал:
  покажешь ту избу. Но ежели не честным путем добыл  княжью печать, висеть тебе на дереве.

                ------------------------------

Агафья добралась до монастыря и, пав на колени перед  входом в обитель, долго молилась.
Редкие  паломники  из крестьян  становились  рядом на колени  и, неистово крестясь, бормотали
себе  под нос молитвы или  выдержки  из  святого Писания.
Сия компания не совсем нравилась Агафье, но  виду не подала, а лик её  был радостен.
Встав с колен и отряхнув длинную черную юбку от пыли и натянув  на лоб платок,  Агафья
прошла внутрь монастыря.
Снуя между  молящимися она выискивала  знакомые  лица и, конечно же,  нашла тех, кого искала.
 -Ах, прохвосты, - прошипела  Агафья, схватив за концы болтающихся веревок, коими были подпоясаны 
одежда двух прихожан, которые  тщательно  скрывали  свои лица от других молящихся. Неизвестные
были ошарашены бесцеремонностью, с которой к ним   отнеслись. И были несказанно удивленны,
узнав в женщине  мать Гараськи.
Как не узнать то, если эта женщина была всю зиму желанным гостем с стане разбойников.
 -Не знаю как вас величать, - проговорила сквозь зубы  Агафья, - но вы как раз мне и нужны.
  Ну-ка,  мужички!  Где мой сын? И почему он не с вами? Я вас  узнала, ироды. Ваш  ущербный 
  главарь проговорился  мне,   что сын  мой  под присмотром лучших его людей. Уж не вы ли это? 
  С виду не скажешь. Что молчите? Язык проглотили? Как вас  там кличут? А впрочем мне все одно,
  имя придумать не сложно.
 -Гришутка я, - вставил  слово двухметровый детина в секундную паузу, пока Агафья набирала
воздух в легкие, - а это Мишутка, - и он кивнул  в сторону товарища, который не замедлил сделать
поклон  женщине.
 -Разве я спрашивала, как  вас звать? - продолжила  Агафья в том же духе, -  я спросила, где мой  сын,
  а вы так и не ответили, хотя у вас была возможность  это сделать, пока я старая и немощная
  женщина проглядела   здесь  все глаза  в поисках  родимого. Уже догадываюсь, что  мой сын в смертельной
  опасности, а вы двое здоровых борова, ждете слабую женщину-мать, чтобы  та спасла  своего сына,
  за которого  вы  перед  вашим Антипом поручились быть в ответе.
 -Может быть, вы дадите нам вставить слово, - сказал  Мишутка, - и совсем не для оправдания.
 -Говори же и побыстрей, - сказала  Агафья, - я хочу знать, где мой  сын и  крепко обнять  его.
Перебивая друг друга, Гришутка с Мишуткой рассказали Агафье про  Гараську, и как того стрельцы
вели к флигелю, что пристроена была к церкви и предназначена  была для особых гостей,  и что вышел
из того флигеля сам  воевода и  как  сошел  воевода с высокого крыльца и беседовал о чем-то с Гараськой.
А потом повели  стрельцы   парня   под   белы рученьки.  Куда? Этого Гришутка с Мишуткой не знают.
Толи в хоромы, за стол усадить и попотчевать  яствами  разнообразными, толи петлю  на шею 
накинуть и повесить по приказу.
Слушала  Агафья  рассказы разбойничков да причитала вполголоса, а как закончили сей рассказ
Гришутка с Мишуткой, так набросилась  она  на них. Так зашипела, что проходивший  недалече
монах подскочил  как ужаленный. Решил, бедняга, что наступил на гадюку, тварь несмышленую.
 -Вы  что, разбойнички, забыли зачем послал вас сюда главарь Антип. Не вам ли доверил
  жизнь моего сына?  Теперь вы быстренько расскажите, как вы собираетесь  спасти моего Гараськи.
 -Мы не думали об этом, - ляпнул Гришутка, - у нас нет такого плана.
 -Пока нет, - поправился  Мишутка, заметив как побагровело лицо  Агафьи, - обдумываем только.
 -Вместе будем обдумывать, -  сказала Агафья голосом, не терпящем возражений.
Тут же принялись думать. Через минуту заговорил  Мишутка.  Стало быть  уже созрел план.
 -Скажу вам, что вызволить из самого монастыря  Гараську мы не сможем, - сказал Мишутка,-
  здесь в  святом  месте случиться с ним  не должно плохого. Грех на душу никто не возьмет.
 -Ясное дело, - поддакнул  Гришутка, а Агафья кивнула головой, внимательно прислушиваясь к словам.
 -За ворота как выведут, тут сразу мы его и отобьем у стрельцов, - закончил свою мысль Мишутка.
 -Ой! - сказала  Агафья и прижала край платка к лицу, - быть может мне пойти пасть на колени
  пред воеводой. Смилуется,  отпустит сыночка моего. 
 -Не скоро дело делается, - проворчал Мишутка, поняв, что  Агафья отвергла его план.
 -Не верю я вам, разбойнички  мои, - сказала женщина, - как только стрельцы за ворота, так вы в кусты.
 -Брешешь, однако, женщина на нас. Будто мы  нелюди какие.
 -Брешу, но знаю  дело. Пока не знаю толк не только от вас, но и от всего вашего сброда, что
  ошивается в лесах вокруг  Венева.
Пока Гришутка с Мишуткой искали слова, чтобы ответить достойно на дерзкие  слова женщины,
Агафья направилась в сторону флигеля, где давеча засветился воевода.
Но не успела она прошагать и половину пути, как зашевелился вокруг  народ. Забегали  монахи,
перекличку устроили служивые. Светало. Небо над лесом, что вокруг  монастыря, окрасилось
в кровавое  зарево. Знать погода будет  сегодня знатная, подумал каждый, но ужаснулся  плохому
предчувствию.
Мысли  были злые, тревожные. Всегда быть на чеку, в напряжении.  состояние выматывающее.
Война с поляками не приносила плюсы российскому государству, усиливались  набеги крымских
татар, которые были в сговоре с польско-литовским княжеством. Оголенные южные рубежи
привлекали кочевников-ногайцев  и  крымских  татар, которые в голодные годы на своем полуострове
собирали сотни тысяч  обнищавших крестьян под свои знамена.
Вот и сейчас слух дошел, татары подходят к монастырю. Не было такого никогда. Всегда обходили
стороной неверные не только святые православные  места, но и  не поганили  капища языческие.
Поспешили монахи закрыть ворота  монастыря . а прежде завернуть назад паломников, которые удумали
покинуть монастырь в столь лихое время.
И тут же пришла мысль стрельцам, которые  остались не у дел за воротами  монастыря.  Подводы
загнали во двор, но не пустили туда веневских стрельцов.
А мысль пришла стрельцам  такая, а не знал ли воевода  заранее о  приближение татар. И тут
же вспомнили о  всаднике, который с вечера беспрепятственно проник в монастырь.
Знал воевода, подумали стрельцы, но позаботился лишь о своем добре, что на трех подводах
вез из враждебного   Руси литовского княжества на новую родину.
А что до стрельцов  веневских, то они они остались за монастырской стеной. Голова же стрелецкий
так увлекся быть в услужении воеводе, что забыл о своих прямых обязанностях.
Чуть посеребрило солнышком  макушки сосен, как на поляну перед монастырем, распугав нерасторопных
паломников, выехали на низких лошадях с десяток всадников с нехарактерными для средней полосы
России лицами. Халаты, перевязанные бечевкой, глубоко нахлобученные шапки с болтающимися
хлястиками. Редкая растительность на лицах с чуть раскосыми глазами. Прищуренный взгляд.
Хищнические взгляды  незваных  гостей сильно разнились с блаженными лицами русских
богомольцев, которые вдруг исчезли с дороги ведущей в монастырь, чего не был уж много лет.
Следом меж деревьев появились еще гости.  Еще и еще. Тьма  южных  людей.
Кони татарские не ржали. Воспользовавшись  передышкой, они мирно  поедали сочную траву,
которой   не было в густом тенистом лесу. Кочевники, отпустив поводья, сами не расслаблялись.
 -Главный кто? - выкрикнул один из крымчаков, выехав вперед и приблизившись к растерявшимся
стрельцам, которых было, что горсть против океана нечисти.
Никто  татарину не ответил, будто не услышали вопрос.
Однако, сгруппировавшись  стрельцы заняли  позицию очень характерную для последнего
смертельного  боя.  Приготовившись умереть, стрельцы веневские не посчитали нужным ответить
на вопрос поганого  татарина.
Татары натянули тетивы, но толмач, что выехал вперед, поднял руку.
 -Жечь монастырь не будем, ежели князь ваш выйдет на переговоры.
 -Нету здесь  князя, - выкрикнул зло один из стрельцов.
 -Зачем врешь воин? - скривил губы  толмач, - хочешь первым умереть, не будет тебе такой удачи.
  Первым умирает хороший  воин. Ты  воин не хороший.
 -Зачем врать мне тебе, басурман, - сплюнул Фрол, - нет в монастыре князей.
 -Опять врешь. Смерти хочешь? Хрущов в монастыре. Знаем мы.
 -Ах! Ты, басурман, вот о ком. Не знали мы, что воевода наш, князь!
 -Какие же вы тогда воины своего князя, если не знаете, за что  умирать  будете, - взвизгнул хохотом татарин.
Оскалилось и остальное  татарове войско, после того как  толмач отпустил пару шуток
в войско  степное на языке  иноземном, татарском.
 -Знать не доверяет вам воевода ваш, - сказал толмач, - а если он не доверяет, то и у нас к вам дела нет.
Махнув рукой,  толмач  вызвал  тучу стрел, которая враз обрушилась на горстку  стрельцов. Прикрывшись
кожаными  щитами, русские отступили к воротам монастыря, но не ринулись туда, под  мнимое прикрытие.
Ворота закрыты, а лезть через невысокую ограду и оголять спины не было смысла.
Замертво упали сразу  несколько  стрельцов.
Вскрикнул  Фрол, когда вновь татарские стрелы  взмыли в небо:
 -Братцы! Они же нас перебьют, как куропаток!
С этими словами, молодец, размахивая саблей, ринулся вперед, растолкав товарищей, которые
в порыве гордости за поруганное отечество   тут же побежали следом.
Не ожидали такой прыти  татары от, казалось бы, уже  обреченных русских воинов. Расслабившись,
утомленные дальним переходом, не готовы оказались  татары  к стремительному отпору.
Фрол настиг татарина-толмача прежде, чем татарская стрела пронзила его сердце. Но он успел
рубануть саблей по замешкавшемуся татарину и они уже вместе покатились умирать под копыта
мирно пасущегося  коня, который, фыркнув, отодвинулся в сторону и продолжил  щипать сочную
траву, сбагренную кровью.
Краем глаза Степка увидал финал встречи  Фрола с татарином и слеза жалости выступила на его
глазах. Жалость не к себе. Нет. Русские погибали всегда просто, с не показной лихостью.
Жалко было, что погибали  глупо.
С татарской стрелой в груди, он  смахнул   уже засохшую слезу и улыбнулся, умирая.
Упал  плашмя, лицом в родную землю.
Бились стрельцы недолго. Их становилось все меньше и меньше.
Когда же погиб последний веневский воин  из гарнизона, что были посланы  навстречу  воеводе,
татары  вошли в монастырь.
Жечь его не стали, вопреки  злым обещаниям, данные  вне стен христианской святыни.
 -Давай нам воевода, - со страшным акцентом крикнул мурза, ибо  толмача у них уже не было,
а разговаривать в данной ситуации с населением приходилось. Как же иначе узнать, куда
подевался виновник татарского вторжения в монастырь.
 -Утек воевода, - сказал  настоятель монастыря, который не побоялся  выйти  навстречу
разъяренной орде, - ушел со своими людьми через  калитку, что за  монастырским кладбищем.
 -Арба здесь, - татарин ткнул пальцем в брошенные  подводы.
 -Добро на руках унесли, - с сарказмом  сказал  монах и склонил  голову, чтобы  татарин не
увидел его лицо.
 -Веди  нас на калитка, - сказал  мурза, твердо решив настигнуть бежавшего воеводу  прежде,
чем он  достигнет Венева  и  прежде,   чем ему не помощь придут летучие отряды  казаков.

                ------------------------------

Веневская крепость через несколько дней  сидения  в нем посадских и крестьян, уже не была похожа
на встревоженный улей. Стрельцы без опаски поднимались на  деревянные городские  стены и, позевывая,
вглядывались в просветы в чащах заповедных  дубрав. Ночью жгли факела, выдвигая их как можно
дальше над  стенами. Видно чтобы было,  не  готовятся  ли татары к штурму, тихо подобравшись
к  деревянным стенам крепости.
Впрочем все внутри крепости были уверены, что басурманы  уже  миновали Венев и разбойничали где
то на  пути к Москве.  Поэтому ропот недовольства от долгого сидения все чаще и чаще  слышался
среди толпы. Были веские причины. У кого коза  не доеная, у иного свинья не кормленная.
Слышен был плач детей  малых,  те просились   домой, в привычные   деревянные люльки, что
качались под потолком в избах на крепких веревках. И привыкшие  слышать не гомон недовольной
толпы, а голос матери  сладко поющую колыбельную.
Недовольство долгим сидением  выпирало наружу своей бытностью.
Надо было решать, что делать и  поэтому  дьяк пребывал в глубокой задумчивости в  сторожевой
избе, что недалеко  от  главных ворот  крепости.
Плохо думалось одному, поэтому вышел во двор.
 -Онтипка, - обратился дьяк к своему помощнику, который  на небольшой   временно сложенной
печурке запекал птицу, едва очистив её от перьев, - Есть ли какие весточки от Клименки, что
  отбыл давеча в монастырь?
 -Отбыл, Иван Васильевич!  Отбыл. Еще с вечера.
 -Как с вечера? - возмутился дьяк, - ведь третьего дня приказано было?
 -Приказано было не выпускать никого из крепости до вашего распоряжения, Иван Васильевич.
 -Так что же ты мне, олух, не сказал...
 -Про что? - оторвав взгляд от печки, спросил подьячий.
Дьяк махнул рукой, смачно выругался  и тут же перевел  разговор на другую тему:
 -Народ ропчет, -  начал Иван Васильевич, наблюдая как Онтипка  переворачивал на вертеле
румяную  курочку, с которой в огонь шипя  стекались  капли  жира, - я не военный. Не знаю,
  правильно ли будет распустить народ по домам. А вдруг татары нагрянут не вовремя.
Онтипка удивился  словам  своего начальства.  Совета ли спрашивает, либо рассуждает вслух.
Глянул на дьяка. Глаза осоловелые у того. Шутка ли в лихое время брать на себя ношу тяжелую.
 -Иван Васильевич, съешь кусочек курочки, - Онтипка  лихо будто циркач какой выложил мясо
шипучее, пропахшее дымком на блюдо прямо  перед  носом дьяка, - посмотри, румяное оно какое!
 -Венев не хочу обезлюдеть, - сказал мягко   дьяк, он посмотрел прямо в глаза  Онтипки, - боюсь
  за них, родных. Если бы  крымчаки прошли уже, спокойнее было бы.
 -Оно то так, - согласился подьячий, - но на сытый желудок, ей Богу, мыслится  лучше.  Поешь, Иван
  Васильевич, пока не остыло  мясцо. Оцени мастерство  мое...
 -Вижу, Онтипка, что силен ты не только в канцелярских  делах, - сказал дьяк, ловко  перекидывая
с ладони в ладонь горячее бедрышко. - скушаю , стало быть, кусочек твоего творения.
Так и застал дьяка  с куриной ножкой в руке стрелец, который  прибежал  доложить о последних
новостях с крепостной стены. Новость, о которой  доложил  служивый.  обнадеживала, но тут
же насторожила.  Служивый рассказал дьяку. что стрельцы  ранним  утром  сделали  вылазку
из крепости и прошли вглубь засечной черты более двух верст. но так и не встретили ничего
подозрительного, что указывало бы на приближение врага. Если не считать, оговорился стрелец,
грязного мужика, который при виде стрельцов пытался скрыться в лесу.
 -Где тот мужик, - спросил дьяк, - и чем он вызвал  ваше любопытство.
 -Показалось нам, барин, что следил он за  крепостью.
 -Вот как! - воскликнул дьяк, - а ну давай его сюда, служивый.
Когда  приволокли мужичка и бросили его на колени перед дьяком, последний  сразу понял,
что имел ввиду  стрелец, употребивший слово «грязный». Дьяк  охарактеризовал бы его
более грубым  словом. Клоками борода, а в бороде грязь, да листья  пожухлые,  рваный кафтан,
исподнее рванью висит над  голыми ступнями, что разбиты и распухши. Шапка грязная, набекрень,
поеденная мышами, а может  еще какими грызунами.
А глаза! Не заискивающие. Знает, что  перед барином стоит, который судьбу  его может враз решить
не в лучшую  сторону. Но не ведает  последствия. Глаза  горят  ненавистью, да так горят, что хозяин этих
глаз  пытается отвести их в сторону, чтобы  здесь же не лишиться головы.
 -Ежели ты разбойник и замышлял что-то, что противит нашим законам, - медленно сказал
дьяк, пытаясь поймать взгляд мужичка, - то  воевода велит отправить тебя на плаху, но я не
  имею  полномочий  лишить тебя  жизни. Но  желаю разобраться в твоей  истории. Быть  может
  ты  не плохой  человек и я смогу  тебе  помочь.
Огонек ненависти погас в глазах незнакомца, лишь растерянность осталась. Не ожидал, мужичок,
встречи  такой. Антип рассказывал о зверствах  бояр, что похуже были казней египетских. Поэтому
задержанный приготовился принять адские муки, но встретил  совсем другой прием.
 -Кличут  как? - спросил дьяк, с усмешкой  наблюдая явные изменения в поведении незнакомца.
 -Матюшка я, - ответил мужичок и еще сильнее удивился. Зачем боярину имя его, на лезвие
топора разве  что посадить? Или решил по имени его называть? Чудеса!  Изменился, знать, Венев!
 -Расскажешь  нам, чего прятался в лесу? Аль испугался чего?  Волков  или татар?
 -Не из пугливых я, - насупился Матюшка.
 -Вижу  что не из пугливых, - кивнул в знак согласия дьяк, - поэтому и спрашиваю, почему прятался.
 -Следил за татарами, шел следом за ними и заблудился. Тут и схватили меня.
 -Это уже интересно, -  произнес дьяк, - и кто же тебя послал?
Матюшка замолчал и поник головой.
 -Говори же, - сказал дьяк, - мы, знаем что ты из  разбойничающего  племени. Но  пока я здесь
  вершу судьбой  Венева, то и судить буду  тебя я. Поэтому с каждым твоим словом, которое
  окажется  полезным нам, ты можешь  рассчитывать на нашу милость к тебе.
 -Антип меня послал, - проговорил задержанный.
 -Зачем?
 -Я сказал.
 -Зачем он послал тебя следить за татарами, - медленно произнес  дьяк.
 -Чтобы убедиться, что татары действительно ушли на монастырь.
Дьяк переглянулся с Ванькой-подьячим. Оба  были  удивленны  сообщением  задержанного.
 -А разве ваш Антип знал, что  татары пойдут на монастырь, - спросил  дьяк в замешательстве.
 -Конечно, - разговорился   Матюшка, - мы татар туда  направили.
 -Как?! - воскликнул дьяк, -  о чем ты говоришь? Каким образом вы направили татарово войско
  на монастырь? Да разве  возможно манипулировать действиями кочевниками, когда  они
  уже в походе? Врать ты горазд, браток!
 -Вот тебе  крест, боярин, - Матюшка трижды перекрестился.
 -Допустим, что вам удалось  это сделать, - промолвил  дьяк, - но зачем вам это надо? Неужели
   спасти  Венев от разорения решили? Плахи избежать все равно не удастся. Знаешь ли, что ваш
   Антип — дворянин. И много зла он причинил  нашему государю. Так много, что был отлучен
   от церкви и предан  анафеме.
Матюшка в страхе. Дрожащей рукой продолжил  осенять себя крестом, бормоча  молитвы.
Лицо  побелело да так, что дьяк с подьячим озаботились его здоровьем. Подняли с колен и посадили
на лавку. Онтипка подал  воды  ковш.
Жадно отхлебнув  пол ковша  воды, Матюшка стал приходить в себя, комично хлопая  ресницами.
 -Расскажешь нам  интригу? - спросил дьяк, присаживаясь напротив, - зачем  Антипу понадобилось,
  чтобы татары осадили монастырь?
 -Воевода  там, - промямлил испуганно  Матюшка, он все еще был под впечатление сказанного дьяком.
Дьяк с подьячим  скрыли от незнакомца, что для них, сказанное разбойником,  новость  известная.
 -Дальше что? - откашлявшись  спросил  дьяк, - воеводу в полон хотят взять? Не верю, что ради этого
  войско  татарское  свернуло с дороги на Москву.
 -Золото много привез воевода Хрущов в монастырь, - сказал Матюшка и сник, будто боясь что
теперь ему точно не уйти от побоев.
Слухи подтверждались.  Казалось весь лес веневский  сразу за  околицей  дышит тайной
сокровищ веневского воеводы.
 -А ну, давай медленно и подробнее  расскажи  все, что знаешь, - сказал  дьяк  опьяненный
последними  новостями, - а я сделаю все, чтобы  тебя  никто  и пальцем не смел  тронуть. Говори!

                -------------------------------------

Отряд, которым верховодил  воевода, растянулся на полверсты. Стрельцы, польского племени,
шли пешком, держа за узды лошадей. Тяжело навьюченные лошади, медленно переступали
через, едва видимые сквозь прелую  листву,  кочки и корни деревьев.  Верховые кони
в непривычной  обстановке  пугливо озирались по сторонам, фыркая при виде  теней и бликов,
что  создавал солнечный свет на дрожащих от  слабого ветерка листьях.
Воевода  с  засечным головой ехали  верхом.  Голова старался не отставать от своего патрона,
но встречные деревья и  рогатые  сучья  заставляли того изворачиваться, поэтому зачастую оказывался
позади Устина  Афанасьевича.  Но и воеводе приходилось иной раз уворачиваться от сучков,
которые по  неразумению своему метили   иногда в глаз  воеводе.
 -Много ли тут волков? - спросил воевода, ни к кому не обращаясь. Тут же  рядом возник стрелецкий голова.
Рискуя быть пораненным  ветками деревьев, которые  уже довольно плотно обступили отряд,
тот подобострастно  улыбнулся воеводе:
 -Много здесь  их, - сказал он, -  стаями кружат  в лесах вокруг Венева и слобод. Ночами воют
  страсть как!  Люди на двор выйти опасаются. Загрызут.
 -Управы разве на них нет? - задал вопрос воевода и тут же понял, что вопрос задал глупый.
 -На татар узду бы накинуть, - смягчил голова стрелецкий вопрос воеводы, - а волки сами издохнут.
 -Почему так мыслишь?
 -Трупов много  людей  русских  по полям и лесам наших. Гибнут русские люди, волки плодятся,
   волчата русский  дух от трупного уж не отличают. Татары изводят землю  русскую.
Помолчали. Голова  немного поотстал от воеводы, по известной  причине.   Ветки  разлапистые
били в лицо, приходилось пригибаться и останавливаться, пропуская  воеводу вперед.
Литовцы шли  молча, держа  за узды  лошадей. Впереди несколько стрельцов и Гараська среди них.
 -Как думаешь, голова, не врет  холоп этот? - спросил  вдруг воевода  спустя  некоторое время,
  не заведет ли он нас к черту на кулички? 
 -Смею спросить  вас, Устин  Афанасьевич.  Почему заинтересовались вдруг   этим молодцем,
   а не прогнали прочь, всыпав прежде плетей, - задал вопрос голова.
Воевода натянул поводья и дождался пока  голова не поравняется с ним, благо опушка леса
давало время сделать  этот маневр.
 -Печать у него оказалась рязанская.  Князя  рязанского, - сказал воевода, когда убедился,
что  голова  стрелецкий  достаточно близко  едет рядом с ним.
Голова не посмел спросить, как эта печать, будь она трижды рязанской, вдруг заинтересовала
воеводу. Да так, что тот  доверил неизвестному  мальчишки  вести их отряд.
 -Сто лет назад, - заговорил  воевода, смотря вперед себя и, по-видимому, совсем не беспокоясь
слушает ли его воевода, - Василий  Третий подписал  грамоту  татарскую, что  признает власть
  басурманскую над  собой и что  обязуется платить вечную  дань Крыму.
Помолчал  воевода, думая о своем. Быть может о том, стоило ли говорить вслух про то, что
сведущие люди знают, а не сведущим и знать не положено.
А кто слушатель? Из служивых. Выбился в сотники на старости лет и то благодаря угодничеству
на службе. Что такому рассказывать? Разве поймет? А может это и лучше, что не поймет.
 -Рязанский  князь Хабар  выкрал грамоту  царскую.  Выкрал у татар, когда  посольством ходил
  в Дикое поле на встречу с Гирееями. Но грамоту эту на Руси не видели. Узнали князья
  московские, что нет её у  татар, на том и успокоились.
 -Думаете вы, Устин Афанасьевич, что  грамота в той избе?
 -Богу то известно, - поджал губы воевода.
 -Прошло сто лет, как вы сказали, с тех  времен. Грамота истлела бы...
 -Не тлеют  такие  грамоты, - грозно сказал воевода и  подав под бока лошади  стременами,
устремился вперед, хотя надобности в том не было. Повернув голову, сказал, не таясь
от служивых, - найти её  и упредить в этом  татар  честь для  дворянина.
Голова поотстал  от воеводы. Да и не спешил он более за  ним. Потеряв своих  бойцов на подступах
к монастырю,  голова  медленно, но верно  приходил к мысли, что воевода двуличин и быть с ним
надобно осторожным, а иначе до плахи доведет и не заступиться, когда ненароком  оступится.
Ишь ты, подумал голова, грамота ему понадобилась на тот случай ежели в полон попадет.
Откупится и продаст за скарб свой  всю  Русь.  За  вьюки, что  тащит в Венев.
Голова  придержал  лошадь, пропуская отряд, а когда  последняя лошадь ведомая литовцем
скрылась за ближайшей березой, ринулся в лес, обжигая лицо и тело ветками деревьев.

                ----------------------------------- 

Дождались!   Под бревенчатыми  стенами  Венев -крепости  закружили на конях казаки.
Шапки глубоко на лбу, рукоятки сабель   слегка выдвинуты из ножен. Качаются в такт стременам.
Лошади фыркают, чуют скорый  отдых  после  дальнего похода. Всадники  перекидываются словами
со  сторожами   крепости, но  последние не спешат открыть ворота.
 -Вельяминова люди мы, - крикнул один из всадников, -  ворота  открывай, готовь каравай.
 -О Вельяминове слышал, а о тебе  нет, - крикнул кто-то со стены и хохот  понесся кругом крепости.
 -Ну не татарин же я, -крикнул тот же  всадник. В голосе обиды не было.
 -Что не басурман, - ответили со стены, - по лицу  заметно. Но опять же приписать  тебя  можно
   и к разбойническому племени.
 -Говори, да не заговаривайся, - возмущенно крикнул всадник и тут же  примолк.
Показался с группой всадников боярин. Подъехав к воротам, велел стрельцам  открыть их. Недоразумения
больше не было, так как к этому времени на стену поднялся дьяк.  Ворота тут же открыли.
Жители Венева, по стечению обстоятельства оказавшиеся в крепости, с восторгом  встречали
летучий  полк прославленного  боярина.
Слава о Вельяминова  и его  военных  походах   в  Дикое  поле  бежала  впереди него  по просторам
Руси,  и давно уже  докатилась  и до  Венева.  Для дьяка, как временно исполняющего  функции
главы региона, было почетно встретить прославленную личность.
Поэтому дьяк быстро спустился с крепостной стены и чуть не самолично растворил ворота крепости.
 -Попрятались? - первые слова князя  были упреком. Отставив в сторону  саблю в красивых ножнах,
боярин  пригубил большую кружку с квасом. Его глаза с синим огоньком внимательно изучали дьяка.
Пригласив неожиданного  гостя  в съезжую избу, дьяк ожидал не хороших слов в свой адрес,
но оправдываться не смел. Честь соблюдал и совестью не обижен был.
 -Не воин я, - сказал  дьяк, - но подолгу чести пришлось встать на защиту отечества.
 -Не виню я тебя, Иван Васильевич, - сказал Вельяминов, привалившись на лавке к стене, - устал я
  и поэтому ищу изъян в чужих поступках. Дай отдохнуть нашему брату и мы вновь будем готовы
  верно служить нашему государю.
 -Распорядился я, - сказал  дьяк,  - на постой к местным  пустить воинов твоих.
 -Добро! - промолвил  Вельяминов и прикрыл глаза.
Дьяк  шикнул на подьячего, которого в это время угораздило внести в избу жаркое. Мол, спит
боярин, а ты  тут  запахи разносишь очень уж соблазнительные. Не гоже будить боярина!
Пусть отоспится. Под голову ему тулуп подоткнуть надобно  бы.
Но боярин уже открыл глаза и его ноздри зашевелились в преддверии знатного ужина.
 -Изволишь, боярин, откушать чего  Бог послал? -  улыбкой осветилось лицо дьяка.
 -Вижу, что Бог послал, - сказал Вельяминов, оторвав спину от стены и приняв должное положение
для дальнейших приятных бесед за неплохим обедом, - а что мои люди? Сыты ли?
 -Распорядился, чтобы накормили. И про лошадей не забыли. Овса отборного выделили.
 -Добро! - сказал боярин и взял в руки поджаристый кусок мяса, хлебнув прежде квасу, - крепость
  ваша  на исходе  муравского шляха  стоит , - продолжил боярин, когда  желудок слега насытился, - 
  значение  высокое  имеет.  Однако,  обходят  татары вас стороной, когда идут на Москву. А когда
  бьют на  Московии, бегут в Поле, прихватив по пути веневских  баб.
 -Ваша правда, Иван Яковлевич, - сказал дьяк, но разве можно что-то изменить?
 -Очень даже можно, - сказал  Вельяминов голосом знающим факты, - надобно укрепления
   ставить  за  Свиридовским  лесом.  Безлесье  там.  Татары лес не любят, к степи привыкли. Вот и
   идут там, где коням привольно и от  леса темного подальше. Просить государя буду, чтобы
   выписал из Неметчины  фортификационных дел  мастера.
 -О безопасности России радеете, - слюбезничал  дьяк, - славных мужей она вырастила.
Вельяминов моргнул осоловелыми глазами, пытаясь понять нет ли  какого коварного  намека
в словах  дьяка. Но мыслил не долго.  Приподнявшись со скамьи. на которой  уже засыпал после
сытного  обеда,  велел бросить  ему на пол тулуп овчинный и не будить до утра.
Тем  временем жители покидали крепость и расходились по  домам, уводя с собой служивых,
которых определили   к ним на постой.
Веневские стрельцы, которым изрядно надоело торчать на стенах крепости, выглядывая  врага,
спустились вниз и присоединились к вновь прибывшим.  Отправились  с ними на посад,
чтобы послушать их   разговоры и рассказы о далеких землях.
Остались на стенах лишь сторожа, да и те не особо рьяно обязанности  свои  старались  исполнить.
Под защитой прибывшего отряда воинов  Вельяминова, веневцы расслабились.

                --------------------------------

Пробирались Мишутка с Гришуткой да Агафья  путями лишь им ведомыми.  Лесом, минуя просеки
и опушки, дабы не быть замеченными и стрельцами воеводы и татарами и своими же разбойничками.
Плутать не приходилось. Мишутка с Гришуткой хорошо знали лес. Да и Агафья в дремучем  лесу
вела  себя  будто в собственном хозяйстве.  Ориентировалась в лесу  быстро, при этом не забывала
и за  попутчиками своими приглядывать.
Шли быстро, не смотря на то, что это стоило многих усилий. Здоровяки  Мишутка с Гришуткой
едва поспевали за немощной женщиной, у которой были причины  спешить.
Вознамериваясь  обогнать отряд воеводы,  женщина не жалела сил своих и конечно своих
сопровождающих.  Однако, у женщины не было  никакого плана и она  стремилась вперед в надежде,
что  при встрече  с сыном и воеводой, обстоятельства и Бог подскажут как действовать дальше.
Бормотала  молитвы на ходу, а в молитвах просила Бога сохранить жизнь  Гараське.
Избушка, возникшая меж поросли молодого березняка, насторожили вначале Агафью, а потом
привлекла к себе своей неказистой  внешностью.
 -Брошенная изба, - прошептал  Мишутка, - и давно очень. Накренилась так, что вот-вот завалится.
 -Сходил бы ты, Мишутка, - сказала  Агафья, - разведал.
 -Чего бы не сходить, - бравым голосом произнес Мишутка, - сходим, посмотрим.
 -Гришутка останется со мной, - произнесла  Агафья.
 -Как скажешь, Агафья, - сказал сконфуженно Мишутка и посмотрел вопросительно на  друга.  Тот
повел плечами и предпочел промолчать. Мишутка подумал, что эта баба смогла сделать то, что не
удавалось даже  Антипу. Разлучить его с другом. А Гришутка    не посмел   даже возразить.
Быть может тому нравиться быть в подчинение у бабы. А ему, Мишутке,  претит, когда командует
баба. Но коли уж  Гришутка сдался без боя,  то что остается делать ему, лучшему другу Гришутки.
Так, ворча вслух, и добрался Мишутка до дверей избы, которая тут же  отворилась, не дожидаясь
прикосновения руки. И лишь переступив порог, мужичок был несказанно удивлен  тому, как
встретила его ветхая избенка.
Дверь едва висела на проржавевших петлях и было удивительно, что она крикливо скрипнув, уважала,
впустив гостя внутрь. Запахло хвоей. Подслеповатые оконца настороженно  задрожали, приведя
в трепет полуденный  отсвет солнца. Осторожно, оглядывая ветхие стены, Мишутка прошел в одно из помещений, которое, как ему показалось, была  наиболее ярко освещена. Правда эта освещенность
совсем не годилась для того, чтобы о ней так отозвались. Полутемная комната в купе с запахом
хвои навевала  нехорошие  мысли.
И когда, за неимением даже слабого ветерка,  что-то белое взвилось  вверх и прилипло к его
кафтану, сердце Мишутки  похолодело и он уже был  готов ринуться прочь из это странного места.
Но вспомнив  едкий взгляд  Агафьи и её дыхание пропитанное чесноком, переборол себя и
остался на месте.
Брезгливо оторвал от рукава шелестящий предмет и увидел, что это была  бумага, которую  он
не раз видел в съезжих избах, когда еще не был в бегах.
Мгновение изучал бумагу. Даже понюхал. Надписи ему ничего не сказали, так как читать не умел.
Но другая сторона  бумаги  его заинтересовала. Там был рисунок. План?! И по этому рисунку определил
дверь в подпол, которая была так хитро сделана, что без рисунка найти было её не реально.
Дверь  завизжала на петле будто не смазывалась сотню лет. Быть может то и правда. Но кому до этого
дело, когда на дворе такое...
 -Воевода с стрельцами пожаловал, - крикнула Агафья, заскочив в избу следом за Гришуткой.
Крикнула и тут же съежилась. Колдунья!  Почувствовала  колдовское место, подумал  Мишутка.
 -Прятаться будем в погребе, - неторопливо  произнес Мишутка, - в лесу  они нас быстро перебьют,
  как перепелов.
 -Не вижу здесь погреба, - сказала Агафья и Мишутке понравилась её растерянность.
Сделав несколько шагов в нужном направлении, Мишутка нагнулся и потянул за едва видимое
кольцо. Дубовая дверь  подпола  распахнулась, обнажив подземное нутро прогнившей избы. Из
чернеющей пустоты пахнуло затхлостью. Лестница с ветхими от времени ступеньками показалась
растерянным посетителям избы  очень уж ненадежной. К тому же пугала глубина подпола. Конец
лестницы скрывался  во мраке и было сомнение в том  упиралась ли лестница в пол подпола,
или шла в самое логово сатаны.
 -Ну так что? - прошипела на ухо  Мишутки   Агафья, - лезь. А мы уж следом. Страх перекосил
  твое лицо. Как тебя  там? Мишутка? Пужливый больно. Темноты в детстве боялся?
 -А вдруг лестница рухнет? - промолвил  Мишутка, растягивая время., - гнилая.
 -Зачем тогда погреб открыл, - зашипел Гришутка, показавшись из-за плеча Агафьи, - давай, Агафья,
  я вперед полезу. Стрельцы небось перед дверью избы стоят, а дверь не решается впустить их.
 -Прав ты, Гришутка, - тихо прошептала  женщина, - не видела старая дверь давно уже  столько
  народа. Особливо  друга твоего глупого.  Поскрипит, поскрипит, да и впустит  окаянных в избу.
  Не жить нам тогда.
Гришутка соскользнул вниз,  едва цепляясь за перекладины  лестницы. Лестница облепленная
грибком за многие годы превратилась в нечто, более похожая на  снежный каток.
Агафья охнула, услышав как грохнулся оземь Гришутка.
Мишутка радостно констатировал: подпол не глубок.  И сиганул следом, закрыв глаза.
Входная дверь избы завизжала в тот момент, когда и  Агафья рискнула повторить  не совсем
удачные опыты Гришутки и Мишутки.
Предварительно потянув за собой дверь подпола, она захлопнула её и  тут же съехала по скользкой
лестнице. Ударилась о что-то мягкое. Это что-то тут же зашевелилось.
 -Агафья! - прошептал  женщине на ухо Мишутка, - ты мне пяткой чуть ли не в глаз. Хорошо, что
  не в лаптях.
 -Не сезон в лаптях то ходить, - сказала Агафья, - на босу  ногу нынче ловчее.
 -Тише! - зашипел Гришутка, - как бы не услышали нас.
Было  из-за  чего заволноваться вдруг Гришутке.  Заскрипели половицы  над головой. Замелькали
светлые  полоски между ними.  Наверху  топали, двигали стол, стулья. Слышны были обрывки слов,
но разобрать о чем говорят было очень сложно.
Мишутка на ощупь найдя лестницу,  подполз по ней под самый люк, рискуя оборваться и наделать
шум, который вероятно может привести к трагическим последствиям.
Но рисковал Мишутка  не ради того, чтобы поднять свой престиж, после того как смалодушничал,
когда надо было лезь в темноту подвала.
Неизвестность и темнота подвала убийственно действовала на психику человека. И чтобы  побороть
чувство страха и неопределенности нужно было просто что-то делать.
 -Ищи, ищи, - услышал  Мишутка грубый голос, который неожиданно раздался прямо над ним, -
  бумага не должна была  затеряться, если она таковая была.
Мишутка прижал рукой то место, где за пазухой прилипла к его телу старый  лист  бумаги из-за
которой, вероятно, и устроил шум в избе  воевода, грозя  смертной карой Гараське.
Мишутка соскользнул вниз, не удержавшись на лестнице. Здесь Гришутка притянул его к себе
и сообщил приятную новость. Нашел он по легкому дуновению воздуха  второй выход из подпола.
Обрадовался Гришутка открытию своему. Однако, высунувшись наружу оказался в ложбине,
заросшей высокой крапивой.

                -----------------------------

Голова стрелецкий  без приключений добрался до Венева и был  очень удивлен, что  крепость 
сиротливо стояла среди шумливого леса, который  ветками  деревьев  своих стучал по постройке,
предназначенной  охранять черту засечную. Было  тихо вокруг и никого на стенах крепости.. Однако это
не было  великой  военной хитростью веневских ратников. То было безалаберностью  сторожей.
Ночь не спеша, как всегда бывает в средних широтах, опустилась на захмелевший городок.
В слободах и на посаде  с размахом праздновали   избавление от несостоявшегося  нашествия
кочевников- ногайцев и крымчаков. Слышались отзвуки веселых хороводов. Там и здесь отблески
костров, вокруг которых мелькали  веселые  лица, зазывающие и увлекающие в праздник.
Голова, который едва пробрался сквозь веневский лес, который был известен всем своими колдовскими
чарами, и был зол на все происходящее вокруг,  вдруг остыл душой, прислушиваясь к  молодым голосам.
Он,  задрав голову, долго вглядывался  на стену крепости. Туда., где должен быть  стоять на страже
стрелец, и где   сейчас  виднелась сияющая звезда в небе.
Голова не знал  название  той звезды  и почему она подмигиваете ему. Но на всякий случай, стянув
головной убор, прочитал молитву. И о чудо! Звезда исчезла. Но это открытие  не обрадовало нашего
голову, лишь опечалило. Объяснить себе это чудо он не решился.
 -Кто таков? - раздался голос извне, который  вдруг вселил  голове уверенность в силе русского
государства. И он повернулся кругом, чтобы найти источник столько странного  звука, похожего на хрип.
Но автор вопроса был  там, наверху.  Он загородил  собой далекое небесное светило, свесив
со стены  свое  тело, нуждающее скорее во сне, чем в бдении.
 -Ворота открой! - крикнул голова, - не узнаешь  меня? Ты ли это, Микола? В темноте и ошибиться
  простительно. 
 -Как кличут меня, знает весь посад веневский, - с насмешкой выкрикнул стрелец. Медленно трезвея,
ему начиналось  нравиться  словесная перепалка с незнакомцем, - а тебя не знаю я. В темноте прячешь
  лицо свое,  знать  враг  ты государю нашему и грешок за тобой числится немалый.
 -Голова я, твой  начальник. Зови сторожей  засечных, десятника стрелецкого.  Пусть опознают.
 -Я уйду, а ты в это время в крепость прошмыгнешь, как крыса, - залился смехом стрелецкий
на крепостной стене и тут же  грубо, пьяно, прервав резко смех, - а ну вон пошел. Пулю пущю.
 -Ей Богу, Микола  ты, - крикнул голова, - ты как тот Фома неверующий, пока пальцем не ткнешь
   мне в бок, не признаешь  меня.
 -Дьяк утром проснется, доложу, - более благосклонно произнес стрелец, - а сейчас иди от греха подальше.
Сверкнул звезда на том  месте, где только что зияла голова Миколы-стрельца. Аудиенция закончилась.
Голова был в растерянности. Вот она крепость, куда  стремился, рискнув оставить воеводу, который
уже никогда ему не простит самоуправства. Спешил, продирался сквозь  лес, полный буреломов, страшных
звериных  ям, что  по нарыли  местных деревень крестьяне.  Минул  вечно голодных волчьих  стай,
а так же разбойников, которые не прочь  горло перерезать  любому   за пару сносных  лаптей.
А уж о том, что  лес веневский полон сверхъестественных теней, что бродит  там  нечистая сила, ища
путника заблудшего, чтобы поживится страхом его и поплясать над телом околевшего, залившись
могильным смехом, голова и думать не хотел, чтобы не привлечь к себе  внимание злых духов  леса.
И сейчас, после стольких испытаний,  какой-то пьяный стрелец посмел  дорогу ему  загородить
и продиктовать условия  возвращения в  крепость.
 -Микола, - крикнул голова, - а ну, покажись!
 -Чего тебе? - стрелец вновь возник  на  крепостной  стене, - уходи от греха подальше. Знаю я вас,
   татей, жрать в лесу нечего, потому и тянет на  дымок мирной  жизни.
 -Я не о том, Микола. Хочу напомнить, что я  в крестных у Ивашки,  твоего  сына. Запамятовал?
Тишина на мгновение застыла  на  стенами крепости. Лишь далекая звезда не переставала
подмигивать усталому  голове стрелецкому, который уже потерял всякую  надежду проникнуть
в  Венев-городок.
 -Что же ты  молчал до сих пор, -донесся голос сверху, - все темнил, темнил. Кум, ты ли это?.
 -Как же тебе толковать о том, когда ты под прицелом  меня держишь? Вдруг пульнешь ненароком.
 -Стой там! - крикнул стрелец, - сейчас спущусь.
О, Господи, подумал  голова, лес с его нечестью не так страшен, как человеческая бестолковость.
Стоял стрелец  на страже  крепости, соблюдая устав, закон, честь. Плохо ли у него это получалось
или нет судить некому, потому как те кто доверил ему свои жизни, спят, изрядно повеселившись.
К кому он сейчас пошел этот стрелец, оставив  свой пост  на  крепостной стене никому не ведомо.
Стены чернели старыми  обугленными бревнами в вперемежку  с новыми, что говорило о спешке
в восстановлении крепости после нашествия  татар. А на стенах никого. Неужели крепость
охранял один, захмелевший  стрелец, который страшно боролся со сном и если бы не предводитель
стрельцов, что подступил к крепости  совершенно обессиленный,так бы и спал
прикорнув  под  подмигивающей звездой.
 -Заходи,  кум, -  ворота скрипнули и медленно  растворились.
В тот самый момент лес, что чернел  в нескольких саженях от крепостных стен  ожил и толпы
незнакомцев , размахивая палашами и саблями ринулись в ворота.

                ----------------------------------

Антип с войском своим крадучись подобрался прямо под  стены монастыря, но татар там не обнаружил.
Не нашел он там и воеводу со всей своей охраной
Братва приготовившись умереть, топталась у монастыря, наводя ужас на местных  крестьян.
Кое-кто из сильно ретивых влез на стены  монастырские  и заломив шапки, под хохот остальной
разношерстной компании, крестился, повернувшись задом  к золоченным крестам, что светились
заревом на макушках храмов.
 -Одни ушли, - шептали прохожие в страхе, торопясь  схорониться   за стенами монастыря, - другие
  нагрянули. Откуда такие взялись?
 -Незваные гости хуже  татарина, - говорили другие прохожие и спешили  разминуться с первыми,
чтобы не привлекать внимания  разгулявшихся пришельцев.
 -Найденка! - окликнул  Антип своего помощника, - где же  татары?   Божился ты, что повернул
  к монастырю  басурманов.
 -Ей  Богу, Антип, так и было, - воскликнул  как не в чем не бывало Найденка, - сам не пойму, куда
   крымчаки делись. Как сквозь землю...
 -Надобно увести народ от монастыря, - хмуро молвил  Антип, - от греха подальше. Разорят по
   не недоумению  обитель.  Народ проклянет.
 -Ясно дело, Антип, - сказал  Найденка, - но что им сказать? Как отвлечь?   Сам же им сказал,
   что воевода свез свое богатство в монастырь. Теперь  попробуй, оторви от сладкого куска.
 -А ты поди и скажи, что мол воевода  подался на  Венев и повез с собой не только литовское
   богатство, но и награбленное в  этом монастыре  .
 -Ха, - воскликнул Найденка, - кто же поверит, чтобы попы за просто так богатством  своим
   поделились!
 -Иди, иди, - произнес  Антип и тут же присел от сильнейшей  головной  боли, что  не замедлила
  напомнить о себе.
Найденка подался к шумной  компании, что продолжала куролесить у стен монастыря.
Но не успел тот  привлечь к себе внимание, как ворота распахнулись и на телеге  монахи
вытолкнули   наружу с десяток трупов  стрельцов, которые  были побиты татарами.
Примолкли  было  разбойники, а потом загалдели, пытаясь  понять, чего это вдруг им мертвецов
показывают. Намек ли какой?
Следом вышел настоятель. Спокойно оглядел неуравновешенный народец и дождавшись, когда
братва несколько приумолкнет, сказал:
 -Эти убиенные погибли у стен монастыря.  Они сражались не только за нашу  веру  истинную, но
  и  за  Русь  святую. Погибли героями и будут похоронены с почестями.
  Монахи  упомянут  их имена в своих  молитвах, хотя не всех  мы поименно знаем.
  Но вскоре  явятся сюда  их родные чтобы  и тогда мы узнаем  истинные  имена   славных
 парней  наших  и навечно они останутся в нашей памяти.
Монах  помолчал, оглядывая примолкших разбойничков.
 -А что сделали вы для  Руси?  Оглядитесь на свое прошлое. Стыд и еще раз стыд. В писании
  сказано «Не убий». Чем вы занимаетесь, как только не промышляете  убийствами.
 -Не убийцы мы, - раздался голос из толпы, - не наговаривай на нас, святой отец.
 -Верю, что ты не убивал, - выкрикнул монах в сторону голоса из толпы, - но живешь ты не
  по-христиански. Не  по людски!  Скрываешься в болотах и лесах. Сподобишься вскоре
  волкам, что ночами воют  от тоски, поглядывая ночами на огоньки в избах добрых христиан.
  Не убивал ты,  но потворствуешь своим действиями   настоящим убийцам.
 -Сейчас мы прямо здесь и расплачемся, -  проговорили из толпы, - под кнут нас хочешь
  подвести, святой отец? Куда же нам подастся  после  твоих нравоучений. В ноги пасть иродам
   проклятым? Знамо, как с нами бояре разговаривают.
Монах вновь  выждал  время. Гул недовольства поднимался в толпе разбойников.
 -Зачем  вы пришли к святой  обители  раз  мысли у  вас не о покаянии? - спросил настоятель.
 -Воевода привез вам  в монастырь несколько телег золота, - выкрикнул из толпы тонкий голосок,-
  надобно бы поделиться, святой отец.
 -От вас впервые слышу о злате, - перекрестился  настоятель, - истину говорю, дьявол вас попутал.
 -Люди говорят... - кто-то выкрикнул из толпы.
 -Что говорят?  - монах приготовился слушать небылицы из уст взволнованной  толпы.
 -Подвалы у вас трещат от  богатств разных, - прокричал тот же голос, - свозит вам воевода
  краденное  для  хранения, або не доверяет  веневским стрельцам.
 -Твой голос не приятен мне, - воскликнул  в ответ монах, - но я хочу, чтобы ты подошел ко мне
   не страшась и взял с собой еще двоих разумных  мужиков.
 -Зачем?  Разве ты, святой отец, имеешь право судить нас по мирски.
 -Нет, - произнес настоятель, - не имею я такого права, но я поведу вас троих в подвалы  монастыря,
  где вы должны убедится в справедливости моих  слов. Еще раз вам говорю, что нет в обители злата.
Возникла пауза. Не решались разбойнички идти за настоятелем на территорию  монастыря, а тем
более  спускаться в  подвалы. Народец сей  был  больно уж не доверчивый, поскольку  жизнь
тому  научила. Но и не идти также нельзя. Из-за чего  тогда  столько шума, виной которого были
люди из  леса, чудным образом  поверив, что  после приобретения богатства они приобретут и счастье.
Воспользовавшись  паузой и тишиной нависшей  над  растерявшимися разбойниками, Найденка
во весь  голос  крикнул, да так, что с соседних  деревьев с карканьем слетела стая ворон.
 -Братки, - сделав свой голос непринужденно веселым, возвестил  Найденка, -  святой  отец
  правду  говорит. Нет злата в монастыре. И не было его вовсе.
 -А ты, Найденка, почем знаешь? - раздался одинокий голос из толпы, - сговорился с монахами?
 -Почему  Антип  молчит? - загалдели в толпе, - пусть он скажет, как быть.
Поняв, что не совсем выполнил  свою миссию, Найденка повел глазами, ища  Антипа. Но тот,
уже  поняв серьезность положения, появился на людях, несмотря на страшную  боль, что
ломала его  физически.
 -Братья! -крикнул Антип, - воевода ушел  через задний  двор  монастыря. Он  везет не только
   награбленное в литовских  землях, но прихватил  добро   монастыря.
 -Чего ж святой отец нам об этом не скажет, - тот же голос в толпе, - или он не знает, что его
  обокрали, а ты Антип  знаешь.
Антипа передернуло всего. Он узнал голос отъявленного головореза, что  примкнул к его людям
прошлой зимой и все пытался установить свои порядки  в стихийном войске Антипа.
То был  Васка Булгаков, который после прошлогоднего набега татар, более не желал жить в Веневе
и  пытался  податься на  Азов, но никак не мог набрать единомышленников и поэтому задержался
в лесу под Веневым.
 -Чего ж ты.  Васка,  не пойдешь за монахом и не пошурудишь в погребах монастыря, - сурово спросил Антип.
 -Нашел дурака, - выкрикнул  Булгаков и сделал попытку раствориться в толпе.
 -И как же теперь нам, Антип? - растерянные  раздались голоса.
 -Лес вы хорошо знаете, братья, - крикнул  Антип, - лучше, чем  воевода с стрельцами  своими.
 -Что правда, то правда, - был ответ из толпы.
 -Так  поспешите  опередить воеводу, пока он не добрался  до  крепости  веневской. Маловато у
   него служивых в отряде  осталось, перебьете  как куропаток.
 -Дело  говоришь! - подал голос Булгаков, - айда, братки, за воеводой  вдогонку.
Толпа зашумела, зашевелилась  будто  большое расплывчатое  пятно на поверхности  ржавого
болота и спустя   некоторого времени  скрылась  в лесу.
Долго  прислушивались  монахи к далеким возгласам и крикам, доносившиеся из чащоб
дремучего леса, а после того как утихли голоса и установилась необычайная тишина, вкатили
телегу с покойниками обратно на монастырский  двор.
След за телегами   вошел незнакомец, скрыв под капюшоном    лицо свое изуродованное.

                ---------------------------

Отшельник Федосей, оставив  келью свою в осетровских  скальниках, незамеченным  крался
вслед воеводы и его охраны. Прятался  за  деревьями при малейшем подозрении, что его могут
обнаружить. Но  тут же настойчиво продолжал  преследовать двигающий в сторону Венева отряд.
Иногда казалось  кто-то еще бредет рядом в том же направлении. Тогда, прижавшись к шершавой
коре березы, Федосей останавливался. Прислушивался к стуку сердца, обняв  дерево.
Спокойный ритм отшельнической жизни нарушил гость из  Венева. Глубоко запали в душу
сироты слова  Гараськи о том, что Федосей похож на  Степана  Бороду.
Мать говорила, что убили отца  татары в свой очередной  приход на  Венев, но  почему-то  соседские
пацаны подхихикивали, когда речь заходила о его безотцовщине.
Отбивался от них как мог. Где кулаками, где словом обидным. По тому поводу и получилось
с него чужак, на которого даже девки посадские пальцем показывали как диво какое.
В конце концов, испросив разрешения у отца  Гурьи, отправился в монастырь, замаливать
грехи  матери своей, которая в  нервном  порыве  созналась, что понесла на стороне.
Судить мать мать не стал, мужа её действительно убили, за два года до рождения Федосея.
Понимал, как трудно  поднимать одной  детишек при постоянным насилии со стороны татар и властей.
Наверное, поэтому и ушел, почувствовав свою ненужность как и в семье, так и в обществе.
Стихийно навернувшиеся слезы. Федосей смахнул и  прислушивался.
Показалось, будто  рядом голоса. Неужели  догнал отряд воеводы. Но почему идут скрытно?
Татар бояться?  Плохой пример дает воевода своим подчиненным. Кто же при таком воеводе
воевать то против басурманов будет?
А быть может это волки, ужаснулся Федосей. Идут, прячась за высоким кустарником, что
меж  деревьев растут, идут, выжидая момент, чтобы напасть на одинокого путника и вгрызться
острыми клыками в  его беззащитное  тело.
Всего передернуло.  Мысли плохие в голову лезут, подумал Федосей.
А если реально посмотреть на  вещи, ничего не обычного в том нет.
Расплодилось  волки великим  множеством . Чего же не плодиться хищникам. Коли от полона,
что каждый год татары  ведут на юг,  половину вымирают в южных лесах  Руси по пути
в ненавистную  Каффу.  Есть чем поживиться  многочисленным стаям   хищников.
Ступив на опушку, Федосей отпрянул назад. Увидел, как двое мужчин и женщина переходили
открытое пространство, на краю которого стояла  покосившаяся  изба.
Но где же  воевода со своим войском?  Заблудился я, подумал Федосей. И бы  сильно огорчен.
Видел же как через околицу покидали стрельцы монастырский  двор. И был с ним  Гараська,
от которого он  так грубо отрешился , о чем впоследствии сильно  пожалел и страдал душой.
Почему не кинулся  было  в ноги воеводе?  Вымолить свободу свободному брату.
Куда теперь идти, где искать потерянное время. Лес, шурша кронами,  обступил его со всех
сторон и  Федосею  стало  душно. Хватая  ртом воздух, он присел, прильнув спиной к березе.
Так он  просидел  какое-то время, пока  шум в лесу не отвлек его от внутренних  проблем.
Совсем рядом  прошли стрельцы. В руках несли несли  тяжёлые  тюки и бердыши, следом
проехал на коне воевода. Прошел и  Гараська. Шел понуро. Никто его не охранял, даже
не оглядывались на него, идет ли следом?
Удивился  Федосей. Почему не убежит?  Не опутан веревками даже.
Беги, Гараська, беги,  взволновано заходила грудь отшельника. И тут же  мысль  в голову ударила,
не бежит, значит правду  за  собой  знает. Но  к чему  правда  босоногого  посадского мальчишки
воеводе, для которого  Русь  лапотная отвратительна и он готов запороть до смерти сотню
таких простолюдинов, как Гараська.  Повод лишь бы был незначительный.
Горько  стало  Федосею, ком подступил к горлу. Не выплюнуть, не проглотить.
Остается, только наблюдать, что же будет творится дальше.  И Федосей  прильнул
всем  телом к сладкой  березе.
А стрельцы   тем временем остановились напротив избы.
 -Что там? - крикнул воевода., мечтавший о скором отдыхе.
 -Дверь не открывается, боярин, - молвил один из стрельцов.
 -Так сорвите её, - злобно крикнул  воевода.
Дверь, после  множества попыток насилия над ней, слетела с петель. Мелко задрожала  камышовая
крыша, бревна, что подпирали избу, напряглись, так  будто   сия хижина намеревалась  развалиться
прямо на глазах  страшно удивленного  Федосея.   Удивлен  таинственными  причудами,
что творились  на его глазах. А причуды  были ахти какие... Не пересказать все словами...
Затрещал  рядом столетний дуб, сбросив  старую  ворону, которая  спикировала с ветки  прямо
на голову  зазевавшегося стрельца и клюнула  его в темя. Тот лишь слега отмахнулся.
Ворона вернулась же на  ветку и прокаркала человеческим голосом:
 -Смерть ищете, - и закаркала надрываясь.  Один из служивых запустил сучок сухой в
сторону птицы. Не долетев, ветка все же  заставила  ворону сняться и скрыться в лесу.
Сей нехороший знак навел на мрачные  мысли  столпившихся перед хатой войско доблестного
воеводы. Последний заметил сомнения в лицах своих подчиненных. Взбесившийся от тех видов
воевода  напрягся, чтобы  гаркнуть так, что всякое лесное волшебство тут же  испарилось из умов
служивых и они, протерев  очи  свои, приступили тут же к своим обязанностям.
Тут же вошли в избу, отшвырнув в сторону сорванную с петель старую дверь.
Туда же следом прошел и воевода,  где он и учинил допрос Гараське.  Тот  ползал  по полу,
ища лист бумаги, который  когда-то проявил  себя, летая по избе и просясь прямо в руки.
Сейчас,когда этот клочок бумаги был очень нужен  Гараське, как  подтверждение  его
невиновности и честности, дивный  листок не желал  показываться  более.
А что  отшельник  Федосей?
Не состоявшийся монах  сделал несколько шагов в сторону   избы, но заметив охрану у входа, присел,
спрятавшись за небольшим пригорком.
Что дальше делать, не знал.  Пока бежал  следом  за стрельцами были  какие-то мысли, но
всё  на тему  откровенных разговоров с  сводным братом. Сейчас, присев на корточки, клял себя,
что слаб  характером родился, не рисковым парнем. Потому и подался в монахи, потому как тяжело
таким, как он,  жить в вечно меняющем мире.
Сейчас только пришла  мысль в голову, а что он скажет воеводе, если вдруг  явиться  перед очами
всемогущего боярина. Как тот отнесется к отшельнику, который  целый день преследовал отряд.
Не велит ли казнить  тут же  его, а за одно и  Гараську.
Схватился за голову  Федосей и потекли горькие  слезы, оставляя следы на грязной  его мордашке.

                -------------------------------

Не суждено, значит, было татарскому  мурзе  встретиться в  веневских лесах с воеводой и
заставить того поделиться с ним награбленным  добром. Толи разминулись, толи слишком
уж  был  ретив в погоне татарский предводитель, но вскоре вышли к Венев-городку.
Татары,  приблизившись к  Веневу, встретили в лесных дебрях, примыкающих к  охраной  зоне,
множество  разношерстного люда, которых басурмане  определили  как бродяг.
Этих  людей  татары  в полон  брать брезговали не только из-за того, что те были носителями
заразных  болезней, но и по причине экономической.  Исхудалый, подверженный  болезням
полонянин редко пересекал пешим ходом Дикое  поле, а если это ему и удавалось, то за
ходячий скелет в крымской Кафе не давали  цену, которая могла оправдать риски крымчака,
отправлявшегося  на Русь подзаработать торговлей  рабами.
Применив   нагайки,  крымчаки попытались  разогнать образовавшуюся  впереди  преграду.
Но те озлобленно выставили вперед древки с заостренными наконечниками. У кого таковых
не было,  угрожающе помахивали  топорами.
Вид у бродяг был воинственный, но  татарское войско всегда  пасовавшее перед хорошо
вооруженными русскими отрядами, быстро сообразило, кто есть перед ними. И  татары плотным
строем  направили лошадей на плохо вооруженное разбойничье войско.
Мурза брезгливо пригнулся к поверженному, истекающему кровью мужику в полустертом
кафтане и босыми в болячками ногами:
 -Рус, - сказал он так, чтобы его поняли,- твои  братья на галерах в султанатах подыхают. Разве
  ты хочешь такой участи?  Почему ты, бездомный бродяга, не бежишь прочь, когда к власти
  идет татарин?  Разве тебе  жизнь  не дорога?
 -Ишь, ты! - воскликнул умирающий Булгаков  Васка, - басурман, а по нашему кумекает.
Мурза возвел глаза к небу, в то время как   сеймен  вонзил в сердце разбойника кривую саблю
и с  наслаждением  наблюдал, как русский умирает.
Началась  резня. По иному сие побоище не назовешь. Венев не видел, как  умирали  разбойнички,
бившейся на смерть  с  хорошо вооруженными татарами. Не видел и славу  Богу.
Не надо было знать доблестным веневцам, которые в минуты опасности честно  защищали
свой город, а также  границы царства, что пока  они  расслабившись, забылись в  приятных
сновидениях, изгои общества и бродяги умирали под деревянными стенами, защищая покой
бывших  сограждан.
Не надо было знать честным веневцам, что тот  кому государь  поручил  защищать границы
государства, чах над своим златом в глухом лесу, куда его занесло боязнь  потерять  свое
богатство, вывезенное тайными путями из  литовских  земель.
Веневцы смотрели  свои  сны, в то время  как подвыпивший стрелец  спустился  с крепостной
стены, где он в одиночестве  нес караул, и отворил ворота, чтобы впустить в крепость своего
кума, стрелецкого голову.
В то же время остатки разрозненного разбойнического войска, припертые со всех сторон татарами
заметили  открывавшиеся ворота. Решив, что ворота были открыты для  них, бродяги кинулись
в образовавшееся пространство, сбив с ног стрелецкого голову, а так же растерявшегося стрельца.

                ----------------------------

Устину  Афанасьевичу  доложили, что татары отказались от преследования их небольшого отряда
и взяли  курс прямо на  Венев, благо он совсем  недалеко и  не охраняемый. Мурза, вероятно, решил,
что  перестрелял всех  веневских стрельцов под монастырскими  воротами.
Поглаживая живот, воевода был  очень доволен развитием событием. Знал, как  татары действуют,
грабя  города и поселения. Не сказать, что по собственному опыту, но опыту окраинных земель.
Налетели, пограбили, взяли полон и тут же откатили подальше в Степь.
Вернувшись в  Венев, Устин  Афанасьевич надеялся застать там  разоренное  хозяйство, стон
и  плач сирот и вдов.  Побитые и униженные остатки войска  веневского.
Тут уж он распорядиться привлечь к ответственности  неугодных  ему людей, в первую очередь
дьяка. Больно уж ему не нравиться его  панибратство с простолюдинами.
В Москву, государю   пошлет  подробную отписку о злодеяниях подвластных ему  чиновников
и будет слезно просить царя  подвергнуть сиих  людишек  самым жестоким наказаниям.
Ну, а дальше  Устин  Афанасьевич  намерен поставить у власти  своих людей, прибывших с ним
из литовских земель.
 -Боярин, - с поклоном проговорил  стрелец, - уходить надо. Изба опасно накренилась, вот, вот
  завалиться на бок.
 -Уходим, - кивнул воевода, направившись к выходу.
 -А с этим как? - спросил стрелец, кивнув на  Гараську, который, втянув голову в плечи, ждал
своей  нелегкой участи.  Неуловимый лист бумаги он так и не нашел.
Лишь покинув не гостеприимную избу, Устин  Афанасьевич повернулся к стрельцу и распорядился
подпереть дверь бревном. Когда стрельцы выполнили его приказ, воевода был уже  в седле.
 -А теперь поджигай, - сказал и легонько тронул стременами  бока усталой  лошади.
Когда отряд  воеводы  скрылся за деревьями, пламя  уже с шумом пожирало старую постройку.

                ---------------------------

Ударил в набат колокол на соборной церкви, что в остроге пред Моржовкой. За ним откликнулись
несколько церквей, где едва закончилось восстановительные  работы после разрушительного
набега  татар в 7141 году от сотворения мира . Откликнулись   едва слышным перезвоном,
который был едва ли сравним с тревожным гулом  колокола  на Соборной церкви  Христовы
мученицы  Параскевы  Пятницы.
Люди  выбегали из изб и полуразрушенных  землянок и  тревожно вглядывались в сторону крепости.
Но зарева  пожарищ они  нигде  не наблюдали, поэтому  успокоившись, собирались группами,
перешептывались, потом возвращались к своим очагам. Там, поправившись с родными,
брали оружие, часто это были просто вилы, и шли к  крепости.
Тут уже при свете  факелов гарцевали на конях  казаки  Вельяминова, которые  также не
могли понять, что же случилось. Отчего  людей подняли среди ночи. Сонная пелена еще
не сошла   полностью, но испуг уже  застыл  на  их лицах.
И тут кто-то истерически завизжал, да так что  шарахнулись кони, едва не скинув седоков.
 -Татары!
Сильнее зашевелился народ. Забегали, размахивая  оружием и наспех зажженными факелами.
Продолжал бить колокол.  Народ был уже в крепости. Казаки Вельяминова поскакали туда же.
Однако же застали они лишь голодных оборванцев, которые оказались в весьма щекотливой
ситуации, которая грозила им большими неприятностями.
Голова стрелецкий  упал в ноги  Вельяминову, когда тот выходил  их  съезжей избы.
 -Кто таков? - спросил прославленный  военачальник у человека, чье  лицо было  до неузнаваемости
расцарапано. Но дьяк, покинувший избу вслед  Ивану  Яковлевичу, шепнул тому на ухо, что этот
человек и есть тот, кто призван защищать окраины  государства от  кочевников и басурман.
Вельяминов нахмурил  брови, но соизволил выслушать стрелецкого  голову.
Тот как мог доложил боярину обстоятельства  вынужденного  неисполнения своих обязанностей.
 -Оставил воеводу в лесу? - грозно спросил Вельяминов.
Голова сник и решил было, что не было смысла бежать в Венев, чтобы доложить о произволе и
амбициозных  планах заезжего  воеводы. Теперь оставалось ждать когда гнев и воеводы
обрушиться на него. А после лишь плаха.
 -Может,  ты правильно  сделал, - сказал  вдруг Иван Яковлевич после  минутного размышления, -
  только  донос  на воеводу усложнит  лишь твою жизнь. Я не государь и такие вопросы не решаю.
Он повернулся к дьяку и дополнил свою речь словами:
 -Мы подумаем с Иван Васильевичем, что можно сделать  в твоем случае. А сейчас расскажи, как
   ты проник в крепость?  Не ты ли  устроил великий  шум, подняв  со  сна моих  казачков?
 -Татары окружили местных  бродяг, что  без  дела  слоняются  в лесах вокруг Венева.  Разбойнички
   были вынужденны защищаться и порубили немало басурманов, однако и сами остались
   в малом количестве. Спасаясь  от верной гибели бродяги ринулись  под  защиту веневской
   крепости и уже  готовились  умереть  от басурманской сабли, как вдруг  ворота крепости открылись...
 -Кто приказал открыть  ворота? - вскрикнул дьяк.
Голова поник  совсем, но Вельяминов  поднял  руку, велев  дьяку успокоится.
 -Продолжай, - велел  он  голове  стрелецкому.
 -Кум открыл  ворота, чтобы впустить меня, - честно признался  голова, -  и тут же  меня чуть  не сшибли
  с ног. Бродяги проникли  во внутрь и закрыли  ворота изнутри.
 -Ха, ха, ха, - засмеялся Вельяминов, - а что  татары?
 -Татары  ушли.
 -Ха, ха, ха, - залился смехом Иван  Яковлевич, да так, что слезы выступили. Потом,  немного погодя,
утерев  расшитым платком  глаза, спросил, - бродяги  сейчас в крепости?
 -Когда шел к вам, были в крепости.
В это время с докладом прискакал казак  верховой. Спрыгнув с лошади, доложил о случившемся
конфузе в крепости.  Спросил, что делать с пришлым  народом. Их около полутора десятков.
 -Арестовать их, -  неуверенно произнес дьяк.
 -Нет! - строго произнес  Вельяминов, - вернется  воевода всех повесит или запорет кнутом. Выместит
  на них зло за случившееся с ним.
 -Как же с ними быть? - тихо спросил дьяк. Казак  молчаливо ждал приказа..
 -Откройте ворота и гоните в зашей всех этих  бродяг. И скажи им, чтобы в следующий раз 
   стрельцам  на глаза  не попадались, а честной народ  обходили стороной.
Казак  вскочил на коня, собираясь исполнять приказ.
 -И вот еще что, - поднял руку  Вельяминов, задерживая этим движением горячего казака, - приглядись,
   есть ли среди  бродяг  одноглазый. 

                ---------------------

Большой пласт дерна вдруг отвалился с пригорка и упал в пробегающий рядом ручей. В обнажившимся
в грунте отверстии появилась голова, а следом и туловище.
Через  мгновение  перед  опешившим от страха  Федосеем  появился  плечистый мужик. Отряхнувшись
от  пыли и сухой  грязи, мужик  вновь сунул  голову в дыру и крикнул что-то.
Федосей мог поклясться  на святом писании, что  явившийся из под земли человек видел  его и казалось
даже  подморгнул.  Федосей стоял в нескольких саженей от пригорка и не успел спрятаться за
ближайшей порослью березняка. Столь неожиданно было явление  неизвестного прямо из под земли.
В голову отшельника тут же проникала  мысль, а не послал ли  сатана чертей своих, чтобы крепко
напугать  его и проверить, крепка ли его вера в  Христа.
Федосей перекрестился и взяв в руки небольшой крестик, что висел у него на шее, как можно дальше
выставил его вперед, тем самым сохранив своё тело и разум от вторжения инакомыслия.
Тем временем из  провала в земле вылез следующий человек и Федосей  узнал в нем Гараську. 
Уже потом, когда Федосей  бросился обнимать  друга  детства, рядом возникли будто ниоткуда
мать Гараськи  Авдотья  и еще один  тип  уж больно  похожий  объемом  на первого, что так сильно
напугал впечатлительного монаха-отшельника.
 -Ты как здесь? - удивленно расплылся в улыбке  Гараська, - не ожидал тебя больше увидеть.
 -Шел следом за воеводой, - прошептал  Федосей, крепко сжимая руку земляка, - хотел броситься
  боярину в ноги и вымолить  тебе  свободу, но  никак не мог  решиться.  Наверное, слаб я духом.
  Но увидев, как вспыхнула и сгорела  изба,  из которой ты так и не вышел, был в растерянности.
  Не ожидал, что воевода так может поступить с беззащитным человеком.
 -Милый мой друг, - сказал  Гараська. У  него подкатил к горлу сладкий комок, - как я рад, что
   наша детская дружба нашла здесь, в этом диком  лесу, продолжение.
 -Буду  надеяться, что наша  дружба продолжится и дальше, - сказал несостоявшийся отшельник, -
  я долго  думал в этих диких  скалах на берегу Осетра. Много для этого у меня было времени. И
  пришел к выводу, что не обязательно надо идти к богу,  уединяясь. Можно прийти к нему и получить
  благословение  свыше и в миру, совершая добрые  дела.
Друзья вновь крепко обнялись.
Агафья прослезилась, наблюдая встречу  двух друзей  детства, но вскоре поспешила  прекратить
сей спектакль, который вызвал нескромные  усмешки  Гришутки с Мишуткой.
 -Нам пора идти, - громко  сказала  Агафья и потянула за рукав сына.
 -Я с вами, - твердо заявил  Федосей, ни к кому не обращаясь. Такой  маневр позволял  выяснить
иерархию в отряде и от кого будет  зависеть  его дальнейшая судьба.
 -А как же святое отречение от мирских забот? - лукаво, но с добротой спросила  Агафья, - или  не
  по нраву пришлись  монастырские  порядки?
 -Матушка, - повернувшись к женщине, Федосей поклонился ей в пояс, - не готов я поститься,
  чтобы избежать будущих  грехов.  Мысли были  мои в родном посаде и во время молитвы и в
  ночном бдении, когда  мысли  нехорошие одна грешнее другой   лезли в голову.
 -Не разумею я  тебя, - сказала Агафья, - темнишь ты что-то. Но вижу желаешь домой. Кто  тебя
  там ждет?  Твоя обязанность была грехи  замаливать в вечных  молитвах. Грехи родных, что в Веневе
  остались. Надежда у них на  тебя.  Свой, мол, человек  рядом с Богом.
 -Грешна мать, грешен отец, - смиренно  огласился  Федосей, - но разве для того я, чтобы  чужие
  грехи  замаливать?
 -То то же, - нравоучительно произнесла  Агафья, - а теперь же как?
 -Я по собственной воле в монастырь подался, - с сердцем произнес  Федосей, - с благословения
  попа  Гурьи... Настоятель испытательный срок дал. Не выдюжишь, сказал он, уходи.
 -Помер Гурья, - остудила пыл молодого монаха женщина, - отошел в мир иной.
Федосей грохнулся на колени. Сморщив нос, Агафья искоса глянула на сына, а потом вновь
обратилась к Федосею.
 -Вставай, пойдешь с нами, - и обратившись к Гришутке с Мишуткой добавила, -  присмотрите
  за ним. Больно уж впечатлителен и нежен этот  отрок.  В миру жалким  выглядеть будет.
 -Матушка, - сказал Гараська Агафье, когда возглавив маленький отряд, он с матерью своей
оказались на таком  расстоянии от  попутчиков, что  смело можно  вести  диалог,
не опасаясь, что их услышат, - не напоминает ли Федосей лицом  своим кого нибудь?
 -Напоминает, - согласилась  Агафья, - и  давно уж напоминает.  Отца  твоего, напоминает.
Гараська не нашелся с ответом. Агафья же продолжила:
 -Давно я это приметила, - сказала  она, - но молчу. Не только  потому, что мы, женщины,
   бесправные. Есть и другая причина. Думаю, быть вдовой бабе горше, чем полюбовницей.
   Не виню  я  мать Федосея. Не от хорошей  жизни к мужику потянулась.
Подхватив под руку сына Гараську, Агафья повела его туда, где солнце  восходит, там где
посад родной, крепость деревянная, стрельцы покладистые, дьяк незлобный, люд доброжелательный.
Туда где  стоит  незыблемо на  страже  границы  государства  неприметный, но очень  важный
городок   Венев. Место жительства стрельцов, пушкарей, мастеровых и просто крестьян, радеющих
о своем  городе, как о новорожденном, и готовые встать на его защиту в любое время .
Туда, где  небольшая речка  Веневка несет свои воды в далекую великую Волгу, а люди на её
берегу  также чувствительны к невзгодам жизненным, как и остальные    жители на всей 
территории огромной  страны.
                --------------------------

Под  вечер  появился воевода  у стен веневской крепости . Ворота открыли  сразу. Ждали.
Проследовал   в крепость  Устин Афанасьевич  со  своим литовским кортежем налегке.
Злой. Однако сдерживал  внутри свои эмоции. Лишь  понурое лицо выдавали  его очень
паршивое  настроение. На то были явственные причины.
Его долгое  отсутствие  могло быть началом  его опалы, минуя визита к государю, Для этого
достаточно появлению в Веркошских засеках высокопоставленного лица, который отпишет
государю о состоянии дел в веневской крепости во время нашествия татар в  этом, 7142 году.
Вельяминов и был тем самым высокопоставленным лицом и о его визите в крепость  воевода
узнал буквально  перед  тем, как войти в крепость.
Встреча  с Вельяминовым проходила там же, в съезжей  избе. Проходила с глазу на глаз.
Дьяк предоставил  такую возможность, покинув помещение.
Вышагивая пыльной стежке вдоль  внутренней  стены крепости, дьяк неожиданно встретился
со Степаном и супружницей его Агафьей.
Дьяк остановился, прищурился:
 -Ты ли это, Агафья? Доложили мне, что в монастырь ты подалась. Будто к сыну. Однако слухи
   ходят, будто в разбойниках он.
 -Боярин! - вскричала  женщина, да так, что  дьяк  тут же пожалел, что  затронул словом известную на
весь Венев колдунью, - ты заманил  всех  оставшихся разбойников   после резни с татарами
  к себе в крепость и теперь волен с ними делать всякую неприятность. Но разве  среди  этого
  сброда, которых ты называешь разбойниками, обнаружили моего сына.
 -Твоя правда, - согласился дьяк. Ему надо было  тянуть время. поэтому никуда не спешил. Разговор
с  женщиной намечался   быть интересным, - его там как не странно так и не нашли.
 -А я скажу  тебе, Иван Васильевич, почему его там не нащли, - гордо заявила женщина, - потому,
  что он  дома  со своими братьями и сестричками.
 -Удивительно, - только и  сказал  дьяк, - как же он там вдруг оказался?
 -Я его привела из монастыря. Тому подтверждение Федосей, который бросил отшельничество и
   решил вернуться к мирной жизни.
 -Когда же вы прибыли? Почему не доложили?
 -Прибыли  вместе с воеводой, - с усмешкой заявила  Агафья, - только он шел своим путем, а
   мы своим. Мы перегнали воеводу с его стрельцами. Были они тяжело нагруженные.
 -Как так? - насторожился дьяк, - вошли они в крепость налегке.
 -Стало быть  припрятал добро свое недалече, - всерьез сказала  женщина.
 -О чем мелешь, баба! - принял дьяк возмущенный вид.
 -О том лишь государь в Москве не знает, - ловко  Агафья сдобрила небольшой конфуз  меж
собой и дьяком, - а ты спытай литовцев, сподручных  воеводы. Они тебе все и расскажут.
Дьяк поспешил сменить  щекотливую тему, что выходила за пределы его должностных
полномочий. Повернувшись к Степану, отметил про себя, что тот похорошел  телом и лицом
за время нахождения в остроге.
 -Голова стрелецкий  тут покаялся на библии и поведал о грешках  не только своих, но и
  стрельцов, что под его началом, - медленно проговорил дьяк, -  Петрушку с Данилкой убили
  стрельцы Фрол со  Степкой.
Так ли было это на самом деле или нет, гадать не будем. С убиенных спрос не велик. Отметим
лишь с каким благоговением  встретили супруги  слова  дьяка.
 -Стало быть не виновен супруг мой, - засияла Агафья и бросившись на колени пред Степаном,
принялась целовать его обвисшие от растерянности руки.
 -Стало быть да, - сказал дьяк и повернулся, вознамериваясь  лишить себя возможности  досмотреть
сцену полового неравенства в  русской семье.
 -Благодари боярина, - услышал дьяк за спиной своей и подумал, что не каждая нынче  баба
смеет голос повысить на мужа  своего и редкой женщине на Руси удается  не в крик сказать,
что и она имеет человеческое достоинство.
Агафья, упав на колени перед супругом, не унизила себя этим, а лишь подтвердила крепость семьи.
 -Мальца своего пришли ко мне, - сказал дьяк на прощание.

                -----------------------------------------------

 -Когда в Москву собираешься, Иван  Яковлевич? - спросил  воевода, грузно  поднимаясь
с  лавки  после  долгого разговора с Вельяминовым.
 -Татары в степь подались, - сказал  Вельяминов, - нынче награбили мало. Надо ждать на
   следующий год  самого хана. Кормятся татары   за счет  продажи полонян в рабство. Ныне
   несладко придется  простому крымчаку. Сеют и жнут мало. Районы степные. Урожай плохой
   родится ежегодно. Вся надежда на помощь извне. Вот и идут  грабить.
Воевода облокотился одной рукой о стол канцелярский, другой за бок. Последние  дни покалывать
там что-то стало. Совсем  его не интересовали татарские  беды. Своих хватало, личных.
Искоса посмотрел на  Вельяминова. Разве не понял  вопрос. Или чувствует  силу  свою и не знает
как сделать больно сопернику. Сделал уже. Дышать трудно. Уж говорил бы  сколько дать, не
торговался бы. Согласился бы на любой откуп. Денег хватит, голову бы  сберечь.
Самому  предложить, а вдруг откажется.  Беда!  Ой, беда!
 -Еду в Москву спозаранку завтра, - сказал  Вельяминов, будто почувствовал невзгоду собеседника,-
  ты, Устин  Афанасьевич, отпиши государю о состоянии дел.
 -Разве будет интересоваться государь моими делами, - чуть ли не всхлипнул воевода, - если, ты,
  Иван Яковлевич, опишешь государю события последних дней на Веркошской  засеке.
 -Не премину это сделать, - сказал  Вельяминов и усмехнулся в бороду.
Разговор заходил в тупик и по понятным   причинам ожидался  нервный срыв со стороны  воеводы,
и  это могло закончится  весьма  плачевно для  последнего.
В дверь съезжей избы постучали, что было неожиданностью для воеводы и Вельяминова.
Не знали они что дьяк покинул свой пост у двери государственной  канцелярии и пошел гулять
по посаду. А охраны не распорядился оставить. Не посчитал нужным, поскольку рядом со съезжей
избой  расположились прямо на земле казаки, готовя  пищу.
В дверь постучали и. не дождавшись ответа, открыли её снаружи. На пороге возник  Гараська.
Воевода, покачнувшись, не устоял на ногах. Присел на лавку, благо она оказалась недалече.
 -Вот и смерть мой пришла, - подумал Устин Афанасьевич и рукой прикрыл глаза.
Гараська поклонился как мог и замер в дверях. Переминаясь с ноги на ногу. Всю заготовленную
речь враз забыл. Не ожидал увидеть в избе этих  людей. Одного из них видал где-то. Но где,
запамятовал. Второго  запомнил хорошо. Как не запомнить, ежели чуть  не угорел от дыма
горящей избы, что устроил этот боров дышащей вечной злобой к простым  людям.
По его распоряжению  подперли  бревном старую избу и не стоять бы ему сейчас на босу ногу
в  съезжей избе, если бы не пришла на помощь  мать родная и Гришутка с Мишуткой, которые
тут же  выволокли его через погреб на свежий воздух.
Но  судьба  злая  опять  привела  его  на поклон к этому чудовищу, от которого ждать как минимум
кнута. А это смерть. Не выдержит молодое тело издевательства над  душой и плотью.
Но воевода глотал перекосившимся  ртом воздух. Казалось,  его  округлившееся в страхе  глаза,
сейчас повыпадают из побелевших  глазниц и пойдут плясать по не крашенному полу канцелярии
отсутствующего дьяка и его команды.
Вовремя, кстати, вспомнили про Ивана  Васильевича.
Хлопнув дверью, дьяк вошел в помещение и тут же накинулся на растерявшегося парня.
 -Как смел! - рявкнул дьяк, - кто позволил войти?
 -Я по зову вашему, боярин. Матушка велела  к вам, - при дьяке Гараська чуть осмелел.
 -Вон из избы, - перебил дьяк сбившуюся от волнения речь  Гараськи.
 -Нет! Погодь, Иван Васильевич, - Вельяминов размашисто прошагал от стола к порогу у которого
склонив повинно голову пребывал в страхе  Гараська.
Подойдя к  парню, взял его за подбородок и приподнял  повинную голову  так, что встретились
глазами простой посадский парень и известный полководец.
 -Узнаю! Ох!  Узнаю! - вскрикнул  Вельяминов и повернувшись к воеводе громко произнес, - вот
  кто ныне защищает отечество наше. Голыми руками удавил татарина! Ха, ха! Молодец!  Достоин
  награды  ты. Не знаю как и отблагодарить.
Прошелся широким шагом до стола, потом вернулся назад.
 -Как звать?
 -Гараська.  Борода.
 -Бородин, стало быть.  Брата достойно ли похоронил?
 -Спасибо, боярин, что брата моего помянули, - склонился в поклоне  Гараська.
 -Иди, храбрец, расскажи о нашей  встречи  родным. Пусть порадуются.
А когда Гараська радостно кинулся было к двери, вопрос Вельминова  резко остановил его:
 -А что приходил, Гараська?
Пока думал парень с ответом, дьяк, что до сих пор удивленно наблюдавший за удивительной
сценой, тут уж  решился напомнить о себе и тем выручить вконец запуганного  парня.
 -Да по пустякам я его вызывал, - ласково  сказал  Иван  Васильевич, - иди  Борода, -  и  тут
же  поправился,  - Бородин.

                -----------------------------------

Поле отъезда  Вельяминова  не прошло и месяца как отозвали Хрущова Устина  Яковлевича
с поста  воеводы  веневского. Перевили  на другую должность вершить судьбами русского народа.
Но разве поставишь на всех  углах  вельяминовых, чтобы уследить за  хрущовыми!
Так и живет Русь, в надежде на справедливую власть. Продолжает  жить!
Гараська  Бородин, воспользовавшись  славой своей и отпросившись у властей, нашел  свою  Настену.
Родила она ему  детишек: сыновей Родьку да Ивашку, да  дочек. Их уж никто не считал.
Ивашку назвал в честь  Полстовала  Ивашки, с  которым немало страху  пришлось пережить
в чудном  веневском  лесу, полным разнообразной  нечисти. 
Степан, отец  Гараськи, приобрел  лавку  убитого в 141 году татарами  Божатки Данилки Антонова.
Антипа не нашли среди выживших разбойников, что заперлись от татар в крепости. Не появился он
в лесу  более он в лесу, после  того  как в степь ушли   татары.
Рассказывают местные  крестьяне, частые посетители обители монастырской, что поселился
в скальниках кающийся монах, что лицо свое  не кажет  даже  солнцу  ясному. Пост вечный
держит, свечу одной месяц  пользуется. Людей  сторонится.
Появился сразу, как только  разбойники  от ворот монастыря бросились  догонять  воеводу.
Быть может это Антип, кающийся в грехах своих, а может кто другой.
А что до Онтипки Савельева. То живет он на церковной земле Рождества Пречистая Богородица и
продал ему это место  сын попа Гурьи  Иуда.
А напоследок вот что скажу. Дом  Гараська выстроил  себе очень уж приметный. На зависть
соседям. Зажил не в чем себе не отказывая.
Говорят  клад сыскал. Может то и правда. Наведались к нему  тут недавно двое мужичков.
Каждый в плечах аршин. Долго о чем то беседовали. О чем не знаем мы. Не поведали нам.
Только вот имея годы за плечами,  Гараська напросился к дьячку соборный церкви по имени
Параскевы Пятницы в ученики.  Грамоте  учиться  вдруг надумал на склоне лет.   Мудрено!
Вельяминов  Иван  Яковлевич  вернулся в Венев уже  через  четыре  года  воеводой.