История Красной Империи - 3

И когда новый густобровый генсек объявил, наконец, с высокой трибуны достойную, по его мнению, цель нового строящегося общества - повышение благосостояния советского народа, цель эта была воспринята народом скрытым, но искренним «ура!». И вслед за прогнивающей идеологией начал постепенно ветшать и нравственный гражданский закон русского общества, формируемый столетиями ее истории – сначала железной монархией и непреклонной Православной церковью, а после революции – идеей великой справедливости, несправедливо несомой властью большевиков на штыках армии и спецслужб, и помогавшей ему в течении своей великой истории творить и совершать подвиги на холодных просторах континента. Человек, как губкой днище корабля, обрастал дачами, гаражами, коврами, гарнитурами и автомобилями, что само по себе было и не плохо, если бы не становилось высшей целью его существования. Губка разъедала корпус, тормозила желание творить и работать, заманивая холодным блеском хрусталя, упругим плюшем уютной мебели, урчанием мотора вожделенного «москвича». Малая в нравственном отношении цель порождала постепенное возвышение в обществе малого мира, мира кошелок, прилавков, мясных рядов и сферы бытовых услуг над миром большим, миром, где создавали необходимое стране оружие, покоряли космос и морские глубины, строили и воевали, творили и учились. Власть переходила от светлых мозгов и чистых сердец к полным желудкам и блестящим зеркалам. Достигали цели все по-разному, но куда проще становилось обогащаться, обвешивая толпу в овощных ларьках, нежели творить в закрытых научно-исследовательских институтах новые субмарины за стабильный, но бесперспективный оклад.
В конце концов большой мир окончательно проиграл малому этическое сражение, и советские люди начали превращаться в раздосадованных на серую действительность «совков», мыкающихся по вечным очередям, очертившим в своей жизни границу между домом и опостылевшей работой, с вожделением взирающих на глянцевые обложки иностранных журналов, где светские дамы в дорогих вечерних платьях, увешанные бриллиантами как игрушками новогодняя елка, в сопровождении элегантных джентльменов мчались на дорогих спортивных автомобилях из загородных вилл Сан-Франциско на личные яхты в порты Филадельфии. А каждый в отдельности составлял в целом громадное государство, лишенное каких бы то ни было нравственных целей и экономических задач, лениво прожиравшее свою нефть и пропивавшее свой газ, само-называемое за глаза также тупо и презрительно – «совок». 
Ввергнувшему себя в пучину лени, упертому в нравственный и идеологический тупик обществу требовалась перестройка. Перестройка сознания, жизненного уклада, нравственных постулатов, экономики и политики. И новый Генеральный секретарь, плешивый человек с родимым пятном на лысине, при-звал общество к реорганизации, выступив с докладом на очередном съезде партии. И как по мановению волшебной палочки отовсюду полились велеречивые призывы. «Хватит говорильни!» - с утра до вечера твердили советским гражданам с экранов телевизоров. «Пора начинать работать как на Западе!» - вкрапляли в сознание народа черным типографским бисером газеты. «Вы только послушайте, что было при Сталине!» - трубили по радио. Десятки «прожекторов перестройки» принялись шарить тусклым светом по заплеванным углам почти махнувшей на себя рукой Империи, выхватывая и выставляя напоказ горы мусора, кропотливо собираемого людьми в головах и на улицах городов в течении десятилетий. Было сказано много правильного, но слова зависали в воздухе, как бы ожидая следовавших за ними действий, и растворялись, теснимые тучами новых, также обреченных на забвение. И никому не пришла в голову идея взять в руки шанцевый инструмент, засучить рукава и в поте лица разгрести ненужные кучи, выметая из сознания людей и с улиц городов тот нравственный и реальный мусор, душивший общество продуктами своего разложения.
Политика проникла в каждую щель – от столовой детского сада, где к «за папу...», «за маму...», добавилось и «за перестройку...» - до цехов заводов, расцвечиваемых пустыми плакатами с призывом «упрочить...», «углубить...», «начать...». Количество собраний, съездов и пленумов утроилось, повсюду устраивались пустые дискуссии, выносились еще более никчемные решения и резолюции, и все тут же летело в урну. Чиновники надевали купленные на рас-продаже маски деловитости, и, надувая щеки, твердили, что «экстенсивное ведение хозяйства – не наш метод», ничуть не утруждая себя необходимостью изучать методы интенсивного ведения хозяйства. Во всем прослеживалась показная озабоченность, мнимое желание изменить к лучшему жизнь, быт, себя. Ошарашенный поначалу народ, старательно вчитывавшийся в страницы новых по-старому газет, из всего происходящего понимал только то, что «мы будем жить теперь по-новому».
Вслед за перестройкой плешивый генсек призвал общество к гласности, и со страниц газет, с экранов телевидения, с динамиков радиоприемников по-лились разоблачающие слова, вскрывавшие, как гнойники, бывшие ранее белы-ми пятна истории, гной тек, но некому было обработать раны. Оказалось, что дело Ленина, «жившее и побеждавшее» на бумаге, бязевых плакатах и кричалках, на поверку умерло еще лет тридцать назад со смертью Вождя, успев разложиться, и трупным ядом отравить жизнь нескольких поколений, живших, учившихся и работавших ради целей, непонятых ни народом ни престарелой властью, что трансформировались в головах и тех и тех в пресловутое мещанское «изобилие».
И народ, и власть понимали, что настала пора менять цель своего существования на огромных холодных просторах евразийского континента, но никто не представлял себе с какой на какую. И примерно тогда, на излете «тучных восьмидесятых», страна оказалась на великом перепутье, нервно заглядываясь то на Запад, где тихо «загнивал» капитализм, поражая воображение советских обывателей переполненными магазинами, то на Восток, пора-жавший их же воображение незнакомой полной тайны великой культурой. То, оглядываясь на семидесятилетнюю историю, полную побед, поражений, подвигов, нужной и ненужной крови, народ спрашивал власть: «ради чего?». Власть несла околесицу и путалась в витиеватых фразолабиринтах.
 Часы истории первого в мире социалистического государства приближались стрелками к отметке «полночь», и все ждали их долгого решающего боя, который определил бы судьбу страны. «Совок», как созревший кокон в период окукливания, был готов либо, окрылившись, превратиться в прекрасную бабочку, либо умереть, оставив после себя на земле только двадцать два миллиона холодных квадратных километров и двести сорок миллионов человеческих тел.
Часы пробили полночь. Советский Союз умирал, его хоронили ярким фейерверком пламенных призывов впервые «демократически» избранных депутатов Верховного совета и плешивого Президента с родимым пятном на лбу перестроить, добавив «больше социализма» в закисшую, погрязшую в очередях за всем жизнь людей, и вчера и сегодня обманываемых своим государством.
Перестройка открыла новые возможности старому сознанию, и дети дворцов, сыновья больших родителей, тихие троечники, ленивые и аморфные, жизнь которых была подобна импортному чуинггаму, вечно находившемуся в их ртах, такая-же слащавая, тягучая и бесполезная, и дети коммуналок, с детства озлобленные на все окружавшее их, ассоциировавшееся в сознании с грязными клозетами и опустившимися соседями, агрессивные, равно ненавидящие и друг друга и власть, заставлявшую их учиться, строить, работать, двинулись в крестовый поход против той идеи, на которой зыбко, но еще покоилась Красная Империя.
Необузданная злоба повылезавшей из пропитанных парами спирта коммуналок «кухонной интеллигенции», равно как и агрессия интеллектуальствующих «мажоров», под знаменем гласности и свободы слова принялись пичкать изо дня в день ошарашенный и стремительно терявший временные и нравственные ориентиры народ с ладоней «огоньков», «собеседников» и «литературных газет» черным колобком, слепленным из лжи, полуправды и красивых фраз. А привыкшие верить без веры «совки» глотали жадно этот коло-бок, давясь и откашливаясь, постепенно разочаровываясь и в недавней истории своей же страны, и в перспективах ее же будущего. Вчерашние комсомольские вожаки, призывавшие еще недавно к пламенной борьбе за идеалы коммунизма своих все более апатичных товарищей, в одночасье, практически не меняя эмоционального тона своих выступлений и даже лозунгов, динамично принялись недоумевать по поводу массовой слепоты советского народа.
И в головах людей разных национальностей, полов и вероисповеданий стали проклевываться ростки сомнений и вражды, тщательно взращиваемые как бывшими диссидентами, так и бывшими партийными идеологами, ныне ставшими у власти. Были созданы массы противоречивых мифов, каждый день скрупулезно вкрапляемых средствами массовой информации в головы людей, порой в одних и тех же номерах газет и в одних и тех же программах телевидения.
В женских журналах эмансипированные искательницы красивой жизни неустанно твердили о тотальном мужском шовинизме в советском обществе, призывая учиться у феминисток запада. Призывы, услышанные неумны-ми читательницами, множили разводы, аборты и, как следствие, ломали устои традиционной русской семьи. Экзальтированные журналистки радостно верещали о наступлении эпохи «женской свободы», сокрушали робких муж-чин в телевизионных передачах, и подсчитывали прибыли от растущих тиражей новомодных глянцевых журналов, между страниц которых были раскатаны в тонкий блин детские жизни и женские судьбы.
В головы советских мусульман, иудеев, католиков, буддистов и представителей прочих религиозных конфессий либеральные атеисты вкладывали мысли о тотальной тирании на ниве борьбы за бессмертные души верующих Православной церкви, что вскоре привело к кровавой резне мирных армян азербайджанскими «отморозками» в Сумгаити и многолетней религиозно - этнической бойне в Нагорном Карабахе.
Православных науськивали на «воинствующих атеистов», семь десятилетий вытравливавших, по мнению подстрекателей, божьи заповеди и нравственные божественные устои из советского общества. Православие ответило мощной волной вторжения религии в общественную жизнь, двинувшись в школы, институты, тюрьмы и даже детские сады. Атеистов и неверующих пичкали необходимостью «поиска Бога в себе», во имя спасения души и обретения «истинных моральных устоев». И десятки религиозных сект и превдоконфессий двинулись плотной монолитной «свиньей» ловить бессмертные души на Русь, верхом на американском долларе, прикрытые панцирями законности, осыпая поле боя стрелами – взятками, с копьями, на которых болтались сотни повесившихся по их вине самоубийц, а ставшие душевнобольными и бездушными адепты новых церквей и религий пали к ногам новых тевтонов грудами тел.
Национальным меньшинствам государства твердили об одновременной «имперскости» и исторической несостоятельности русских как нации, одновременно и угнетающей своих национальных соседей, и давно потерявшей свои исторические корни, спившись и отупев. И вчерашний аварец, ненец, бурят или чукча вдруг забывал о многолетней дружбе со славянином, забывал все добро, сделанное ради формирования и сохранения его, как прежде всего, человека. На гребне волны мутной пеной вздымалось культурное и этническое взаимное непонимание, мелочные обиды и глупые упреки. А власть все толкала к всеобщему сепаратизму, и страна расползалась как кафтан, у которого нити, скрепляющие швы, прогнивали на глазах. На местах десятками появлялись доморощенные князьки, быстро и цепко хватавшие слабевшую власть своими, подчас кровавыми руками. И вот уже бывшие республики заявляют о своем фактическом суверенитете, в автономных областях вздымаются волны зло-го всесокрушающего национализма, а мятежная Чечня вооружает свою армию запасами оружия, заботливо переданного ей московской властью, потираю-щей руки с иезуитской гримасой и считающей наличную прибыль займов за-океанских хозяев. 
Чудовищная трансформация понятий и устоев выворачивала на изнанку мозги простых, склонных к вере на слово обывателей. Еще вчера сильный глава семейства был почитаем в обществе как «настоящий мужик», а уже сего-дня он становился «натуралом», «половым шовинистом» и «мужланом», называемым «настоящим мужиком» только в рекламе водки или пива, пестрой саранчой забивавшей все телеканалы, и не позволявшей людям целостно воспринимать передаваемую им с экранов телевидения информацию. А вчерашний человек с нарушенной психикой, ищущий общения с людьми своего пола, обреченного на бездетность, извечно презираемый, прячущийся от общественного мнения и даже от себя самого - жалкий и забитый изгой - сегодня становился новомодным «геем», аккуратистом и «не таким как все». Отмена уголовной статьи за содомию легализовала тысячи половых извращенцев, розово-голубой волной хлынувших в шоу-бизнес, начавшего формирование новой куль-туры слащавыми и сопливыми песенками о «Ксюше – юбочка из плюша».
Сознание народа все больше расщеплялось противоречивыми, но убеди-тельными на первый взгляд, а главное, эмоционально изложенными фактами, никогда не имевшими место. К немногим, пытавшимся объективно возразить, свобода слова как двуликий бог всякого начала Янус поворачивалась своим грозным ликом, и возникшие тут и там «думающие по-новому» ловкие жонглеры фразами, нравственные фокусники, достающие, как кроликов из цилиндра, лживые или полу-правдивые факты, нещадно клеймили смельчаков ярлыками: «тоталитарный», «красно-коричневый», «маразматик», грязными статейка-ми в сальных журнальчиках и газетенках низвергая их авторитеты в про-пасть ненависти.
Семидесятилетняя история красной Империи точь-в-точь как когда-то история Империи Российской была быстро и по изуверски оплевана и поругана. И память о строителях мощи страны, и великих начинаниях Вождя, и подвигах воевавших с фашизмом, и погибших в той войне солдат, и гениальных конструкторах, и великой, созданной народом армии, и ее славных героях, была погружена в безвременье. Зато на первые страницы новых газет, журналов, в передачи на радио и телевидение хлынула «правда» о кровавых комиссарах, жестоком красном терроре, раскулачивании и смертоносном голоде тридцатых годов. Ленин «оказался» гомосексуалистом, умершим от сифилиса. Сталин «оказался» убийцей и кровавым маньяком, получавшим едва ли не удовольствие от жестоких казней, совершаемых едва ли не лично. Весь непростой период возмужания отсталой, безграмотной аграрной России был упрощенно представлен как череда кровавых преступлений «совдеповского» режима, и его «церберов» - Красной Армии и НКВД. Дела и победы, поражения и взлеты, подвиги всех тех, кто творил эпоху России двадцатого века, были преданы осмеянию, поруганию и забвению. На поверхности остались лишь кровь и преступления красного строя, порой необъяснимые, порой понятные и неизбежные, а порой и выдуманные хитро-мудрыми авторами.