История великого обмана

I
Он брел по раскаленной пустыне, теряя силы, спотыкаясь и падая. Влекомый маревом далекого вожделенного оазиса, призрачным туманом поднимавшимся над низкими песчаными барханами, усилием воли поднимал слабевшее тело, и заставлял ноги нести его в ту сторону, где недавно он видел раскинувшийся посреди пустыни райский зеленый островок.
Зной царил повсюду, убив все живое на сотни километров вокруг, усыпив ласковым ядом несколько часов назад и его дотоле выносливого верблюда. Зной проник под землю, иссушив колодцы, и, как будто издеваясь над слабеющим путником, порывами душного ветра бросал в лицо раскаленный песок. От зноя потрескались иссушенные губы человека, кипящий жар проник в тело, оно слабело шаг за шагом, отказываясь повиноваться приказам не сдававшегося мозга. Он увидел цель своего путешествия издалека, когда забрался на раскаленный песчаный холм, царь - горой возвышающийся над другими барханами, и, рассчитав силы, упрямо брел, спотыкаясь и падая, к заветной цели своего долгого путешествия.
Увиденное путником с бархана не оказалось очередным миражом, дрожащими картинками вожделенной зелени на фоне постылого золота манящими путника в течении недели, после того, как тот покинул границы Ревадского хаганата, последнего из оазисов, не подвластных злой воле пустыни. Праведная злоба, толкаемой храбрым сердцем кровью, стучала гулким барабаном в висках, резонируя в плохо соображавшей голове, из которой жестокий зной, казалось, высасывал мозг, и он упрямо шел, ведомый теперь только мерным стуком упругого комочка мышц, взявшим на себя контроль над слабевшим телом.
В тени громадного бархана, с вершины которого он поймал взглядом оазис, путник откинулся на безжизненный теплый песок, показавшийся ему прохладным, и вал страшных воспоминаний нахлынул на него, придавая силы измотанному телу…
II
В черном ночном небе бескрайней степи, усыпанном причудливыми гроздьями созвездий, послышался быстро нарастающий глухой ухающий шорох. Казалось, что несли огромный паланкин важного вельможи, и слуга огромным опахалом разгонял вокруг ложа своего хозяина остывавший зной с назойливыми, тянувшимися к жирному поту хозяина насекомыми.
Сомнений быть не могло – взмахи огромных крыльев приближающегося ужаса ночи вмиг посеяли панику среди дюжины детишек, мгновенно вскочивших с мест. Одни в страхе кричали и метались по маленькой поляне, покрытой ползучим вьюном, стебли которого, словно помогая гигантскому гаду, хватали их за длинные светлые рубашки, прокалывали тонкокожие ступни, и без жалости бросали детские тела на остывающий песок. Другие, сбившись в кучу, жались друг к другу, рыдая в цепенящем ужасе, ожидали своей неминуемой участи. Надежда холодной мачехой покинула ребятишек в тот час, когда рабы хагана обвили холодными пластинами детские хрупкие ступни, накрепко приковав их длинными цепями к черному столбу у подножия этого страшного холма.
Между тем на фоне криков и рева раздавались мерные удары металла о металл, учащавшиеся по мере усиления сакрального шороха приближавшегося к ним с небес чудовища. Маленький Сулла еще быстрее заработал металлическим шкворнем, сбивая непрочный замок, сковывавший дуги, к которым была прикована цепь. Шкворень он незаметно стянул у отца, когда помогал ему в кузнице, бросая в разинутую пасть печи уголь, и раздувая мехами огонь в горниле. Он догадывался о предстоящей ночи, будучи не по годам сообразительным и пытливым парнем, за что был часто бит менее успевающими приятелями – завистниками. Усиливавшийся страх в голове мальчика заставлял его работать все быстрее и сосредоточеннее. Больше всего он боялся того, что страх в его душе перерастет в цепенящий всепоглощающий ужас, чтобы подготовить маленькое тело Суллы, лишив его способности думать, чувствовать и действовать, к встрече со своим кровным братом – ужасом воплоти.
Такое мягкое и податливое в кузнице у отца, и такое злое и твердое сегодня железо сдалось упорству мальчика, и расплющенный с двух сторон штырь вылетел из пазов замка, дуги, жадно обхватывавшие ногу мальчика, и освобожденные им теперь, радостно распахнулись, подарив маленькому пленнику свободу. Не думая ни о чем, кроме возможности покинуть ужасную поляну, Сулла отбежал прочь от цепи, черной змеей с разинутой пастью – дугами извивавшейся по песку. На мгновение он остановился, взирая на мечущихся в панике детей, но на крик его не откликнулись ни брат, ни сестра. Да и не смог бы он сейчас помочь им, когда приближавшийся звук огромного опахала перерос в холодящее душу посвистывание могучих крыльев Змея, невидимым ужасом пикирующим сейчас на детей. Глотая слезы, он бросился прочь от поляны, к густым зарослям низкорослого карагача, зелеными перьями покрывавшего склон жуткого холма. Притаившись в кустах, он свернулся от ужаса в комок, закрыв голову руками, и заткнув уши пальцами, лег на холодный песок. Огромная черная тень накрыла поляну и мечущихся по ней детей, лизнув цепенящим языком и Суллу. Пересиливая душащий его страх, он приоткрыл глаза и взглянул в сторону поляны. Лицо ткнулось в песок, и крик ужаса, внезапно слетевший с языка, последней отчаянной стрелой окруженного врагами лучника, ушел глубоко в землю, пронзив ее насквозь. В крике этом была запечатлена страшная картина, что увидел маленький Сулла, жуть которой привела бы в трепет и взрослого мужественного воина, а у маленького бесстрашного мальчика всего лишь отнявшая голос…
* * *
Их было трое у добрых родителей – два брата и сестренка, родившихся в один день, втройне осчастливив их своим появлением. Отец Сулы был умелым кузнецом, пожалуй, лучшим в Пустынной земле мастером. Каждый день в поте лица в маленькой пышущей жаром кузнице он выплавлял из приносимого рудокопами хагана Али в больших плетеных корзинах железного камня драгоценные блестящие капли жидкого металла. Застывавшие капли, сочившиеся из пылавшего адским огнем глиняного купола, сооружаемой отцом над горой железного камня и древесного угля, маленький Сулла собирал в каменную чашу, под которой после разводил огонь, и с трепетом наблюдал, как крепкие тяжелые куски серого металла вновь превращались в дрожащее серебристое варево. Позже отец принимался отковывать из выплавленного железа заказы хозяина.
Но ковал он не добротные плуги для землепашцев, или подковы для богатых всадников, и даже не красивое устрашающее внешним видом оружие. Из вьющихся металлических нитей он ловко выгибал однообразные звенья бесконечной цепи, гремящей у него под ногами. Из прямоугольных серых пластин он выковывал грубые браслеты, которыми оканчивал очередную цепь. Цепи и скованные с ними браслеты уносили неизвестно куда слуги хагана, кузнец исправно получал вознаграждение, и покупал с очередного бакшиша рахат-лукум, халву и медовые пряники своим тройняшкам, ласково и немного печально поглаживая их по темненьким курчавым головкам…
III
… К вечеру усталый путник вошел в пределы долгожданного оазиса, и сразу, разыскав ручей с мутной водой, окунул раскаленную голову в желанную прохладу. Остывшая в ледяном, как показалось страннику, роднике оазиса голова взяла контроль над крепнувшим в тени низкорослого тополя телом, и тяжелые воспоминания вновь с еще большей силой нахлынули горячей волной пустынного суховея, разбивавшейся о границы оазиса, словно волны бушующего моря о каменный волнорез.
Он вспомнил, как, выбравшись поутру после отнявшей у него власть над словом ночи из зарослей карагача, нашел на поляне холодные тела братишки и сестренки, скрюченные и жалкие, как бежал прочь от прежде родной деревни, люди которой отдали своих детей на заклание чудовищу. Тогда он наконец понял, для чего предназначались цепи и браслеты, которые он помогал выковывать отцу, понял, за что щедро платил хаган умелому мастеру, и на какие деньги отец угощал их сладостями.
Вспомнил Сулла, как был найден в пустыне, умирающий от жажды и слабости, рабом из каравана хагана Иссы, караванбаши которого решил продать мальчика в рабство по прибытию их в Ревад. Но видимо, доля раба судьбой не предназначалась мальчику.
Он вспомнил крики испуганных караванщиков, рев верблюдов, звон оружия и свист стрел. И когда высокий крепкий мужчина в белой накидке протянул руку забившемуся в кучу тряпья мальчугану, тот понял, что люди в белом пришли, чтобы освободить его.
* * *
И воин вспоминал еще и еще, словно заряжаясь неведомой силой, перед предстоящей битвой наливающей кровью мышцы, и холодной ненавистью разум…
… Уже после того, как его накормили и облачили в белую шерстяную накидку, у степного костра, окруженного воинами, он узнал тайну своих освободителей. Орден, к которому принадлежали напавшие на караван мужчины, существовал с незапамятных времен, когда не родился еще пра-пра-прадед Суллы. Его основателем, по преданию, был проклинаемый в Реваде святой праведник Сугташ, как и Сулла, сын кузнеца, который, также как и он, когда то чудом избежал встречи с ужасом ночи. Удалившись в пустыню, легендарный мальчик жил и взрослел с одной целью – выйти на бой с крылатым чудовищем, и победить в схватке, принеся покой родным краям, обложенным злой данью.
Повзрослев, Сугташ принялся странствовать, призывая людей подняться на борьбу со Змеем, но неизменно был гоним отовсюду трусливой толпой. Тем не менее, повзрослевший герой собрал вокруг себя нескольких единомышленников, мужчин, оставивших свои дома, и последовавших за его словом. Долгие годы странники бродили от оазиса к оазису через раскаленную пустыню, собирая храбрецов, верных Сугташу.
После смерти проповедника, так и не вышедшего на бой с чудовищем, последователи создали во славу объявленного ими святым праведника, братство, назвав его орденом паладинов Света. Орден рос, пополняясь избежавшими злой участи новыми изгоями, отторгнутыми народом своей земли, и обретшими в нем новый дом, и нашедшими в нем новых родственников. Клан Избранных, образованный первыми последователи святого, его учениками и проповедниками его слова, возглавил разрастающийся орден.
Клан стал закрытой организацией, взявшей на себя функцию охраны и толкования учения легендарного святого. В него могли войти только сыновья Избранных, связывавшие себя узами брака с дочерьми людей Клана. Смешавшие кровь с неизбранными навсегда лишались этого почетного права. Братья ордена признавали верховным божеством бога Света - Уту, и сына его – святого Сугташа. Дух Крылатого Змея был в представлении паладинов воплощением зла, его тело было объявлено главным врагом братства. Главной целью своей жизни воины Света видели поединок со Змеем и победу над ним. Воины - паладины с малых лет упражнялись в искусстве боя, овладевая разными видами оружия, готовясь к решающей битве. Избранные возносили молитвы Чтимым, и постились во славу им.
Каждый год лучший из воинов, после долгого поста, в течении которого непрестанно молился и благословлял Избранных и Чтимых, собирался в дальний путь через безлюдную пустыню к оазису Ревада, где, по преданию о Сугташе, обитал ужас ночи.
* * *
Среди бойцов ордена Немой Сулла, как прозвали парня его братья, отличался недюжинной выносливостью и настойчивостью, и вскоре после того, как мальчика нашли среди трупов верблюдов, караванщиков и разбросанных по песку товаров, Избранные произвели его в паладины Света, торжественно вручив кривой акинок , холщовый белый плащ, и амулет с мощами Сугташа, ставшего теперь покровителем будущего паладина. Двадцать самых могучих бойцов, один сильнее, храбрее и набожнее другого, отправлялись на битву за то время, пока Сулла жил с братьями. Ни один не вернулся назад, ни от одного не было и вести, все пропали, проглоченные жадной пастью пустыни или обитавшего в ней чудовища, и все они были объявлены Кланом святыми, пожертвовавшими жизнью во имя победы сил Света.
Долго постигал мальчик таинства братства, изучал священные письмена Сугташа, изучал историю Ордена и Клана, но даже самые посвященные из паладинов не могли ответить на его письменные вопросы, откуда и когда в их землях появился крылатый ужас, и что происходило с выжившими после его укуса детьми.
* * *
Каждую ночь, раскинув могучие крылья, Змей взмывал в прохладный сумрак, и грязно-зеленой стрелой несся через безжизненную холодеющую пустыню в сторону раскинувшихся к северу от нее островков жизни – густонаселенных оазисов - хаганатов, где засыпала суетливая дневная жизнь, где босоногие детишки в глиняных зинданах забывались в своих цветных снах, их родители спали, крепко обняв друг друга, и только чуткие собаки выли на громадный желтовато-серебряный диск луны, будто мечтая о заветной свободе, от которой их отделяла крепкая веревка на лохматой шее.
Распластав перепончатые крыла, Змей мчался дальше, туда, где в лунном свете видны были четкие очертания горы Фатх - его жертвенника, к которому согласно давней злой традиции тех мест, несли на одну ночь убитые горем родители своих десятилетних чад, будь то мальчик, или девочка, забирая их по утру, когда еще ласковые лучи солнца освещали песчаный горизонт, кого едва живого и полумертвого от страха, кого навсегда оцепеневшего в ужасной позе.
* * *
Год от года Сулла упрямо двигался к своей заветной цели, и, наконец, день подвига настал.
У входа в роскошный, украшенный золотым шитьем шатер в землю были воткнуты десяток факелов, выплевывающих черную копоть и яркие языки пламени в ночное небо. Напротив входа стоял громадный барабан, обтянутый грубой воловьей шкурой, рядом с которым восседал обнаженный по пояс воин с двумя мослами, увенчанных головами Змея. В центре шатра расположился жертвенный алтарь, вокруг которого полукругом собрались шестеро. Все были в длиннополых белых мантиях, головы были скрыты капюшонами. В воздухе пахло елеем, сандалом и смертью. В храме Света Избранные ждали избранного ими воина.
Сулла вошел в храм уверенной поступью человека, будущее которого было решено. Из одежд на нем была только набедренная повязка, рельеф жилистого тела, исхудавшего в долгий пост, бликами играл в языках пламени. Пляшущий свет факелов выхватывал из темноты десятки застывших в мистическом трепете лиц его друзей, провожавших его на подвиг. Они были одеты в форму воинов ордена - белые накидки без капюшонов, в глазах каждого читались и гордость, и восторг, и зависть одновременно. Каждый из них отдал бы полжизни, чтобы сегодня быть на месте Суллы, чтобы отдать вторую половину вместо него.
За Суллой вели овцу. Жертвенное животное блеяло и упиралось, что само по себе было недобрым знаком. Шестеро у алтаря встретили вошедшего вытянутыми навстречу ему руками, прикрытыми длинными рукавами мантий, головы встречавших были опущены и прикрыты спадающими краями капюшонов. Воин принялся мерно колотить в барабан, вселяя сакральный ужас в зрителей жертвоприношения. Шесть теней у алтаря затянули низко и чарующе: «О…о…о….». Подхватив упирающуюся овцу, они, продолжая тянуть завораживающе и отрешенно, положили ее на алтарь. Сквозь низкие ноты пробивался женский фальцет и старушачье бормотание.
«А говорят, среди Избранных нет женщин…» - подумал Сулла, и в этот момент, удерживая бившееся в предсмертном ужасе животное, один из Избранных по самую рукоять вогнал под лопатку животного жертвенный кинжал, которым, по преданию, приносил жертвы сам святой Сугташ. В этот момент гром барабана стал почти оглушительным, холодящие кровь звуки повергли в суеверный ужас всех стоявших у шатра, и те попадали ниц, уткнувшись лбами в песок. Животное, дернувшись несколько раз в сильных руках, затихло, окрасив бледный мрамор алтаря теплой кровью.
- О, великий Уту, прими нашу жертву! – смесь голосов внезапно прервала и бой тимпана и завораживающий гул, - Великий Сугташ! Благослови на битву с плотью черного зла нашего воина! Тишина повисла над лагерем, был слышен только треск горящей смолы и легкое дуновение суховея. Завороженный обрядом Сулла подошел ближе к алтарю, и шесть пар рук, нещадно окрашивая белые мантии красным, принялись выкрашивать его тело остывающей кровью, собираемой с холодного мрамора. И ни у кого из присутствовавших на обряде не возник справедливый вопрос: почему жертву светлому богу они приносят, когда в небе царил сумрачный свет серебряного хозяина ужаса, Луны... 
* * *
… Утром благословленный герой, собрав оружие, припасы и бурдюки с водой, оседлав своего верного верблюда по кличке Исса, и двинулся к оазису Ревада, провожаемый холодным молчанием своих друзей. Кровь его маленьких родных, пролитая много лет назад, взывала к мщению, жажда мести вела странника сквозь пески и бури, через жажду и смертельный зной, туда, где, окружив свое маленькое царство раскаленной непреодолимой пустыней, обитал Крылатый Змей, вселявший в жителей его родины страх, и несший им смерть.
V
Гигантский полуразрушенный зиккурат, возвышавшийся над бескрайней рощей финиковых деревьев, карликовых пальм и сагов, он увидел еще у ручья, сердце часто забилось в предвкушении долгожданного боя, месть стучала в висках яростным боем барабана, следующий шаг становился все тверже и увереннее предыдущего. Воин миновал пологий склон, за которым начинался подъем к зиккурату. Тело наливалось уверенностью, а рука автоматически сжала рукоять верного акинока… 
* * *
... Гигантский центральный зал зиккурата был выложен грубо обработанными лакколитовыми плитами, неизвестно каким образом оказавшимися в самом сердце пустыни, и со стороны напоминал гигантское брюхо пещеры, уставленной тлеющими пучками благовоний, создававших в зале атмосферу торжественности и нереальности происходящего. В центре над каменным грубым полом коричневого цвета высился большой круглый плоский камень, напоминавший плохо обтесанный жертвенный алтарь, окрашенный бурой запекшейся кровью.
Внезапно почувствовалось присутствие живого, и из высеченного в скале подобия двери вышли шесть фигур в черных мантиях, головы всех были скрыты капюшонами. Они окружили возвышающийся камень по кругу, и каждый сложил ладони перед скрытым мантией лицом. Сулла приник к щели, внимательно наблюдая за происходящим.
Тишина, обрамленная легким потрескиванием лопавшихся искр, срывавшихся с тлеющих курильниц, была прервана монотонными звуками, похожими на заунывный вой пустынного ветра, срывающего гребни кочующих барханов. Пришельцы приступили к исполнению какого-то загадочного обряда, раскачиваясь из стороны в сторону. На фоне сводящего с ума нарастающего воя: «О…о…о…», раздался спасительный для разума голос, принадлежавший, по видимому, одному из шестерых черных заклинателей. Он прогремел, многократно отражаясь от сводов зала, и заставив Суллу нервно сжать рукоять меча.
- Мы собрались, братья, чтобы встретиться с вечным стражем спокойствия и порядка, хранителем истины, источником силы и власти мира, великим главой нашего братства… - Сулла напрягся, оглядев бойницы зиккурата. Через одну из них, особенно увеличенную временем, он смог бы протиснуться внутрь, спустившись по каменным ступеням, ведущим от подножия зала к бойницам старой крепости.
- Мы принесли шесть даров, шесть неотъемлемых частей нашего хозяина, которые вызовут к жизни того, о ком молчат…
К алтарю приблизилась одна из фигур, низкорослое согбенное существо, медленно доставшее из недр мантии чашу золотистого цвета, доверху наполненную густой красной жидкостью. Встав на колени перед валуном, оно осторожно, боясь расплескать жертвенную жидкость, опустило чашу на край алтаря, и дребезжащий мерзкий голос древней старухи полился, очевидно, из ее незримых уст:
- Тело хозяина, приди… - опустив чашу, существо вытянуло дрожащие руки со скрюченными пальцами над алтарем, продолжая раскачивать туловище в стороны.
- Тело хозяина, его сила… Бей крепче, воин, хватай цепко свою жертву, пусть ни стар, ни млад, не уйдет от справедливого наказания! Повинуйся воле хозяина, будь всегда настороже! Да будет так!
Мурашки побежали по коже Суллы, ставшего свидетелем тайного обряда в сердце царства Змея, жуткий голос заставил содрогнуться его.
К алтарю, между тем, уверенно подошло второе существо, опустилось перед алтарем на колени, опустив точно такую чашу, наполненную жертвенником, на край камня:
- Приди, о, чело хозяина… - приятный голос юноши ласкал слух, существо вытянуло руки над алтарем, продолжая раскачиваться в сакральном действе:
- Чело хозяина, его знамя священной борьбы, развеваемое ветром справедливости, освети путь ищущим правды, дай силы телу своему, да будет так!
Что-то неуловимо знакомое показалось Сулле в юношеском голосе существа, но, отогнав настораживающие мысли, он лишь пристальнее стал наблюдать за разворачивавшемся сейчас в зале ритуалом. К алтарю подошло третье существо, высокого роста и крепкого телосложения, опустив свою чашу на край камня, оно стало на колени, вытянув руки перед собой. Низкий сильный голос загрохотал в зале, многократным эхом проносясь по его пространству:
- Сердце хозяина, приди… - эхо голоса не скоро затихло, уступив место глухому вою творящих обряд фигур.
- Сердце хозяина, холодный источник жизни тела, сократись в благоговейном послушании, напитай кровью тело хозяина, не дай прервать его великий поход во имя истины! Да будет так!
К алтарю безучастным шагом, словно существо находилось в сомнабулезе, приблизилась четвертая фигура. Среднего роста и телосложения существо опустилось на колени перед алтарем, вытянув чашу, и расплескав жертвенник на серый камень, мгновенно побагровевший кровавым пятном, разползшимся по поверхности. Кровь побежала по едва видимым желобкам змеевика, стекая по краям алтаря. Сулла понял, что чаши, наполненные жертвенной кровью, расставляются неизвестными заклинателями в пяти равноудаленных точках круглого алтаря, образуя нечистую пентаграмму. Воин упруго сжался, приготовившись к дальнейшим неожиданностям. Страх, отгоняемый разумом, незримыми тропами начал пробираться в душу героя, заставляя его еще крепче сжать рукоять своего акинока.
- Кровь хозяина, приди… - отрешенный холодный голос взывал пустоту, отчего казался еще более безучастным и страшным.
- Кровь хозяина, холодный сок, питающий тело вождя! Разлейся ледяной рекой по равнинам Пустынной земли, утопи всепроникающим потоком несправедливость, царящую на земле! Да будет так! 
Пятая фигура, легко, словно скользя по воздуху, приблизилась к алтарю, завершая пентаграмму, опустила золотую чашу перед собой, продолжая раскачиваться в такт со всеми, творящими обряд.
- Разум хозяина, приди… - знакомый девичий голос пронзил тонкой стрелой слух притаившегося Суллы.   
- Разум хозяина, его воля, могучее орудие управления всем сущим! Весь мир повинуется тебе, и приносит жертвы! Веди же в бой светлые силы правдоискателей, сократи железным приказом мышцы хозяина, будь нашим царем в битве с несправедливостью! Да будет так!
Последняя, шестая фигура взошла на алтарь, воздев руки к своду зала, перемещаясь к его центру, словно завершая пентаграмму:
- Душа хозяина, приди… - странный гортанный и знакомый голос вознес слова заклинания к полутемным сводам зала. Незнакомец, вскинув чашу, одним глотком жадно осушил ее, и, сразу после этого ритуального действа, и слов, обращенных к душе неведомого хозяина, стоявший в центре круглого камня начал плавно двигаться в сторону.
Сулла протер глаза, вымывая вызванными слезами песок из за засохших век, и продолжил наблюдать за ритуалом. Происходившие события завораживали. Медленно и плавно, словно подчиняясь обрядовому ритму, большая плита в середине каменного алтаря отодвигалась в сторону, неся на себе тело последнего молящего. И как только он оказался у края гигантского стола, из зияющей пасти в центре показался край странного сооружения золотистого цвета, так же плавно поднимавшегося из разверзнувшейся бездны к безграничным сводам зала - пещеры. Спустя минуту гигантский золотой трон высился посреди алтаря, переливаясь узорчатым орнаментом, украшавшим могучие ножки, подлокотники и спинку величественного сооружения. Трон возвысился над коленопреклоненными жрецами, словно надменно оглядывая собравшихся.
И тут до слуха воина донесся звук, который тот никогда бы ни с чем не спутал - шум приближавшейся крылатой смерти, ужаса воплоти. Звук завораживал, возрождая в памяти ужасную картину из детства, подарившую Сулле дар безмолвия, как учили его паладины, лишившую его дара речи, как считал он сам.
И когда взмахи крыльев Змея начали резать слух, он вжался в осыпавшийся лакколит зиккурата, до боли в суставах сжав кожу ножен верного акинока, и закрыл глаза…      
* * *
… Чудовище билось в неистовой пляске вокруг золотой глыбы, словно исполняя неведомый ритуал поклонения божеству. Молчаливые фигуры расступились, низко опустив головы, словно боясь попасть под дьявольский гипноз, намертво сковавший сейчас члены Суллы, наблюдавшего за происходящим в зале.
- Ом…м…м! – задрожал зал низким сакральным пением, исходившим, казалось от золотого изваяния, которое, как камертон, незримо вибрировало в сухом воздухе.
- Ом…м…м! – вторили ему опустившие глаза долу колдуны.
- Кха…а…аг! – завыл Змей, вскочил на трон, раскинул крылья в стороны, словно стараясь обнять пустоту, и тут произошло то, чего оцепеневший Сулла ожидал меньше всего.
Разом, словно повинуясь бессловесной команде, шестеро неуловимым движением скинули черные мантии, под которыми оказались, о, ужас, белоснежные накидки Избранных ордена паладинов Света! Змей отчаянно закаркал, продолжая выплясывать дикий танец смерти.
- Кха…а…аг! – вспарывало пространство криками твари.
- Ом…м…м! – заглушало пение белых накидок и трона.
Еще одно неуловимое движение, и из-под белых накидок в руках Избранных появились короткие упругие луки, и шесть рук сжали невиданные по красоте и изяществу золотые стрелы.
Змей, издав предсмертный крик, подпрыгнул, словно пытаясь помешать предстоящему убийству, и в тот же миг шесть золотых стрел впились в тварь с разных сторон, повалив забившееся в конвульсиях тело на беспристрастный алтарь, окрашивая его свежей кровью. Змей дернулся из последних сил, издал предсмертный хрип, и затих, вытянувшись, и коченея…
* * *
Пораженный таким поворотом событий, словно очнувшись ото сна, Сулла проскользнул через бойницу в зал, и присутствующие, словно по команде, обратили взор в его сторону, и скинули капюшоны, обнажив головы.
Морщинистая согбенная старуха с недобрым глазом и шамкающим ртом и статный юноша с горящим взором и кудрявым сухим волосом, могучий воин с волевым подбородком и мертвенно – бледное бесполое существо с безразличием в глазах, прекрасная девушка, горящая молодостью и желанием, и, наконец, стареющий мужчина с чертами лица незнакомого типа, блестящими смоляными волосами, собранными сзади в пучок - все облаченные в белые мантии, стояли перед ним, и вдруг разом, словно вновь по беззвучной команде, все встали на колени перед ним, обыкновенным паладином…
* * *
- Мы верили в тебя, Сулла! Ты первый, кто победил слугу истинного зла! – так обратился черноволосый мужчина к оцепеневшему, теперь от удивления, воину Света, сжимавшему рукоять акинока все слабее…
- Мы знали, что именно ты должен стать Избранным из Избранных - тем, кто воплотит замысел святого Сугташа, победив слугу истинного зла! – подхватила девушка.
- Ты, - задребезжала старуха, указывая на Суллу дрожащей рукой, - Смог справиться с непосильной задачей, но теперь тебе предстоит главное испытание! - и из шамкающего рта вместе со звуками полетели слюни.
- Испытай себя, воин, - протяжно пробормотало бесполое сомнабулическое существо, - Прошедший это испытание станет владыкой Пустынной земли.
- Выдержи испытание Троном! – заревел воин, и Сулла, прикинув размеры атлета, решил, что тот не уступает ему в силе.
-  Стань воистину славным воином! - воскликнул юноша, - И возглавь нас в дальнейшей битве с истинным злом!
Все дружно закивали, приглашая Суллу к зовущей громаде золота. Манили они, манил трон, манило неизвестное доныне чувство неразгаданной тайны, обещавшей вознести его на небывалые высоты бытия, и паладин сделал шаг навстречу искушению…
* * *
… Когда новорожденный в муках и стонах Змей вырвался из плена коварного убийцы, закружив по залу – желудку, взмывая все выше и выше, когда он пронесся через широкий каменный рукав у вершины свода, помчавшись привыкать к новому качеству, влекущему его током холодной крови, свидетели ужасной метаморфозы поднялись с колен, и темноволосый мужчина, раскинув руки в стороны, и обратив свой взор к своду, дико раскатисто захохотал, то ли каркая, то ли квакая, и следом за ним расхохотались все остальные. Старуха мелко задребезжала шамкающим ртом, раскатисто заржал атлет, юноша и девушка залились детским смехом, и даже бесполая сомнабула захихикала, обречено и отрешенно…
… Белые мантии были сброшены последним невидимым движением, и, не прекращая свой сатанинский смех, адепты Трона схватили чаши, жадно глотая их содержимое, и наполняя опустошенные свежей, еще теплой кровью поверженного чудовища.
Они умывались холодной краской, окуная ладони свои в глубокие раны, окрашивали тела друг друга, не переставая дьявольского хохота своего, и, словно завершая сатанинский ритуал, принялись совокупляться беспорядочно и бессмысленно, прямо на алтаре, на скинутых мантиях, окрашивая кровью и спермой символы Избранных ордена паладинов Света…