История Красной Империи - 2

На излете Второй мировой, когда островная Япония, рвавшаяся последние четыре года в мировой океан и континентальную Азию, доживала последние недели в роли воюющего государства, когда ее авианосный флот был уже разбит американцами при Мидуэе и Сайпане, а самая многочисленная Квантунская армия была обречена на рассекающие танковые удары армии Малиновского на юг и юго-запад Манчжурии, низкорослый холеричный Гарри Трумэн, президент страны, народ которой не попал под кровавую соковыжималку войны, страны, в силу исторического момента становящейся мировой сверхдержавой, ткнул пальцем – карандашом в два кружка на карте Японии.
27 июля 1945 года на крохотный остров Тиниан в Марианском архипелаге прибыл американский крейсер "Индианаполис". В его тесном трюме находился охраняемый с невероятной бдительностью груз. К 31 июля была полностью закончена вся подготовка этого груза, самолетов и их экипажей для его доставки, американцы ждали лишь улучшения погоды, которая, словно сопротивляясь их решению, несколько дней скрывала Японию сплошной завесой облаков, дождя и тумана. Наконец облака разошлись, и настал новый день - понедельник, 6 августа 1945 года. Еще до рассвета, в 2.45 утра, с взлетной полосы Тиниана поднялся бомбардировщик Б-29 с номером 82, названный его командиром Тиббетсом «Энола Гэй» в честь своей матери. В полете к нему присоединились еще шесть таких же самолетов - один запасной, три разведчика и два «свидетеля», несущих контейнеры с фотоаппаратурой и приборами для фиксирования результатов удара. Но именно на «Эноле Гэй» находился «Малыш» – тот тщательно охраняемый груз из трюмов «Индианаполиса», урановая бомба мощностью 20 килотонн, детище Манхэттенского проекта стоимостью в 2 миллиарда долларов. В 7.09 утра в Хиросиме завыли сирены воздушной тревоги. Над городом появился одинокий Б-29. Это был самолет «Стрэйт Флэш» майора Изерли. Глазам летчика открылся город, как бы окруженный белым нимбом из разошедшихся облаков. Изерли всю жизнь не забудет этого зрелища, и своей фразы «Бомбите первую цель», переданную по радио на «Энолу Гэй», которой он подписал приговор Хиросиме. В 8 часов 14 минут 15 секунд 6 августа 1945 года полковник Тиббетс отдал приказ, створки бомбового люка «Энолы Гэй» открылись, и «Малыш» устремился вниз. Еще 47 секунд над Хиросимой мирно светило солнце...
«… Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла город и растеклась в стороны к подножьям холмов». Так описывал происшедшее стрелок «Энолы Гэй» Кэрон - один из немногих уцелевших очевидцев первого в истории боевого ядерного взрыва. Гул удаляющейся «сверхкрепости» Б-29 был послед-ним из того, что услышали 240 тысяч погибших в считанные секунды жителей Хиросимы.
А 9 августа с аэродрома на Тиниане вновь поднялся Б-29 «Грейт Артист» майора Суини. Но вместо контейнеров с приборами он нес теперь плутониевую атомную бомбу, любовно названную «Толстяком». В 11 часов 02 минуты «Толстяк» взорвался над одной из церквей в центре Нагасаки, беззвучной вспышкой уничтожив город и 80 тысяч его жителей.
Так мир узнал о ядерном оружии, оружии Апокалипсиса, мече дьявола и щите ангела в едином образе железной болванки. Американский президент был, конечно, более политик, нежели военачальник, понимая, что волна ужаса от этих двух взрывов превысит по мощи все остальные поражающие факторы «Малютки» и «Толстяка», накрыв душным ковром террора и сибирскую тайгу, и предгорья Урала, и равнины русского черноземья, и золотые купола столицы ненавистной ему крепнувшей страны-победительницы - России.
Уже 5 марта 1946 года британский премьер-министр Уинстон Черчилль в неизменном фраке, с неизменной сигарой в желтых зубах, произнес в американском городке Фултоне перед американскими студентами блестящую по эмоциональному окрасу и толерантности речь, в которой обвинил недавнего союзника, красную державу – победительницу в мировом сепаратизме.
5 июня 1947 года Государственный секретарь США Джордж Маршалл, в связи с присуждением ему почетной докторской степени в Гарвардском университете произнес десятиминутную речь, в которой сформулировал принципы новой американской политики по оказанию экономической помощи после-военной Европе, не оставив в ней места коммунистической идее. Созданная под идеологическим крылом доктрины Монро, и направленная на экономический и политический захват лежащей в руинах "старушки- Европы", концепция прямо указывала на Советский Союз как на мировую империю зла.
12 марта 1947 года президент США Гарри Трумэн на совместном заседании палат конгресса США озвучил «доктрину Трумэна», в которой, на при-мере пустякового конфликта греков и турок на острове Кипр, указал на необходимость борьбы с распространением коммунистической идеологии всеми возможными способами, не исключая силовой.
А 24 августа 1949 года вступил в силу Североатлантический договор, объединивший в единый военный блок НАТО для борьбы с «красной угрозой» двенадцать стран. Одним из первых документов, разработанным идеологами нового блока на базе новой военной доктрины, и принятый 19 декабря 1949 года на заседании НАТО, стал военный план «Дропшот». Иезуитский план предписывал применение «превентивного ядерного удара» по СССР. Согласно ему с наступлением апокалиптического «дня Д» на головы мирных советских граждан из распахнутых бомболюков «суперкрепостей» должны были выпасть 300 бомб атомных и 29 тысяч тонн бомб обычных, неся уничтожение десяткам советских городов и смерть миллионам их жителей.
И грянула новая, самая страшная для Империи третья мировая война, война крепости нервов, холода умов и постулатов идеологий. Неспроста западные властители, с суровым страхом поглядывавшие на своего недавнего восточного союзника, вдруг возненавидели его. Они, мудрые политики, хитрые дипломаты и проницательные аналитики, почувствовали в кровавой, утопической на первый взгляд идее, правившей бал на шестой части суши, еще ломавшей и калечившей судьбы граждан Советского Союза, громадный потенциал, способный сформировать в будущем из еще малограмотных, еще запуганных фарами ЗИСов НКВД, еще не оплакавших всех павших на полях битв, но гордых и веселых русичей людей того будущего, которого боялись сильнее геенны огненной. Будущего, которое воспитает поколения сильных, мудрых и справедливых граждан государства, способного морально и физически смять идеологические постулаты ничтожных западных «демократий», люди которых становились изо дня в день нравственно слабее, эгоистичнее, стремясь в жизни лишь к добыванию золотых трофеев везде и во всем любой ценой, и, продиравшихся через тернии конкуренции к источнику благополучия по трупам своих ближних...
… Но сразу после смерти кровавого и великого Вождя, Советский Союз начал медленно, но верно проигрывать в этой необъявленной войне. И первым предвестником слабости Советской власти стал двадцатый съезд единственной политической силы Империи – коммунистической партии, когда уже не первый раз в истории выхватившие в безумной борьбе власть из уронившей ее руки, еще вчера верные псы, лизавшие эту руку, начали мять и топтать память ее мертвого обладателя, а вместе с ним и неотделимую от него великую и кровавую эпоху становившейся державы.
Были грандиозные победы. Ученые сократили военное отставание, загнав десятки мегатонн взрывчатки в небольшие стальные конусы ядерных боеголовок. Первыми взмыли в космос на виляющих огненным хвостом ракетоносителях Королева и Берии первый искусственный спутник Земли, и первый ее космонавт Юрий Гагарин, русский парень с доброй открытой улыбкой. Первые атомные субмарины, ломая льды Арктики, выбрасывали свои черные тела на Северном полюсе. Первая атомная электростанция в Обнинске по-несла по высоковольтным линиям в дома тепло и свет. Первый турбореактивный ТУ-104 взлетел с пассажирами на борту с аэродрома Внуково и приземлился в Иркутске. По рекам Союза понеслись быстроходные катера на воздушной подушке конструктора Алексеева. Еще в очень многом мы становились первыми и лучшими. СССР боялись, но уважали. И когда маленький мятежный островок в Карибском море вопреки прогнозам умных аналитиков Центрального разведывательного управления США был внесен на плечах Кастро и Че Гевары  в независимость, став островом Свободы, только поддержка большого далекого брата, и воля к победе спасли кубинскую революцию от жестокого поражения. Еще стучал туфлей по трибуне ООН безмозглый Генеральный секретарь, обещая показать мировому империализму «кузькину мать», и в стуке этом чудилось мировому империализму стук молотка по крышке его гроба, но уже все больше «человеческое лицо» строящегося социализма превращалось в кислую гримасу непонимания и скуки.
Снова, как зачастую на протяжении многовековой истории, государство не смогло сформулировать цели и задачи, к которым могло бы стремиться и которые могло бы решать общество. Принятые на веру по инерции вроде «догоним и перегоним Америку», все чаще наталкивались на банальное и очевидное: «а зачем?», не понятное «вперед к коммунизму!» - на остающееся без ответа: «а что есть коммунизм, и зачем нам именно туда?», и совсем неумное «партия – наш рулевой» - на совершенно логичное: «хреново рулите, братцы!»
Выкупанная в крови гражданской войны, закаленная раскатом канонад Второй мировой, идея высшей справедливости, во имя которой калечили и убивали, строили и творили, медленно, но верно угасала в головах новых поколений, воспитываемых во все более комфортных условиях. Власть удалялась от народа все дальше и дальше, возносясь непонятыми народом лозунгами к серым прокуренным потолкам, ввергая в уныние тех, кто мечтал думать, творить, созидать, а вместо этого обреченных малевать на красных холстах белыми буквами пустые набившие оскомину фразы, дремать на скучных парт-собраниях, и вяло маршировать на обязательных демонстрациях неизвестно чего. Интеллектуальная апатия народа крепчала и росла от поколения к поколению, превращаясь в апатию нравственную. Уже тогда, в веселых семидесятых, времени американских джинсов и рок-н-ролла, в стране «победившего социализма» чувствовалось сонное нежелание власти, а за ней и народа думать, мыслить, развиваться. Бесцельность породила в головах людей первые ростки, которые позднее, разваливая непрочный фундамент ветшающей идеологии, взойдут крепкими карагачами ненависти ко всему советскому.