Как Достоевский ответил на оскорбление журналиста

14 января 1873 г. Достоевского оскорбил журналист Панютин. Достоевский не обиделся: «Где я и где Панютин», – но задумался. На вызов нужно отвечать, и чем быстрее, тем лучше. Думать о Панютине ежедневно страшнее адских мук, ибо наяву и даже во сне.

Панютин пишет: «Довольно взглянуть на портрет автора “Дневника писателя”, выставленный в Академии художеств, чтобы почувствовать к г-ну Достоевскому ту самую “жалостливость”, над которою он так некстати глумится в своем журнале. Это портрет человека, истомленного тяжким недугом».

Обидно не то, что так он обо мне, и не то, что отчасти прав, досадно, что человек он неглупый, латынь неплохо знает и бойкое перо, – а вот не понимает, что есть жалостливость на самом деле. Недомыслие жалеть нельзя, это заразно… Или дурака включил либерал чертов. Выключить никому. Это как у Жюля Верна – хитрый электрический прибор: пробку выбивает, она сама собой выкручивается, а на ее место вкручивается другая… Как же это работает? Забыл. Анечка правильно говорит: «Курил бы ты, Федя, реже, а лучше вовсе брось».

Псевдоним у Панютина Нил Адмирари – nil admirari – ничему не удивляться… Вот тебе ответочка: «Всему удивляться, конечно, глупо, а ничему не удивляться гораздо красивее, и почему-то признано за хороший тон. Но вряд ли так в сущности. По-моему, ничему не удивляться гораздо глупее, чем всему удивляться. Да и, кроме того: ничему не удивляться почти то же, что ничего и не уважать. Да глупый человек и не может уважать…» Хорошая, кстати, тема – разговоры в царстве мертвых – вечная, актуальная – от Рима до Петербурга, от Лукиана до Ломоносова.

Через 22 года в многодетной семье банковского служащего родится мальчик, назовут его Миша, когда ему исполнится 33, напишет книгу о творчестве Ф.М. и обо всех с ним связанных проблемах. В этой книге М.М. отдаст должное журналисту Панютину, без хамского участия которого не было бы рассказа Достоевского, или он вышел бы не таким удивительным: «Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что “Бобок” по своей глубине и смелости – одна из величайших мениппей во всей мировой литературе».