de omnibus dubitandum 114. 41

ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)

Глава 114.41. ЛИШНЯЯ СУЕТА… ЗАЧЕМ?

    За заставой фонари кончились. Он скакал по грязи, при тусклом свете слободских окошек. Пахло гарью. Зарево тускнело. Дорога на Монастырскую гору, тянулась с версту, по буграм и ямам. Белая стена возле развалин древнего монастыря, мерцала лентой, местами розовела от пожара, оттуда поворот на слободку.

    Грачи тревожно гомозились в липах и тополях. В зареве чернели гнезда. Венков вглядывался по дороге, — никого. «Если не дождалась — вернется? Встречу».

    Он поехал тише. Никого. Дождь прекратился, поднимался ветер, с поля. Пахнуло полевым раздольем, желтыми цветами курослепа, новой травкой. Радостно зафыркал «Рябчик». Пошел большак, в тополях. Ивы мотали космами, летели брызги. Венков отпустил поводья, придавил шенкелями.

    Ивы замелькали, захлестали. Вот и поворот на разрушенный монастырь. Он осмотрелся. Никого. Зарево совсем погасло. На проселке отблескивали в лужах звезды. Он проскакал проселком — никого. Вернулся. Постоял, послушал. Посвистал протяжно. Объехал перекресток — никого. Ивы шелестели. Тополя гудели ровно телеграфные столбы. Ветром донесло чугунные удары — девять.

    «Так и вышло», — с досадой подумал он. И не спешил. Посмеялся кто-то? «Или — она… та Лиза Королькова, девочка с косами, которой уже нет на свете?.. Жду мертвую. На распутьи, в ветре, в пустоте?..». И стало неуютно.

    «Насмешка, как все у меня в жизни?..». Вспомнилась Клэ, первая его влюбленность, — вышла замуж. Потом Леночка, — обман. Милая девочка с косами — призрак. Ветер, пустота. И темень. Грязная дорога… От слободки загромыхали колокольцы, застучало. Он пригляделся: парой в тарантасе, почта. Проехала.

    — Эй!.. — крикнул Венков в пустоту и темень.

    Подождал. Сыпали дождем ивы. Что за чорт?.. Насмешка. Потрепал «Рябчика»:

    — Верный друг… не везет, брат?..

    «Рябчик» застриг ушами, фыркнул.

    — Головой трясешь. Да, брат, незадача. Ну, к полковнику заедем, увидим светлую Юнону… каких не будет. Ну, айда!..

    Он послал коня вперед. Навстречу набегали огоньки, застава.

    — Куда вы?.. стойте… есаул Венков!.. — крикнул кто-то.
Он столкнулся с кем-то, взвил «Рябчика».

    — Чуть не сшибли… ах вы, Венок!..

    — Простите, есаул… так, разогнался… — признал Венков командира 1-й сотни, подъесаула Рубан. — На усмирение?

    Из полевого переулка, слева, выходила сотня в полном походном снаряжении, держа ногу. Вздутые мешки серели за спинами, штыки мерцали ровными рядами.

    — Шире, шире шаг! Левое плечо вперед… прямо, ма-арш!.. Хорунжий Романцов, ведите сотню… нагоню! Чаще перебежки… пользуйтесь ночным маневром!..
Сотня прошла. Ехала лазаретная линейка, кухни.

    — Воюем с пролетарами, голубчик… — сказал, закуривая, подъесаул, рыжебородый, по-походному, в ремнях, с биноклем и наганом. — Третья неделя беспорядки, сегодня вскрылось… захватили управляющего экономией, грозятся учинить расправу. Говорят, у них там агитаторы укрыты, с бомбами… чорт их побери! Пойдем в атаку на эту сволочь… — плюнул подъесаул.

    — Там и прокурор, и вице-губернатор, и стражников нагнали… оцепили, а не выдают! Только сошлись дерябнуть к Зинковскому, в преферансик пошвыряться… бац, к командиру… Ну, уж задам им перцу!..

    — Сотню без нужды не горячите, — сказал Венков.

    — Неважно на казаков влияет. Для сих маневров надо бы особый корпус, внутренней охраны.

    — Кой чорт, неважно! Сотня у меня — вот! — он сжал кулак. — Так-то распатроним… А эти… уж живыми не уйдут. У N-…цев троих из нестроевой под суд, ихние прокламации нашли… ни за что погибнут!

    — Не горячите. Тут не революция, а глупость. Сволочь захватите.

    — Там разберемся. А казаки рады… по три гривенника на рыло, да и угостят, понятно. Вот вы говорите… стой, чорт!.. говорите, не надо горячиться. Да чорта мне стрелять в болванов… курицы не могу зарезать. Понятно, долг исполню. Ни в воздух, ни холостыми теперь нельзя, после былого «опыта». Стрелять, коли что, придется.

    А вы бы полюбовались на моего Яблоновского*-вояку, вот пошел народец… малиновое! Губы посинели, как утоплый… трясется, хнычет… «как я могу стрелять в народ!». Чуть не истерика, да еще при вахмистре, при взводных! Ну, что прикажете мне делать, подать рапорт!..

*) ЯБЛОНОВСКИЙ Вячеслав Иванович (?)(25.04.1885-?) – из потомственных дворян не Войскового сословия, уроженец Тифлисской губернии, нижний чин с 26.08.1897 г. Прапорщик 6-го Кубанского пластунского батальона (21.12.1914). Холост. Участвовал в кампании 1915 г. в сражениях не был
За неоднократные и различного рода преступления состоит под следствием и судом. Находится… (дальше текст отсутствует – Л.С.)

    — Чорт знает! — сказал Венков возмущенно. — Это сейчас же разнесется обывателем… считайтесь с этим. Придется, хоть и больно. Офицерский суд решит. Разводить заразу… Ну, прапорщик запаса, особенно эти универсанты, протестанты… не в счет. А то вдруг кадровый!..

    — Так бы сейчас дерябнул!.. — крякнул Рубан, вытирая усы. — Послать бы казачков, живо бы плетями… Не на японцев… нас-то чего тут беспокоить?..

    — Бывает, нельзя без боя. 905-й помните? Почему ему не повториться, при таких порядках! — и он подумал, что вытворяют в Петербурге: «Гришка Распутин, разные Иллиодоры, бестолочь и «тайны». В армии — мы, командиры сотен, на манер отмычки, «козлища», чорт знает…».

    Подумал — и смутился. — Для внутренних историй нужны части боевой внутренней охраны, особой дисциплины, а не регулярные войска. Нужна реформа. Стражниками тут не обойдешься…

    — Ну, догонять пошел.

    Они простились.

    «Выбрал командир Рубана», — подумал Венков раздраженно. — «Пошли надежного. Истомина или Гензеля. Бригадный шляпа, за себя дрожит. Как бы Петербург не потревожить. Там ведь все с примеркой, за чужой шеей!.. — выругался он. — А случись серьезное? с такими трясопузами да сопляками…».

    Вскоре он доехал до семинарии. У забора, на углу, стояла кучка семинаристов.

    Донеслось:

    — Покажут им цодновцы! Вон тоже, сволочь едет… охранники!..

    Венков вспыхнул. Подумал — мальчишки, не придавать значения? Он уже проехал. Нет, нельзя: взрослые болваны, хулиганье. Он бросил «Рябчика» на кучку и дал нагайкой. Кучка побежала. Он нагнал и вытянул еще. Один споткнулся. Венков вытянул еще, по заду.

    — Будешь помнить «сволочь»! Уважай армию, скотина!.. Встать! — крикнул он семинаристу. — Фамилия?..

    Из-за угла кричали:

    — На безоружного попался… царский плевок, опричник! Бей его, ребята!..

    Венков погрозил нагайкой. Лежавший плакал.

    — Подыму, не притворяйся… встать, скотина!

    Семинарист поднялся. Он был верзила, не ниже подъесаула.

    — Фамилия?! Вы, мерзавцы, не дети, а, великовозрастные болваны, и будете наказаны!.. Подойти ко мне!.. — крикнул он притихшим.

    — Мы готовы извиниться… сказал из кучки кто-то.

    — Извиняться перед всяким…! — крикнул бас и свистнул.

    — Подойди, если ты не трус! — крикнул Венков кучке. — А ты, не двигаться, — взял он за шиворот семинариста. — К ректору идем! Фамилия?!..

    — Мирославский, — плаксиво заявил семинарист. — Это не я, можете спросить.

    — Всех найдем! — сказал Венков. — Двигайся.

    — Найдешь, у своей… вошь! — крикнул из кучки бас, и побежали с песней:
 
На дворе у попадьи
Растерялися бадьи…
 
    — Позвольте, господин офицер?.. — услыхал Венков раздраженный голос. — На каком основании вы издеваетесь над мальчиком?.. Вы его ударили! Он вас ударил плеткой? Не бойтесь, смело говорите… я не допущу… — обратился неизвестный к семинаристу. — Вы его били? На каком основании?..

    — Что такое? — сдержанно спросил Венков господина с остренькой бородкой и в пенснэ. — Кто вы тут такой? вы слышали?.. вы за хулиганов?..

    — Я член земской управы… Канунников. Вот, моя карточка. Я не могу позволить, чтобы при мне учиняли гнусное насилие над учеником… публично!..

    — А я подъесаул Венков. Вас интересует, что произошло? Удовлетворю ваше любопытство. Эти оболтусы, в кучке, посмели оскорбить армию… понимаете, а-рмию! — крикнул Венков, тряся нагайкой. — Нет, ты посто-ой… — подтянул он за ворот семинариста, который пробовал рвануться, — мы с тобой сейчас к ректору направимся… Вы довольны? — обратился он к господину в белом картузе.

    — Но позвольте, нельзя же…

    — Нет, уж теперь… вы позвольте! — поднял Венков голос. — Когда оскорбляют армию Императора и Россию… и господин член управы вмешивается и берет сторону мерзавцев и хулиганов… что это значит?!

    — Но я не слыхал, позвольте!..

    — А не слыхали — молчите! Сперва узнайте. Когда говорит офицер — говорит офицер! С вас довольно?  Если не довольны и если вы достойны… — к вашим услугам! Честь имею, подъесаул Венков.

    — Не испугаете… я завтра же еду к губернатору! — запальчиво заявил член управы. — И не позволю самоуправства…

    — Можете успокоиться. Я не скрываюсь, сейчас же заявлю ректору, а завтра подам рапорт обо всем. Вы слышали, что эти хулиганы кричали на всю улицу — «царский плевок» и «охранник»? Вы слыхали, если не глухой. Если видели, как отпорол нагайкой хулиганов, вы слышали! Или вы солидарны, а?.. Я вас знаю: когда оскорбляют армию и Государя, вы не слышите. Когда порят нагайкой дрянь… вы заступаетесь, кричите о насилии и самоуправстве! Меня не тронете вашими истертыми словечками, знаю я вас!.. За себя я сумею всегда ответить… и отвечу! С вами разговор кончен. А тебя, хулиган, я дотащу до ректора.

    И не обращая внимания на какие-то путанные слова заступника, Венков, не выпуская ворота семинариста, спрыгнул с коня и направился к освещенному двумя фонарями подъезду семинарии.

    Вызвав звонком швейцара, он приказал ему подержать коня и, все еще держа за ворот примолкшего семинариста, сказал попавшемуся навстречу ламповщику, чтобы провел его к господину ректору. Скоро явился, скатившись с лестницы, худой и высокий инспектор семинарии, в виц-мундире, с оловянными пуговицами.

    Венков объяснил вкратце и потребовал самого ректора. Инспектор стал уверять, что он имеет достаточно полномочий, что в такой поздний час… приемные часы кончились… господин ректор занят учеными трудами в своей библиотеке…

    — Дело настолько серьезно, что я прошу вас побеспокоить господина ректора, иначе я не уйду! — твердо сказал Венков.

    Его попросили к ректору, в кабинет. Он повел за собой семинариста.

    Благообразный архимандрит, в темном подряснике, сидел в кресле, в груде бумаг и книг. Он вдумчиво выслушал Венкова, покачал неодобрительно головой, потом покачал уже с одобрением, когда дело дошло до порки, и объявил:

    — Не могу во всем усмотреть иного чего, кроме, во-первых, бесстыдного и прискорбного поведения негодных, участь которых будет решена завтра же… и, во-вторых, справедливого и государственного внушения негодным. И ото всего сердца благодарю вас, есаул… ибо во всем этом бесчинстве больше значимости, чем кажется. Наша семинария борется с этим смердящим духом разложения нравов и попирания законов. Эти гады завтра же будут извержены. Только прошу вас… не доводите до официального пути, во избежание пересудов в обществе нашем, между нами, скудоумном и пустоумном… дабы не вышло соблазна горшего и…

    — Простите, господин ректор, но я обязан подать командиру рапорт… — сказал Венков.

    — Лишняя суета… зачем?

    — Таков закон, господин ректор.

    — Ну, в таком случае, творите по закону.