Ржанка

               
– Чего в сенцах-то стоите, как иноверцы в церковном притворе староверцев? – глухо спросил Спиридон, пришедший после обхода леса… – Ладно, молчуны, проходите, – уже мягче произнёс он.
 За столом около подслеповатого окна сидели женщина, мать двух погодков, что сиротливо ожидали приказаний в холодной. Рядом с ней восседал хозяин дома Фрол – лесничий. Они играли в карты.

– Как лес–то? – спросил Фрол.
– Порядком, – коротко ответил его помощник, снимая с себя тяжёлый длинный плащ-дождевик. – Пошто детей держите в неразумении? А ну-ка, хлопцы, раздевайтесь. Ишь ты как укутаны: даже платками поверху обвязаны. Куды собрались–то? – поинтересовался Спиридон.

– Шли в город от горя. Мужик–то мой помер недавно… Детишки приморились в дороге…  Вот решили переночевать, – отозвалась женщина.
– А чего же сразу в карты? – недоумённо спросил Спиридон.
– Хозяин условие поставил: если проиграю ему, спать с ним лягу. Вот и …
– Понятно. Своя-то баба хворает, так ты, Фрол, решил  жадную похоть бедной бабёнке слить?

Тем временем младший, что пошустрее, раздевшись, стрельнул голодным взглядом на соседнюю лавку, где лежала плохо прикрытая коврига ржаного хлеба. Его рука потянулась…  И  все услышали звук сочной оплеухи.
– Не тронь чужого, – остановил младшего брата старший Петька.
Заскулив, Миколка потёр место удара и наклонил повинную голову,  краем глаза косясь на хлебину.
– Мальцов покормить надоть, – оглядевшись, сказал Спиридон.
Сидевшие за столом молча отвернулись. Игра заканчивалась, а на кону, глядя друг другу в глаза, стояли честь и похоть.
– Ладно, сам покормлю. Ешьте, бедолаги.
 Миколка; озираясь по сторонам, частил челюстями, пережёвывая кисловатый деревенский хлеб,  вприхлёб запивая его молоком. Ему казалось, что ничего вкуснее на свете божьем не существует.

– Благодарствуем, – за двоих сказал Петька, когда их руки и рты опустели.
– Моя взяла, – кидая на стол последнюю карту, радостно гаркнула Марфа. От её внезапного восторга в углу застонала тяжелобольная хозяйка.
– Счас, счас, – засуетился Фрол. – Воды что ль? Вот,  попей.
Женщина, не поворачивая головы, едва махнула рукой. Ей уже на этом свете было ничего  не мило. Она уже молилась про себя, чтобы Господь быстрее забрал её.
– Однако ж зажжём свечу. Пора и нам повечереть, – недовольный проигрышем произнёс Фрол. – А с тобой, девка, я больше вожжаться не стану. Посмотри, Спиридон, на печке, небось, ещё картошка тёплая. Тащи её на стол. С молоком да хлебом оно сытно будет.

После ужина кто где улеглись спать. Одна лавка осталась пустой. На неё Марфа осторожно положила своё скромное добро. Проверив на груди скудные деньги, помолилась и, мельком посмотрев на детей, закрыла глаза.
Через час с тревогой на душе неожиданно проснулся Спиридон. Ещё не совсем отойдя ото сна, он отчётливо увидел за окном яркий свет. «Что за напасть? Не пожар ли?», – мелькнуло в голове. А ноги уже несли его на улицу.

 Такого  помощник лесничего отродясь не видывал: огромный огненный шар с невероятной скоростью приближался к земле. Вокруг было так светло, будто засияло новое солнце.
Спиридон раскрыл от удивления рот, и в этот момент новоявленное небесное тело на горизонте взорвалось. От этого взрыва всё небо озарилось и запылало невиданным сиянием. Над тайгой поднялся красно-розовый столб огня. Кромешная ночь  стала солнечным днём. «Вот он  конец света. О, Боже, почему другие этого не видят? Почему только я? Неужели я грешнее других?» – тревожно бубнил Спиридон.
Как неожиданно появился лучезарный огонь, так внезапно и исчез. Застывшим камнем стоял посередине бескрайнего леса завороженный увиденным мужик. Он стал быстро креститься, повторяя одну и ту же фразу: «Боже, прости меня грешного и помилуй, Боже…».

Вдруг донёсся непонятный надвигающийся гул. Через мгновение у него заложило уши и сдавило до боли грудь. Он снова, не понимая происходящего, открыл рот. Древняя тайга закачалась и «заговорила», чего с ней никогда не было.
Огромные деревья наклонились до упора. Что послабее ломались, как спички, издавая душераздирающий скрежет. Иные, вывороченные с корнями, падали, подминая под себя молодой подлесок.

 Неожиданно стало тихо. Тишина после жуткого бурелома пугала ещё больше. Всё время крестившийся Спиридон замер, а ладонь с тремя сжатыми пальцами застыла в воздухе. «Что это было?» – уже с ясным умом спросил мужик не то у себя, не то у Бога.

Уже под конец этого ужаса во двор выбежала недоумевающая Марфа.
– Что это? А-а-а? – испуганно спросила, прикрывая ладонью искажённое лицо.
Спиридон, почувствовав рядом живого человека, повернулся и тихо сказал:
– Однако ж, думаю, это светопреставление случилось. Надоть лесничему доложить. Что-то он крепко спит.
Но сколько ни будил он  хозяина и его жену голосом и тычками, они  не отозвались. Потрогав горячей рукой их лица, перекрестился:
– Господи, упокой души усопших. Вот как, однако ж, бывает.
За спиной Спиридона раздался тихий голос Марфы:
– Что же нам теперь делать?
– Похороним после обеда. А там…
– А что дальше, Спиридон? – заглядывая ему в глаза, беспокоясь о своей судьбе и детях, тревожно спросила женщина.
– Поеду в город на лошади и спрошу в управе о небесном светиле, доложу о смерти лесничего и его жёнки. А ты за скотиной посмотри.

Оставшись одна с детьми, Марфа вдруг вспомнила своё горькое детство. В тринадцать лет осталась одна в доме. Родители умерли в один год, оставив её сиротой. Небольшое хозяйство вела, как её учили. А сколько пьяных мужиков выгоняла она из дома ухватом…

Но нашёлся один степенный вдовец вдвое старше её и позвал замуж. Не обижал. Однако здоровьем был слаб. И снова осталась одна, только теперь уже с двумя детьми на руках. Эх, судьба. Кому-то она улыбается и стелет ковровую дорожку, а кому-то готовит тернистый путь.
Только к вечеру следующего дня вернулся Спиридон из города. Уже не обходчиком, а лесником. Даже форму дали. Деловито сев за стол, развязал свою авоську. Одарив Миколку и Петьку душистыми пряниками, чему они несказанно обрадовались, достал и штоф водки. Внимательно посмотрев на Марфу, потёр рукой молодую бородку, а потом сказал:

– Иди, садись за стол. Будь с этого дня в доме хозяйкой. Чего тебе мотаться туда-сюда с детишками, как ржанке. Может мы и приживёмся.
– Ой, – всхлипнула Марфа от переполняющего чувства благодарности.
Ноги её подкосились, и она ничком уткнулась лицом в его колени. Плакала от неожиданного счастья, причитая:
– Божий ты человек, Спиридон. Буду почитать тебя за мужа и отца моих детей всю жизнь. Буду верной и заботливой ржанкой до конца своих дней.
– Хлопцы, идите и вы ко мне. Чего плачете в углу. Теперь мы – семья. Теперь я – ваш тятя.

 Спустя годы, огненный шар, который наблюдал Спиридон, назовут в мире «Тунгусским метеоритом».