Третий прапорщик

  Каждый раз, когда под Новый год рота эксплуатации на два месяца уезжала в Мостиску «на зимние квартиры», на охране городка оставались прапорщик, связист, каптёр и повар.

 В первый год моего пребывания в Закарпатье меня уже использовали подобным образом, а дважды срочников на охране не оставляли. Но Женька, мой новый напарник, чем-то сильно проштрафился.

 Начальство его категорически не хотело оставлять, а у него тут как раз в ближайшем селе завелась пассия, и ему до зарезу было нужно пару месяцев в интимной близости поохранять телефонную трубку. Ну как тут не помочь коллеге? А потом мне ж интересно, как это там, на Чернобыле?

 Там же зона, тайны, романтика и всё такое. Меня уже чуть было не отправили туда сразу после того как… поскольку я был не только связистом, но отчасти и химиком.

 Я же молодым химсборы-то прошёл, и мы тогда даже первое место по корпусу взяли. Да я противогаз надевал — из двух секунд не выходил! Только тогда опоздал я. Пока добрался до Львова из Закарпатья, ушла моя команда. День проболтался в роте управления и уехал обратно. И вот он, мой второй шанс, если не считать авантюры со станцией Янов.

Надо что-то делать. Разобрали мы с Женькой коммутатор, вывалили его потроха на стол. Проводочки, винтики, релюшки щелкают, лампочки мигают. А мы такие умные, на звоночки отвечаем, релюшки в руки берем, проводочками соединяем, связь даём.

 Купили «Тройного» одеколона, намотали ватки на спички, сидим контакты протираем. Запах.., по словам знатоков, как в публичном доме. Профилактика. А уже вот-вот паровоз! Уже вот-вот грузится!

 Приходит майор Томин, начсвязи бригады, смотрит на всё это и спрашивает меня:
— Ну как, соберёшь коммутатор?
А я в ответ:
— Да, что вы! Вы же знаете. Я же больше по полевым линиям. Провода меняю — мотаю, контакты чищу. С техникой у нас Женька на «ты», у него и образование соответствующее... — гундошу, а сам думаю: вспомнит или не вспомнит?

 Полгода назад релюшка залипать стала, так я же при нём всё так же разобрал, почистил, а потом собрал. Дело в том, что специализация у нас, конечно, была, но это было скорее в силу предпочтений, а так каждый всё мог и умел. 

 Вспомнил он или нет, но спорить не стал. Я поехал, а Жека остался, и больше мы с ним не виделись. Не знаю уж, выгорело там у него или нет, но, по моему опыту пребывания на охране городка, многое зависело от прапорщика.

 В предыдущий год, когда оставался я, первый был связист. Он, да и мы вместе с ним, наладили и настроили радио, телевизор, бросили верхом ещё полёвки и сделали так, чтобы у каждого был свой телефон.

 Тогда я понял, откуда в городке столько пустых проводов. Когда я только приступил к работе на «Чаще-1» и, где-то через месяц в них разобравшись, решил поснимать лишние, Эдик меня остановил. Эти провода были нашей «охранной грамотой».

 В полевых линиях постоянно что-то ломалось, и тот, кто знал их, тот был нужен своей части. Именно поэтому копились сутки ареста. Проще было объявить, чем довести до гауптвахты. Были, правда, и другие «охранные грамоты», но об этом позже.
 
 Настроенный телевизор начал ловить шесть каналов вместо двух. Причём близость границы позволила нам ловить в придачу к двум советским ещё два чехословацких и два венгерских канала. Венгров было трудно понять, но там цвела зарубежная эстрада, а чешские фильмы через неделю мы уже смотрели как родные.

 Из советских передач предпочтение отдавалось аэробике и «В мире животных». Надо ли говорить, что новогоднюю ночь мы провели у телевизора. «Огонёк», правда, почти не смотрели. Кто-то из демократов всю ночь крутил зарубежные клипы, «Модерн токинг» и всё такое, а кто-то показывал боевички и даже не прервался на бой курантов. С телеэкрана пахнуло свободой, но нам не был знаком этот запах, и мы не смогли его даже идентифицировать.

 Следующий прапорщик просто тащил службу, и мы вместе с ним. Поэтому вспомнить совершенно не о чем. А вот потом был прапорщик бабник и ходок. Глядя на него, мы тоже принялись шаловливо устраивать свой досуг.

 Я решил далеко не ходить. Наш палаточный городок, зажатый в перелеске между двумя ветками железной дороги, находился недалеко от станции Узловое, или, как её теперь называют, Батьево. Впрочем, между собой мы уже тогда её только так и называли.

 Надо сразу оговориться, что станция Батьево — это крупный железнодорожный узел, где осуществляется перегрузка с узкого пути на широкий. И сколько там этих узких и широких веток, никто точно не знал. Может, тридцать, а может, больше, мы же всё время что-то строили.

 От станции мимо нас шёл асфальт. За ним, немного в отдалении от нашего городка, одиноко стояло двухэтажное кирпичное здание. Ну, может, оно было и не кирпичное, ну да разве в темноте разглядишь?

 Там по ночам дежурили милые барышни подходящего возраста. Чем они занимались, я так и не выяснил, чего-то «диспетчерили», да не в этом суть. И вот только с одной из них у меня начало что-то вырисовываться, как она мне и заявляет, что до меня у неё мужчин не было, и если наши отношения с ней вот так вот далеко зайдут и сложатся вот таким вот образом, она непременно должна выйти за меня замуж. Такие, вот , были дикие времена !

 Это что ж получается? Тогда я должен на ней жениться?! Каков афронт! Как просто некоторые женщины могут испортить отношения, которые даже не успели начаться. Можно было плюнуть на всё и понаобещать ей с три короба, но я бываю так сентиментален.

 Пришлось ретироваться, сославшись на любимую, которая ждёт меня в далёкой Москве, и непомерную занятость. Да и то правда. Приехал четвёртый прапорщик. Этот приехал бухать. И сразу так стало… что до баб ли нам было? Ой, не до них! Верьте, други, ни до чего. Закончился этот штопор только с возвращением роты с «зимних квартир».