de omnibus dubitandum 114. 43

ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)

Глава 114.43. МАЛЬЧИК С ИСТОРИЕЙ…

    Венков пропустив пролетку, поехал шагом. У заставы пролетка завернула к полю, и до Венкова донесся гулкий удар из сада, такой знакомый. Он любил бывать в усадьбе: так по-родному! Подумал: какая стала Антонина?.. Вот и случай: поехал на «свиданье». Вот — свиданье.

    Все говорили: ну, какой военный, «Косолап», быть бы ему помещиком. И верно. Батальонный арендовал чудесную усадьбу, с фруктовым садом десятины на три, со старым дворянским домом, принадлежавшую когда-то знаменитым в губернии дворянам, а ныне — банку.

    Дом был очень ветхий — «старое гнездо», видал грузинских царей. Зинковский его поправил, и стало сносно. Были у него породистые куры, которых он посылал на выставки; были молочные коровы, «от Верещагина», он ставил молоко больницам; были, особого откорма, будто на солдатском хлебе, «зинковские свиньи», — всех, сколько ни доставь, все забирала московская колбасная Белова, — только дай.

    — Говорят, с садами плачут. Вра-нье! Делай все первый сорт, — бывало, объяснял Венкову полковник, — и в кармане деньги. Сотня у тебя первый сорт, и сам ты первый сорт? Спи спокойно — и бригадный не страшен.

    И в хозяйстве то же. Сад освежил, сволоту выкурил, — яблочко стало чистое. Еду к самому Эйнему — желаете? Эйнемский мармелад известный! Немцы, тут уж не изловчишься. Удивились: солидный офицер и… яблоки! Дал им на образец пудиков с десяток, сварили. Телеграмма: три тысячи пудов! В-вот-с.

    Антонина, всегда молчала когда полковник восторгался. Она вставала и тихо уходила.

    — Нет денег? Правда. Значит, бу-дут. Через пять лет, одного меду тысячи на три буду… Арендую у семинарии полсада, дело на мазу. Его преосвященству маслице мое по вкусу. Артоса ему прислал, три фунта! Недавно осиял визитом. Лестно им: штаб-офицер и… их помазки, староста церковный… все-таки благодать имею! Ну, сливок посылаю для пломбиров… простокваши. Буду с садом! Поелику, говорит, вы такой хозяин, значит, и командир благоразумный!..

    Венков бывал не из любви к хозяйству.

    Это началось тому лет семь. "24 февраля 1905 года Петр Кузьмич Венков командирован в составе батальона на Дальний Восток и переехал границу России - станцию Маньчжурия 28 марта.

    31-го марта прибыл в Гунжулинский гарнизон.

    «При командировании батальона в крепость Владивосток для водворения порядка, переехал границу Маньчжурии станцию Пограничную» 18-го января 1906 года.
После ратификации мира 3-го октября 1905 года состоял в оккупационном корпусе войск, впредь до вывода из Маньчжурии, с 3-го октября 1905 до 18-го января 1906 года.

    Прибыл во Владивосток в составе 2-й Кубанской пластунской бригады 24-го января, отправлен на пароходе Добровольного флота «Воронеж» на родину 23-го февраля, прибыл в город Новороссийск 10-го апреля 1906 года.

    В июле 1906 года Петр Кузьмич, по демобилизации 12-го Кубанского пластунского батальона командирован в 6-й Кубанский пластунский батальон и переведен туда 8-го октября".

    Он вернулся с Дальнего Востока. В его отсутствие в батальон прибыл новый командир, перешел в провинцию — «из-за хозяйства». Венков ему представился в первый же день приезда и получил нежданно приглашение: «ко мне обедать!». Он явился.

    Странно: никого не приглашал к себе полковник. Денщик сказал, что барин играют с барышней в саду, с ними и барыня, там и кушать будут. Венков пошел искать по саду. Сад огромный. Барыню он представлял подстать полковнику: дородной, высокой, лет за сорок; батальонному — за пятьдесят, пожалуй. Интересовался: барышня какая? И увидал ее… Она стояла с крокетным молотком, на солнце. Он остановился.

    Это было в мае, в разлив цветенья. Среди цветущих яблонь, она представилась ему «виденьем», — «перламутровым сияньем». Вся — в озарении цветущих яблонь.

    Такой он вспоминал ее всегда. Он совершенно растерялся, снял папаху. Она кивнула. Он спросил, в восторге: — Простите… ваш папаша здесь, в саду?..».

    Словом, он страшно растерялся. Как она смеялась! Смех ее был прелестный, свежий, необыкновенный. Он только помнил, как качался молоточек, как все сияло. Она сказала — голос был грудной и сочный: «Полковник сейчас придет. Он с нашей девочкой червей снимает. А пока… вот мАма!» — сказала она очаровательно.

    Венков готов был провалиться. Что-то бормотал — «простите… только что приехал…». Она очаровательно простила, усадила в кресло, — он чуть не повалился с креслом. Она сказала: — «Да, мАма… вот этой баловницы, нашей детки-Нинки…» — нежно притянула к себе девчушку лет шести-семи.

    Подошел полковник. Смеялись, и Венков совсем освоился. Этот «комплимент» не забывался. За шахматами, когда зевал Венков, батальонный напоминал: «есаул, известно… комплиментщик!».

    Тогда ей было двадцать восемь лет, он точно помнил. Был ли влюблен в нее? Больше: он благоговел и любовался. В ней было что-то, напоминало чем-то маму. В ней сливались — и светлый образ мамы, и женщина. От мамы — ласковая нежность, грусть…

    Любуясь в тайне, он чувствовал порой тревогу. Поймав себя на мысли, как она стройна, какие у неё плечи, шея, — он укорял себя в кощунстве. Один, он вызывал ее мечтами. И она являлась — стройная, высокая шатэнка, «античная», с прекрасными косами вокруг головки. Всегда спокойна, холодна, строга. Он называл ее — Юнона. Тонкое лицо — фарфор. Глаза — неуловимо-грустны, «девственны», стыдливы, с легкой синью. Милые глаза. Что-то свое хранили. Юная — Юнона. В ее дыханьи, в ясном взгляде, в ее движеньях, в голосе, во всем — чувствовалось очарование расцвета, женственная прелесть, не сознающая, что к ней влекутся.

    Раз случилось, — год тому, — он приоткрылся.

    Он зашел случайно. Антонина была одна, играла на рояле. Было в марте. Солнце лежало на паркете, касалось ее платья. Он остановился за портьерой, слушал. Не смел нарушить. Ему передалось страданье, страстное томленье. Он видел новое лицо, — такого никогда не видел. Она склонила голову на ноты. Он вошел.

    — Вы… — сказала она в испуге, еле слышно.

    Он смутился.

    — Простите… я не посмел мешать!..

    Она смотрела утомленно.

    — Как вы играли!.. — заговорил он страстно. — Какое счастье… столько я пережил!..

    Взгляд его сказал. Ее ресницы вздрогнули и опустились. Она молчала и брала аккорды.

    — Это «Смерть Изольды». Вам нравится?..

    — О!.. — только и мог сказать Венков.

    — Хотите чаю?

    Больше они не говорили.

    Это его томило долго. Потом — Леночка. Закрылось.

    За последний год он не бывал ни разу. И батальонный не приглашал. Понятно: «мальчик с историей», как говорила командирша. Теперь все кончилось. Венков решил заехать.