Праксис Азий 5 - Что едят слоны

(Ни у кого не вызывает сомнения, что сюжет должен развиваться последовательно… И мы тоже придерживаемся этого правила.)

Когда люди смогли пошевелиться, первое, что они сразу поняли – это то, что все вокруг очень и очень изменилось. Так чувствовал бы себя виконт де-чего-то-там, впавший в летаргический сон после вечеринки у Луи-Филиппа, вдруг очнувшийся и узревший стеклянную пирамиду с толпами туристов в бермудских шортах во дворе старого доброго Лувра (плюс кошмарное, усиленное веками похмелье и желание помочиться… в общем, вы понимаете).

Первыми, как обычно, в движение пришли дети. Затем вскрикнули женщины. И уже потом выругались мужчины.

Эти три слагаемые – что-то вроде защитной магии, делающей странное более нормальным, а невероятное – терпимым с небольшой оговоркой: в нем точно не должно быть огромных золотистых слонов, восседающих на горе подушек. Это важно.

Праксис-старший, взявший на себя руководство, сильнее стиснул рукоять топора, с которым минуту назад решительно вошел в комнату, – вырезанную из корня сосны игрушку, которой можно было испугать кролика или даже отряд индюшек.

Божество издало неопределенное «Мгн?».

Отец Праксиса бросил в него стаканчиком (да, он не был особо умным, зато отличался добрым нравом и трудолюбием).

– Медленно двигаемся на выход… – сказал иподиакон Кастор, едва шевеля губами, неотрывно глядя на слоновью голову с шестью бивнями.

Трудно было оценить размеры представшего перед ними существа – законы перспективы и оптики, кажется, немного шалили. Кастор знал одно: в долине нет ни одного здания больше этой штуки, включая церковь святого Фомы, в которой он помогал священнику на Пасху и Рождество. Нужно было двигать, двигать, двигать подальше…

– А где он, выход-то? – все испортил пастух Агапий, относившийся к географии без фантазии (в отличие от лица духовного, готового удовлетвориться общей идеей выхода).

Дюжина пришельцев, исключая младенца Изза[1], спавшего в лоне матери, завертела головами вокруг. Выводок исполинских пуфов, вазы, блюда, книги размером с дом и большая деревянная лошадь – увильнувшая от историков сестра Троянского коня, подавшаяся в качалки. На горизонте, в белесой дымке маячила высокая арка – стрельчатая, уходящая пиками в… Бог ты мой! Да над головой океан!

Три семейства в полном составе, подозрительно поглядывая наверх, собрались за сандаловым сундуком, на который, вероятно, извели целую рощу. Из-под его крышки свисал длинный как жизнь пророка вязаный носок в ромбах. Сундук отгораживал пришельцев от громадного существа, которое продолжало восседать на своих подушках, раскатисто сопя хоботом.

Между нами, Боно размышлял о судьбе отборных сочно-приторных ананасов, на которые очень рассчитывал, и которые теперь, как он видел своим безграничным зрением, наводили на размышления жителей деревни в далекой Греции.

Пирамида крупных бромелиевых возвышалась на месте дома семейства Азисов, приводя в замешательство двуногих и в полный восторг копытных. Лишенные воображения козы набросились на сладкую мякоть, нисколько не заботясь о происхождении лакомства. На исчезновение дома им было начхать с горы, как и на золото громадного блюда, край которого высовывался из-под ананасов.

Люди шептались и переглядывались. Кто-то звал жену – любящему мужу будет обидно, если супруга пропустит такое зрелище. Во всяком случае, пенять ему в этом будут целую вечность, включая рассказы у очага после его кончины.

Кузнец Адизес послал сына за фартуком и щипцами из мастерской – вдруг эти штуки нельзя брать руками? По крайней мере, нормальным людям – бабушка Эксархидис уже набивала ими мешок со своей товаркой матушкой Фасулаки. Рядом тетушка Адамиди складывала в передник, выбирая самые крупные и шипастые. Но что передник перед старым добрым мешком?! Тетушка ругала себя за то, что на этот раз, впервые за тридцать лет, вышла из дому без него.

***

– Я не верю своим глазам!

Пастух Агапий топнул ногой.

– Тише ты, – одернула его Флора, удивительно напоминающая овечку (всем, кроме непокладистого характера). – Оно может услышать.

– Папа, а это слон? – пастуший отпрыск задал волновавший всю детвору вопрос.

Снизу на Агпия уставилось шесть пар блестящих от любопытства глаз. Оба Праксисов – старший и младший – толкаясь ментальными локтями, протискивались вперед, чтобы не упустить ни слова из объяснений, с чего-то взяв, что тупость и уверенный тон[2] равны знанию.

– Да.

– А он добрый?

– Да.

– Он нас не съест?

– Слоны едят только кур, так что не говорите глупостей! – вставил папаша Азий.

– Вот-вот.

– Я читал… – начал было пастуший отпрыск, но на него зашикали, чтобы он заткнулся. Умник Христофор был занозой в заду у всей деревни.

– Интересно, тут есть вода?

Не успела Зоя Азис это сказать, как из пола будто латук выросла серебряная чаша с фонтанчиком. Чашу украшал тонкий неприличный рисунок.

– Э… м…

– Хватит пялиться. Нам нужна вода. Дети, не смотрите. (Не тут-то было.)

___________________________

[1] Родится девочка, так что имя придется поменять на, скажем, Анну – гораздо лучше, чем выбранный отцом Изз, не правда ли? Кстати, для тугодумов: этот эпизод намекает на мужской шовинизм.

[2] Как правило, идут об руку.