Рыбацкие перегрузы. Глава 4

                4
      Мы пришвартовались на прежнем месте в доке Рейна София. Поскольку ходьба отсюда в город занимала целый час, то идти пешком туда уже не хотелось. Но иногда я с врачом из “Малты“ брал такси на двоих, чтобы меньше платить.
      На судне в связи с покраской временами было тяжело дышать, и я выходил на пирс. Но и там было не легче. Док расширялся, строился. Рядом с судном работают строители, и с их дамбы ветерком доносится строительная пыль. А с другой стороны канала ощущается неприятный запах нефти.
      Вечером появилась больная прачка Алла, пожилая женщина в возрасте около 60 лет. У нее появился приступ мерцательной аритмии. Пульс был 130 ударов в минуту и неритмичный. Я попытался ввести ей внутривенно раствор новокаинамида. Но эта попытка оказалась безуспешной, потому что не было видно ни одной вены. Ввел ей этот препарат внутримышечно. Утром оказалось, что этот укол не подействовал.
 Я решил еще раз попробовать сделать укол внутривенно.
Приходил, кстати, Рак, врач с “Малты“, и ему удалось попасть иглой в тоненькую вену. Он медленно вводил новокаинамид, а я следил за пульсом и давлением. Но все же Рак ввел лекарство чуть быстрее, чем надо, и больной стало плохо. Но зато в этот момент я уловил восстановление ритма, и, когда больная узнала об этом, она обрадовалась, и ей стало лучше. После этой инъекции я велел ей лежать один час неподвижно.
      Скоро должно подойти судно из Калининграда, на котором находится выписанная мною аптека для нашего судна. На нем же придет и аптека для “Малты“.
Ночью матросы напились, и выясняли между собой отношения. Меня разбудили, и я вошел в матросскую каюту. За столом сидел окровавленный рыбообработчик Толстель, которому его собутыльник наматывал на руку бинт. Я попросил его подняться в медпункт. Заплетающимся языком он спросил: не спишут ли его? В медпункте он пьяным голосом жаловался приятелю, приведшему его на перевязку:
– Хотели замочить молодого. Я спишусь с судна, не буду с ним работать. Тот, кто всадил мне нож в руку, думает, что через полгода вернется домой богатеньким Буратино. Крутой нашелся! Я его в аэропорту встречу, и испорчу ему приход.
– Да перестаньте вы исповедоваться, – сказал я.
– А ты доктор или не доктор? – спрашивал пациент.
      В кабинет вошел капитан, и пригрозил ему списать с судна. Я промыл рану перекисью водорода. смазал йодом, и наложил на нее бактерицидный пластырь.На следующий день все моряки вели себя так, как будто вчера ничего не случилось.
      Продолжаем ремонт судна в Лас Пальмасе. Заодно с нами ремонтируется и “Малта“. Неприятную весть получил наш старший механик: его сын погиб в авто- катастрофе. Но на судне был слух, что его, якобы, убили за рэкет. Жаль, конечно, стармеха. Отец есть отец! К тому же, он в возрасте 60 лет, у него ишемическая болезнь сердца, перенес микроинсульт. Дай Бог, чтобы не было у него ухудшения здоровья!
      Еще одна беда для судна: ушел в запой старпом Удовиченко. Мне пока лечить его не приходится, потому что запой у него тайный. Он ко мне не обращается, а, наоборот, побаивается, чтобы тайное не стало явным. Но капитан об этом знает, и недоволен этим. На планерке он отстранил его от дел на время регистра, и отдал его дела второму помощнику. Я поддержал капитана словами, что комсостав не должен давать плохой пример подчиненным. Иначе, при любом замечании по поводу пьянства матросов от них можно будет услышать слова “сам такой“.
      На судно привезли питьевую воду в 8-литровых пластиковых бутылях, по 6 штук на человека. Это хорошо. Не придется пить опресненную воду в рейсе.
      Все же старпому пришлось принять мое лечение. Капитан велел мне пойти в его каюту и “освежить ему кровь“. Я спросил у Рака: имеются ли у него пластиковые иглы для внутривенного введения. Ими удобнее лечить больных запоем. Он сказал, что есть, и согласился пойти со мной к старпому. И вот старпому поставлена капельница с сердечными средствами, витаминами, панангином. Влили ему два флакона. Во время процедуры больной, потерявший ориентацию, однажды хотел согнуть руку с иглой в вене. К счастью, она не была металлической и ничего не повредила. Но после капельниц он увидел флакончик из-под спирта, и попросил налить ему хотя бы 20 грамм. После отказа он пустился ходить по каютам, выпрашивая чего-нибудь выпить. В ответ на это хождение капитан поставил у его дверей пост с матросами, которые будут наблюдать за старпомом. Но он выбрался через иллюминатор и пошел на соседнюю “Малту“ просить для себя что-нибудь выпить. После этого, капитан, опасаясь, что при следующей вылазке старпом сломает себе шею, велел закрыть его в лазарете на ключ, заблокировав иллюминатор. Пару раз оттуда слышался его голос: “Доктор, откройте!” Но, увидев, что нет никакой ответной реакции, успокоился, и до утра не шумел. Утром он был в более-менее человеческом виде, и приступил к своим обязанностям.
      Заканчивается ремонт судна. Ожидается прибытие группы марокканских рыбообработчиков около 7 человек. Я знал, что старшего среди них (наблюдателя) капитан обычно поселяет жить в лазарете, расположенном по соседству с амбулаторией и имеющем отдельный выход в коридор. Я в рапорте попросил капитана не поселять наблюдателя в лазарет. А для приготовления пищи на камбуз пускать только одного их повара. Капитан сказал, что марокканские наблюдатели традиционно живут на промысле в лазарете. И они все об этом знают. К тому же,продолжал он, я не хочу с ними ссориться, и даже даю им по бутылке водки в день, чтобы они на все наши неправильные действия при лове рыбы закрывали глаза. Зачем мы тогда шли в рейс, добавил он, если поссоримся с марокканцами, и ничего не заработаем?      
      В лазарете в это время находился пассажир, капитан судна “Аброкадо“. Когда он переходил на свое судно, капитан Лаптев забрал у него ключ и положил себе в карман, чтобы я, не дай Бог, не вздумал сопротивляться поселению туда марокканца.
                (продолжение следует)