Как щенок влюбился и чем всё закончилось

***

С какого момента на кладбище стал жить щенок, никто уже не помнил. Он прибился совсем маленьким — вероятно, его просто подкинули к въездным воротам, кто-то из сторожей пожалел бедолагу и стал подкармливать. Щенок оказался умным, не мешал людям, не надоедал и не безобразничал, его терпели и даже смастерили некое подобие конуры возле кладбищенской сторожки.
Щенок был не только умным, он рос терпеливым и внимательным. За осень он выучил все закоулки на кладбище, нашёл интересные для себя места, знал, как пахнут те, у кого горе свежее и плачущее, отличал их от тех, кто уже примирился и просто приходил посидеть на лавочках возле могил.
Сильное горе пахло прелой листвой, моросящим дождём, пустотой, ветками, валяющимися на пыльной земле; оно туманом окутывало человека, и когда тот уходил, ещё долго висело облаком возле могилы. Щенку не очень нравился этот запах. Он знал, что, даже если подойти ближе, эти люди будут смотреть на него стеклянными глазами, не заметят, не погладят, запах земли, дождя и веток будет окутывать их плотным коконом. Если лизнуть человека с этим запахом, тот не очнётся, на языке останется противный вкус дождевых червяков и придётся долго лакать воду, чтобы смыть его с языка.
Щенок любил, когда человек пахнет теплом, едой, беспомощностью, можно слезами, — так пахнет детское мыло: уютом и грязными ладошками. Люди с таким запахом часто обнимались со щенком, рассказывали ему что-то своё, очень важное; иногда они начинали плакать, и щенок мог лизнуть руку, гладящую его по голове, ткнуться в коленки влажным носом и успокоительно посопеть.


***

В этот день на кладбище появился незнакомый запах. Острый, горький — так пахнут щепки,  отлетающие от поленьев, когда сторож рубит их на дрова для печки. Так пахнет трава, растущая в глубине кладбища, — щенок знал, что люди называют её полынью. Ещё так пахнет дым от печки и зола, которая остаётся в ней. Щенку нельзя было играть с золой; он один раз попробовал, сторож потом долго ругался, мыл щенка холодной водой и строго-настрого запретил совать нос в печку. Так, да не так пах этот новый запах, было в нём ещё что-то, что щенок не мог узнать, что-то очень манящее, интересное, волнующее…  И щенок помчался знакомиться.
Возле одной из новых могил, на тропинке, которую с утра расчистил сторож, стоял молодой черноволосый мужчина, небрежно опираясь на трость, и задумчиво ковырял ногой снег. Щенок остановился в паре шагов, наклонил голову набок, разглядывая незнакомца.
Молодой человек перевёл взгляд зелёных глаз на щенка, улыбнулся, присел на корточки и протянул руку вперёд, явно приглашая познакомиться поближе. Щенок обрадовался, вильнул хвостом и подошёл ближе, обнюхивая протянутую ладонь. Ладонь пахла странно — щенок удивлённо попятился, а молодой человек засмеялся:
— Что, дружочек, боишься меня? Пахну непривычно?
Он всё ещё дружелюбно держал руку протянутой, и щенок снова приблизился. Рука мягко прошлась по голове, по вытянутой морде, потрепала ухо. Щенку стало не так страшно, он сел, лизнул ладонь. Язык расцвёл солнечными зайчиками, и щенок внезапно успокоился, решил, что этот странный человек — друг, с которым весело и так хорошо идти вместе в приключение.
Они ещё немножко постояли рядом на заснеженной дорожке возле могилы. Парень посмотрел на часы, отряхнул снег, налипший на полы длинного чёрного пальто, ещё раз потрепал щенка по рыжей мохнатой голове и заспешил к выходу. Щенок остался принюхиваться к новому запаху, пытаясь отгадать, на что же ещё он похож.


***

Дни бывали или плохие, или хорошие.
Сегодня был хороший день. Мышь наконец выбралась из-за поленницы и собралась куда-то по своим мышиным делам. Щенок караулил её пару недель, но ему не везло: мышь сидела в дровах и ей никуда не было нужно. Теперь щенок её почти догнал, и, если бы добыча не юркнула в открытую дверь домика, охота вышла бы на славу. Но мышь юркнула, спряталась в щель под диваном, и щенок только зря потратил время, пытаясь её оттуда выгнать. Выгнали в результате его самого: вернулся сторож, раскричался, грозил старым валенком, но наш герой уже выбежал на улицу — и вовремя! Вовремя, потому что кладбищенская аллея пахла горечью и полынью. А значит, тот, кто так пахнет, прошёл по ней совсем недавно. Любопытный щенок решил, что в этот раз обязательно обнюхает его гораздо тщательнее, и помчался искать незнакомца с этим странным, но таким притягательным запахом.
У знакомой могилы сидел теперь уже знакомый нам молодой человек. Темноволосый и зеленоглазый. В этот раз он был не один — рядом с ним сидела совсем юная девушка, скорее даже девчонка, но щенок не очень хорошо разбирался в человеческих возрастах, поэтому сколько ей лет, в этот раз мы не узнаем. От девчонки пахло привычно, вкусно и знакомо. Кстати, щенок прекрасно знал, как пахнут грустные люди, пьяные люди, равнодушные люди, страдающие люди, но ни разу в его недолгой жизни ему не удавалось понюхать счастливого человека. Пока не удавалось. Он совсем не знал, как пахнет радость.
Пара на скамейке, казалось, заканчивала разговор. Щенок немножко пожалел, что не успел к началу и теперь не знает, о чём шла речь, но восторг от того, что можно опять пообщаться с парнем, был сильнее. Подошёл, немножко застенчиво, степенно, стараясь быть похожим на взрослую собаку, только хвостик выдавал оживление и нетерпение.
Парень увидел его, засмеялся.
— Привет, дружочек, — и кивнул на собаку девушке: — Смотри, какой классный.
Девушка повернулась. Её лицо оказалось бледным и задумчивым. Глаза заплаканные, светлые пряди беспорядочно торчат из-под шапки, явно натянутой кое-как. Посмотрела равнодушно. Может, и хотела поздороваться, но не стала. Щенку стало немножко обидно. Обычно он не обижался на людей, но сегодня был хороший день, а значит, и все вокруг должны были быть хорошими — улыбаться, играть и разговаривать.
Девчонка встала со скамейки:
— Ладно, я пошла, спасибо Вам, — и, скользнув невидящим взглядом по щенку, торопливо направилась к выходу.
Щенок грустно посмотрел на молодого человека.
— Что, дружочек, расстроился? Не обращай внимания, вы ещё подружитесь, — прищурился, задумался, усмехнулся. — И вообще, всё у тебя будет хорошо. И хозяин скоро найдётся, и дом у тебя будет, и вырастешь ты в большого красивого пса.
Погладил по голове, дал лизнуть руку и двинулся к выходу, стараясь наступать точно след в след ушедшей девушки.
Озадаченный его словами, щенок остался облизываться солнечными зайчиками и думать: а кто же тогда ему сторож и какой ещё бывает дом, кроме кладбища?


***

Следующие пара дней оказались обычными. Ну, или почти обычными. Мышь пряталась, сторож занимался своими делами, а щенку было скучно. И ещё в нём поселилась какая-то неясная тоска. Тосковать ему раньше не приходилось; новое чувство было шершавым, неудобно ворочалось изнутри, язык пах репейником и горчил.
Девчонка приходила на кладбище каждый день, небрежно бросала щенку: «Привет», — шла дальше и долго сидела возле могилы.
Щенок вспомнил, что видел её раньше, вспомнил её запах: она пахла, как и все остальные, пустотой и пылью — привычно и не очень интересно.
Интересным было другое: потихоньку холода отступали — в мире начиналась весна, нос щенка ловил новые запахи, а сердце, сердце щенка тоже что-то ловило, и это неведомое что-то тревожило его так же сильно, как запах, который приносил с собой темноволосый парень с зелёными глазами.
Щенок ждал его.


***

И дождался.
Он учуял этот особенный запах заранее, почти у кладбищенских ворот, и радостно побежал навстречу.
— Что, дружочек, соскучился? Ну, привет тебе, привет, — негромко бормотал парень, наглаживая рыжего, мохнатого, прыгающего на него оболтуса. Лапы щенка оставляли грязные следы на пальто, но, продолжая обнимать соскучившуюся собаку, человек будто не замечал мокрых отпечатков.
«Чем ты всё-таки пахнешь? Что же это такое?» — старательно обнюхивал долгожданную цель щенок.
Вместе они дошли до могилы, парень положил на небольшой заснеженный холм букетик фиалок, сел на лавочку. Напрыгавшийся и притихший щенок улёгся у него в ногах.
— Подождём, — проговорил парень и прикрыл глаза.
Через несколько минут на тропинке, ведущей от центральной аллеи к могиле, показалась девушка, небрежно бросавшая щенку «привет» при встрече.
Сегодня она выглядела лучше. На ней была смешная шапка с кошачьими ушками, и волосы не выбивались из-под неё растрёпанными прядями. Глаза были уже не красными и заплаканными, можно было увидеть, что они светло-серые, как зимнее небо вечером. В этот раз от неё пахло морем, а не землёй и ветками; щенку понравился новый запах, он встал и подошёл поближе.
— Привет, — сказала она, глядя в глаза так, как будто видит его в первый раз. — Давай знакомиться, меня зовут Аля. А тебя как зовут? — девушка присела перед собакой на корточки.
Щенок удивился. Он думал, что его зовут Собака или Собачий Сын — так называл его сторож. Может быть, его зовут Дружочек — так обращался к нему странный парень. Щенок понял, что не знает, как его зовут, а все эти имена — они совсем не про него. Своё имя, настоящее имя, он и правда не знает. Он хотел объяснить всё это той, которая вкусно пахла морем, но смог только мотнуть головой и лизнуть её щёку.
Девушка отпрянула, рассмеялась, поднялась и пошла к парню, спокойно наблюдавшему за их диалогом.
Присела на лавочку рядом, завязался неторопливый разговор. Щенок лёг в ногах у парочки, принюхивался к запаху то одного, то другой и пытался представить: как это, когда у него есть своё собственное имя? Думать об этом было хорошо, колючка репейника, незаметно перекочевавшая с языка внутрь и поселившаяся в животе, становилась мягкой, растворялась в чём-то тёплом. Снег возле морды запах молоком, а щенок стал проваливаться в дремоту, и в этой дремоте ему казалось, что он совсем маленький, что рядом есть кто-то большой и это очень вкусно — прижиматься носом к чьему-то тёплому животу.
Из дрёмы его выдернул голос парня, прозвучавший чуть громче обычного:
— Люди говорят, я не даю им выбора, — вот, пожалуйста, выбирай. Теперь всё в твоих руках.
Щенок ничего не понял, но что-то важное было в слове «выбор». Что выбирать? Кого выбирать? Кто выбирает?
А вот девушка словам обрадовалась, улыбнулась, и в этот момент щенок увидел, как внутри неё зажглось солнце. Вспышка ярко-оранжевого и золотого чистого цвета озарила всё Алькино лицо. Щенок увидел, какая она на самом деле красивая, как умеют светиться её глаза. К запаху моря, которого щенок своими глазами не видел, но точно знал, что именно так пахнет море — ведь в каждой собаке с рождения «встроена» невидимая картотека запахов и названий для всего, что пахнет, — добавился запах радуги и летнего неба. Утренней росы, земляники, ежа, спящего в гнезде из травы… Девчонка пахла так громко, что щенок сразу догадался, что это. Так пахнет счастье. Алька с этим запахом, Алька, которая смотрела на него улыбаясь, её рука, треплющая собаку за уши… Колючка репейника внутри совсем исчезла.
— Дорогая собака, — голос пел скрипкой, — всё будет хорошо, очень, очень хорошо! Я придумаю, что мне делать, а для тебя найдётся самый хороший хозяин. Не дело такой прекрасной собаке жить на кладбище. Твоё дело жить в семье, и чтобы тебя любили.
Этот голос, эти сияющие глаза — то тёплое, что копилось и собралось в щенке молочным облаком, взорвалось фонтаном, рассыпалось искрами радости по всему его телу, и в этот момент он отчётливо понял, что больше всего на свете хочет, чтобы Алька была рядом с ним всегда, чтобы именно она дала ему имя.
Наш щенок влюбился.


***

Весна перекрашивала кладбище. На белых дорожках проступали чёрные полосы, снег желтел, съёживался, ветки деревьев набирали цвет. Весна жила снаружи, теплом и запахом, весна жила и внутри щенка — хорошим настроением и радостью.
Алька заходила на кладбище, не каждый день, но часто. Щенок примерно знал, когда она придёт, садился возле ворот на центральную аллею, угадывая, когда среди запахов редких прохожих и машин проступит запах моря и солнца.
Девушка приносила с собой бутерброд с колбасой или сосиску, щенок жадно съедал угощение, а потом они шли к могиле, на которой теперь уже Алька, а не молодой человек со странным запахом, оставляла маленький букет фиалок. Алька осторожно обходила первые лужи, а щенок радостно скакал прямо по ним, подросшая за зиму шерсть становилась мокрой и грязной, было весело и совсем не холодно.
Пока Алька задумчиво сидела на лавочке, щенок смирно лежал в ногах и думал о том, как всё просто устроено. «Вот он я, — думал щенок, — и я очень тебе рад, и мне так хорошо с тобой. Давай мы и дальше будем вместе, я буду жить с тобой рядом, охранять тебя и помогать. Я такой хороший, я не буду тебе мешать. Пожалуйста, увидь, какой я хороший».
Щенок хотел бы сказать всё это Альке, но не мог. Собаки не умеют разговаривать. Странно, что и мы, люди, иногда не можем сказать друг другу эти важные слова: «Я тебя люблю, мне хорошо с тобой, я тебя выбираю». Хотя считается, что мы-то разговаривать умеем.
Потом щенок провожал Альку обратно до ворот, грустно смотрел ей в спину, тяжело вздыхал и плёлся в сторожку. Помогала весна — она отвлекала его от тоски ручейками на обочине, странными находками, проступающими из-под растаявшего снега, новыми интересными запахами.
 Он жил этот весенний месяц предвкушением, ожиданием, радостью и надеждой. Его выбор случился. Мы с вами знаем, что, когда дело касается двоих, выбор должны сделать оба. Мы знаем, а щенок ещё не знал; ему казалось, что достаточно того, что он выбрал Альку. Что же Алька?


***

День не задался с самого утра. Пьяный сторож храпел в дальнем углу комнаты, не выходил и не собирался кормить кашей. Кашу щенок не любил, он любил колбасу и сосиски, но вкусная еда бывала редко — всего пару дней после того, как сторож получал зарплату. В остальное время приходилось есть то, что оставалось от странного человеческого обеда, и кашу, самую обычную гречку, она была дешёвая.
На улице лил дождь, отвратительный апрельский дождь, колючий и ледяной, ещё так похожий на снег. Щенок прятался от него в жалком подобии конуры, но внутрь заливало, было мокро, противно и очень голодно.
Иногда посетители подкармливали его, но не в такие дни, как сегодня. Плохо начавшийся, он имел все шансы и закончиться плохо, на еду рассчитывать не приходилось. Щенок знал единственный способ справиться с напастью: день надо было просто переждать, перетерпеть, надеясь, что завтрашний будет лучше.
Щенок не заметил, как задремал. Снилось, что он гонится за кем-то и никак не может догнать, холодно было даже во сне. Когда он проснулся, оказалось, что дождь стих, а в воздухе пахло Алькой и тем, кто звал щенка Дружочком, чьего имени мы так и не знаем — он не представился ни собаке, ни нам.
Щенок обрадовался и помчался на запах; ему даже показалось, что он напрасно зачислил день в плохие, но мы не будем радоваться вместе с ним. Собачья интуиция — великая вещь, день действительно был отвратительный.
Возле могилы Алька кричала на молодого зеленоглазого брюнета. Кричала зло, притопывая ногой, лицо раскраснелось; пахло от неё пожаром и горелой хвоей. Щенок даже немного испугался этой новой Альки. Молодой человек, вначале спокойный, слушал крик, ничего не отвечая. Потом негромко что-то сказал, и в его интонации щенок вдруг ощутил такую угрозу, такую тщательно сдерживаемую яростную силу, что, позабыв сам себя, бросился к ругающейся паре с громким лаем.
Мир вокруг щенка сузился — он видел только Альку, и она была в беде. Что-то ужасное, совершенно нечеловеческое угрожало ей, и он был единственным, кто может защитить, вклиниться между ней и опасностью, броситься и хотя бы отпугнуть неведомое зло. В несколько прыжков добравшись до места, щенок оскалился, зарычал, прикрыл своим телом отнюдь не испуганную девушку.
— Ты видишь, он тебя защищает, он тебя выбрал. А ты — что выбрала ты? (Ты кого защищаешь?) — неожиданно спокойно спросил парень.
Наваждение внезапно исчезло. Щенок удивлённо смотрел на молодого человека и не понимал, почему вдруг решил, что он представляет опасность. Запах был тот же, глаза спокойные, парень не двигался и не угрожал. Собака почувствовала себя виноватой, заскулила, не понимая, что происходит.
— Не волнуйся, пёс, ты всё сделал правильно. Хорошая и умная собака, и нюх у тебя — только позавидовать, тебе бы в группе поиска работать, — говорил парень, глядя щенку прямо в глаза. Вина отползала, щенок ощутил, как сильно он испугался, когда бросился защищать девушку от привидевшегося ему зла. Испуг оседал в теле болью, сухими иглами, и щенок как следует отряхнулся, сбрасывая с себя остатки морока.
Алька, раскрасневшаяся, пахнущая гарью, ещё немножко попрыгала, пиная снежную обочину. Возмущение просилось выйти наружу злыми словами или слезами, но Алька сдержалась, резко повернулась и почти побежала к воротам.
— Ты вообще когда-нибудь выбирала саму себя? — крикнул ей вслед парень. Алька запнулась на мгновенье, как будто слова снежным комом ударили её прямо в спину, но удержалась на ногах и ещё быстрее побежала прочь.
Парень грустно погладил щенка по голове и пошёл за ней следом.
После этого случая Алька пропала.

 
***

Вместе с Алькой ушла зима, воздух теплел, весна набирала обороты. А внутри щенка обороты набирала тоска. Сначала он ждал, что Алька вот-вот придёт и принесёт ему сосиску, поиграет, скажет что-нибудь ласковое, но её всё не было и не было. Щенок каждое утро ходил к главному входу, садился, ждал, ложился, прятал морду под лапами, снова ждал и прислушивался, как внутри растёт колючка репейника, сначала задевая его изнутри занозами, потом врастая шипами прямо в ткань, раздирая внутренности и причиняя боль.
Альки не было и на могиле, куда щенок бегал несколько раз за день. Он забирался под лавочку, скулил, грыз деревянные ножки, но это не помогало уменьшить боль и тоску. Колючка разрасталась, запах Альки выветривался с кладбища, и щенок отчаянно боялся, что забудет его совсем.
На деревьях распустились почки, маленькие изумрудные листья пробили себе дорогу, на могилах проклюнулись белые и голубые бутоны первоцветов, день становился длиннее, и щенку приходилось всё дольше и дольше терпеть своё отчаянье.
«Ещё немножко, и она придёт, обязательно придёт», — уговаривал он себя, но Алька не приходила, и пёс начинал думать, что это из-за него она пропала, это он не смог защитить её от того ужаса, который почти накинулся на неё в тот день, самый плохой день его щенячьей жизни.
Безымянный парень тоже не заглядывал, но щенку было не до него, он переживал пропажу Альки и не знал, как её вернуть.
К наступлению лета стало понятно, что так больше продолжаться не может. Щенок заметно вытянулся и почти превратился во взрослую собаку, но в этой своей взрослости он остался безнадёжно одиноким, с целым кустом чертополоха, выросшим внутри. Это надо было менять.
Щенок решил, что сам найдёт Альку.


***

Решить искать Альку было легко. Решение всплыло само и требовало действий. Решиться на поиск было труднее. Щенок никогда не был за пределами кладбища, он не знал, что его ждёт, не видел мира за воротами. Было очень, очень страшно.
Маленькие островки Алькиного пепелища и горечь парня ещё чувствовались в воздухе, почти истаявшие, они маяками висели на поворотах пути; вёл ли путь к Альке — щенок не был в этом уверен. Но попробовать стоило и стоило рискнуть.
Сосредоточился, принюхался, побежал.
Ворота, длинная улица, рядом дорога со снующими по ней машинами.
«Спокойно, дорога отдельно, ты бежишь по обочине».
Рынок, продуктовая его часть, вкусно пахнет, сосиски, еда, еда.
«Не отвлекайся, у тебя другая задача, ты ищешь Альку, сосредоточься».
Поворот. «Где Алькин запах? Потерял, страшно... Нет, не потерял, вот оно, облачко, впереди — метров тридцать, бежать дальше, поворот, ещё поворот».
Детская площадка, дома: «Пусть она живёт где-то здесь, я дождусь её, и всё будет в порядке». Нет, не живёт, запах ведёт дальше…
— Ой, какая собачка!
...Автобусная остановка, всё.
На остановке Алькин запах исчез. Когда-то она села в один из автобусов, и где её искать дальше — неизвестно.
Щенок хотел отчаяться, но передумал. Он немножко посидел, разглядывая людей и подъезжающие машины, а потом решил, что лучше делать хоть что-нибудь, чем возвращаться на немилое ему теперь кладбище ни с чем. Юркнул в открывшиеся двери подъехавшего автобуса, забился под сиденья и притих.
Автобус прыгал по ухабам, вкусно пахло бензином, машинным маслом. Щенок принюхивался к улице, запахи которой врывались в салон на каждой остановке, и ждал.
Он не знал, что ему повезло: от кладбища в город шёл только один маршрут.
На одной из остановок в двери слабо потянуло знакомой гарью… Щенок едва успел выскочить наружу!
Огляделся.
Автобус привёз его почти в центр города. Плотный поток машин, толпа людей, дома, кафе, магазины, городская улица — такая привычная для нас и непривычная для щенка. Где дальше искать Альку в этой толпе, он не знал, поэтому просто побрёл по улице среди чужих ног, мимо витрин, разглядывая в стекле своё отражение, и от увиденного хотелось выть.
Редкость, конечно, но щенку сегодня опять повезло, судьба явно была на его стороне. В одном из кафе, стулья и столики которого стояли прямо на улице, под смешным полосатым зонтом он увидел знакомую фигуру.
Парень, зелёные глаза которого в этот раз прятались за стильными тёмными очками, сидел и пил кофе. К стулу, на котором он сидел, была прислонена трость, удивительно похожая на те трости, которыми пользуются слепые.
Щенок опешил от неожиданности, целая буря чувств поднялась внутри: и радость от встречи, и потерянная было надежда (парень-то уж точно знает, где Алька!), и тоска по самой Альке (ну почему не она сидит на этом стуле?!), и страх. Страх щенок тоже почему-то чувствовал.
Привычный куст чертополоха, растущий прямо в сердце, вскипел грозовым облаком. Стараясь не расплескать внезапную грозу, щенок осторожно подошёл к парню и сел рядом.

 
***

— Что случилось? — спросил парень.
Щенку понравилась его лаконичность.
— Алька пропала.
— Она не пропала, она занята, у неё сейчас непростое время.
Щенок удивился и ужасно расстроился. «А как же я? — хотел спросить он. — Как же наши встречи? И сосиски?»
Хотел спросить, но не спросил. Беспокойство за Альку ворочалось внутри, тыкалось в разные стороны, мешало думать о себе.
Вместо этого вопроса щенок задал другой:
— А предупредить меня она не могла?
— Чтобы предупреждать кого-то, надо, чтобы этот кто-то был важным для тебя, был частью твоей жизни, надо выбрать этого кого-то. Тогда никакие дела, никакой запах сосисок, — парень улыбнулся щенку, — не дадут тебе забыть об этом другом.
Щенку стало плохо. Грозовое облако накрыло его с головой. Он ещё не думал о том, что его любовь к Альке может быть без взаимности. Он искренне считал, что любовь — это то, что случается сразу с обоими. Что достаточно быть хорошим, добрым псом, и тебя обязательно полюбит тот, в кого ты влюбился. Ошибался.
Облако сгустилось, почернело, первые капли пролились на землю, щенок плакал.
Безнадёжностью и мокрой псиной пах язык, даже капли дождя оставляли ядовитый запах горького миндаля. Щенок узнал наконец ту нотку в запахе парня, которую не мог определить раньше. Так пахнет одиночество, тотальное, невозможное одиночество. Это не запах, это отсутствие запаха. Люди всегда немножко пахнут ещё и другими людьми. Пахнут родителями, детьми, теми, кого любят или любили когда-то. Каждый человек — это не только его собственный аромат, это аромат всех тех, с кем он связан, тех, кто дорог ему, и тех, кому дорог он сам. Зеленоглазый и темноволосый пах только собой — чуть горьковато, грозой и землетрясением, с примесью полыни и сандала. Других людей в его запахе не было.
— Ну вот, теперь ты знаешь меня лучше, — произнёс парень. — Пойдём прогуляемся, день солнечный, нечего нам сидеть в этом омуте. И отчаиваться нечего. Пойдём, погуляем и поговорим немножко.
Вместо «поговорим» они долго шли молча. Свернули с улицы на боковую дорожку, дорожка привела к небольшому скверу, по нему-то они и шли не спеша.
Молодой человек в тёмных очках, постукивая тростью, шёл, держась за большую красивую, золотистую в лучах солнца, собаку. Что-то странное было в их прогулке.
— Люди думают, что ты слепой, а я твоя собака-поводырь, — нарушил молчание щенок.
— Люди уверены, что я слеп, бессердечен и ужасен, — парень усмехнулся и подтянул рукава дорогого стильного пиджака. — Иногда мне нравится оправдывать их ожидания.
— Что же мне теперь делать? — после недолгого молчания спросил щенок.
— Ничего. Ты ничего не можешь сделать с Алькиным сердцем. Она либо полюбит тебя, либо нет. Либо захочет стать твоей хозяйкой, либо нет. Тебе, мой умный и самый красивый на свете дружочек, остаётся только ждать и надеяться. То, что ты собака, только затрудняет дело. Люди имеют возможность менять свой выбор — полюбить и разлюбить, полюбить снова, а потом ещё раз, если сами этого захотят, а ты — нет. Собачье сердце если уж выбрало кого-то, остаётся ему верным навсегда.
«Хорошенькое дело, — сердито думал щенок, — отличная перспектива, умеет парень утешить. Теперь я буду любить Альку всегда, а она будет носиться где-то, занимаясь своими важными и непростыми делами, и ей не будет до меня никакого дела». Мысль об этом была уже не такой острой и горячей, как в кафе; щенок пробовал её на вкус, вертел на языке — мысль немножко горчила, но с ней можно было свыкнуться.
Они ещё немножко посидели на лавочке, согретой июньским солнцем. Парень лениво разглядывал прохожих, щенок лежал, положив морду на его щегольские ботинки, и привыкал к новому состоянию.
Ближе к вечеру парень проводил щенка до автобусной остановки, подсказал нужный автобус и даже оплатил проезд, хотя это и было одним из самых бессмысленных действий на свете.
Щенок возвращался на кладбище — ждать и надеяться.


***

Как ни странно, тоска, так мучавшая щенка, перестала травить его внутри и теперь жила снаружи. В сердце было тихо, а ветер на кладбище лишь иногда приносил запах чертополоха и грозы. Сторож обрадовался возвращению собаки: поругал для вида, а сам купил большую кость, и щенок грыз её три дня, пока не изгрыз в мелкие осколки.
Дел было немного: обойти за день все аллеи и дорожки, полаять на бомжей, собирающихся распить в тишине бутылку, чтобы пришёл сторож и выдворил компанию за ворота.
Неделя шла за неделей, потихоньку из памяти щенка стирался запах горя и беды, он уже не искал ни Альку, ни зеленоглазого брюнета. В глубине кладбища у него завелись друзья — ежиное семейство, и щенок бегал с ними играть, пока в один прекрасный день…
День был прекрасным с самого утра. Сторож уехал по своим делам, щенок остался караулить, чувствовал себя главным и ответственным, играл в хранителя места. Алькино появление он пропустил — лежал далеко от центральной аллеи, смотрел, как птенцы скворца учатся летать, подбадривал трусишек, рычал на их бестолковых родителей.
Она шла по центральной аллее, вглядываясь в глубину боковых дорожек, искала щенка, но найти не могла. Не было его ни на привычном месте возле домика сторожа, ни возле могилы, к которой ходили вместе. Девушка не знала, как его позвать. Глупо кричать на всё кладбище: «Щенок, щенок, ты где?» Молча искать собаку на такой большой территории тоже было глупо. Алька вообще не знала, здесь он или его кто-то забрал. Растерявшись — думала ведь, стоит ей войти в ворота, и щенок выбежит к ней навстречу, — она покружила по дорожкам, а потом рискнула.
— Щенок! — раздался в тишине её звонкий голос.
Щенок навострил уши — показалось? Принюхался: ветер пахнет морем?
— Щенок, ты где?
Вскочил, потоптался немножко на месте — не смог сразу распознать, правда ли его зовут, или просто померещилось, — неторопливо потрусил навстречу голосу.
— Щенок, дорогой мой, как же хорошо, что ты здесь!
На тропинке стояла Алька, настоящая, всамделишная Алька, и звала его.
Если бы щенок был человеком, он бы обязательно обиделся и сел, и подождал бы, пока его станут уговаривать, и отворачивал бы морду в сторону, делая вид, что ему не очень-то и хочется разговаривать. Если бы он был человеком, ему бы наверняка захотелось, чтобы Алька тоже почувствовала, как ему было больно, когда она его бросила, как он тосковал и как это неправильно и несправедливо, когда ты любишь, а тебя — нет.
Но щенок был не человеком, а собакой, вся эта сложность прошла сквозь него волной и схлынула, захватив с собой остатки недоверия.
Щенок ужасно, ужасно обрадовался.
Он помчался к Альке со всех ног, всем телом превратившись в клубок радости, ведь Алька, его Алька вернулась и зовёт его!
Алька бежала навстречу, щенок с размаху влетел в её объятия.
Нацеловывая рыжую мохнатую морду, Алька плакала. Где-то далеко за оградой кладбища остались все её неприятности, её сомнения, её мучительный выбор. Здесь и сейчас она точно знала, что щенок — это её собака, и это огромное счастье — найти свою собаку. Нежностью и благодарностью пахла Алька.
Вылизывая Алькины щёки, мокрые и солоноватые от слёз, щенок не мог думать ни о чём. Чувство радости захватило его целиком, мгновенно растворив горе, тоску и разочарование. Здесь и сейчас щенок был абсолютно, безоговорочно счастлив. Счастлив от кончика чёрного влажного носа до хвоста, крутящегося пропеллером (по собачьему хвосту мы можем легко определить размах собачьего счастья).
Время приостановилось, сгустилось возле них — девочки и щенка, — крепко обняло их так, чтобы они навсегда запомнили этот момент — открытое сердце к открытому сердцу.
Счастье на двоих пахло родниковой водой, молодыми листьями липы, майской радугой и немножко арбузными корками.
С кладбища они ушли вместе.


***

А потом они уехали на дачу.
Кстати, Алька хотела назвать щенка Фердинандом Великолепным, но такое длинное и сложное имя совершенно не прижилось и сократилось до Фильки.

РАСПОРЯДОК  ДНЯ

06:00 — Филька вскакивал ни свет ни заря. Солнце протягивало свои лучи над деревянным забором, щекотало теплом собачий нос, щенок чихал и просыпался. Обходил дом, яблоневый сад, проверял, всё ли в порядке. Новый холмик земли вокруг ямки, выкопанной кротом, мышки, живущие в траве дальнего угла сада, жуки, выползшие на тропинку, — без хозяйского собачьего пригляда старая дача могла превратиться в зоопарк. Утро было важным временем, пёс занимался своими делами и ждал, когда проснётся Алька.
07:30 — Алька просыпалась, выходила на деревянное крыльцо босая и растрёпанная, Филька радостно бежал здороваться.  Девушка обнимала его лохматую шею, собака облизывала её щёки. Все в поцелуях они шли на речку купаться.
Купаться Филька очень любил. Иногда ему казалось, что он вовсе даже и не собака, а, например, дельфин. Вода будоражила его, а охота за маленькими рыбками, плавающими на мелководье, была самым весёлым занятием.
08:30 — Когда они возвращались домой, Фильку кормили завтраком — настоящим собачьим завтраком. Аля покупала для него кости, на которых были остатки мяса, и никакие сосиски не могли сравниться вкусом с настоящей сахарной косточкой, которую можно грызть целый день. На бульоне из костей Алька варила ему кашу, крошила кусочки варёного яйца. За лето на такой еде Филька здорово раздался, шерсть блестела, он сам смахивал на рыжее закатное солнце.
10:00 — Потом они уходили гулять, поближе — к реке, или далеко — в берёзовый лес. Алька тащила с собой мольберт, целую сумку красок, долго рисовала: и речку, и деревья, и луг за рекой, и блёклые лесные цветы. Филька сначала бегал, а потом спал в теньке, пока Аля не заканчивала работу.
14:00 — После полудня возвращались домой. Аля уходила в дом, обедала, читала, пережидая жару, а щенок дремал в прохладной конуре. Конура у него теперь была тоже настоящая. Большая, её сделал Алькин жених, ну или не жених, а друг — Филька не очень разбирался в человеческих отношениях, особенно сейчас, когда счастья и Альки было много и так рядом. Целые выходные почти такой же рыжий, как щенок, парень пилил, строгал, глядел в чертёж (он даже чертёж с собой привёз), стучал молотком, чтобы в результате у пса был свой собственный дом. Крепкий, основательный, с тюфяком, набитым сеном (Алька сшила), вкусно пахнущий деревом и травой, и никакой дождь не заливался внутрь.
16:00 — Они снова шли купаться, потом долго сидели на берегу и смотрели на воду.
На обратном пути заворачивали к станции, слушали, как гудят электрички, нюхали воздух, пропахший поездами. Алька покупала у местных помидоры и огурцы, банку молока, творог и ягоды и они неспешно брели к дому. Аля готовила себе незатейливый ужин, варила Фильке специальный собачий суп на курином бульоне. Кур нельзя было ловить, и он согласился с этим запретом, но суп, в котором варилась эта бестолковая птица, был таким вкусным, что щенок с большим интересом осматривал всех куриц маленькой деревни в надежде, что придёт время для охоты.
19:00 — Вечером часто заезжали гости. Иногда (и в основном) это был Алькин рыжий приятель, иногда другие люди. Тогда на мангале в саду жарили мясо, пели песни, смеялись. И вместе с этим смехом, летним теплом и запахом скошенной травы в сердце собаки всё основательней вселялось счастье, ощущение семьи, живых и близких людей рядом. Чувство, которое Филька давно забыл.
22:00 — Иногда перед сном они лежали в траве возле дома и смотрели на звёзды. Алька строила планы на осень, и в этих планах всегда было место для собаки.


***

Возле знакомой нам могилы, уже похожей не на грустный неряшливый холм, а на аккуратную клумбу с разноцветьем, стоял мольберт.
К небольшому валуну, установленному в изголовье, была прикреплена табличка с цветным изображением жизнерадостной молодой женщины, обнимающей симпатичного мужчину и крепко прижимающей к себе маленького мальчика.
Возле мольберта Алька задумчиво грызла кисточку и внимательно всматривалась в лицо женщины.
Рисунок на мольберте ничуть не повторял фотографию. На рисунке угадывались силуэты трёх женщин: взрослой, молодой и совсем юной. Удивительно похожие, они стояли, выглядывая из-за плеча друг у друга, и улыбались Альке.
Пёс лежал под ногами, сопел и принюхивался — воздух пах остатками летнего зноя, повзрослевшими птенцами, сеном и оранжевой рябиной. Грозой, пепелищем и миндалём в воздухе не пахло.
Зеленоглазый черноволосый парень, всё знавший и про Альку, и про собаку, точно не был ни на кладбище, ни где-то рядом. Может быть, в эту секунду его вообще не было в этом знакомом нам мире.