Оранжевое небо

 Фамилия Лепёшкина  досталась мне от папы. В Смоленской области, в ста километрах  от места, где он родился, находилось село Лепёшкино. Оттуда, видимо,  всё и пошло.  Понятно, что жизнь ребёнка с подобной фамилией лёгкой быть не может, а учитывая, что в своём "прекрасном далёко"  я была весьма упитанной девочкой, она была мне невероятно "к лицу". К тому же, на радость окружающих, фамилия эта позволяла образовывать массу производных. Уже в детском саду воспитатели называли меня разными хлебо-булочными изделиями, но чаще всего - Пампушкиной. Звучало вполне уютно, и мне даже нравилось. Что уж говорить о школе.  Кем только ни довелось побывать за долгие десять лет: и Лепёшей, и Лепёшкой, и Лепёхой, и Лепёней, и Лепендрихом, и Лемехером,  и Лепёндрей, и Лёпой, и Плюшкиной, и Плюшкой, и даже Лемешкой, что вообще-то  и не прозвище вовсе, а вполне себе нормальная украинская фамилия - однажды ошиблась  учительница истории, вызывая меня к доске, и на какое-то время прилипло. Надо отметить, что у меня были хорошие отношения с одноклассниками, и все эти прозвища несли в себе заряд скорее доброй иронии, звучали забавно, но довольно беззлобно, а потому я особо и не обижалась. Но среди всего этого многообразия имён собственных, было одно, не имеющее ни малейшего отношения к фамилии. А появилось оно вот как. Дело было зимой, классе в шестом. Мы с шли  в парк, на урок физкультуры. Все  - в куртках и с лыжами. Мне, по этому случаю, первый раз в жизни тоже была куплена куртка. Гордилась я ею страшно. Вообще-то, мама считала, что куртки  меня полнят, поэтому упорно покупала исключительно пальто, но спортом заниматься в них было неудобно. И тогда маме всё-таки пришлось поступиться принципами, и впервые у меня появилась стёганная, оранжевого "вырви глаз" цвета, куртка. Уже не вспомню, что было модно в ту пору, но в магазинах, кроме цветастых ситцевых халатов, маек и трусов до колена из толстого трикотажа, всё равно ничего не продавали,  поэтому, каким-то чудом добытая родителями куртка тогда для меня  была сродни купленному сегодня от кутюр. В наше время такого же цвета выпускают сигнальные жилеты для дорожных рабочих, но тогда не было и их, зато  из каждого утюга лилась задорная "Оранжевая песня" - самый раскрученный эстрадный хит 70-ых в СССР:
"Оpанжевое небо,
Оpанжевое моpе,
Оpанжевая зелень,
Оpанжевый веpблюд..."
   И вот идём мы весёлою толпой одноклассников, и проходим, аккурат, мимо пивнухи на углу Фельмани и теперешней Вилмси. Около неё, за высоким столиком, два алкаша орут на всю улицу: "Оранжевое не-ебо, оранжевая мо-оре..." Тут в их поле зрения появляюсь я с лыжами. Они аж стихли на мгновение от такой неожиданной иллюстрации переживаемого. А потом один как гаркнет: "Оранжевый медведь!"  Сказал, как припечатал - тут же подхватили однокласснички. Но время шло, и вскорости обращения по прозвищам прекратились вовсе. Во-первых, мы повзрослели, а во-вторых, была ещё причина. Чаще всего, в ту пору, мою фамилию если и переиначивали, то совсем уже нежно и вкусно. Например, частенько называли Плюшкиной. И тут - та-да-да-да-ам - в нашей школе, появился настоящий Плюшкин. И не какой-нибудь там двоешник-замарашка, страдающий собирательством, подобно герою известного произведения, а вполне симпатичный, весёлый парень. Я ликовала. Учился Плюшкин хорошо и быстро нашёл с ребятами общий язык. Мы оба занимались общественной работой, много общались. Учительница по внеклассной работе подтрунивала:
- Эх, Лепёшкина, вот вырастешь ты, Лепёшкина, выйдешь замуж за Плюшкина, и будешь ты, Лепёшкина, Плюшкина-тире-Лепёшкина.
Мы с Плюшкиным  смущались, но звучало это, на самом деле, весело, поэтому и смеялись вместе со всеми.
Однажды, в Клубе моряков, проводилась встреча школьников с известным артистом, после которой
меня и  Плюшкина вызвали для беседы с женщиной-корреспондентом из какой-то газеты. В конце она попросила оставить координаты.
- Плюшкин Андрей, - отрапортовал Плюшкин, - девятый "Б".
- Лепёшкина Марина, - выпалила я,  - десятый "Б".
 Корреспондент перестала записывать и с интересом уставилась на нас:
- Шутите?
Мы, красные,  растерянно мялись у двери. Видимо, выражение наших лиц говорило больше, чем слова. Корреспондент, сделав над собой усилие, чтобы не расхохотаться, поблагодарила и объявила, что мы свободны.И на этом наша хлебо-булочная эпопея могла бы завершиться - я закончила школу и уехала,- но лет через пять,уже во время мой учёбы в Москве,  произошёл ещё один курьёзный случай. Плюшкин был в столице проездом и заглянул в наше общежитие, в  надежде разыскать меня и ещё двух своих одноклассниц. Мои соседки по комнате пригласили его к чаю, предложили подождать. Мобильных телефонов в ту пору не было, я понятия не имела, что меня кто-то ждёт, а потому и домой не торопилась. В тот вечер мы так и не встретились, однако девчонки, спросив, что передать, хохотали от души, а легенда о том, как Лепёшкину искал Плюшкин, ещё долго кочевала из уст в уста, забавляя студентов и обрастая новыми подробностями.