Тот первый пароход

Между двумя волжскими городами Юрьевцем и Кинешмой ходил когда-то тихоходный колёсный пароход «Красная Чувашия». Серёжка, выросший на берегах этой великой русской реки, давно наблюдал за ним с высокой горы, где раскинулось их село Большое Столпино, и ему всё время так хотелось прокатиться на нём, что просто спасу нет. Приставал этот пароход, шлёпая лопастями колёс по воде, почти у каждой деревни, и у ихнего большого села, тянувшегося на левобережных крутоярах, тоже.
Самому покататься кто же разрешит, а вот если со взрослыми… то это да, возможно. Но как, допустим, уговорить родителей, чтобы взяли его с собой в ту же Кинешму, куда те возили иногда молоко от своей коровы на продажу? Долго сын не решался даже спросить об этом маму, а отца уж тем более, побаивался Серёжка его, а ездили-то они в этот неведомый ему город всегда почти вдвоём. А тут как-то мать засобиралась одна поехать, отец занят был сильно на работе, а работал он в другом большом селе, но только за Волгой. Вот тут сынок и запросился у матери:
– Мам, возьми меня в Кимешну…
Глянула на того мать, усмехнулась.
– Да я, чай, не на прогулку туда еду. Молоко вон надо продать, – ответила спокойно.
– Я тебе помогу продать! – живо воскликнул Серёжка и опять заканючил: – Возьми меня в Кимешну…
– Куда я тебя возьму? И какой из тебя помощник? – только и проговорила та.
Насупился тут сынок, губы скривил. Конечно, какой это помощник, шестилетний мальчишка? Вон сестрёнке уже скоро восемь лет будет, от неё больше бы пользы было, так та и не просится что-то в город, а у него прямо зазудело всё, вот он и завёл свою песенку: возьми да возьми.
– Ох, ладно, – согласилась наконец мать. – Возьму. Но только вместе с Ангелиной. Та и присмотрит за тобой, дорога-то всё-таки не такая близкая, да и на воде опасно, и поможет мне бутыли с молоком перетаскивать. А от тебя пользы-то… – улыбнулась мать и вздохнула.
А Серёжка уже запрыгал от радости:
– Мы едем в Кимешну! Мы едем в Кимешну!..
К вечеру и тронулись в путь мать с двумя детками и двумя четвертями молока. На селе-то какие заработки? Что в колхозе эти трудодни, что в школе малые рубли. А тут ещё отец надумал строиться. Надоело, видите ли, ему в примаках ходить. Решил дом свой собственный построить, там, в большом селе за Волгой, где и устроился работать завхозом в детдом. Тоже ведь не за большие рубли, а так, чтобы хоть как-то на пропитание хватало. А уж строиться… Вот и приходилось всем крутиться. Больше всего, конечно, отцу. Тот ходил со своим старым другом плотником Максимычем по деревням, разные сарайки да дома с ним ставил, в свободное, так сказать, от основной работы время. После войны-то многим захотелось чего-нибудь новенького завести в своём хозяйстве. Вот они и нанимали плотников, кормили и платили им неплохо. Мужиков-то ведь в деревнях совсем немного осталось, и ценились они все на вес золота. Времени-то, правда, свободного у отца совсем немного оставалось для приработков. Но он использовал все возможности.
Мать тоже как могла помогала отцу. Ездила с ним продавать молоко в Кинешму. Держали они корову. Как же без неё-то в деревне да ещё с двумя детками? Никак нельзя. Деток своих молоком кормили, а что оставалось, на продажу возили. Ещё и у соседей брали, не за так конечно, продавали в городе, но чтобы и дорогу окупить и заработать немного. Ездила мать и одна туда, а тут вот решилась взять себе в помощники дочку с сыном. Собрались они и поехали в неизведанный для деток город Кинешму.
До пристани дошли быстро, всё боялись опоздать на пароход. А что тут идти-то? По селу чуть прошли, с крутой горы спустились, крепко держа завернутые в платки бутыли, одну мать, а другую дочь, и вон она пристань, стоит себе толстыми канатами зачаленная около берега, чтобы течением не унесло.
Пароход, дымя трубой, подошёл к столпинской пристани, опоздав совсем ненамного. С поданного с палубы трапа сошло несколько человек. Столько же, считай, и на него поднялось, в их числе и они втроём. Только зашли, пароход дал долгий гудок, от которого Серёжка даже вздрогнул. Гудок он этот, конечно, не раз слышал, но слышал его издалека, стоя на высоком берегу реки. А тут он чуть ли не у самого уха загудел. Как ни испугаться? Вот и испугался. А Ангелинка только рассмеялась.
– Что, страшно? – спросила, всё смеясь. – Забоялся?
Серёжка насупился, но ничего не ответил, следуя за матерью, которая искала место, где бы получше устроиться на ночь. Билеты-то они взяли, но все каюты были переполнены, и люди сидели на своих сумках и мешках во всех углах на всей нижней гудящей от работы машин палубе. Походила она, походила, даже на верхнюю палубу заглянула, но там холодно было, спустилась назад, нашла одно местечко, чуть ли не под трапом на капитанский мостик, тут они и расположились на ночлег.
«Красная Чувашия» ходила по Волге так, чтобы утром в Кинешму прибыть. Люди-то по делам туда все ездили. А все дела надо днём делать, чтобы всё успеть. Не приедешь же в город на ночь глядючи. А назад уж вечером отправлялись кто на чём.
Отошёл пароход от столпинской пристани, шлёпая плицами двух громадных колес по воде, направился на другую сторону Волги, к Быстрице, а там всё дальше и дальше вверх по этой матушке-реке. Много ещё пристаней на ней было. Но Серёжку те не больно и интересовали, ему, конечно же, больше всего хотелось поглядеть, как это такая здоровая лодка без гребцов движется по воде, да ещё и против сильного течения. Вот он и начал проситься у матери походить по пароходу.
Отпускать сына одного в такое путешествие мать не решилась, пошла с ним вместе, оставив охранять свою поклажу дочку, которая не больно-то была рада такому поручению, ей ведь тоже хотелось погулять по этому огнедышащему дракону. Но…
– Мы потом с тобой погуляем, – пообещала той мать.
И пошли они с Серёжкой гулять по пароходу. А что там гулять-то? Куда не сунься, везде люди со своими котомками да разговорами о нелёгком житье-бытье. От машин, на которые больше всего и хотелось посмотреть сыну, только гуд слышен, они где-то там внизу находятся. Но разве туда, в машинное отделение, пустят? Мать даже и спрашивать об этом никого не стала, хотя сынок и просил её об этом. Походили-походили они по палубе и тут на буфет наткнулись, а там…
Всего, что там, на витрине, разглядеть за спинами толпящихся около него людей, конечно, было сложно, но на полках тоже кое-чего стояло и лежало. У Серёжки и глаза разбежались. Такого богатства в их сельском магазине он никогда ещё и не видел. Он стоял и широко раскрытыми глазами смотрел и смотрел на всё это добро и даже слюнки стал глотать. Матери ничего и спрашивать не надо было. Она вздохнула и встала в конец очереди, тоже принялась разглядывать витрину, прикидывая, чего бы такого полезного и  вкусного купить своим деткам? И когда подошла её очередь, попросила у буфетчицы двести граммов колбасы, сто граммов конфет и три пирожка с ливером, как будто у них и своих таких припасов, как пирожки, не было. Набрали они всякой снеди в дорогу. Но вот захотелось матери именно этих пирожков, и всё тут. Ещё и бутылку газировки вишнёвой мать купила.
Колбасу ели с хлебом, что взяли с собой. Что-то она не больно понравилась Серёжке, вялая какая-то была и кислая. Потом ещё пирожками её заели, тоже что-то не очень вкусными, как показалось парнишке. Бабушка куда лучше пекла такие на подовом жару в печке. Конфеты вот понравились всем, пусть и жёстковатыми они оказались, а уж газировка… Никогда ещё такого вкусного напитка Серёжка, кажется, и не пил, куда там до него компоту, пусть и с теми же вишнями или малиной.
Отвели душу путешественники, и гулять им чего-то больше уже не хотелось, даже Серёжке, а вот в уборную сразу потянуло всех. И не так просто оказалось туда и попасть. Это тебе не в деревне, где под каждым кустом можно пристроиться по любому делу без всяких очередей. А на пароходе в этот гальюн по нужде стояло несколько человек. Но Серёжка с мамой выстояли, сделали свои дела. Мама показала сыну, что и как надо там делать. Он быстро всё и сделал и выскочил из узкой каморки, преследуемый особым ароматом всех флотских гальюнов, смешанных на запахах человеческих выделений, машинного масла, воды и железа. И этот аромат стал его просто преследовать. И что-то не особо тот ему понравился. А чем он мог кому понравиться? А тут к нему примешался ещё и запах кисловатой колбасы вместе с ливерным пирожком. И начало Серёжку тошнить, как только они спать умостились.
Тут уж матери не до очередей стало в гальюн, подводила она сынка к борту парохода, и он через бортик выбрасывал в тёмную волжскую воду всё, что успел в последние часы проглотить в себя…
Сестрёнку хоть и помутило немножко, но она ничего никому не отдала из всей этой вкуснятины. Ещё чего! Мать тоже как-то неуютно чувствовала себя после вечерней трапезы, но и у той всё обошлось. Видимо, просто ещё слишком слабым оказался один из трёх путешественников. Но что теперь уж поделаешь.
Пароход шлёпал и шлёпал плицами по волжской воде, приставал к маленьким и большим пристаням у разных сёл и деревенек, зачастую с разрушенными церквушками, давал гудки при подходе и отходе, так к утру и дошлёпал к конечному пункту. Невыспавшиеся пассажиры – выспишься тут, как же, если и постель такая жёсткая, и шум постоянный, и палуба вибрирует от работы паровых машин, да и страшновато всё-таки на воде уходить в глубокий сон, мало ли что? – стали по трапу перебираться на дебаркадер, цепляясь за поручень трапа. Скользкий он чего-то оказался. А тут ещё и утренний ветерок начал волну к берегу прибивать, закачался на ней пароход вместе с трапом. Люди-то с опаской и шли по нему.
Мать никак не решалась отпустить одного Серёжку по такой ненадёжной дорожке, а тут в руках ещё и поклажа, да и Ангелинке страшновато перебираться по трапу на пристань. Растерялась что-то мать, а сзади-то народ уже напирает, многие ведь спешили на базар со своими флягами, бутылями, котомками и мешками. Взяла она одной рукой сына, у которого тоже в руках поклажа оказалась – сумка с недоеденными припасами, другой рукой бутыль подхватила, дочка со второй бутылью сзади шла, и двинулись все вперёд.
Только и сделали несколько шагов по трапу, как большая волна то ли в пароход ударила, то ли между ним и дебаркадером попала, сходень-то дёрнулся сильно и закачался. И растерялась мать – ухватиться бы надо за что-то, а как тут ухватишься, если одной рукой сына держишь, другой бутыль, а стоящие рядом матросы и помочь женщине не догадаются. Как-то так само собой всё и произошло: выскользнула бутыль из руки, дзинькнула глухо о трап, только белые брызги и разлетелись в разные стороны. Мать и охнуть не успела, только рот рукой зажала, чтобы не закричать с испугу, а потом тут же схватилась за поручень и медленно пошла дальше, всё оглядываясь назад, на белое растекающееся пятно и на дочку, которая прямо так и остолбенела.
Ангелинке помогли матросы перейти на пристань – та свою ценную ношу сохранила, а то бы и торговать на базаре было нечем. Погоревали они все вместе над такой неудачей, быстро продали оставшуюся четверть молока, погуляли немного по городу, прикупили ещё кое-чего, даже мороженого поели – вот вкуснотища-то какая! – и отправились в обратный путь.
До села добирались на перекладных, вспоминали всё происшедшее с ними, вздыхали и смеялись вместе.
– Ну что, ребятки, поедем ещё в Кинешму молоко продавать? – всё спрашивала с горькой усмешкой мать.
– Поедем! – живо отвечала Ангелинка.
А Серёжка что-то молчал – не больно-то ему понравилось всё это путешествие. А чего там было хорошего? Только измучился весь. На пароходе его тошнило. Даже и сейчас при воспоминании об этой колбасе и ливерных пирожках начинало мутить. Нет, не хотел он больше ехать в эту «Кимешну». А вот пароход ему понравился. Большая и интересная машина, там есть на что посмотреть, а вот если бы всё там ещё и руками потрогать…
Но пока его больше на пароходе никто катать не собирался. После этой поездки даже родители перестали ездить молоко продавать в Кинешму. Посчитали, прикинули – только одни хлопоты и выходят. Дохода-то почти никакого, особенно если учесть, что в дороге и потери случаются, как в последний раз. Перестали они ездить туда, решили, пусть уж лучше детки их пьют больше молока, польза хоть какая-то будет. Вот они и пили молоко с бабушкиными вкусными плюшками, мечтая каждый о своём. Ангелинка всё с куклами возилась, напевая что-то себе под нос, а Серёжка чаще стал бегать на берег Волги, смотрел на проходящие мимо пароходы, и ему всё больше и больше хотелось подняться по трапу на один из них и уплыть на нём далеко-далеко…