Саша

Саша - неженское имя.
Саша, закрой своё вымя!
Девочка, ты не боишься ночей,
Ты хочешь быть ничьей.
                (И.Б. Бубнов)



Саша — это для меня какое-то роковое имя. Мало того что я и сам Александрович, так оно меня по жизни прямо-таки преследует. Сашами звали многих моих товарищей в школе и друзей во дворе, многих моих сослуживцев в армии и коллег на работе. Даже сейчас, рассказывая эти истории, я лавирую между именами и фамилиями, чтобы не запутать вас и не запутаться самому. С другой стороны, чему удивляться? Это и вправду не самое редкое мужское имя, впрочем, так же как и женское.

 Первый раз я её увидел в окно, сидя за коммутатором, когда она шла пьяная со станции в обнимку с двумя мужиками.

 Второй раз — вечером того же дня, когда она шла пьяная в обнимку уже с кем-то из наших в сторону свинарника. Потом некоторое время она жила там в домике свинаря, а дневальные таскали ей вино в чайнике и еду из столовой.

 К свинарнику потянулись алчущие и жаждущие. Вечерний преферанс накрылся, «намоленное» место было осквернено. Замечу только, что «культурная элита» нашей роты, да и вообще большинство из причислявших себя к европейской цивилизации живого участия в этих блуднях не принимало.

 Конечно, поначалу и мы тоже, взалкав было юного женского тела, сально пошучивали и подначивали друг друга. Мол, слабо – не слабо. Всё-таки возраст есть возраст. Завершение полового созревания, «в каждом глазу по бабе» и всё такое. Но в итоге угомонились и держались стороной. Скажем, не потому, что были такие прямо правильные и хорошие парни, а, знаете ли, в силу некой элементарной брезгливости. Хотя и само это чувство тоже бывает разным.

 Вот один узбек, повар из офицерской столовой, как-то мне рассказывал:
— У меня на гражданке была девчонка. Знаешь какая классная! Красивая! Я её любил и она меня очень. Очень сильно меня любила! Я у неё первым был, она мне перед проводами дала. Потом плакала, говорила: «Ты теперь меня бросишь. Ты теперь на мне не женишься».
— Да ладно! Что за чушь? — искренне изумился я.
— Конечно, не женюсь, — невозмутимо подтвердил он. — Она же уже не девочка!
— Но-о-о... — растерянно протянул я, пытаясь нащупать в услышанном хоть какую-то логику, — ты же сам говоришь, что ты у неё первый!
— Ну и что? Кому она теперь такая нужна?

 Вот так вот. Вот и весь сказ. Вот и вся любовь. А Саша… Саша была нарасхват. Но где-то дня через три-четыре она вдруг внезапно куда-то исчезла.

 В следующий раз она появилась опять в мою смену, но только уже ночью. Мы сидели с сержантом — дежурным по парку, пили чай и о чём-то трындели.

 Собственно, наш вагончик стоял прямо на краю автопарка. Посередине небольшое крыльцо, как входишь: направо коммутатор, а налево дежурка.

 Время шло к двум часам, работа закончилась. С трассы пришла последняя машина, а я принял последнюю телефонограмму. Мне оставалось просто не заснуть и дождаться утра, а ему — не заснуть и дождаться дневального. Вдруг, что-то увидев в окне у меня за спиной, он резко вскочил и молча кинулся в автопарк. Бывает.

 В конце концов, для того и не спим. Через некоторое время он вернулся неожиданно радостный, раскрасневшийся и возбуждённый.
— Саша! – восторженно заявил он с порога. — Я её в сто пятьдесят седьмом запер!
«Саша?.. В сто пятьдесят седьмом??»

 Поначалу я с недоумением представил себе пропахший бензином и изгвазданный солидолом, заваленный инструментами тесный, грязный КУНГ мобильной мастерской, со слипшейся серой пылищей на мёртвых, холодных станках и густой, рваной паутиной по углам... Это как-то не соответствовало!

 Но потом вспомнил про кабину. «Да, хороший выбор, — отметил я про себя. — В сто пятьдесят седьмом не сиденье, в сто пятьдесят седьмом практически диван». Ещё его выбор был прекрасен тем, что этот ЗИЛок, сколько я его помнил, стоял под липами в углу автопарка на спущенных колёсах и никуда не ездил. То есть «хозяина», скажем так, у него не было и отвечать, если что, было не перед кем.

 Собственно, самостоятельно заводились у нас лишь две машины. Автокран на базе «Урала» — но он, как правило, доезжал только до женского общежития и ломался там на весь день. И сто тридцатый ЗИЛок по прозвищу «Ласточка». Его-её с вечера загоняли на горку, а с утра снимали с ручника, съезжали, и он-она заводилось. А потом «на галстуке» гоняли им по парку все остальные машины, пока они не заведутся, и уже не глушили моторы до самого вечера.

— Сейчас дневальный придёт… — многозначительно продолжил было дежурный, но замолчал. Взгляд его мечтательно затуманился, остановился, он в предвкушении сглотнул и машинально поправил ремень, задумчиво одёрнув к бедру штык-нож… И вдруг, словно что-то вспомнив, спросил:
— Ты-то как?
Настоящий товарищ.
— Я? Не-не, я пас, — открестился я. — К тому же позвонить в любой момент могут...
— А, ну как хочешь.
«Как хочу! Ещё как хочу, конечно! Как не хотеть? Но так не хочу», — ворчливо подумал я, но ему ничего не сказал.

 Наконец появился дневальный, и освободившийся сержант, радостно гыгыкнув, хлопнул дверью и скрылся во мраке. Мы остались вдвоём трындеть и пить чай.

 Где-то на третьей кружке дневальный выразил свою обеспокоенность благополучием и здоровьем девушки и вызвался посмотреть, в чём там дело. Вернулся боец, держась за живот и беззвучно трясясь от хохота.
— Прикинь! — отдышавшись, начал он, предвосхищая мои расспросы. — Подхожу, заглядываю в кабину. Она полуголая на сиденье лежит, а этот гарцует на ней верхом со штык-ножом в руке! Глаза выпученные!
— Дашь?! – хрипит.
А та бухая и бесстрашная, только головой мотает.
— Не-а, — и улыбается. Он ей дыщ-дыщ по щекам и опять за штык-нож:
— Дашь?!
А она:
— Не-а, — и опять улыбается…
— Ну что тут поделаешь? Авось не прибьёт, — сказал я.
И мы сели пить чай дальше.

 Минут через десять-пятнадцать приходит сержант.
— Ну, как дела? — хором спрашиваем мы. — Дала?
— Не-а, — устало отвечает он, качая головой. Берёт себе кружку и садится к столу.
Тогда дневальный, отставив чай, молча встаёт. Демонстративно поправляет штык-нож, выскальзывает за дверь и растворяется во тьме. Что и говорить, истинный сын Инчу-Чуна. Проходят тягостные минуты ожидания.

 Наконец наш «индеец» вновь бесшумно материализуется у стола.
— Ну как? – сдавленным шёпотом хрипит сержант. — Дала?
— Ага, — довольно отвечает дневальный.
— Это как?! — в отчаянье восклицает дежурный.
— Да… я её просто спрашивать не стал!
Вот так вот, в хлопотах и утехах, прошла наша ночь, а у Сашеньки потом, между прочим, был ещё и весь день.

 Вечером я наткнулся на неё, когда шёл в каптёрку проверить, как там стирается в машинке моя хэбэшка. Задрав подол, она стояла на колонке у дороги и подмывалась.
 
 Увидев меня, она одёрнула юбку.
— Представляешь, закрываю глаза — один, открываю — уже другой! — неожиданно то ли пожаловалась, то ли похвасталась она.

 Я остановился и, по-моему, впервые её рассмотрел. Не красавица, но и не дурнушка. Немного мультяшная, небольшого росточка, мелкие черты лица, русые волосы, коротко стрижена.

 По виду пэтэушница пэтэушницей, «сформировавшаяся» малолетка. Впрочем, я мог и ошибаться. Как известно, «маленькая собачка до старости щенок».

 Мы постояли и ещё какое-то время с любопытством, бесцеремонно друг друга поразглядывали. Мысль о том, что её тут насилуют, мне в голову как-то не приходила, но она могла прийти в голову ей или, чего доброго, кому-нибудь из господ офицеров.

 С одной стороны, как говорится, она сама пришла, но с другой стороны…
— Иди сюда, — скомандовал я.
Она подошла.
— Ближе.
Она подошла ко мне почти вплотную. На меня снизу вверх преданно уставились серые глаза и пахнуло перегаром.
— Повернись.
Она повиновалась. С такой готовностью, так просто и безропотно, что я даже оторопел.

 Она чего? Решила, что я того? Собираюсь её сейчас тоже?! Я? Вот здесь? На обочине, у колонки? Её?! Я взял её обеими руками за плечи и резко развернул лицом в сторону станции.
— Шуруй! И чтобы больше тебя здесь не видел! – рявкнул я как можно страшнее и для убедительности кулаком с силой ткнул её в спину между лопаток.

 И она пошла. Молча, покорно, безропотно. Слегка пошатываясь и не оборачиваясь. Молча. Не девушка, а мечта.

 Я постоял, посмотрел, как она уходит, вымыл на колонке руки и пошёл в каптёрку. Возле вагончика меня нагнали наши бабаи.
— Где Саша?
— Почём мне знать?
— Ты с ней разговаривал!
— И что? Я её выгнал.
— ???
— И она ушла.
Те недоверчиво смотрят на меня, а я, считая, что разговор окончен, поворачиваюсь и иду по своим делам.
— А! В каптёрке! — раздаётся сзади радостный крик, и, оттолкнув меня в сторону, толпа врывается в вагончик. А посреди пустой бытовки стоит стиральная машина Riga и, натужно гудя, крутит грязную воду.

 Про меня тут же забыли. Срочно был созван «военный совет». Она не могла далеко уйти! Была отправлена команда ей вдогон и проведена рекогносцировка местности.

 Погоня вернулась ни с чем, зато обнаружилось, что, уходя, Саша оставила в зарослях боярки свою сумочку. Тут же было принято решение, что дневальные отныне будут «тащить службу» исключительно в этих кустах.

 Расчёт оказался верным, ждать пришлось недолго. Где-то через пару дней девушка вернулась. Ей опять оказали истинно восточное гостеприимство. Окружённая заботой и лаской, она пожила ещё какое-то время в домике свинаря, а потом наши абреки по широте душевной подарили её своим землякам — то ли в Чопский, то ли в Ужгородский батальон. И больше я её не встречал.