Весенний ветер танцует танго

      Когда мой мир обрушится, когда я перестану верить ему, я не погибну под обломками, я успею выбросить себя, выкинуть тело и дух свой да через оседлости и двинуться прочь, оставив клубам пыли поначалу вздыматься к небу, чтобы прикоснувшись к нему с равнодушной неспешностью, опуститься на землю и на ней обрести покой и стать достоянием будущего.
А что же останется со мной?
Удаляясь от обрушенностей мира прежнего, я этот вопрос нисколько не занимал меня, скорее он вопрос от нагнетающих читателей мне. Я знал, моя честность наступит правильно, а значит я тоже останусь правильным, рожденный быть таковым.  Конечно, я обрету новый свой мир. Его я переживу, потому что миры приходят и уходят, а я остаюсь. Уж примите этот парафраз, что в каждом мире я и есть народ. Не частица, а весь, во мне всё, что присуще народу и даже более того. И знаете, господа, вот это "более того" и есть самое "Я", и не у каждого из нас? Вопрос не требует ответа. Найдется не один ответ. И каждый обернётся повестью прошедших дней. Впрочем, только прошедших? Бывает трудно отделить прошедшие дни от будущих и даже от тех, что вообще и не существовали. Смешение времён, смешение смыслов, смешение лиц, смешения себя с отражениями от взглядов других. Разве они не являются зеркалами. Глядя в них,  мы часто не узнаем себя и обнаруживаем – а ведь я есть и такой. Что ж знания о себе не менее значимы, чем так называемые знания о мире. Признаюсь, по мне они более значимы, более…
Но пора завершить родившееся без присмотра вступление и приступить к повести первой о днях. Какие? Потерпите, господа, потерпите, ещё чуть и  я начну тратить себя, не время, а себя, потому как мое время это и есть я.

Повесть 1. "Жду там – 7:00"
Кажется опять наступает на пятки Новый год, пытаясь обогнать меня. "Кажется" потому, что уже путаешься – это новый или бывший уже, или это чья-то придумка, запавшее в ожидание чего-то. Но ожидание это сопровождается усилиями подготовиться. К чему? Не важно. И мы ожидаем послушно, с детства приворожённые, и до самой якобы мудрой старости. Я тоже, и Она тоже. Но странно, она всё молчит и молчит. Я спрашиваю её "Ты не хочешь что-то сказать, поговорить? ". В ответ она не беспечно, но выразительно спокойно отвечает "Нет". И всего лишь. Ну я и замыкаюсь. Не мыкаюсь, а молчу. В молчании рождаются слова, "Я заказал такси, поезжай домой и отдохни". И она уехала. Мы попрощались, не выражая ничего спорного, и тем более обидного, а так, словно это часть и нужная обряда общения, прерываемого на время. Я прикрыл дверь на цепочки, затворив себя. Стал затворником и вздохнул. С облегчением? Нет. Но в воздухе отозвалось слово "правильно". Мол, всё ты сделал правильно. Как всегда. И я вышел. Не из себя. Вышел из дома. Меня встретило молчание. Ночь не узнала меня, в её молчании была настороженность и ещё что-то, о чем предстояло узнать. Вы удивлены? Молчание всегда хранит в себе столько всякого, что хватило бы на несколько томов сочинений. Надо только суметь подружиться с молчанием, найти ключ к двери, или как нынче принято говорить не по-русски пин-код, что означает "заветное слово". И я его нашел и произнес…
"Спешу, спешу! Молодой человек подождите.
Во-первых, я не молодой человек, а пожилой, во-вторых, я спешу. Хорошо, гражданин, пожилой, постойте, вам записка. Какая ещё записка? Молодой для кого-то, пожилой для другого остановился. От кого? Фу, наконец-то догнал вас, вот, возьмите, дамочка тут одна попросила, мол, вон видите спешащего мужчину, передайте ему эту записку, сказала, и пока я осторожно повертел в руках записку, скрылась среди прохожих, так что, будьте добры, примите, и не надо никаких расписок в получении. Догнавший сказал, улыбнулся и удалился. Куда? Да никуда, кто знает куда? Но все-таки догнавший, уходя, придумал, припомнив растерянный вид молодого пожилого гражданина, подумал даже, уж не в шпионскую ли затею его втянули, подумал, махнул рукой, мол, не глупи, и зашагал четко и доверчиво к цели, которой и не было. Ну а молодой человек пожилого вида впрочем, продолжил его обзывать только "молодым", так вот, молодой человек, развернув записку, обнаружил в ней всего два слова и число - "жду там 7:00". И ему все стало ясно, спешить некуда. До 7:00 оставалось еще 2 часа. Ее, ту, которая написала записку, он уже не встречал, считайте, целую жизнь. На всякий случай, он огляделся. Не встретив ничего подозрительного, решил, что стало быть все продолжается, только отчего был столь долгий перерыв. Ведь он уже искренне напрочь позабыл о всём былом. Хотя знал и знает, что это самое былое, его былое, и не важно – помнит он или не помнит его, оно продолжается, длится и не вообще, витая где-то, а рядом, не оставляя следов ни каких-либо знаков, конечно не препинания. Жизнь все-таки это не грамматика. Впрочем, без языка, без слов она не обходится. И вновь мысли обратились к той, кто послала записку. Изменилась ли она или также хороша и все также и не молода и не в самых зрелых женских летах. Она была неизменная, неразменная на годы. Вот сам он изменился, хотя не ощущает изменений и поэтому не замечает их даже в зеркалах. Они видимо и тут щадят что ли. Или так надо, но со стороны видом своим являл пожилого человека собой, не зря же в транспорте уступают сидячее место. Кто-то даже как-то предлагал сесть, даже заметил – в ногах правды нет. Она в ногах, когда приходится убегать от стерегущей тебя угрозы. Да, прав был выпускающий меня опекун, когда предупредил, мол, там наш жизненный цикл не работает, там ты изменишься, и помнится, добавил, но ты не спеши. Я не успел у него спросить, а что значит "не спеши", в чем не спешить. Может не спеши там жить, именно жить. Теперь сложно оценить, оглядываясь, спешил он жить здесь или нет, да и вполне вероятно, что замечание "не спеши" относилось и вовсе к иной стороне жизни здесь. Да, что это такое, о чем думается, усмехнулся молодой человек, всё впереди. И с этой мыслью он взбодрился и зашагал энергичнее. Гадать ни в его привычках, он был всегда готов ко всему, это значит, оставался самим собой, рождённым быть, да, просто "быть". "Быть" конечно хорошо, но быть точнее тоже важно. И не успел молодой человек остановиться "там", как почувствовал, что кто-то взял его под руку. Это была она. Он был поражён, как же она была хороша, молодчина. А как она в ответ заулыбалась, нет, не она, это небо заулыбалось. И вдруг он услышал, "а ты, ты выглядишь, как всегда, просто на отлично". Молодой человек удивлённо произнёс, "кто я? ", "Да, да", подтвердит она, а он скажет неуверенно, "а тут мне по старости все уступают место в транспорте". "Ты!" воскликнет она, ты такой же как всегда, это они, и глаза видят по-другому, а наши глаза читают по-нашему, "ты вот какой", и она выставила над кулаком большой палец. И тогда он вспомнил, что и на самом деле язык подозрительного восприятия у нас, то есть у них совсем иной. "Ну что, скажет она, пойдем, ты теперь свободен, ты теперь снова мой". И он, обняв её за плечи, покрыв лицо улыбкой, скажет, "а ты моя". И они, обнявшись, пойдут, куда никто кроме них не знал, пойдут туда, где их ожидало возвращение.

Повесть 2. "Кое-что из жизни деревьев".
В разные дни, желанно проведённые на даче, до меня порой доносились шуршащие разговоры деревьев. И представьте, удавалось подслушать нечто. И разве странно, что по вечерам, неизменно торопясь сесть за свой рабочий столик, чтобы не потерять нужные слова из подслушанных бесед и записать их. Конечно далеко не всё удерживалось в памяти, но всё-таки кое-что сохранилось. Вот потому я и обозначил вторую повесть "кое-что из жизни деревьев".
Действующие со-беседчики
Берёза-за-за.
Ель-мель-метель
Осина-на-на
Они расположились рядом, вдоль забора
Дуб-зуб-дубарь.
Он крепко врос в дальнем углу один-около ни-ко-го.
Ольха-ха-хатушка:
Люблю покрасоваться, серёжки понапялила на себя и гляжусь в зеркало.
Ель-мель-метель:
Какое зеркало, ты же глядишь всё в небо.
Ольха-ха-хатушка:
А я и небом любуюсь и собой, разве плоха я,
Ха, так и ха-хочется в пляс пуститься.
Осина-на-на:
Тоже мне в пляс, ты о корнях своих подумала?!
Ольха-ха-хатушка:
Что мне о них думать, пусть они думают обо мне, ха-ха и ещё раз-ха, а ты чего помалкиваешь а – берёза, стоишь, как на этом, как на его, на поди-без-ума на показ.
Берёза-за-за:
А мне не надо красоту наводить, вешать на себя всякое, да и зеркало, оно лишнее, я о себе всё и без него знаю, и люблю пораздумать о чём-то да на тех, кто подходит поглядеть, я им свет свой даю.
Ель-мель-метель:
Ах, ты вечная невеста наша в белом, в подвенечном значит платье.
Берёза-за-за:
А я и не тоскую, что жениха нет.
Ольха-ха-хатушка:
Ха-ха-ха, а чего это взгляды свои да поклоны шлёшь в сторону дуба-дубаря, а он в ответ всё ворчит и ворчит, дуб-то-зуб-за-зуб, который наш.
Осина-на-на:
Помолчала бы ты, старая дура, кикимора в серёжках, ворчит так пусть ворчит, на нас на всех ворчания дубового не хватит.
Ель-мель-метель:
Тише, вот и сейчас ворчит.
Ольха-ха-хатушка:
И о чем и по чем?
Дуб-зуб-дубарь:
О чем, по чем? А в том, что жёлуди понапрасну по земле рассыпаны, так и уйдут в землю сирые, правда тут как-то один двуножный подобрал штук несколько, да в карман спрятал, а зачем?

Осина-на-на:
Как зачем, в музей свой.
Дуб-зуб-дубарь:
А! махну веткой, сброшу ещё понапрасну желудей, своих сыновей, а, ладно, лучше помолчу.
Ель-мель-метель:
Да, дубу не позавидуешь, хорош, крепок плечист, правда староват, хотя, признаюсь, слышите, девки, только по секрету, этой весной слыхом, своим навершием уловила, как дуб-то песенку напевал.
Осина-на-на:
Это ещё что за песенка.
Ель-мель-метель:
А вот какая - "красотки, красотки, красотки кабаре, вы созданы лишь для развлечения".
Ольха-ха-хатушка:
Да не может быть!
Ель-мель-метель:
Вот те крест, клянусь, старики, они говорят полюбливают красоток из кабарей-то.
Берёза-за-за:
Эх вы, дурёхи, это красотки кабаристки, это они-то и обожают кого постарше.
Осина-на-на:
Да побогаче!
Дуб-зуб-дубарь:
А тебе, осина перезрелая, пора за упокой во-спеть, вот-вот кто-нибудь, хоть соловей от любви без ответов на тебе повесится.
И наступило общее молчание. А за молчанием пришла зима-зимушка, снежная, легкими морозами нежная, и наступит пора, когда ель-мель-метелью наряженная запоет всем колыбельную с подружками и дубу, и всем, всем, кто поживает рядом и тех, кто полюбовно в гости заходит.

Повесть 3. "Я открыватель, хоть и обыватель"
Пожалуйста, можете думать, что я открыватель бутылок шампанского, или банок со всякой летней снедью, заготовленной бабушкой на зиму. Ошибаетесь. Я не служу в ресторане и бабушки у меня нет. Я открыл секрет времени. О нём знают все, ну хорошо, хорошо, почти все, не предпочитают отмалчиваться. А я взял да глянул – времени нет. Оно уловка. Удобная, полезная и даже нужная для того, чтобы о-быватели и от-крыватели всех мастей хотели бы ещё чуть по-обывать или по-открывать. И к мысли о том, что времени как таковой на пьедестал обожаемых понятий нет, я пришел общаясь…нет-нет, вовсе не с себе подобными, а со своим мобильником. Все мы знаем, как можно сместить страницу, именуемую меню, не ресторанное с перечнем едовых блюд, а с перечнем услуг. И сместив эту страницу можно прикосновением одного пальца или влево или вправо и поменяв перечень услуг. Вот так и время наше незатейливое, но столь вкоренившееся в нашу жизнь, как неизбежный абсолют, обнажает свою неуместность. Мы всего лишь переходим, листая странички, из одной жизни в другую. Ну а время бедное, развенчанное оказывается игрушкой, с которой взрослые перестают играть, а дети тем более. Но! Но они об этом не ведают. Я молчу. Потому что в пустыне лучше молчать, чем кричать и голосить, и даже вопеть. И вот однажды, спускаясь с гребня бархана, я встречаю у его подножья, кого вы думаете, не догадаетесь, не гадайте и не привлекайте гадалок, встречаю с задравшим голову и ожидающим меня доктора. Я не удивлюсь. Доктор любил обрести неожиданности или создать. Видимо они позволяли как бы раздеть посетителя и увидеть его, каким он есть. Умным был доктор. Тогда-то я незаметно порешил не вскричать в безлюдной пустыне, а признаться первому встречному, а именно доктору, выложив свои мысли о времени. Доктор выслушает меня внимательно, послушает не без интереса, послушает конечно не легкие мои и стуки сердца, а мои откровения. Приподнимет брови, что будет означать, мол что-то есть и похлопает меня по плечу. На том и разойдемся. Прошло время, а точнее одна картинка сменила прежнюю картинку жизни. Прошло и прошло. Как-то однажды, после обеда мы с доктором, насытившись своей едой, он своей, а я своей, встретились в коридоре. Между прочим коридор этот был значим своими двумя выходами, и оба были светлыми всегда, как будто там за ними светило вечное солнце.  Ну а сам коридор был темный, даже черный. Но мы с доктором сразу узнали друг друга. И доктор спросит, что я буду делать сегодня. Я отвечу, думать. О времени, спросит доктор. Да, отвечу. А он как-то сразу и предложит, а зайдите ко мне после полдника, поговорим. Тут он замнётся, но продолжит, как-то я задумался о вашей догадке, в общем, зайдите, поболтаем. Я конечно же соглашусь, а сам подумаю, а что болтать, не яйца же, значит слова в ступе, то есть в кабинете доктора. Раскланявшись мы разойдемся. А я подумаю, мол может оно к лучшему, ну как бы ещё один выход из игрушечного времени в реальность. Да, именно в реальность. Как она хороша своей безвременностью, вечной безвременностью жизни. Ну конечно же не премину возможностью отметить новую мою выразительную фантазию, надо запомнить. Ну с доктором поболтать можно и надо, в худшем случае вляпаюсь в какую-нибудь всякость, после которой мне пропишут дополнительную обязанность. Таким образом он, молодой, умозаключительно поставит последнюю точку и отправится в свою комнату, обставленную скупо всеми удобствами. До полдника оставалось полтора часа. Полтора часа навязанного времени, которое он попытается перелистать и заглянуть, а что там справа на картинке в мобильнике. Прикосновением и движением указательного пальца молодой человек перенесёт себя и вовсе в другие возможности, и тем самым одержать очередную не пиррову победу над навязанным временем. Из всех возможностей он выбрал – какую бы вы думаете? – да, вы правы, какая погода на луне. А погода на луне оказалась не для посадки космоаппарата, не для проживания, тем более. Почему? Да потому, что на неё, стало быть на луну упал приличный мете-о-рит, не орущий, а совершенно беззвучный, и что от того падения? А то, что ри-го-лит, да простят меня виртуальные читателя за мое помрачающий ум всезнание, так что с падением метеорита этот самый ри-го-лит вздымился, вспылился да так, что заслонил весь лунный небо-склон. А что спросит один и единственный читатель, риголит это обитатель луны? Нет, уважаемый, ответит молодой человек, риголит это лунная пыль, мелкая, легкая до изнеможения, не щадящая ничего и никого своей навязчивостью. И когда молодой человек собирается прожить своё сочинение на тему "а что такое ри-го-лет", кто-то постучал в дверь. Молодой человек, поморщившись поднялся с кресла, но до того, как он подошел к двери, дверь приоткрылась, милое личико дежурной по этажу напомнит - "вас ожидает полдник", напомнит и исчезнет в другом времени, в котором в след за дежурной окажется и сам молодой человек. Последует два откуса,  два прикуса, два разжёва и два глотка – вот чем обернется это время полдника. Встав из-за стола, молодой человек уже собрался возвратиться в свою комнату, но вспомнил, что впереди, а может сзади маячит встреча с доктором. Всё, что запомнит молодой человек об этой встрече не займет и сотой доли жизни до полдника. Встреча была. Была задумчивой, и тон ей задал сам доктор. И задумчивость в конце концов привела доктора к замечательной мысли. И он скажет, ну что ж я думал, думал крепко (ум не с крепостью до сорока градусов, мелькнет полушутка у молодого человека) и не могу не согласиться с вами. И что же останется ответить молодому человеку, как не сказать "спасибо", без улыбки,  искренне. Искр конечно никаких не было, но было очень странное предложение с одной из сторон доктора. Эта сторона доктора возьми да и предложи молодому человеку, что ж, молодой человек, идите, дверь там в конце коридора, идите. Молодой человек задает казалось бы не обязательный вопрос, а вы? Доктор, улыбаясь, ответит, а я остаюсь здесь, это мое место, но не моё время, а ваше место там, где нет вашего времени. И молодой человек не задумываясь спросит, совершенно замечательно, по-детски, а можно я буду захаживать к вам? Доктор обнимет молодого человека и скажет, какой же вы настоящий, конечно захаживайте, я буду рад, может мы с вами ещё что-нибудь откроем, ну хотя бы банку шпротов, а в ней обнаружим оочень потустороннюю идею, она у меня в голове уже зреет…

Повесть – 4. "Всегда говори никогда".
Когда-то я был влюблен. Это "когда-то", на которое ещё была наложена печать "никогда". А печать эту я нашёл случайно на мраморном подходе к эскалатору метро. Эскалатора ступени ползли в самые верха, позли, рождаясь одна за другой по змеиному из подземелья. Или может вырывались из заточения. Поди узнай, что им было ближе по душе. Так и тянет залезть за ум и выудить оттуда мысль – а жизнь и есть заточение. Но мысль эта не имеет отношения к тому времени, о котором я сказал, "когда-то я был влюблен". В этом нет ничего удивительного. Удивительно другое. Да когда-то я был влюблен, за что меня привлекли к ответственности. К какой? Ошибаетесь. Ни к уголовной, ни к административной, ни к гражданской, ни к недоумственной, наконец, ни к моральной. Представьте, как кратенько сказано – к ответственности. К слову, к существительному. Выносивших решения присядочных завседателей суда  было тринадцать. И все сидели присядочно и, не шелохнувшись выносили гласно и едино свои решения. Так вот, когда эти тринадцать по очереди, этот тринадцатичленный суд спросил меня – был ли я влюблен, я тринадцать раз поставит печать "никогда". Тогда тот же суд задал вопрос - а не был ли я не влюблен, и я честно припечатал те же тринадцать раз - "никогда". В ответ я услышал решение - "ответственен, приговорить ни к чему". И долго я не мог понять за какую ответственность меня приговорили "ни к чему". И тогда молодой человек одобрительно заявил себе же – этого и не было, и поставил печать "никогда". Заявив, поставив печать, он зашел  погреться в пивную. Не успел молодой человек подергать плечами, потереть ладонь о ладонь, как некий человек, стоявший у ближайшей стойки, поманил его пальцем. Человек этот во все "никогда" не был кем-то, был никем, но молодой человек всё-таки подошел и вблизи признал в нём одного из присядочных из суда. Вспомнил, что после всего, спустя времечко с семечко поговаривали будто один из присядочников сбился с пути, ну а по древне-языковому спился. Тогда-то молодой человек взял в скобки теперешнее никогда и, возвратясь как бы в прежнее, взял да и спросил – все-таки а за что, а  бывший присядочник поморщился, отпил глоток пива и почти вырыгнул слов - "в-люб-лён". Ну и что? Вопрос молодого человека был справедлив. А тот, бывший присядочник ответил, что они никак не могли понять, что же это такое, понимаешь, не могли – влюблен, ну ладно - "влю" – это попасть "в-лю", ну а "блён", блён –  что за глупость. И уже молодой человек, возвратясь в своё никогда, подумает, ах, они бедные, бледные, и будут обречены повторять, влю-бляться, сперва, во-первых "влю", а следом, во-вторых, "бляться", и всю жизнь, потому что у них нет печати - "никогда".

Повесть – 5. "Весенний ветер танцует танго".
И сугробы начали танцевать танго. Танцуют белое-пребелое танго. И уходят. Уходят за ветром. Уходят и уходят. Но разве, уходя, они не грустят. Нет. Они довольны. Наконец они покинут себя обреченных. Танго их спасает. Да, весенний ветер танцует танго. Но ветер замер. Он задумался и произнёс, повторите чуть-чуть ещё – раз – два – три и четыре шага. Последний в сторону. И вновь задумался. Кажется, надолго. И не было мыслей. Слова исчезли. Может опали. Видимо он, ветер слишком перестарался. Сорвал с веток. Хотя листьям ещё ждать и ждать своего рождения. Ещё весна. Со словом весна родился вопрос, даже мысль – отчего мне по душе танго, заговорил сам с собой ветер. Такое с ним и раньше случалось. И всё-таки, от чего? Эта мелодия, эти шаги, это дыхание, и с ним я – шарф, окутавший дыхание. Отчего? И он стал вспоминать. И кажется вспомнил. Я вспомнил, вспомнил будущее. Там догнала меня мелодия. Она остановила меня. Мелодия вылетела из открытого окна двухэтажного дома. И тогда я сказал, начав под ритм мелодии танец, который и оказался танго, да, сказал, это мой танец. Я вижу, я вспоминаю будущее, но ах как это смешно, и если мне дано смеяться. У меня будущее короткое, а с ним и моё танго, но будущих у меня много, было и будет, пусть коротких, а танго будет звучать и без меня. Теперь я знаю, между нами ущелье, которое мне дано перелететь. Но  крылья не те. Я упаду в него и потеряюсь. И всё-таки что же это такое – танго. Слово. Но слово странное. Слово странник. Приманчивое. Манящее – отгадайте мою загадку. Танго. Тан-го. Оно не просто так произносится по буквам. Нет, оно всё сразу звучит. Каждая буква – это музыкальный инструмент. Играет маленький оркестр. И ветер подумал и высказал мысль, что, услышав слово танго невольно впадаешь в музыку этого слова. Танго, слово, мелодия, ритм, который как бой добрых часов отсчитывает мгновения ветра, что в нём в этом слове, откуда оно залетело. Чей ветер занёс его к нам, занёс и прильнул к земле и отпустил танго на свободу. Танго. Где отгадка? Где? Ах, воскликнул порывистый ветер, да, да я помню, как однажды я подслушал беседу. Их было двое. Кто они не знаю. Один был в шляпе, он её иногда придерживал, чтобы я не унёс её с собой, а другой повыше, но с непокрытой головой по-видимому другой ветер унёс её давно с собой! Я стал прислушиваться, даже остановился и… да и с многоточиями, услышал, что они обсуждают откуда же слово "танго" залетело в наши края. Один мягко утверждал, что это слово из страны "латынь", а другой без шляпы резко возражал, нет и нет, это из Африки, от негритянских племён и оно означает замкнутое пространство. Они спорили не долго, и порешили, что да, танго с африканских земель африканскими же ветрами и залетело, и тогда замкнутые пространства стали заполняться, как в Африке людьми, где негры, согласились оба беседчика, собирались у себя на собрания, там же пели, танцевали, ну и у нас пошло-поехало то же самое. И ветер, услышав эти два слова – замкнутое пространство, скажет – это мне приговор, ведь я, ветер, не могу родиться в пространстве со стенами, мне нужен простор, чтобы родиться. Приговор грустный и добрый. Кто-то подсказывает мне, да, нужен простор, тогда и может станешь ветром. И полетишь, и где-то и потом спустя вольный полет приляжешь на землю и умеришься, но не смиришься, и разве не от неё соберешь силу, в земле ведь сила. Кто-то ведь сказал это. Кто? Какая разница, "кто". Теперь это говорю я, я – ветер, который всё равно будет танцевать танго. И весенний ветер танцует танго. И сугробы стали танцевать танго. Танцуют белое-пребелое танго. И уходят, уходят за ветром, уходят и уходят. И разве, уходя, они не грустят. Нет, они довольны. Наконец они покинут себя обреченных. Танго их спасает. Да, им тепло, танцуя танго, очень тепло, хотя небо затянуто серыми облаками, хотя сегодня пасмурно. И ветер, танцуя танго, замечает, что он устал. Да, говорит он себе, устал, но танго не устало, пусть оно звучит, пусть, а я прилягу. И ветер уснёт.  Уснёт сном праведника. И будет он, ветер видеть сны, о которых никто никогда не узнает…