Сарафан

       После завтрака  я собиралась пойти поискать молнию для куртки. С куртками у меня с молодости складывается крайне редко, поэтому ничего удивительного, что в моем гардеробе появилась куртка на полразмера меньше. Я проходила мимо нее в обеденный перерыв. Куртка  отчаянно торчала в витрине магазина, всем своим видом показывая, что кроме меня ее никто не купит, несмотря на смешную цену и яркий цвет. В отчаянииях я  понимаю. Поэтому я вздохнула и зашла в магазин. Так и есть. Проблема заключалась в странности покроя.  Куртка не только не могла прикрыть ничью задницу, но и едва доходила до чьей-нибудь талии, если только эта  талия не  располагалась  на  расстоянии тридцати девяти сантиметров от седьмого шейного позвонка, как у меня. Бедолагу пришлось забрать с собой. А вместе с  ней – не менее смешной сарафан, который до меня никто не догадался даже примерить, и который я надела на следующий день с черным джемпером поверх укороченных брюк, и с блеском выиграла сложный процесс, после чего гордо шла по коридору  суда, чувствуя на себя восхищенные взгляды менее удачливых коллег.    Но вернемся к куртке.
        Недостающие полразмера можно было компенсировать  двумя способами: по методу Плесецкой - не жрать…примерно с неделю, либо  вшить  большую, красивую молнию, можно  контрастного цвета, которая позволила бы использовать зазор, предусмотренный для кнопок. Поскольку первый способ был опробован мной в недавнем отпуске,  я   для разнообразия решила сосредоточиться на поиске молнии.   Моя бессменная портниха такой  план одобрила. Вот тут-то я и позвонила своей подруге, которая шьет со времен Энни Бурды, внедрившей сей увлекательный  процесс в  пространство процветающего социализма, превратив досуг многих женщин в полезное времяпровождение.  Это я к тому, что подругу знаю давно, и она все сетует, что я о ней до сих пор ничего не написала. Вот я и решила. А когда, если не сейчас...
        К Маринке я  попала на производственную практику, которая в те же самые советские времена была весьма распространена для учащихся средних специальных заведений.  Будка машиниста-обходчика насосного оборудования в огромном машинном зале под ревущей турбиной, была  единственным островком спасения от страшного гула, накрывающего с головой и до сих пор вселяющего в меня животный страх при одном воспоминании. И только строгие,  карие глаза отличницы, закончившей то же самое заведение и её обещание пойти с ночной смены  в пельменную могли заставить меня преодолеть половину пути до так называемого «БАМа» – места, куда Макар телят  не гонял. Там было потише, но тоже всё  крутилось и вертелось, обеспечивая тем самым, кажется, работу  котла, а значит и этот отдаленный участок нуждался в обходе. Однако, во второй половине пути, мне становилось необоснованно страшно и,  не достигнув цели,  я  почти бегом возвращалась обратно, на ходу придумывая в подшипник какого насоса я налила масло и успокаивая себя тем, что  обойдется и ничего такого  до утра  не случится. В какую-то смену  я таки  ошиблась и «налила масло» в несуществующий по счету насос, а   Маринка,  поймав меня на вранье, стала ходить на «БАМ» сама. А после того, как  однажды в пельменной  на ее вопрос о моем отце, я сходу сочинила  историю про человека, которого к тому моменту никогда в глаза  не видела, она совсем перестала мне доверять. Оно и понятно.  Кому бы такое понравилось... 
       А я балдела от нее тогда, а от ее темно-синего пальто с воротником из ламы – балдела отдельно. Помню, как уже после завершения практики, я радостно бросилась почти что под ноги, когда случайно столкнулась с ней, выходящей в том самом пальто из дверей универмага «Пассаж». Мне казалось, что даже актрисы с открыток не были такими  красивыми, и я решительно не понимала, для чего ей эти гудящие насосы.   
       Так вот, именно Маринке я позвонила, чтобы спросить где лучше поискать нужную молнию с непростыми характеристиками. В процессе разговора я узнала много нового: от морского собора в Кронштадте, который  я почему-то не сразу признала, хотя лет семь назад стояла всего в двух шагах от него, до заломов на  швах моего нового сарафана, фотографию которого я опрометчиво отправила ей накануне, не заметив заломов. Пришлось согласиться, что сарафан-дерьмо, а у меня амнезия. Потом Маринка  строгим голосом – почти таким, каким когда-то отправляла на «БАМ», послала меня к портнихе, чтобы я наконец довела до ума юбку, которую   три года назад мы с ней купили на выставке. Юбка действительно была офигенная и дорогущая, и она тогда добавила мне на нее денег, потому что я вибрировала, не могла отойти,  и не хотела ничего слышать о том, что юбка  была  длинновата, что в итоге оказалось абсолютной  правдой  и сейчас  долго обьяснять, почему это сложно устранить. Раза три я надела  эту удивительную юбку с обувью на каблуках, пристегивая шлейф красивой брошкой, но время от времени все равно на него наступая.  Один из разов даже пришелся на концерт Тамары Гвердцители, и пусть кто-нибудь после этого скажет, что юбке не повезло. Я сидела на брошке, опасаясь, что она отстегнётся в самый неподходящий момент, и слушала божественный тембр Тамары, рассматривая  ее наряды  из третьего ряда партера, куда мы  нагло пересели в антракте с первоначально доставшегося девятого. А в другой раз ужинала в улиточном ресторане, смачно макая свежий хлеб в растопленное сливочное масло-такой оригинальный способ поедания улиток.  Но когда я сошла с каблуков по техническим причинам,  юбка безжизненно  повисла в шкафу, несмотря на количество потраченных когда-то на неё денег.  И вот теперь Маринка призывала меня, в конце концов, довести до ума  юбку, потому что это невозможно, что она так бездарно пропадает. Ну, что ж, и тут она права. Чем носить дерьмо-сарафан, лучше  реанимировать выставочный экземпляр юбки и возмжно еще раз придется послушать Гвердцители или хотя бы поесть улиток. Со вздохом я пообещала подчиниться.
       Ещё помню, как Маринка вышла замуж. С Игорем я училась на параллельном потоке, только на атомном отделении.  Интересный, голубоглазый из крепкой мурманской семьи. Невысокий рост его и сейчас совершенно не портит. Когда Маринка прислала мне в казахскую степь свою свадебную фотографию, я узнала  с ней рядом того самого "атомщика".  Кстати, меня он абсолютно не помнит в годы учебы. Через какое-то время у них родился старший - Сашка, и я бывало  сидела в няньках, когда оба родителя были  на смене, а  мне с ночной надо было на учебу, либо когда Сашка болел. И маленький Санька стоически сносил все мои неумелости. Через какое-то время появился и Вадик, который, в отличие от Сашки, с колыбели крутился как уж на сковородке...
       Помню, когда я ушла от мужа,  первые  две ночи я ночевала у них. Маринка постелила мне чистую постель, вкусно кормила и ни о чем не спрашивала, за что я была ей безумно благодарна.
       …Через полтора часа вместе с вопросом купила ли я молнию, я получила фотографию любимого некогда Маринкой сарафана. Опустив глаза,  я промямлила, что еще даже не выходила, потому что решила про неё написать,  потому что старая дружба, как и старая любовь, как известно, не ржавеет.