Хроника корнеевского рода

                Из семейных хроник Анны Корнеевой.
Род наш по папе моему, Корнееву Петру Кузьмичу, начинается в памяти нашей, сохраненной благодаря тем, кого я запомнила и с кем общаться довелось в детстве, с Осипа Корнеева, уроженца деревни Шафторка Спасского уезда Тамбовской губернии. А ныне Сасовский район Рязанской области.  Деревня стала известной на весь Советский Союз благодаря композитору Александру Петровичу Аверкину, который родился в ней и прославил.
Население деревень наших было завезено на стыке 17-18 веков боярином Салтыковым из Владимирского уезда Московской губернии и занималось в то время бутным промыслом. То есть выжигало окрестные леса с целью производства поташа.
Осип приходился мне прадедом. Во время какой-то поездки на бытующем в те времена гужевом транспорте деда прихватила непогода и молнией его убило в телеге вместе с прабабушкой, имя которое не сохранилось уже.
Осталось от Осипа 12 душ детей. Как выживали они, каких мук натерпелись в сиротах, один Господь ведает. Но все вышли в люди, все стали на ноги. То ли дед оставил какое-то состояние, на которое можно было выжить, то ли опекуны были сердобольные и распорядительные, но от голода и холода не погибли.
Один жил где-то в Пензенской губернии, служил художником. Другой, Осип Осипыч, ушел ребенком еще с обозом в Питер, хорошо устроившись на службу.
Кстати сказать, судьба его была интересна в своих перипетиях. Был в детстве Осип с какими-то дефектами речи. И по этой причине терпел от сверстников много насмешек. Он и в Питер ушел из-за обид на постоянные издевательства.
Устроился на новом месте каким-то служкой на мясокомбинате по-теперешнему и смог понравиться хозяину. Дальше больше, понравился дочке хозяйской, да и она ему, видимо. Женился на ней. Детей Господь не дал. Поэтому или нет, любил Осип привечать собственную родню. Много племянников перетащил к себе из деревни, устроив всех. А тут революция. Осип добровольно передал фабрику новым властям, за что взаимно властью был оценен. Его оставили на комбинате управляющим и закрепили за ним большой дом из 12 комнат по личному распоряжению самого Ленина. Бумагу ту с ленинской подписью помнили родственники еще в середине прошлого века.
Слал Осип Осипыч в деревню время от времени обозы с подарками на всех, никого не обделяя. Только вот своих обидчиков прошлых отмечал своеобразно, так что понимали они, за какие грехи гостинцы не вровень с другими. Обладал, наверное, юмором двоюродный дед.
Родной дед мой, Кузьма Осипыч, также смог неплохо устроиться. В поисках лучшей жизни занесло его в Пензенскую губернию. Оттуда привез жену себе, дочку лесника. Невзрачную, болезную, но обеспеченную. Видно приданое за ней было хорошее, да и дед был мужик хваткий. Сумел распорядиться по уму. Открыл торговлю в окружающих Шафторку деревнях. Да и в самой Шафторке была принадлежащая ему лавка. Большой сад. Имел большой дом. Примыкавшая к деревне Шафторка часть леса также принадлежала ему, как и заливные луга за лесом. Долгие годы еще этот лес местное население называло корнеевским.
Но это благоденствие его пиком своим пришлось на коллективизацию. Лавки, как и всю торговлю, отобрали. В доме стало правление колхоза. А деда сослали. Жена его к этому времени умерла, имея слабый организм, и оставив в числе детей и отца моего, малолетним ребенком.
Отца от ссылки сберегла женщина, Авдотья, прислуживавшая в доме, и с которой дед жил после смерти жены. Спрятав отца у родственников в соседней деревушке Ряньзя, и потом не оставив своей заботой. Хотели сослать и её. Но она смогла отговориться, мол, какая я кулачка…
Отец всю жизнь был ей благодарен, забрав на старости лет к себе и считая матерью. Хотя женщина эта и была уже устроена, выйдя замуж в деревню Студенец. Однако перед смертью отписала дом на отца. Отец на дом не позарился, поскольку рядом жили другие её дети, и в наследство вступать не стал.
Дед же из ссылки вернулся в начале 30-х. Авдотья с отцом к этому времени перебралась в лесной станционный поселок с зачаровывающим названием Свеженькая, но дед был уже больным, и умер в 1932 году.
Отец рос не в меру развитым физически и рослым. Для того, чтобы малолетство его не мешало устраиваться по жизни, приписал себе несколько лет. Этот факт принес ему по жизни, кроме выгоды, и хлопоты. Выгода была в том, что смог обмануть Дуняшу, жену будущую, уговаривая замуж. А хлопоты начались, когда стали призывать в армию. Хотя к этому времени и было у них с Дуней уже трое детей, но привычных нам теперь отсрочек не давали. И пытались призвать дважды. И приходилось доказывать каждый раз, что мал еще по годам…
Мама моя, Евдокия Васильевна, корнями своими была из деревни Крутое, расположенной километрах в двенадцати от нашего лесного поселка, население которого в основном и формировалось выходцами из близлежащих населенных пунктов да лесных кордонов. Деда мамы по бабушке Акулине звали Иваном, маму Авдотьей.
Прабабушка Авдотья –Дуня была знатной огородницей. Была такая отрасль ведения хозяйства в лесных поселках – огородничество. И рассказывали, что когда в леспромхоз приезжало начальство, то первым объектом, куда его вели, были огороды. Умерла бабушка Дуня уже после Великой Отечественной, прожив 101 год.
 Сестра её, Мария, прожила 113 лет. В 70 лет ушла пешком в Иерусалим. Но вернувшись оттуда, ходила уже с палочкой. И тем не менее, уходя из поселка в Крутое к родственникам почти за полтора десятка километров, вечером возвращалась назад.
Кстати, прабабушка Авдотья с прадедом Иваном были в числе первых поселенцев лесного поселка Свеженькая, где я выросла. Возникновение и развитие поселка было связано со строительством железной дороги Кустаревка-Вернадовка с целью освоения лесного хозяйства Тамбовской в то время губернии лесовладельцами Гагариными и Нарышкиными.
По отцу родному мама была Герасина. Но Василий Герасин погиб в Первую мировую.  Бабушка моя по маме, Акулина, вышла замуж за Макара Горченкова, вдовца с дочкой на руках. Такие сводные браки не были редкостью в то время. Люди умирали от болезней смолоду, погибали на войнах. Оставались вдовы, вдовцы с детьми малыми на руках, а жизнь продолжалась. Не редкостью были семьи и до полутора десятка сводных и родных детей… Так и Акулина с Макаром к двум сводным детям нарожали еще общих.
Память не донесла имена и судьбы всех родных наших бабушек и дедушек. Многие умирали рано, иные разъезжались по необъятной стране и связи терялись. Но знаю, что у бабушки Акулины была еще сестра Александра, бывшая замужем за неким Ахромеевым. Племянник которого был в Брежневские времена на высших должностях Министерства обороны СССР. И отложившийся в памяти народной тем, что покончил с жизнью застрелившись, протестуя против развала оборонной мощи Советского Союза. Факт такого высокого родства не удивителен, поскольку родом военачальник Ахромеев был из наших тамбовско-рязанских мест.
Поскольку отец мой был рослым и физически развитым не по годам, и по сути сиротой, то и работать пошел с самых юных лет, устроившись на лесозаготовки. Раннее физическое развитие не по возрасту и природная стать вызывала и ранний интерес к девчатам. В маму мою он влюбился с юных лет. Уделял ей много внимания. Дарил подарки по мере своих возможностей. А возможности были, к примеру, собрать мешок орехов лесных… Но по тем временам и это лакомство было не всем доступно. Мама лишь посмеивалась.
В какой-то момент отец отправился свататься. Мама энтузиазма от сватовства не испытывала. Но решающее слово сказала её бабушка Дуня, пообещав собрать приданое. Мама, рассчитав и обдумав ситуацию, согласие дала. Втайне души рассчитывая выйдя замуж уехать и устроиться в Москве.
Но не тут-то было. Сразу пошли дети. Да и сами были дети еще по возрасту. Отцу едва минуло 16, маме 17. А в 38-м уже родилась моя сестра Валя, за ней еще двое. Мачеха отца, будучи еще женщиной в интересном возрасте, и посмотрев на такую производительность, сама вышла замуж в окрестную деревню Студенец, оставив молодых хозяйствовать самостоятельно. Прихватив, однако, с собой корову.
Маме, хотя она и была ловкой на любую работу, в новой семье пришлось и привыкать, и чему-то учиться. Доить корову, например. А не умела владеть этим ремеслом не оттого, что изнежена была. А потому, что коровы не было в семье. И по деревенскому менталитету признаться нельзя было в таком неумении. Тут на выручку отец пришел. Мама с подойником шла в хлев на дойку. А отец якобы по нужде следом. Быстро доил и оба возвращались в обратном порядке. Отец от своих дел, а мать следом с полным подойником. Но худо-бедно, хозяйство перед войной стало налаживаться. Главное, были молоды и здоровы. В лесном же поселке по сравнению с окрестными колхозами платили живые деньги.
Но многое перечеркнула война. Отца забрали сразу по достижении совершеннолетия после двух попыток призвать в армию. Оба раз ему пришлось доказывать свое малолетство при трех собственных детях. Но война есть война. Отец воевал за Крым, мать растила детей. И её главнейшей проблемой было чем накормить их. Первенец, девочка, была с рахитом, второй еще не ходил, третий только родился… Ни скидок, ни льгот…  А тут еще в окрестностях поселка дезертиры обосновались, нарыв себе нор в лесных буераках. И пустил кто-то из баб слушок, что у Евдокии Петра в лесу видели… Сельское начальство разбираться долго не стало и лишило маму продовольственных карточек. Положение мамы было почти безысходным. Приходилось ходить по окрестным полям, порой и за десяток верст, собирая мерзлую картошку с целью накормить детей. Написала папе на фронт в отчаянии. Письмо шло долгих два месяца. Папа по получении его с автоматом понесся в штаб. Но отцы-командиры попались мудрые. Отца успокоили. Меры приняли. То есть письма на родину защитника её отправили правильные.
И на родине меры правильные приняли. Карточки вернули, и мама даже добилась компенсации. Заимев на руках несомненный капитал в виде продуктов за несколько месяцев, смогла распорядиться им рачительно. Будучи уже неплохой портнихой, купила швейную машинку Зингер, которая и стала ей подспорьем на будущие годы.
К слову сказать, портнихой мама стала чуть ли не в девять лет. Мамина родня по отцу вниманием её не оставляла и подарила несколько отрезов материала. Бабушка Акулина, все обещая сшить дочери обновы, никак не могла выкроить времени… Работала на заводе, да и хозяйство вести надо. Мама долго ждать не могла. Будучи от природы решительной, характером под стать бабушке Акулине, в её отсутствие, достала и раскроила сразу все три отреза. И в это время принесло бабушку в дом…
Гнев бабушки был неописуем. Била маму сильно, даже вывернув руку. И бросила раскроенные лоскуты, заявив, что ничего шить не будет. Но мама справилась сама. И с тех пор обшивала себя, семью и поселок. Была в поселке лучшей портнихой. Да и бабушка после этого её зауважала, признав характер.
А папа воевал… Надо сказать, что по женской линии нашей в семье присутствовал дар провидения. Бабушка Акулина смогла предсказать начало войны, конец её. Судьба сына Георгия представлялась ей…
А папе в конце войны предоставили отпуск. Так вот маме за две недели до прихода его стали сны сниться, что они целуются. К тому же уже как два месяца письма не приходили. Ну и кумушки по маминым рассказам стали предрекать разлуку. Плохая, мол, примета. Мама же настаивала, что ей всегда поцелуи снятся к свиданию. А тут еще накануне приезда в окно кто-то сильно стучал среди ночи. Мать вскакивала открыть, но на улице никого. Мама заволновалась, хотя в приметы не верила, будучи больше по складу атеисткой. По рассказам мамы, до войны в поселке манеры стучаться в дом не было. Просто заходили, если дверь открыта. Принесли эту привычку эвакуированные. У них её переняли мальчишки для хулиганских выходок своих. И тут, когда мама сидела за шитьем, снова раздался стук. Мама, не отрываясь от рукоделья, пообещала надрать хулигану уши. Стук не прекращался. Не выдержав, мама вышла на крыльцо и…
Папа вспоминал позже, что когда он увидел Дуню, у него онемели ноги…  А когда услышал ей голос, то потерял дар речи. А мама добавляла, что даже не помнила, сколько времени они стояли на крыльце обнявшись…
Вместо недели отпуска отец месяц не мог оторваться от своей Дуни. Да и мужской руки хозяйство не видело уже несколько лет.
А время-то было военное. Дела папы были плохи. На выручку пришла мачеха, вручив отцу две золотые монеты. Сбереженные возможно из приданого родной матери отца, дочери лесничего. Эти монетами папа умаслил особиста и продолжил службу.
С войны папа вернулся с задержкой. Пришлось в Крыму обучать пришедших на смену новобранцев. И успел там сняться в кинофильме «Пятнадцатилетний капитан», где вымазанный в черной краске изображал негра в массовке. Мама находила и узнавала его в этом фильме. А я, к сожалению, не смогла…
Хочется еще вспомнить о судьбе близкого родственника папы, Дмитрия. Его приключения по жизни были не менее живописными, чем других представителей корнеевской фамилии.
Дмитрий был сыном брата отца, Ивана. То есть племянником. Хотя и родились в одном году. Бывало такое раньше в многодетных семьях. Прожил всю почти жизнь в Шафторке. Родители разошлись, когда он был ребенком. Родная мать настолько возненавидела бывшего мужа, что и на дух не переносила их общения. И, наоборот, новая жена отца приветливо встречала его. Мать же выбрасывала все отцовские гостинцы.
Дмитрий сложился по жизни достойно корнеевских традиций и природной корнеевской хватке. С отцом же моим стали общаться лишь после войны, после возвращения с неё.
История нашего корнеевского рода многовековая. Сохранилась лишь малая часть семейных преданий. Но я счастлива тем, что развитие общества дало возможность передать потомкам эту малую толику…