Тайный род

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Очередной срок прошёл.
  - Он уже не вернётся, - это мать устала слушать всхлипывания детей.
  - Я всё равно буду ждать, - семилетняя дочь с заплаканными глазами уверяла мать, что надо ещё подождать.
Отец исчез неделю назад, будто испарился: вышел в кабинет и больше не появлялся. Искали. Думали, не заметили, как вышел, а он оставил на столе записку: «Скоро буду», - и больше нет его. «Умер, - думали родные, - исчезнуть не мог», - только тело нигде найти не смогли. В полиции сказали: «Немного времени прошло, отыщется».
Произошло следующее: Яков Васильевич обладал незаурядной эрудицией, ему пришло на ум… А вот об этом пусть лучше сам Яков расскажет.
Не хотел пугать детей, мать старую, полошить половину знающих меня людей, но дело не терпело отлагательств – надо было спешить. Начну с главного: украли статую. Не бог весть кем сотворённую, но на месте не оказалось, а была… Кому нужна? Украшала фасад здания, ничем не примеченная особа с благородными чертами лица, в прозрачной одежде, повторяющей прекрасную фигуру, ну и всё…
Хозяин не гордился ею, не замечал, когда отвалился нос (хулиганы?), не сразу заметил. В общем, и исчезновение мог бы не заметить, однако ему подсказали, что второй день на месте не стоит. Хозяин призадумался, но до полицейских сам захотел разобраться. Но и здесь много странного обнаруживаться стало, и слугой было сказано следующее:
«В вечер кражи приходил старичок, просил монеты. Взял одну, остальные вернул, сказав: «Такие у меня есть». После его ухода ещё стояла, но сколько, сказать не может. Может, до вечера, но с утра, нашлись свидетели, статуи уже не было».
Не бог весть какое украшение, но хозяин жалел. В полиции сказали – разберутся. Забылось ненадолго, потом следующая напасть: исчез дворник. «Спился, наверное», - все сошлись на этом. Однако не находился ни трезвый, ни пьяный – исчез. На этом исчезновения не закончились, люди пропадали по всему городу. Полиция искала трупы, живых велели смотреть по кабакам.
Ещё одно событие прошло незамеченным: пропадали старые вещи, ношенные, ненужные. Кто о них будет заявлять? Людей бы нашли.
Вот и наш герой, в который раз недосчитался пары брюк: в одних ходил на охоту, вторые – «в резерве». Что случилось – решил выяснить сам. Долго не выходил из дому, следил, но результат один – вещи пропадают в присутствии хозяина.
Случилось так: господин Семёнов, вахмистр, служил неподалёку отсюда и наезжал в гости. По деньгам – не богат, но жил на широкую ногу – дамы таких любят. В этот день приехал «в картишки», но азартом не хвастал – после первого проигрыша: «Пас, больше не играю». По многу не проигрывал, но если не везёт, лучше не продолжать (всем бы так!). Вот к нему-то и прицепился невидимый гость. Хозяин во всех видел подозреваемых, но когда со стола исчезла на глазах у всех полная колода карт, сомнений не оставалось.
Господин Семёнов, как человек военный, быстро сообразил: «Ах, фокусник? Разоблачу!» Хозяин пожаловался на пропадающие вещи, рассказал всю историю с пропажами людей. Вахмистр покачал головой: в суеверия он не верил, во всём искал доказательства «прохиндейства». Исчезновение колоды было из ряда вон, но из ряда «фокусов» не выходило, а когда исчез ботинок с ноги, он оторопел.
  - Чертовщина какая-то! Как ты терпишь?
  - Что мне стрелять? Куда? – хозяин развёл руками.
Объяснений не было. За вечер ещё три вещи пропало, но уже хозяйские.
  - Ни ногой! Разберись тут с чехардой, потом поговорим.
С обувью уладили, друг уехал, недовольный всем увиденным.
Через день прояснилось: всё «вытворяла» кухарка. Как? Её обвинили: в углу валялась добрая дюжина разной мелочи и потерянные брюки, колода карт рассыпалась по полу. Всегда молчаливая кухарка заговорила:
  - Не брала я карт, - она смотрела именно на них, как на более стоящее из всех вещей, - мне не нужно.
Ботинок вахмистра недоверчиво смотрел на разболтавшуюся кухарку. Вся куча вещей, пропавшая за последние два месяца, лежала у ног владельца.
  - Нет, конечно, не твоя работа, Марфа, но как здесь-то?..
  - Посыпалось, - она показала на стену, потолок, - потом, будто бросили из угла, - она показала на противоположный угол рядом с печью.
  - Да, такое унести невозможно, тебе не под силу, даже с ней, - он кивнул на горничную, которая привела его к этой куче. – Аглая, разбери, здесь есть чужие вещи, я подойду позднее.
Сейчас нужно доложить в полицию, вещи пропадали, лишь мельком он говорил о них, но считал своим долгом уведомить об успешной находке. Однако уличить бедную кухарку не позволит – не она.
  - Что ж, - сказал полицейский, - в акте вещи не значились, значит, и потеряны не были. Вам бы к батюшке, - не без ехидства заметил напоследок. – Вещи – не люди, наживутся, - вот так скабрезно отговорил господина Ряжникова жаловаться в полицию.
Люди ещё пропадали, но больше находили: полупьяных, в больницах – полуживых, мёртвых – в канавах, но семерых так и не обнаружили. Погоревали, забывать начали.
Однажды поздно вечером наведался гость. Вы, наверное, догадались, что господин Ряжников и есть тот самый хозяин статуи, пропавшей в начале рассказа. Эта статуя нашлась не бог весть в каком виде (отломаны были обе руки), но стояла на прежнем месте. Так бывает: есть, потом пропала и вот стоит на месте. В городе прошёл слух, что без колдовства тут никак не обошлось. Господин Ряжников, дворянин немолодых лет, вызывал уважение и не был причислен к виновникам безобразий. Зачем ему, влиятельному человеку, красть у себя статую? Хотя «прозорливый» дядя из крепостных обнаружил сходство кражи статуи с исчезновением дворника, человека бессемейного, а потому никому не нужного. Двор не мели без него, не хотели ворота закрывать, пока господин Ряжников не взял на работу другого, но уже семейного человека, дворником, сказав:
  - Голубчик, работа не большая мести двор, но мой старый дворник исчез – вернётся, службу попрошу оставить.
На том и сошлись. Однако прежний дворник не возвращался, а теперь оправдываться надо: почему статуя на месте, а исчезнувшего дворника нет. Но гость, явившийся к Ряжникову Якову Васильевичу, был не их простых: попросил аудиенции. А теперь подробнее о нём. Лысоват, подбородок не брит, но бороду не носит – видно, одет просто, но с вызовом, холёное некогда лицо потеряло свой лоск, осунулось; человек выглядел старше своих лет, росту среднего, слегка полноват – вот и всё, что увидел в своём госте Яков Васильевич.
  - Прошу в мой кабинет. Как вас зовут? Осмелюсь спросить, дворецкий не доложил.
  - Я ему не представился. Каменский Ион.
  - По батюшке…
  - Можно и по батюшке – Сафонович.
  - С чем пожаловали, Ион Сафонович, в сей поздний час?
  - Видите ли, я колдун. Да-да, не удивляйтесь, самый настоящий, каких и не бывает.
Ряжников испуганно смотрел на колдуна, ожидая продолжения.
  - Так вот, Яков Васильевич, ведь так?
Ряжников кивнул.
  - Мне надо от вас одно… Да замолчите вы! – крикнул он куда-то в сторону. – Хотят выйти, не могут, - сказал, хитро сощурившись.
  - Продолжайте, - начиная догадываться, о чём попросит, «промычал» Ряжников, он был напуган.
  - Попрошу одного: отдай мне эту.
  - Кого? – Ряжников оглянулся, будто кто-то стоял за его спиной.
  - Её, - колдун сморгнул.
  - Статую? Бери, - они неожиданно перешли на «ты», не устанавливая дружеской связи, - можешь забрать… всю и оторванные руки и отбитый нос, - как-то сразу пришло на ум, что это его рук дело.
  - Не хотел сразу… хотел, чтоб разонравилась тебе.
  - Что ж, удалось, разонравилась, - Яков Васильевич больше успокаивался, голос стал твёрже. – Что ж на этом?..
  - Нет, ещё… Ведь ты мне не верил? – колдун вновь хитро сощурился.
  - Не верил.
  - Вещи пропадали – не верил?.. Люди… не верил?..
  - Я и сейчас не верю колдунам, но объяснение будет: наука не стоит на месте…
Яков Васильевич намерился восхвалять науку, но колдун прервал:
  - Вот что… Я выпросил твою дрянную вещь, она ничего теперь не стоит, но ты оставил её на месте, не убрал. Она моя, понимаешь? Ты украл её у меня: не помнишь?
Этот день Яков Васильевич помнил: он купил у соседа прекрасную статую, как считал тогда. Потом она разонравилась и украсила собой портик здания, принадлежащее ему:
«Пусть там стоит, люди любуются».
Но люди перестали замечать, ходили, опустив головы вниз, чтобы не споткнуться. Оттого, что никто уже не замечал, перестал замечать и сам хозяин. И отбитый нос не заметил, пока друг не посоветовал мастера «для устранения сей неприятной оплошности», тогда только узнал Яков Васильевич об отбитом носе у статуи. Он и имя вспомнил, у статуи было имя: Сильфида. Так вот, он и про отбитый нос не помнил и пропажу не заметил, а безрукую снять не хотел «для ремонта». Оказывается, он владел громадным состоянием с точки зрения колдуна.
  - Так значит, ты не можешь владеть моей статуей без моего согласия? Так?
Колдун молча кивнул.
  - Хорошо, бери, людей только верни. Твоих рук дело? Так?
  - Людей не верну, так отдай. За людей другой откуп. Сам приди – отпущу.
  - Дай слово.
  - Слово колдуна для тебя ничего не значит. Моё слово, хочу – даю, нет?.. Получишь по заслугам. Вот.
  - Почему ты их держишь?
  - Она сказала. «Бери, - сказала, - за меня откуп», - я взял. Ещё тебя просила, но не могу: ты ей хозяин был. Да какой ты хозяин? Бедняжку на мороз, - опять хитро сощурился. - Почему продал сосед свою сокровищу (так и сказал: «сокровищу»)? Я велел. Уж очень разозлил меня… убить хотел. Потом увидел барышню, Сильфиду, узнал – моя будет, сказал. А он продал несчастную… тебе, - он чуть не заплакал (играл). «Она столько не стоит», - сказал ты. «А сколько ты заплатишь?» - он, разжиревший кабан, продавал мою Сильфидушку.
  - Да, я купил, но цена была непомерно высокая, он сбавил… наполовину. Что с того? Торг. Да я и не хотел покупать, шёл так, объясниться: наши отцы спорили, а нам что? Делить нечего, всё уж поделено давно: в могиле лежат оба. А мы в карты не играем, в долги не влезаем: что не дружим? А тут эта статуя. Великовата для комнаты, вот и нашлось место, где видно всем и вору не достать, - Яков Васильевич замолчал, обдумывая сказанные слова. - Конечно, вам, - он снова принял вежливый тон, - унести не составило труда, однако… - хозяин посмотрел на гостя, взглядом показывая на часы, - не пора? Ведь статую я вам отдал, так?
Колдун замялся.
  - На бумаге расписку дай, тогда возьму.
  - Вот как? Моему слову веры нет? Так дай… - Ряжников повернулся к листу, потом подумав, отставил, - вот что, голубчик колдун Ион Сафонович, мне кровью расписку давать? Ведь сказал: «Бери!» Нет? Ну, не надо, пусть стоит у меня, без рук красивее, «ремонтировать», как сказал мой крестьянин, не буду, и так хорошо. И людей отпустишь, колдун.
Яков Васильевич перестал бояться, а колдун будто сник на время, потом сказал:
  - Вернёшь мне сам – моё слово, - и исчез.
Яков Васильевич задумался, но рассказывать о загадочном госте не стал. Вышел во двор, покурил. Слуги видели, как он прохаживался вдоль ограды. Уснул за полночь, так и не придумав, как ему быть.
Статуя стояла на месте, была хороша без рук, как с руками, но реставрацию запросил. Художников много, но для такой работы не найти. Два скульптора ваяли по мрамору, выбрал одного: работы его были в чести, быстро раскупались. Согласился. Везли в санях, зима стояла снежная, всё в сугробах. Васька-конюх сам, нетрезвый, вызвался снимать Сильфиду с постамента, уронил, конечно, хорошо - в сугроб, но отломился сгиб платья. Ряжников ругал, а толку что? Сам просил, видел – пьяный, позволил спускать статую. Хорошо, сам не зашибся. Довезли тоже с подвохом: сани переворачивались, но вредительства ваянию уже не было. Сумма ущерба составилась большая: первоначальная сумма реставрации умножилась наполовину. Слишком большая сумма оказалась из-за повреждений колдуна: из далека ущерб не казался великим. Пришлось согласиться, хотя стоимость самой статуи обошлась Ряжникову не на много больше и почти сравнялась.
Через некоторое время гость вернулся. Ряжников уже был готов. Речи о статуе не было, да и реставрация могла затянуться: не было подходящего камня, художник от гипса отказался, и технику придумал, как камень вложить, что трещин незаметно будет. Ряжников не стал отказываться ждать. Сейчас статуи у него не было.
  - О чём речь, колдун?
Так встретил Яков Васильевич приход гостя.
  - Придёшь сегодня, буду ждать.
  - Зачем?
  - Узнаешь. Записку оставь.
Ряжников, хоть и был готов к визиту, но «пропадать» не намеривался.
  - Что будет, если не приду?
  - Придёшь. Семья дороже, - колдун прищурился.
  - Приду.
  - Вот кольцо, надень, когда пойдёшь.
Яков Васильевич взял. Такое неприглядное.
  - Из железа что ли?
  - Из чего надо.
  - Фианит?
  - Нет. Тебе не надо знать. Вернёшь потом.
Ряжников и не думал расставаться с кольцом, если вернуться поможет, то и возвращать не нужно.
Дальше было следующее.
Господин Ряжников погладил дочурок, поцеловал жену и ушёл в свой кабинет. Нацарапав несколько строк, скомкал бумагу – написал: «Скоро буду». Надел на палец кольцо, повернул и исчез. Показался длинный коридор.
  - Сюда, - глухой голос позвал.
  - Иду. Сильфиду свою сюда заводил? – добравшись до двери, спросил Ряжников.
  - Сюда. Она ходит у меня сама. Вот так, - и прошёлся, показывая как ходит статуя, обретая человеческий вид. – У тебя ей плохо. Так и говорит: «Плохо мне».
Ряжников уже не доверял словам колдуна.
  - Ион Сафонович, скажите, ведь вы понимаете бессмысленность затеи? Мне не жаль было статую, вы не приняли мой дар: отказались без бумаги принимать. А могли совсем не возвращать. Так ли?
  - Краденую держать? Она мне не простит. Бумага – другое дело, это она мне… - он не стал договаривать.
  - А люди? То же краденые: с ними как быть?
  - Люди, вон они, там ходят, снуют, ищут выход из крепости, а его нет. Взял совсем, пусть ходят.
  - Значит, людям можно быть украденными, статуе нельзя?
  - Она здесь не такая…
Колдун явно не хотел говорить о ней. Ряжников многого не знал, был возмущён коварством злого человека, но не испытывал неприязни, которая соответствовала бы таким поступкам. Он прошёлся взад-вперёд, но ничего стоящего для себя не обнаружил. Люди ходили, как и он, задумчиво тёрли подбородок, а кто-то совсем ошалело пытался пролезть в лаз между двумя комнатами.
  - Я им разрешил, - с отеческой заботой в голосе объяснил колдун.
Всю нелепость такой выходки люди, кажется, не осознавали. «Потерянных» оказалось намного больше, чем мог предположить Ряжников.
  - А эти откуда? – Ряжников указал на группу людей явно не из этого городка.
  - А, эти, это не мои. Их тут много, вон там ещё.
Двери как будто открывались шире, обзор становился больше и число людей увеличивалось.
  - Зачем они вам?
Ряжникову хотелось поскорей вернуться в дом, но события нарастали.
«Колдун устал от меня, - так говорил Ряжников своим друзьям по возвращении, - и исчез. Я пошёл, за мной пошли остальные. Мы шли, не разбирая дорог. Мне показался знакомым ландшафт, но это была лишь моя иллюзия. Это я выяснил, проходя через окутанную туманом лужайку. Я не помнил дороги, был здесь лишь в юности, вот и туман. Люди стали исчезать, за мной почти никого не осталось. Иллюзий было много: у каждого своя. «Всё лучше, - думал я, - чем лезть через лаз в другую такую же комнату или стоять в коридорах, обсуждая между собой своё незавидное положение». За моими плечами раздался голос, когда уже никого не могло быть. Я оглянулся.
  - Вот вы где? Не дождались. А я успел вовремя. Тут дороги такие – могли бы заблудиться.
Голос принадлежал колдуну, но видно его не было.
  - Хорошо, - сказал я, - я в мире иллюзий, это я понял сразу, но одно вы должны мне объяснить: как исчезло моё тело? Я его чувствую, даже боль, ничего во мне не меняется: я, может, старею так же, только где я?
Колдун замолчал надолго. Я остановился, стал собираться с мыслями, и пришло на ум…
  - Ага! – почти крикнул я. – Вы у меня на крючке. Вот ваша Сильфида! Она моя теперь.
Я представил стройную девушку точь-в-точь как та скульптура, хранящаяся где-то в тайниках художника-скульптора в ожидании куска мрамора на её восстановление. Памятью я обладал хорошей, мог рисовать с натуры и по памяти, и вот она… его-моя Сильфида.
Девушка с тёмной кожей (этого я представить не мог – мрамор был белым), в платье до колен (у моей статуи платье в полный рост). Распущенные локонами волосы, разбросанные по плечам, отливали красноватым оттенком вначале, потом становились желтовато-рыжими и в конце цвет установился лилово-красным, что придавало деве «заоблачность»: таких не бывает в нашем мире. Она не кривлялась, но лицо, как вначале и волосы, меняло выражение: от злобного, хитрого к ласковому, доброму. Мимические мышцы привыкали к мягкости, но в характере чувствовалась злоба, она не могла справиться, борьба выражалась в маскообразности застывающего лица, будто судорога проходила по нему, но длилась она долго. Всё тело шевелилось, только платье статично оставалось на теле, но вот ветерок, неизвестно откуда взялся, расправил складки и даже «удлинил подол» (платье стало доходить до икр).
Она всё ещё «боролась», принимая человеческий облик, как колдун извлёк звук: «Не она». Это был не голос, а рычание.
  - Это не она, - он повторил, - Сильфида не моя. Эта твоя Сильфида. Ты её не отдашь мне. Отдай мне мою.
Сильфида, тем временем, стала привыкать к голосу: запела «ржавым голосом». Стала менять тембр и, наконец, обрела свой: бархатный, грудной, как у моей сестры в молодости – это мне понравилось.
Я не стал отвечать колдуну, весь захваченный преображением, но у девы спросил:
  - Тебя звать Сильфида, так?
Она подумала, лицо изобразило гримасу.
  - Нет. Я дочь.
  - У неё есть дочь?
  - Я дочь, - повторила она, - моя мать Сильфида.
  - Как тебя зовут?
  - Онлла, - она старательно выговаривала буквы, - он убил мою мать, - и показала на колдуна, идущего к нам навстречу.
Она вытянула вперёд руку, защищаясь от колдуна. Но я знал приём похлеще: представил на его пути преграду. Колдун остановился.
  - Ты убил мою мать! – крикнула девушка.
  - Она жива ещё. Вот он не даёт мне её, - колдун показал на меня.
  - И не дам. Иначе эта девушка будет следом за матерью убита – не допущу!
Я не кричал, но мой голос переходил в рокот, от которого тяжело избавиться и поныне (будто всё клокочет в горле, даже когда говорю спокойно). Девушка сразу поверила мне и встала рядом. Имея дочерей, я вознамерился быть ей защитником. Мысли проносились в голове о её матери и возможности отцовства у колдуна.
  - Нет, я не её дочь, - передумала девушка, - я Сильфида.
  - Тогда скажи, Сильфида, - умоляющим голосом попросил я, - что тогда произошло? Как ты оказалась в плену?
Девушка или не хотела говорить, или не знала – она молчала. Колдун придвинулся ближе (это его территория, я понимал, и долго удерживать колдуна у меня не получится).
  - Это не моя дочь, - важным видом показывая, благородную непричастность к моему обвинению.
Девушка краснела, бледнела, на глазах выступали слёзы. Я думал, преображение ещё не закончилось.
  - Я твоя, - она обратилась к колдуну, - мать сказала: «Он твой отец».
  - Я не отдам Сильфиду и её дочь колдуну, теперь письменного вида не жди – согласия не получишь. А вот, что я сделаю…
Я достал бумагу из кармана, огрызком карандаша начал писать, потом вспомнил и макнул в кровь, царапнув кожу на ладони. Написал: «Продаю Сильфиду ей самой», - и приписал полное имя, дворянское достоинство и древний род указал – всё чин по чину. Отдал дочери и сказал:
  - Это свобода для твоей матери и твоя.
Колдун вздохнул и сказал:
  - Знал, что так поступишь и всё же верил, что смогу.
  - За что убили, Ион Сафонович, Сильфиду?
  - Нет, не убивал, калечил – да: она же отказывала мне. Потом сказала, чтоб я принёс ордер на покупку. Она, - он кивнул на бумагу, - назвала это «ордером». Я не сомневался сначала, пугал, людей тащил, а ты был согласен не от страха – хотел людям помочь, вызволить из плена, так сказать. Эта бумага даст ей свободу: от чего? Объятья мрамора сковывают её. Дочь разве?
Колдун задумался, ушёл.
  - Он разбил статую, её больше нет, - девочка вздохнула, - он не любил её, не мог. У него душа, - она помолчала, - как гранит, камень: понимаешь?
Я кивнул.
  - Понимаю. Теперь о тебе думаю: как помочь? Не хочу тебя здесь оставлять.
  - Я знаю мне здесь нельзя и к тебе не вернусь больше.
Я подумал: «Душа матери вселилась в дочь».
  - Ты знаешь, как отсюда выбраться?
  - Тебе не скажу, колдун только знает, а я уйду: есть путь в мир мёртвых, там моя мать, но она не велит туда ходить: «Рано», - говорит.
  - Что она ещё говорит? Как дочери помочь?
Она вдруг залилась смехом.
  - Эти люди мертвы, все кроме тебя. Он не выпустит их, будет держать как скот, - девушка задумалась, подбирая слова, казалось. – Они ему не нужны больше, будут здесь ходить, искать выход. А ты уходи, он не закрыл за тобой дверь. Вот она.
Я не видел ничего.
  - Никакой двери нет, не вижу.
  - Ещё увидишь, - девушка махнула рукой.
Она что-то поняла про себя, смущение улетучилось, она попрощалась:
  - Пора, ухожу, а ты найдёшь свою дверь, она есть. Только не ходи за ними.
Люди стали появляться, озабоченно ища выход, спрашивая друг у друга: где выход? Я стоял на тропинке и не сходил с места: «Ведь видела она, значит, увижу и я».
Колдун появился внезапно.
  - Ты ещё здесь? Правильно, стой. Только я вот о чём… - хитрый взгляд говорил за него, - девчонка наврала, нет никакой двери. Ходи где хочешь, не суй только нос в… - он помолчал, - мои дела, они, видишь ли, тебя касаться не могут, они мои.
  - Что-то не пойму, колдун, зачем мне знать о твоих делах? Боишься разоблачений? Я здесь. Двери, как видишь, нет. Чего боишься?
Пока я говорил, на ум пришла мысль: уж так ли хорош колдун? Он не предусмотрел того, о чём, боится, догадаюсь я.
  - Хорошо, - продолжил я, - где мой кабинет? Хочу устроиться здесь по-настоящему, как у себя в доме.
Колдун с безразличным видом:
  - Ищи, найди свой кабинет, - и исчез.
Он, то ли понял, что мне не догадаться, то ли выполнял свой план. «Потерял ко мне интерес, - подумал я, - или хотел, чтобы я так думал». Мне надо было идти в ту сторону, в которую смотрела девушка, когда говорила, что дверь есть. Я вертел кольцо на пальце, но оно не давало результата. Я снял его и снова надел – нет, всё равно нет: или кольцо не при чём, или колдун не сказал о его свойствах, в надежде, что сам я не смогу догадаться. Я должен ему вернуть, так мне сказал колдун, давая кольцо в руки. Значит, через руки колдуна кольцо приобретёт силу. Но как вернуть, чтобы оно осталось при мне? Я задумался. Ко мне подошёл пацан семи-восьми лет, стал упрашивать дать ему монетку.
  - На что тебе? Здесь есть лавка, где ты сможешь потратить?
Он протянул руку в сторону людей.
  - Там.
  - Что там? – я был дотошным.
  - Там есть лавки, - на пальцах он показал «две», - всего полно, и конфеты тоже есть.
Я покачал головой, сомневаясь.
  - Пойдёмте, я покажу.
  - Не надо.
Я дал парню монетку, он, убегая, крикнул:
  - Спасибо!
Я озадаченно смотрел мальчику вслед. Значит, колдун смилостивился над душами, дал им привычное. Но много ли монет у собравшихся? Развлечение на время? Я задавался вопросами, но понимания происходящего здесь не было. Я пошёл к «двери», не видя её. Нет, пожалуй, так не найду, надо идти к колдуну, отдавать кольцо, там увижу дверь и уйду. Сколько ни звал, колдун не отзывался: он, возможно, понял моё решение. Тогда я взял кольцо в руку и бросил его в сторону предполагаемой двери, но дверь не показалась. Я подобрал кольцо, сунул в карман, мельком посмотрел на часы: они застыли на времени моего ухода. Я всё это время не живу по ним. Надо вернуть кольцо колдуну, но как это сделать?
Я стал придумывать истории с колдуном, где ему становилось плохо, мучительно. Я стал расстреливать его из ружья, но это лишь усугубило моё состояние. Я был агрессивен, колдун мне запрещал то, что разрешал раньше. Я уже не мог представить дорогу, люди расступались при моём приходе, никто не разговаривал со мной. Людей становилось больше, появлялись дома, жизнь приобретала знакомые очертания. Здесь, где колдун был полновластным хозяином, кипела жизнь: всё становилось на свои места. Иллюзия становилась явью. Я перестал сражаться с колдуном, позвал:
  - Ион Сафонович!
Он долго не отвечал.
  - Возьмите кольцо, оно ваше.
Через три дня, по моим расчётам, колдун появился.
  - Ну что, Ряжников, вы нигде? Ни с этими людьми, ни дома: хорошо? Колдун виноват, что ты расстрел устроил? Я тебя не убивал и этих людей, а ты старался привлечь меня, изобретая убийства, нехорошо. Ты хуже, чем я. Да, эти люди будут жить здесь в тех телах, умирать, может, рождаться - я подумаю. А ты нигде: злобный, отвратительный. Думаешь, твоя жизнь не придумана кем-то? Не иллюзия, ставшая явью, как с этими людьми?
Он посмотрел на меня с прищуром.
  - Иди, тебе пора. Не собирай Сильфиду, она больше не нужна.
Дверь появилась сразу, как только я вручил кольцо Иону Сафоновичу.
  - Прощайте, - сказал я, скрываясь за дверью.
Я вернулся, когда меня уже не ждали: прямо, где стояли столы в столовой, я появился, плюхаясь на стул. Меня увидел слуга, накрывавший стол, очевидно к ужину. Он растеряно посмотрел на меня и побежал докладывать барыне. Никто не верил уже, что вернусь – спустя три месяца я вернулся. В мой рассказ не поверили, даже друзья, знавшие меня прагматичным, прямым человеком, сказали:
  - Ты это придумал.
Прошло ещё некоторое время. Чудеса меня больше не интересовали, я находил им объяснения, и дело было не в колдуне: люди становились жадными, били друг друга, издевались над животными и исчезали… в следующую иллюзию».