Существует ли Старик Роу

В Питтсбурге идет снег. Падает на сухую траву и лениво тает, будто позевывая на титрах старого фильма. Небо затянуло так плотно, что полдень кажется вечером и циркадные ритмы летят ко всем святым. В такой обстановке ты просыпаешься только для того, чтобы снова быстрее лечь – один сон от другого отделяет мутная пелена тумана, в котором мелькают тени. Закрываешь глаза, и не можешь ничего вспомнить.

На неогороженном пустыре в Ларимере, где брошенных участков больше, чем дырок в зубах бродяги, в кресле под зонтом сидит Старик Роу. Рядом с ним на мерзлой земле металлический термос с ручкой (славный Stanley-Hot-food-all-day), и толстый огромный кот на ворсистом коврике. Снег на кошачьей шерсти почему-то совсем не тает, дремлющее животное быстро превращается в покатый сугроб с хвостом.

Иногда к Старику кто-нибудь подходит – продавщица Энди с шершавой кожей, Черный-Как-Смоль Смирнофф с полиэтиленовым пакетом на голове, защищающим его космы от осадков и мозг от сканирующих лучей НАСА, Шестипалый Вернон с Луэллин Плейс, живущий с теткой и ее мужем в доме, слишком большом даже для восьмерых.

«Шесть пальцев – это очень удобно!» – любит восклицать Вернон. Мог бы придумать что-то оригинальное. Точнее, не мог, конечно, – слава всем богам, что он хоть что-то придумал. Но все-таки…

Этот Вернон, наверное, считается моим другом. По крайней мере, он так точно считает, а значит и его тетка и, возможно, кто-нибудь еще. Я и сам так иногда думаю. Но как только начинаю копаться, разъясняя сам себе понятие «друг», как тут же сдаюсь, не в силах ни объяснить, ни привести какой-то пример.

Друг – это когда вы спасаетесь из пещеры, рискуя жизнью, из которой никогда не выбраться одному; или веселитесь вместе в походе… От одной мысли оказаться под землей с Верноном по коже бегут мурашки. Если отправиться с ним в поход, смерть в пещере – лучшее, что может произойти. Скорее всего, с нее только все начнется.

Старик Роу смотрит пристально, выгнув шею так, будто хочет докопаться до самой сути, будто его взгляд, начинаясь от столетней грудины и особым образом преломившись на позвонках, выходит из зрачков парой лазеров, пронзающих на фут вглубь любого (что-нибудь мелкое, вроде голубя, он просматривает навылет как несущественное). Можно было б в это поверить, как в дважды два, если бы его поза и взгляд менялись, смотрит он на человека, термос или на снег. Но Роу на все так смотрит. (Не исключено, что голубя на ветке перед собой он действительно не замечает.)

Интересно, что-нибудь вообще его удивляет? Или сбивает с толку? Например, вырез на блузке Энди, когда она склоняется к нему? Смущенный искрой собственной запоздалой похоти, он сжимает невольно руки?

Я смотрю на него из своего окна, если дыра в стене действительно может кому-то принадлежать. Нет сомнения, что стены и крыша чьи-то, но само место, где нет и не должно быть ничего, кроме стекла в деревянной раме? Это как владеть облаком или видом на Большую Медведицу.

В конце концов я отворачиваюсь, оставляя Старика Роу, гадая, существует ли он, когда я на него не смотрю. Выхожу из комнаты. Спускаюсь вниз по узкой зеленой лестнице, на которой всегда темно, сколько ламп ни вкручивай в светильник над головой. Накидываю «Аляску» прямо на майку. Берусь за холодную ручку двери и выхожу, растворяясь в летящем снеге.

***

Красивая мысль.

Но, конечно, я не растворяюсь. Снег тут же залепляет мое лицо и открытую шею, добирается даже до лопаток. Мокрую кожу холодит ветер. Застегиваюсь под горло и накидываю на голову капюшон.

Почти выбегаю на Уинслоу-стрит, щурясь, чтобы хоть что-то разглядеть под ногами. Снег идет все плотнее, белит асфальт на Лоуэлл. Из-за поворота выскакивает пикап, его немного заносит в сторону. Шарахаюсь от него как от чудовища. Путаница проводов над головой (не сразу понимаю, что они-то и гудят на ветру так странно). Устав от бега, медленно прохожу проулком мимо стоянки и сажусь в кафе «Два боба».

– Привет, Мэг! Яичницу с розмарином и атомную бомбу на пятьдесят килотонн с собой, пожалуйста. Да, еще черный чай с медом. Погода никуда не годиться, б-р-р!